Текст книги "Мой Рагнарёк"

Автор книги: Макс Фрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– А твоего могущества хватит, чтобы привести меня в порядок? – с надеждой спросил я. Джинн печально покачал головой.

– Если бы ты был болен, я бы тебя вылечил. Но ты не болен. Просто потерял слишком много сил, когда призывал свое воинство. А я не хранитель твоей силы, Владыка. Есть вещи, с которыми ты должен справляться сам.

– Какое свинство! – вздохнул я. И поспешно добавил: – Яне тебя имею в виду, дружище. Просто сетую на судьбу… Ну хоть чашечка кофе у тебя найдется, надеюсь?

– Разумеется, – с поклоном ответствовал Джинн. – Самого наилучшего!

Я уселся на траве, скрестив ноги, и с удовольствием попробовал содержимое фарфоровой чашки, которую Джинн торжественно извлек из ниоткуда отработанным жестом провинциального фокусника.

– А, собственно, на кой я им сдался, этим людям? – спросил я. – Вроде бы мы с Мухаммедом договорились, что величайшим полководцем всех времен и народов у нас будет он. А я – так, серый кардинал на полставки… Где он, кстати? Опять в ванной с гуриями, так, что ли?

– О, да ты настоящий провидец, Владыка!

– Возмутительно! – фыркнул я. – А работать кто будет?

– Может быть, когда придет время выступать в поход, Мухаммед действительно возглавит твое войско, Владыка, – без особой уверенности сказал Джинн. – Но сейчас он тебе ничем не поможет. Ты призвал этих людей, ты вернул их к жизни, и теперь они должны увидеть тебя, чтобы принять свою судьбу.

– Ясно, – вздохнул я. – Крыть нечем… Если я скажу, что не намеревался возвращать их к жизни и вообще ничего особенного не собирался делать, это ничего не изменит, правда? Все уже случилось, назад пути нет. Как всегда.

– Беседуя с тобой, я, кажется, начинаю постигать логику таинственной силы, которая движет всем во Вселенной, – неожиданно улыбнулся Джинн. – Если бы эта сила пожелала вступить с нами в беседу, она бы тоже наверняка сказала, что не собиралась делать ничего особенного, но все тем не менее уже случилось, и назад пути нет.

– Уверен, что так оно и есть… Ох, погоди-ка! А как же я буду разговаривать с этими ребятами? Я знаю всего пару языков, да и те неважно. Может быть, ты сможешь быть переводчиком?

– Это не понадобится, – успокоил меня Джинн. – Собственно говоря, человеческих языков больше нет. Они иссякли, как солнечный свет.

– Но мы же как-то разговариваем! – растерянно возразил я.

– Да, разумеется, мы по-прежнему можем вести беседу. При этом я не размыкаю уст, а тебе кажется, будто я говорю на твоем родном языке. А я вижу, как движутся твои губы, но не прислушиваюсь к словам, а просто читаю в твоем сердце. Одним словом, между нами что-то происходит, и мы прекрасно понимаем друг друга. И когда ты обращаешься к Мухаммеду, он понимает тебя, а ведь ты давным-давно позабыл язык кочевников; даже ради спасения собственной жизни ни слова не вспомнишь. То же самое будет, если ты захочешь поговорить с людьми, которые тебя ожидают. Понимаешь, о чем я толкую?

– Честно? Я ничего не понял, кроме одного: у меня не будет никаких проблем с языковым барьером. И на том спасибо! – усмехнулся я, отставляя в сторону чашку и поднимаясь с травы. – Составишь мне компанию? А то вдруг они начнут хулиганить, эти наши «воины тьмы»…

Я решительно зашагал туда, где сад граничил с пустыней. Джинн не отставал от меня ни на шаг. Его присутствие меня здорово успокаивало. Вообще-то я не любитель выступать перед большой аудиторией, а уж аудитория у меня на сей раз намечалась самая что ни на есть грандиозная.

Но увидев человеческое море, окружившее мою резиденцию, я неожиданно успокоился. Остановился, огляделся. Снег уже прекратился, но еще не растаял. Да и с чего бы ему таять? Было чертовски холодно, хорошо хоть ветер утих.

