Текст книги "Дезертир (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

– Консервы? – без интереса спросил Флаэрти, гоняя в зубах незажжённую сигарету.

Пацан перед ним, белобрысый, выцветший на солнце, держал на плече пыльный брезентовый рюкзак – такой же пыльный, как раскладной столик перед Флаэрти, как канистры с керосином, на которых он держал ноги, как и все люди на этом крошечном торговом пятачке, выжженном злым солнцем до белой известняковой кости. Судя по тому, как парня клонило на одну сторону, рюкзак был тяжёлым.

– Ну, покажи, – сказал Флаэрти.

Парень, живо дёрнув бровями, скинул рюкзак с плеча на землю и распутал завязки. Поставил на столик жестяную банку. С красной бумажной обёртки весело ухмылялась овчарка, вывалив розовый язык.

– Собачьи?.. – риторически спросил Флаэрти, даже не пошевелившись. – Так, пацан, забирай это дерьмо и вали.

– Хорошие, – упрямо сказал тот. – Мясные, с овощами и злаками. За пять литров дам пять банок.

– Неа, – равнодушно сказал Флаэрти.

– Семь банок.

– Я не меняюсь на собачьи консервы, парень.

Тот насупился, моргая опухшими от солнца глазами. Лицо у него было таким же пыльным, как и его рюкзак. На вид ему было лет четырнадцать – а может, и двенадцать, кто его разберёт. Он угрюмо сунул подбородок в повязаный на шею платок со смеющимися черепами, натянул его до самого носа, стянул обратно.

– У меня есть патроны, – сказал парень. – Полторы коробки.

– Нет, – сказал Флаэрти. – Дробь я себе сам лью.

Пацан обернулся на второго, такого же пыльного и тощего, только ещё младше, который сидел в теньке у колеса бывшего школьного автобуса. Разрисованный граффити, с выбитыми стёклами, чтобы в дороге было не жарко, и вырванной дверью, чтоб не создавать помех для желающих сойти на ходу, тот стоял нараспашку и ждал пассажиров. Водитель сидел на нижней ступеньке с объёмной канистрой и аккуратно сливал в неё из пластиковых бутылок топливную оплату за проезд.

Первый пацан спрятал в рюкзак банку консервов. Флаэрти с облегчением подумал, что тот сейчас перестанет изводить его попытками торговаться, но тут по его душу припёрся второй.

– Есть ещё я, – сказал он высоким детским голосом и с вызовом глянул на Флаэрти.

– И на кой ты мне? – спросил тот, раздражённо гоняя по рту сигарету. Курить хотелось зверски, но не рядом же с керосином.

– Я девочка, – сказал тот.

– Мур, пошли, – первый пацан схватил второго за руку и потянул за собой. – Найдём, кто ещё продаст.

– Только быстро, – сказал (или сказала?..) Мур, немигающим взглядом прожигая Флаэрти. – Автобус уйдёт через полчаса.

– Так, млять, валите отсюда оба, – разозлился Флаэрти.

– Нам нужен керосин, чтобы уехать, – твёрдо сказал Мур вдруг охрипшим голосом. Пацан всё-таки или девчонка? По лицу было не понять. – В Квебек. У нас там друзья.

– Мур, оставь этого урода, – приказал первый.

На урода Флаэрти обиделся. Во-первых, уродом он не был. Все глаза и конечности у него сидели на своих местах, собственные, а не вживлённые. Во-вторых, он был не гуманитарный фонд помощи выжившим, чтобы менять керосин на консервы. Керосин, который достался ему по чистой случайности, залежами в гулких синих бочках, в трюме ржавой посудины, занесённой песком по самую рубку.

– Млять, – раздражённо повторил Флаэрти.

В этом мире каждый сам за себя, и если жалеть всех несчастных – жалелка сотрётся. Он напоролся однажды примерно с таким пацаном. Сначала – «помогите, у меня там мама, ей плохо!» – а потом вместо больной мамы в полуподвале оказалась ватага весёлых ублюдков, которые оставили его без оружия, без патронов и без заныканных во вшитый карман драгоценных ампул с пенициллином, которые можно было бы толкнуть за ящик консервов.

– Эй, ты, млять, иди сюда, – прикрикнул он, когда белобрысый оттащил от его столика своего Мура. – Давай свою жратву.

– Сколько? – мрачно спросил белобрысый, не проявляя ни малейшего признака благодарности.

– Десять банок, – сказал Флаэрти. – Да не пихай их мне в руки!.. Ставь на стол. От таких, как вы, скоро придётся лавку с дерьмом открывать. Есть во что слить?.. – спросил он, доставая из кармана тонкий резиновый шланг.

От торгового пятачка на краю опустевшего города до баржи в пустыне было километров сто. Укатанная дорога долго моталась вдоль бывшего берега, утыканного скрипучими портовыми кранами, которые стояли, раскорячившись, как дохлые жирафы. Потом она круто сворачивала на бывшее дно залива Святого Лаврентия.

Флаэрти всегда был осторожен. Не торговал в одном и том же месте дважды подряд, точно засекал время, сколько придётся добираться от торговой точки до баржи. Его пытались выследить, конечно, и не раз – но он всегда выезжал, чтобы к закату успеть укрыться. А тех, кто его преследовал, ждал неприятный сюрприз.

Твари всегда вылезали с закатом. Едва солнце касалось рыжих дюн на горизонте, из-под песка начинало скрежетать и свиристеть. Сначала тихо, вроде даже не слышно. Потом земля начинала дрожать, ёжиться, как кошка, поглаженная против шерсти. Когда солнце скрывалось за дюнами наполовину, наступало затишье. Обычно оно длилось минуту, не дольше. В воздухе разливалась такая тишина, что слышно было, как железные мухи пердят в полёте.

А потом начиналось. Со свистом и скрежетом, взрывая фонтаны песка, из-под земли прыгали твари. Некрупные, в локоть длиной – но их были сотни. Они взмывали высоко в воздух, треща прозрачными стрекозиными крыльями. Градом сыпались на ржавый остов баржи, вросшей в пустыню. Грохотали по верхней палубе, грызли жвалами проржавевший металл, долбились в щели вентиляции, прорезанные в стенах.

Твари были, как сраная египетская саранча – жрали всё живое, даже падаль, любую органику. Днём спали в песке, в норах, прячась от жгучего солнца. А на закате, когда воздух становился холодным – выстреливали вверх, как кузнечики, и сыпались на баржу.

Чёрт их знает, как они чуяли керосин сквозь герметично закрытые бочки. Флаэрти всегда был осторожен, подсасывая его через шланг, чтобы разлить по канистрам. Может, они чуяли самого Флаэрти. Они покрывали баржу плотным слоем, царапаясь внутрь, разгрызая его сокровище, как сладкую карамельку. Исчезали на рассвете, ныряя в песок, оставляя на ржавой обшивке глубокие царапины и проплешины голого металла.

Он продержится здесь, если повезёт, где-то полгода. А потом придётся всё бросить, бросить свою сказочную находку, эту детку, которая кормила, поила и укрывала его почти целый год – и двигаться дальше.

Канистры в пикапе гремели друг о друга, сталкиваясь боками. По сухому дну бывшего моря ветер гнал мятые пластиковые бутылки и обрывки целлофана, сдувая его с вершины портовой свалки. Они крутились, подпрыгивали, шелестели, как праздничные флажки. Настроение у Флаэрти было совсем не праздничным: день не задался. Кроме консервов, свинцовых обрезков для дроби, пачки самодельных сигарет и связки вяленых ног саранчи он ничего не выменял. Солнце клонилось к закату. Паршивый день – подходящий день для того, чтобы достать заныканную бутылку самопального бренди и выпить стаканчик, пока твари будут, грохоча, грызть его ржавую железную малютку.