Несколько секунд я вглядывался в непроницаемые, невыразительные лица людей, стоящих поблизости. Из сгущающихся сумерек на меня смотрели пустые, тускло-молочные глаза, какие бывают только у новорожденных и умирающих. Потом толпа тихо вздохнула – дружно, словно по команде. Вздох был полон неописуемого облегчения. Кажется, им ничего больше и не требовалось – только увидеть меня, убедиться, что блуждания в темноте окончены, пути назад нет и быть не может, потому что все, чему суждено было случиться, наконец-то случилось. Ну, по крайней мере, начало случаться.

Лица, по крайней мере те, что я мог видеть, внезапно ожили. Вскоре я уже любовался на целую гамму разнообразных выражений: были здесь физиономии счастливые и смертельно испуганные, сердитые и недоумевающие, восхищенные и озадаченные, одним словом – вполне живые. Они начали разглядывать друг друга, переговариваться, знакомиться со случайными соседями.

В пустыне тем временем стало совсем светло. А ведь только что были сумерки, и я отлично помнил, как мутным пятном белела в синеватой темноте фарфоровая чашка с кофе.

Мое сердце сжалось от смутного тревожного чувства, и я вдруг понял, что нам нельзя здесь больше оставаться. Обещанные Аллахом мертвецы нашли меня, войско было в сборе, кто-то всемогущий с любопытством открыл книгу судеб на последней странице, и теперь промедление немыслимо.

Я обернулся к Джинну.

– Скажи Мухаммеду, пусть поцелует на прощание своихгурий и вылезает из ванной. Райский период его жизни закончился. Полагаю, навсегда. И приведи Синдбада. Пора ехать.

– Удачи тебе, Владыка, – серьезно сказал Джинн.

– Спасибо, – криво улыбнулся я. – Уж что-что, а удача мне пригодится!

Через несколько минут Мухаммед уже стоял рядом со мной, сушил бороду махровым полотенцем и с любопытством рассматривал наших волонтеров.

– Я никогда не видел столько людей вместе, – наконец сказал он. – У нас самое большое войско, какое только можно вообразить!

– Это только начало, – вздохнул я. – Думаю, с каждым днем они будут прибывать… Ничего удивительного: в конце концов, предполагается, что в нашей армии будет тянуть лямку чуть ли не все человечество! Знаешь, в каких цифрах выражалась численность населения земного шара перед началом этой заварушки?

Мухаммед озадаченно покачал головой. Разумеется, он не знал. Да и я, честно говоря, не очень-то помнил, сколько миллиардов неприкаянных душ шаталось под этим восхитительным небом. Единственное, что я мог сказать наверняка, – этих самых миллиардов было предостаточно.

Влажный нос Синдбада деликатно пощекотал мой затылок. Мне пришло в голову, что Мухаммеду тоже понадобится какое-нибудь транспортное средство, но Джинн и без меня сообразил, что такому большому начальнику не следует ходить пешком. Рядом с Мухаммедом топтался большой белоснежный дромадер – точная копия моего Синдбада.

– Они близнецы? – умилился я.

– Не совсем, – возразил Джинн. – Этот верблюд – девочка. Леди-верблюд, если тебе так больше нравится. Синдбад любит одиночество не так страстно, как ты, Владыка.

– У тебя хобби устраивать всем личную жизнь, да? – фыркнул я. – Какая прелесть! Мухаммед непременно должен дать ей имя своей любимой гурии. А если Синдбад решит, что она – не девушка его мечты? Или еще хуже: он ей не понравится? Два разбитых верблюжьих сердечка, что может быть печальнее? Я сейчас заплачу!

Джинн снисходительно пожал призрачными плечами. Дескать, смейся, смейся, но один из нас знает как лучше, и это, увы, не ты! Довольный Синдбад одарил меня не менее снисходительным взглядом сверху вниз и опустился на землю, чтобы я мог устроиться на его спине.

– Мы отправляемся в путь, – сказал я окружившим меня незнакомцам. – Следуйте за мной, дамы и господа.