Паршивый день стал ещё паршивее, когда из-под капота пикапа с левой стороны повалил густой белый дым. Флаэрти торопливо заглушил мотор, выскочил из кабины. Обжёгшись о крышку капота, дёрнул его вверх. Дым с едким запахом повалил ещё гуще. Флаэрти разогнал его, прикрыв нос локтем, заметил влажные пятна на бачке охладителя и съехавшую крышку. Заглянул внутрь.

– Твою млядскую срань!.. – он врезал кулаком по решётке бампера, добавил по ней же коленом. Швырнул бесполезную крышку в песок.

В бачке охладителя лениво пузырилась розовая, сладко пахнущая масса – кладка личинок железных мух. Эта мерзость пухла на антикоррозийных средствах, как дерьмо на дрожжах. Машину теперь можно было только бросить: вылупившись, личинки начнут жрать металл, превращая пикап в труху. Тащить такое к барже – попрощаться с ней не через полгода, а куда раньше.

Канистры пришлось бросить. Флаэрти взял только еду и сигареты. До баржи оставалось ещё километров десять, а до заката – полтора часа. Он увязал груз в мешок из срезанного с сиденья чехла, привязал на спину, повесил на плечо дробовик и побежал. Ровно, не торопясь, экономя дыхание и поглядывая на солнце. Должен успеть.

Пустыня обжигала глаза. Пески тянулись до горизонта и дальше, на сотни километров, устилая дно отступившего океана. Ветер гнал пыль по барханам, закручивался песчаными смерчиками. Жизни здесь не было. Ни змей, ни ящериц, ни пауков – никого. Саранча сожрала здесь всё, остался только мёртвый горячий песок, который лез в волосы и скрипел на зубах. Флаэрти сплёвывал его на ходу, кривясь от раздражения.

Тень бежала впереди него, чёткая и длинная. Солнце жарило ему затылок, пот щекотными струйками заливался за воротник рубахи. Ещё немного. Он уже видел впереди торчащую из песков рубку своей баржи. Ещё немного, ещё четверть часа – и он будет в безопасности за стальными переборками. Он бежал, не обращая внимания на усталость. Груз оттягивал плечи, хотелось сбросить его и рвануть к укрытию, но он не давал себе сбиться с ритма.

Солнце коснулось дюн за его спиной, и пески запели. Как сраный филармонический оркестр из дерьмовых скрипачей, они скрежетали и посвистывали, сначала едва уловимо, потом всё громче и громче, как будто кто-то выкручивал громкость на усилителе. Флаэрти прибавил ходу. Он уже различал железную дверь рубки, казалось, он видел на ней каждую заклёпку и каждую чешуйку присохшей краски. Ещё немного. Песок начал дрожать. Словно в такт с его бегом, будто Флаэрти был гигантом – потрясателем земли, и земля вздрагивала от каждого удара пяткой. Он не оглядывался на солнце, чтобы не потерять ни одной драгоценной секунды. Дверь была уже совсем близко. Совсем. Близко.

Он ударился в неё, тяжело дыша, в тот момент, когда пески замолкли. Схватился за раскалённую солнцем ручку, дёрнул на себя. Дверь не поддалась.

– Млядская срань!.. – он задёргал сильнее, не понимая, что могло с ней случиться, молясь про себя, чтобы её не заклинило и он не сдох тут перед ней, на пороге спасения, из-за того, что в петли намело песка.

– Кто?.. – спросил глухой голос из-за двери.

– Открывай млядь, мудила!.. – Флаэрти забарабанил в дверь, не тратя времени на риторические вопросы, кто бы мог спрашивать его из-за двери его собственной баржи.

– Я вооружён, – предупредил голос.

– Похеру мне хоть ты динамитом обвешан, открывай, млядь!.. – заорал Флаэрти.

С треском развернув длиннющие прозрачные крылья, из-под песка взмыла первая тварь. За ней, как кузнечики, поскакали десятки, сотни других. Воздух наполнился гулом. Собираясь в громадный рой, твари толклись над местом своего гнездования, треск становился всё громче.

– Открывай!.. – крикнул Флаэрти. Дверь, распахнувшись, оттолкнула его, врезав тяжёлым острым краем прямо в лицо.

Флаэрти сходу пнул человека за ней в живот, ударил руками в плечи, отталкивая с пути, и захлопнул дверь за собой. Крутанул вентиль, запирая вход стальными засовами.

– Ты что?.. – сипло спросил человек.

В темноте, прорезанной тусклым закатным светом из смотровых щелей, было видно, как он держится за живот руками.

– Ты кто нахрен такой! – заорал Флаэрти.

Саранча, закончив роиться, грянула бошками в стены рубки и стальные щиты, приваренные на место окон. Баржа вздрогнула.

Флаэрти перекинул дробовик на локоть, направил его в живот парню.

Он не был убийцей. Немного вором, немного мошенником, немного ублюдком – был, убийцей – нет. Но этому, в его барже, знать такое было не обязательно.

Банки с консервами измяли всю спину, она нещадно болела. Натёртые плечи горели, как обожжённые. Хотелось потянуться и растереть их, чтоб не саднило так. Перевести дух после бега, сесть, выпить глоток воды – но у него на барже был чужак, и Флаэрти держал его на прицеле, положив палец на спусковой крючок.

– Кто ты нахрен такой, – повторил он.

Зря. Зря, надо было стрелять сразу, а жалеть потом. Это же его сокровище, его кормилица. Его керосиновая коровушка. А он тут один, и только удача помогала ему до сих пор держать это место в тайне.

– Я Эйра, – сказал человек и выпрямился.

Он был высоким – заметно выше, чем Флаэрти. В шинели военного образца со срезанными погонами, камуфляжных штанах и высоких ботинках с толстой подошвой, которые делали его ещё выше. Лицо полностью закрывали очки-консервы и цветастый платок, повязанный поверх рта. Только между очками и капюшоном тёмного худи виднелась светлая полоска кожи.

– Эйра, – повторил Флаэрти, морщась от боли в спине. Он прошёлся по парню взглядом от ног до головы. – Сколько вас?

– Нас?..

– Вас, млять. Сколько вас здесь?

– Я один.

Один человек на барже с горючим – сказочное везение. Два – трагическая случайность. Флаэрти держал палец на крючке и медлил.

– Откуда взялся?.. – спросил он.

Эйра пожал широкими плечами.

– Пришёл. Что там… – он кивнул на дверь. – Что это?..

– Первый раз в пустыне?.. – хмыкнул Флаэрти.

– Я… из города, – с запинкой отозвался Эйра.

Голос у него был молодым, но из-за платка звучал низко и сухо.

– Из какого млять города? – раздражённо спросил Флаэрти.

– Монреаль.

– Континентальник, – хмыкнул Флаэрти. – Ясно.

Он вдруг спохватился, что слишком быстро ему поверил – этот Эйра мог быть кем угодно. Он мог быть подослан сюда хоть шерифами КанадоАмерики, которые сами друг друга порвут за такой склад горючки, хоть любой из береговых банд.

– Ну, скажи, – решил Флаэрти, – какая главная улица в Монреале?

– В каком смысле?..

– В смысле докажи, что ты оттуда.

– Бульвар Метрополитен, – после паузы сказал Эйра. – Там несколько больших улиц. Эта самая уцелевшая.

– Угу, – сказал Флаэрти, которому этот ответ ровным счётом ничего не говорил. – А ты на какой жил?

– Улица Сен-Жак, – увереннее ответил тот. – Ты там был?

– Как ты нашёл это место? – спросил Флаэрти. – Следил? Кто тебя отправил – Гасан? Братья Терри?

– Никто, – быстро ответил тот. – Просто нашёл. Случайно.

– Я сейчас случайно шмальну тебе в печень и оставлю тут, – предупредил Флаэрти. – Давай ещё раз, только подумай как следует.