Я говорил совсем тихо, но почувствовал, что меня услышали все новобранцы до единого, а не только те, кто стоял рядом. Толпа расступилась, пропуская меня.

Я ехал, не оглядываясь. Да и на кой мне было оглядываться, я и так знал, как обстоят дела за моей спиной. Верблюдица Мухаммеда дышала мне в затылок, Джинн тоже был где-то рядом, наше уютное пристанище уже наверняка благополучно кануло в небытие, а мое войско следовало за мной, оставляя бесчисленные следы на сверкающей плоскости заснеженной пустыни – что им еще оставалось?..

Впрочем, все это больше не имело значения: мне наконец-то удалось погрузиться в теплые воды абсолютного пофигизма – состояние души, для прежнего бедняги Макса совершенно недостижимое. Я просто ехал навстречу неизвестности, и мне было абсолютно все равно: совершать это путешествие в одиночестве или в сомнительной компании нескольких тысяч, миллионов или даже миллиардов живых мертвецов, вернее, тех, кого называл «мертвецами» мой таинственный работодатель по имени Аллах. По крайней мере, от ребят не воняло мертвечиной, за что я был глубоко благодарен судьбе. Чем меня действительно легко доконать – так это дрянными запахами.

Через несколько часов я понял, что можно сделать привал. Тревога, настойчиво гнавшая меня прочь, постепенно угасла. Пришло время отдышаться, перекусить, почистить перышки, а заодно отправить любимца гурий Мухаммеда знакомиться с нашим войском и наводить в его рядах какое-то подобие порядка, чем раньше – тем лучше!

Я решил, что мне не следует уединяться в каком-нибудь очередном коттедже. Я вполне мог обойтись демократичными посиделками у походного костра, тем более что наступившая ночь оказалась довольно теплой, а под ногами Синдбада уже поскрипывал не снег, а обыкновенный песок.

К тому моменту, как мои ноги коснулись земли, неподалеку по воле расторопного Джинна уже пылал огонь, пленник заколдованного круга, тщательно выложенного из крупных камней.

– Позаботься и об остальных, ладно? – попросил я своего могущественного опекуна. – Наверное, им тоже нужно погреться у огня и что-нибудь съесть. Или их слишком много? Ты справишься?

– Их действительно немало, поэтому мне потребуется довольно много времени. Полчаса, не меньше. Но это пустяки, – великодушно отозвался Джинн, растворяясь в темноте за моей спиной.

Мухаммед тоже спешился, уселся на холодный песок и задумчиво уставился на огонь. Он молчал минут десять, потом решительно поднялся на ноги.

– Пойду прогуляюсь, посмотрю на наших воинов. Нам следует выбрать самых достойных, чтобы они стали нашими помощниками, – сказал он. И удрученно добавил: – Боюсь, это будет нелегко. Их слишком много, а у нас волею Аллаха совсем нет времени.

– Что будет нелегко? Найти «самых достойных»? – откликнулся я. – Думаю, это как раз будет проще простого.

– Как это? – опешил Мухаммед.

– А так. Пока что все происходило как бы само собой – во всяком случае, для меня. Думаю, так будет и впредь. Просто пойди прогуляйся среди их костров. Люди, которые нам нужны, сами подадут тебе какой-нибудь знак.

Я сам поражался уверенности своего тона. Это уж точно что-то новенькое. Не мой обычный репертуар.

– Какой именно знак мне подадут? – Мухаммед, ясен пень, был счастлив обрести в моем лице мудрого советчика. Его можно понять: от мудрого советчика я бы и сам не отказался.

– Не знаю. Какой-нибудь, – я пожал плечами. – Это может быть все, что угодно. Кто-то вытянет ногу так, что ты споткнешься, кто-то поднимется тебе навстречу, сам не зная почему, кто-то нечаянно толкнет тебя – да мало ли у судьбы способов свести тех, кого следует! Сам разберешься.

– А ведь ты только что вернул мне мой собственный совет, – неожиданно улыбнулся Мухаммед. – То же самое я сказал тебе, когда ты…

– Когда я пришел к тебе и попросил помочь найти подходящих товарищей для охоты на драконов, – завершил я. – Ятогда собирался отправиться в Мазари-Шериф… Черт, что янесу?!

Я действительно понятия не имел, из каких пыльных сундуков собственной памяти выудил это замысловатое географическое название, да и все остальное – откуда оно взялось?

– Так все и было, Али, – подтвердил Мухаммед. – Что с тобой? Ты не хочешь вспоминать? Но почему? Ты тогда победил драконов, и вообще это были хорошие времена…

– Да, наверное, – вздохнул я. – Но я действительно не хочу вспоминать. Не только это. Я вообще ничего не хочу вспоминать. Недавно Сфинкс разбудила мою память; ей как-то удалось заставить меня вспомнить, кто я на самом деле, и это было ужасно, можешь мне поверить! Просто потому, что от нынешнего меня ничего не осталось, когда эти воспоминания пленили мой разум. Теперь они снова ушли, и мне очень хочется обходиться без них. Хотя бы еще одну ночь.

– Ты и раньше был таким, Али, – заметил Мухаммед. – Ты всегда говорил неизбежному: «Только не сегодня», – и тебе нередко удавалось заставить его отступить. Но неизбежное если и отступает, то ненадолго, ты и сам знаешь.

– Знаю, – буркнул я. – Тем не менее «только не сегодня» – это до сих пор моя любимая фраза. Так что не обессудь, дружище: вечер воспоминаний откладывается. Лучше пойди прогуляйся среди наших новых приятелей, как и собирался. Может быть, судьба сведет тебя с кем-то стоящим.

– Как скажешь.

Он пожал плечами и зашагал в темноту, а я решительно потряс головой, стараясь прогнать подальше незапланированное «просветление». Только этого мне сейчас не хватало: вспомнить славные времена наших с Мухаммедом великих походов во славу Аллаха и позволить бредовым фрагментам смутных фантазий превратиться в неопровержимую, до неузнаваемости искаженную реальность. Мне все еще нравилось узнавать себя по утрам в зеркале, быть старым добрым Максом, а не каким-то там «Али», и уж тем более не «Владыкой». Нелепая, в сущности, роль. Не моя.

Тем не менее это жутковатое прозвище тут же прозвучало за моей спиной как по заказу.

– Я все сделал, Владыка, – сообщил Джинн.

Я обернулся и восхищенно покачал головой: красноватые отблески пламени самым причудливым образом перемешивались с его собственным серебристым свечением. Если у вас когда-нибудь заведется знакомый джинн, непременно пригласите его посидеть у костра. Неописуемо красивое зрелище.

– Как там наш Мухаммед? – наконец спросил я.

– Он ведет поучительную беседу с одним из человеческих существ. Время от времени они оба изрекают весьма мудрые вещи. Хочешь послушать?

– Да ну их! Что я, мудрых вещей никогда не слышал? – фыркнул я. А потом заинтересованно посмотрел на Джинна. – Подожди, ты хочешь сказать, что мог бы предоставить мне возможность услышать их разговор, не вставая с места?

– Разумеется, – кивнул Джинн. – И не только услышать. Я могу сделать так, что ты будешь видеть каждое их движение и даже выражение лица. Ну что, передумал?

– Да нет, погоди, – нетерпеливо отмахнулся я. – Скажи лучше: ты можешь показать мне только тех, кто находится поблизости, или все что угодно?

– Почти все что угодно. Но лишь те события, которые происходят в настоящий момент. К сожалению, прошлое, будущее, а также вещи, которые происходят в других мирах, скрыты от меня плотной пеленой тумана.

– Да черт с ними, с другими мирами! Слушай, что ж ты раньше молчал? Мне бы очень хотелось увидеть, что творится на этой несчастной планете. Что стало с городами, по улицам которых я любил бродить, и с городами, где я никогда не бывал… Устроишь?

– Я могу показать тебе опустевшие города, Владыка. Но я опасаюсь, что это зрелище испортит тебе настроение.

– Очень может быть, что испортит. Но это не имеет значения. Все уже произошло, вне зависимости от того, получу я наглядные доказательства случившегося или нет… И потом, это даже полезно: утратить последние иллюзии. А то мне до сих пор кажется, что в эту игру с Последней битвой можно играть вполсилы и только до тех пор, пока не позовут домой обедать. Так что давай испортим мое драгоценное настроение, чтобы до меня наконец дошло: никакого «домой» больше не существует, да и «обедать» меня уже никто никогда не позовет… Разве что ты, дружище!

– Я понимаю тебя, Владыка. Все люди так устроены: они ничему не верят, пока не увидят собственными глазами. А в тебе все еще довольно много человеческого. Думаю, ты слишком долго скитался по миру в этой личине.

– Не сомневаюсь, – усмехнулся я. – Уж больно уютно я себя в ней чувствую. Ужасно не хочется переодеваться.

– Все равно придется. Но я уверен, тебе понравится снова обрести себя. Впрочем, спешить, наверное, не обязательно. По крайней мере, пока. Ну выбирай: что ты хотел бы увидеть в первую очередь?

– Нью-Йорк! – выпалил я.

– Какое смешное название! – обрадовался Джинн.

Этот выбор порядком огорошил меня самого: я никогда не жил в Нью-Йорке подолгу. С этим городом меня ничего не связывало – ну почти ничего. Разве что несколько досконально обследованных мною кварталов Сохо, огромные стеклянные окна художественных галерей, куда мне никогда не хотелось заходить, чтобы не разочароваться, увидев вблизи полотна, смутными пятнами мерцающие в сумерках. И еще зеленая дверь, за которой меня ждал не райский сад Герберта Уэллса, а крошечный магазинчик, торгующий карнавальными костюмами. И «Клуб-88» в Гринвич-Виллидж, где я изничтожил столько «Лонг-Айлендов», что в них можно было бы утопить новорожденного слоненка. И выпуклые глаза диковинной рыбы на базаре в Чайна-Тауне – заглянув в них, я содрогнулся, ощутив на собственном затылке ровное дыхание смерти, и внезапно понял, что мы с этой выставленной на продажу рыбиной в одной лодке, так что я не могу позволить себе роскошь ее пожалеть.

Мне было вполне хорошо в те дни, когда я шатался по Нью-Йорку, но тогда у меня был такой особенный период жизни: мне везде было вполне хорошо. Но сам по себе Нью-Йорк никогда не принадлежал к числу моих любимых городов. Оно и к лучшему: по крайней мере, теперь мне не грозил приступ сентиментальной хандры. С другой стороны, Нью-Йорк всегда казался мне самым живым, суетливым, пестрым и неуютным – словом, самым человеческимгородом планеты. Поэтому мне казалось, вполне достаточно убедиться, что Нью-Йорк закончился. Если нет его, значит, вообще ничего больше нет, точка.

Пока я предавался размышлениям, Джинн извлек из небытия какую-то странную штуковину. В первый момент мне показалось, что предмет здорово похож на старый портативный телевизор, совмещенный с магнитофоном и радиоприемником, этакий дачный вариант. У меня самого когда-то был подобный.

Приглядевшись, я понял, что слово «похож» в данном случае не совсем уместно: это и был переносной телевизор фирмы «Sharp», произведенный в почти доисторические времена. Допотопный аппарат был разрисован чьей-то умелой рукой, совсем как пасхальное яйцо. Такой по-дикарски яркий, но изысканный орнамент был бы уместен на страницах какого-нибудь кодекса исчезнувших майя, а не на черной пластмассе корпуса электронного прибора, но вопиющее несоответствие лишь усиливало впечатление.

Джинн деловито разматывал аккуратно скрученный провод – можно подумать, у него под рукой была розетка!

– Только не говори, что нам придется подключать этот аппарат через твою задницу! – невольно рассмеялся я.

– Можно и через задницу, Владыка. И даже через твою, если пожелаешь, – усмехнулся Джинн. – Но это не обязательно. Достаточно взять конец этой штуковины в руки. Между прочим, мне впервые приходится иметь дело со столь странным устройством. Полагаю, это именно твое воображение заставило мое Зеркало Мира так дивно преобразиться.

– Да уж! – я удивленно покачал головой.

Джинн тем временем зажал штепсель в своем призрачном кулаке. Маленький тусклый экран тут же засветился голубоватым сиянием. Потом он снова потемнел, но это была совсем другая темнота, почти непроглядная чернота ночного города, где внезапно погасли все осветительные приборы. В тусклом свете ущербной луны я с грехом пополам разглядел очертания небоскребов – вполне достаточно, чтобы понять, что мне показывают именно Нью-Йорк: такое ни с чем не перепутаешь!

– Можно посмотреть подробнее? – Сам не знаю почему, но я перешел на шепот. – Увидеть вблизи какую-нибудь улицу – ну хоть Бродвей, что ли.

– Можно, – согласился Джинн. – Хочешь проверить, нет ли там прохожих? Их нет. Нигде, в том числе и в Нью-Йорке.

– Верю, – вздохнул я. – Но лучше уж увидеть это своими глазами, чтобы убедиться раз и навсегда.

Потом я вглядывался в смутные пятна темноты на экране, пока мои глаза не отказались принимать участие в этом идиотском мероприятии. Налились слезами, как и было задумано, но не от горя, от дурной работы.

На улицах Нью-Йорка было темно и пусто. Никаких видимых разрушений я не заметил. С домами все было в порядке, и многочисленные автомобили, запрудившие проезжую часть, хоть и стояли на месте, но производили впечатление совершенно целых. Не было ни пожаров, ни взрывов, ни искалеченных тел – вообще ничего из ряда вон выходящего. Можно было подумать, будто все жители Нью-Йорка просто внезапно решили, что ночью надо спать, а не жечь зазря электричество.

Впрочем, какая-то жизнь там все-таки продолжалась: на крыше огромного белого лимузина деловито суетилась нахальная нью-йоркская белка.

– Гляди-ка, – растерянно сказал я Джинну. – Белка. Живая.

– Разумеется, живая. Она – зверь, а не человек. А все происходящее касается только людей. И еще человеческих богов. Но белка – не бог.

Мне стало гораздо легче.

– Как все-таки хорошо, что они еще прыгают, эти чертовы белки, – искренне сказал я. – Слушай, ну их в баню, эти мертвые города! Лучше покажи мне какой-нибудь лес, океан… А, вот, придумал. Покажи мне китов. Если есть киты, остальное приложится. В конце концов, считается, что на их спинах держится мир.

– Когда-то он на них действительно держался, – заметил Джинн. – Просто все, видишь ли, меняется.

Через полчаса мое настроение почти пришло в норму. Яналюбовался на китов, слонов, пингвинов, сов, кенгуру и колибри, насладился видами джунглей, саванн и океанских глубин. В результате понял, что ничего на самом деле пока не закончилось, если, конечно, принять за аксиому утверждение, что люди – это еще далеко не все. Аксиома принялась как миленькая. Антропоцентризм никогда не был моим генеральным заблуждением.

Я бы еще смотрел и смотрел, но глаза, давным-давно отвыкшие от созерцания телеэкрана, забастовали.

– Ты плачешь, Владыка? – почти испуганно спросил Джинн. Я даже рассмеялся от неожиданности.

– Да нет, ерунда какая! Просто глаза устали. Думаю, хватит с меня на сегодня этого развлечения.

Джинн вгляделся в мое умиротворенное лицо, кивнул, и экран телевизора погас. Как раз вовремя: я услышал, как скрипит песок под тяжелыми шагами Мухаммеда.

– Думаю, я нашел тех, кого искал, – сообщил пророк, усаживаясь рядом со мной.

– И где же они? – Я огляделся по сторонам, но не увидел ничего, кроме бесчисленных огней в темноте – костров нашей «великой армии». Это было так великолепно, что дух захватывало!

– Ожидают поблизости, – Мухаммед пожал плечами. – Я не был уверен, что ты захочешь тратить на них свое время.

– Странная идея. Подозреваю, что теперь мое время принадлежит именно им. Во всяком случае, не мне самому, это точно. Так что позови этих людей. Должен же я познакомиться с нашими ближайшими помощниками… Сколько их, кстати, этих полезных ребят?

– Трое.

– Всего-то?! – изумился я. – Я думал, что нам понадобится не меньше сотни генералов – с такой-то армией! Впрочем, нет, какое там! Гораздо больше сотни.

– Я тоже так думал. Но судьба распорядилась иначе. Возможно, позже мы найдем и других помощников.

– Ну ладно, будем смиренно полагать, что судьбе виднее, – вздохнул я. – А кто они?

– Двое мужчин и одна женщина, – Мухаммед почему-то смутился и отвел глаза. – Очень странная женщина. Вряд ли она имеет хоть малейшее представление о приличиях. Впрочем, среди людей, которые считают себя твоими воинами, оказалось на удивление много женщин. Большинство одеты совершенно неподобающим образом, в том числе и эта! Сначала я не собирался вести ее к тебе, но она попадалась на моем пути снова и снова, ноги все время сами приносили меня к ее костру. А когда ветер сорвал с меня чалму и она покатилась по песку, а потом оказалась в руках этой женщины, я понял, что не могу пренебречь указаниями судьбы, хоть и не по нраву мне такие ее причуды. Тебе, думаю, тем более.

– Да нет, что ты… А почему, собственно?.. Ах да, конечно!

Пришлось читать основателю мусульманской религии краткую, но емкую лекцию о равенстве полов в современном цивилизованном обществе. В процессе выступления я чувствовал себя полным идиотом, да и мой слушатель производил, мягко говоря, не самое благоприятное впечатление. Я не умею внятно объяснять очевидные вещи, а мой друг не обладал природным даром снисходительно принимать чужие концепции мироустройства. В результате я бесился, а он сердито отмалчивался, ворошил угли да прятал глаза, чтобы избежать открытого спора: все же предполагалось, что моими устами говорит сам Аллах. Два упертых представителя разных эпох и культур, сладкая парочка, нас бы в ток-шоу показывать!

По счастию, сообразительный Джинн вовремя положил конец диспуту. Привел к костру наших будущих генералов, положил горячую невесомую ладонь мне на плечо, укоризненно покачал головой.

– К тебе пришли, Владыка.

Я все больше утверждался в мысли, что дирижировать предстоящим ответственным мероприятием следовало бы не нам с Мухаммедом, а ему. Большая глупость полагаться на людей, если есть возможность взять в дело Джинна.

Я во все глаза уставился на единственную даму в нашей компании. Она оказалась удивительно симпатичной. Серебряные пряди кудрявых волос и глубокие складки у рта наводили на мысль, что ей вполне может быть за пятьдесят, но темные глаза на загорелом лице были совсем юными, а улыбка – ослепительной. Немудрено, что Мухаммеда так возмутил ее внешний вид: короткое черное пальто-пелерина и еще более короткая юбка темного делового костюма открыли моему взору вид на самые безупречные ноги во вселенной. Прежде я и вообразить не мог, что обыкновенные нижние конечности могут оказаться настоящим венцом творения.

– Как вас зовут?

Я с изумлением понял, что краснею от смущения. Тоже мне предводитель «темных сил»!

– Доротея, – она улыбнулась еще шире. – А я могу спросить у вас, кто вы? Этот хмурый бородатый парень что-то пытался мне втолковать, но боюсь, что я поняла его превратно. Он твердил, будто вы – нечто вроде бога, а сам он – пророк… Но этого не может быть, верно?

– Да уж, мало-мальски пристойный бог из меня при всем желании вряд ли получится, – невольно рассмеялся я. – Зато наш Мухаммед действительно вполне пророк, и это исторический факт. А вот что касается меня, тут без поллитры не разберешься… Ладно, если уж вы – Дороти, будем считать, что я – Оз, «великий и ужасный»!

Она неуверенно улыбнулась. Еще один незнакомец, невысокий коренастый бородач, не то смуглый, не то просто очень загорелый, одетый в потертые синие джинсы и уютный вязаный свитер, одобрительно рассмеялся. Судя по всему, он тоже читал «Волшебника страны Оз». Остальные присутствующие включая Джинна, вежливо молчали, почтительно взирая на сей приступ священного безумия.

– По крайней мере, хорошо, что вас зовут не Алисой, – наконец вздохнул я. – Надеюсь, теперь мы надежно застрахованы от погони за белым кроликом и бесконечного чаепития в обществе Болванщика… И то хлеб!

Я наконец заставил себя оторвать взгляд от изумительных коленок Доротеи и сосредоточить внимание на ее спутниках. Кроме загорелого бородача имелся еще один замечательный во всех отношениях субъект. Его порядком потрепанные, но все еще пышные одеяния заставили меня перебрать в памяти эпизоды всех исторических фильмов, которые мне довелось увидеть на своем веку. В конце концов я нерешительно остановился на средневековой Европе. Но даже эта расплывчатая гипотеза нуждалась в дополнительной корректировке: я в очередной раз убедился, что кинематограф, мягко говоря, не всегда является источником достоверной информации.

Худое скуластое лицо этого типа поражало воображение. Правильные, но грубоватые черты неподражаемо оттенялись лихорадочным блеском черных глаз. В нашей компании он был единственным существом, чья колоритная физиономия идеально соответствовала грядущим событиям.

– Мое имя Влад, – неприятным ломким тенором сообщил он. – Князь Влад Цепеш, что значит – «пронзатель». Впрочем, у меня есть и другие, не менее завидные прозвища.

Князь Влад важно умолк. Очевидно, ожидал заинтересованных расспросов.

«С ума сойти, какая важная персона!» – ехидно подумал я. Но вслух комментировать не стал: даже если ты самый великий начальник всех времен и народов, некоторая сдержанность при первом знакомстве не повредит. Я собирался подробно расспросить этого вельможного дядю о его «завидных прозвищах», но меня опередил улыбчивый бородач.

– Если вы действительно князь Влад Цепеш, или Тапиша, значит, одно из ваших прозвищ – Дракула, – объявил он.

К моему величайшему изумлению, князь Влад с достоинством кивнул.

– Что означает – «дракон», – горделиво пояснил он.

Я уже не знал, плакать или смеяться. Час от часу не легче, только графа Дракулы мне тут не хватало для полного счастья!

– Известный исторический персонаж, как и господин Мухаммед. И литературный, разумеется, – тоном университетского профессора, вынужденного ежедневно объяснять общеизвестные факты желторотым первокурсникам, сообщил бородач, обращаясь ко мне. – А вот никого вроде вас я пока не припоминаю. Так кто же вы все-таки?

Я основательно призадумался: это был интересный вопрос. Наконец я пожал плечами.

– Мне до сих пор кажется, что меня зовут Макс. Мой друг Мухаммед упорно именует меня «Али», и я не вижу серьезных причин отказывать ему в этом удовольствии. Мой друг Джинн вообще обходится без имен и называет меня «владыкой», хотя владыка из меня тот еще. В общем, мое имя не имеет значения. Можете называть меня, как взбредет в голову. Думаю, со временем я начну откликаться на любой набор членораздельных звуков. А что касается всего остального… Только не падайте: по всему выходит, что я – художественный руководитель и главный дирижер грядущего конца света. А вы – мои «первые скрипки». Нам, знаете ли, предстоит возглавить армию восставших из могил мертвецов и вступить в Последнюю битву с бессмертными богами. Я вас не очень шокирую?

Я их не шокировал. Но и не рассмешил. Мои новоиспеченные «генералы» спокойно покивали и принялись с любопытством разглядывать Джинна. Создавалось впечатление, что они куда лучше, чем я сам, подготовлены к такому повороту событий: я бы, пожалуй, сперва получасовую истерику закатил, а уж потом набросился бы на собеседника с расспросами. А эти лишь плечами пожали: дескать, чего только не бывает.

Джинн тем временем протянул мне кружку кофе, щедро разбавленного ромом, – как раз вовремя! Потом он извлек из небытия какие-то напитки для остальных. Не сомневаюсь, что каждый получил именно то, чего ему хотелось.

– Не сочтите за хамство, но меня все время подмывает спросить: а не была ли ваша мать «блудницей, принимаемой за девственницу», или «монахиней, нарушившей обет»? – подмигнул мне бородач. – И входит ли в ваши ближайшие планы победа над египетским, ливийским и эфиопским царями? Или хотя бы усердные занятия «ложным чудотворством» для начала?