– Я сбежал, – после короткой паузы ответил Эйра. – Сбежал из города.

– От чего бежал?..

– Хотел добраться до архипелага Ньюфаундленда.

Флаэрти фыркнул.

– Пешком?..

– У меня вездеход, – сказал Эйра.

– Оставил там? – Флаэрти кивнул на дверь, которую грызли и царапали. – Снаружи?

Эйра промолчал.

– У тебя больше нет вездехода, – сообщил Флаэрти. – Иди вниз, – он качнул дулом дробовика в сторону лестницы.

– Руки вверх поднимать? – с заметной издёвкой спросил Эйра.

– Шевели жопой, – посоветовал Флаэрти.

Внизу была кромешная тьма. Эйра спускался медленно, подсвечивая под ноги карманным фонариком, держась за перила и грохоча ботинками по железной лестнице. Флаэрти шёл следом, держа его на прицеле. Преодолев несколько лестничных пролётов внутри рубки, они спустились на уровень палубы. Нанесённый песок скрипел под ботинками. Стрёкот тварей становился всё тише, оставаясь вверху.

– Ты здесь живёшь?.. – спросил Эйра. Его как будто не беспокоило, что ему в спину смотрит дуло дробовика.

– Не заставляй меня жалеть, что я не пристрелил тебя ещё там, – сказал Флаэрти.

– Я спас тебе жизнь, – сказал Эйра, подняв голову, и посмотрел на него очками-консервами. – Мог бы сказать спасибо.

– Да ну?.. Когда ты успел?

– Если бы я не открыл дверь, тебя бы сожрали. Ты орал так, будто в штаны наложил.

– Ты сейчас будешь орать так, будто тебе прострелили к хренам башку.

– С простреленной башкой не…

– Заткнись, – резко бросил Флаэрти, почуяв изменение в гулком стрёкоте.

– Я даже не знаю, как тебя…

– Заткнись! – резче бросил он. – Тихо!..

Эйра застыл, в темноте было слышно только его дыхание сквозь платок, разрисованный какими-то огурцами. Флаэрти напряжённо вслушивался. Стрёкот был… близко. На этом уровне, заглушённый многометровым барханом, он должен был быть едва слышен. Но рядом что-то скреблось в железные борта, глухо чирикало, взвизгивая.

– Что за срань… – прошептал Флаэрти.

– Что случилось?.. – шёпотом спросил Эйра.

– Посвети, – приказал Флаэрти.

– Куда?

– Слышишь звук?.. Где-то рядом. Пошарь по стенам.

Белый луч фонарика скользнул по чёрной лестнице, прыгнул на железную стену с пятнами ржавчины. Бурые чешуйки, вздрагивая, отрывались от неё и кружились в луче света. Стена вибрировала.

– Они грызут её из норы, – прошептал Флаэрти. – Из своей подземной сраной норы!..

– Кто – они? – шепотом спросил Эйра.

– Шевелись, – приказал Флаэрти.

Под палубой было пусто и гулко. Казалось, метры песка давят прямо на голову. Баржа лежала, накренившись, и пол ощутимо уходил вниз и вбок, теряясь в темноте, в которую не доставал, рассеиваясь, луч фонарика. Пространство трюма разделяли герметично запирающиеся переборки. Здесь пахло старым железом, ржавчиной, копотью и керосином. Шаги отдавались от стен громким эхом, каждый звук усилялся, дробился волнами, прежде чем стухнуть.

Добравшись до центрального отсека, Флаэрти перешагнул через высокий порог, пнул ногой дизельный генератор, метко угодив носком ботинка в кнопку включения. Тот вздрогнул и завёлся с глухим тарахтением. Под потолком замигало несколько лампочек, разгораясь по мере того, как генератор набирал мощность, зашуршали лопасти вентиляции. Когда-то она служила для вывода паров нефти из грузовых отсеков, а сейчас просто делала воздух менее спёртым. Приглядывая за Эйрой, который вёл себя спокойно и резких движений не делал, Флаэрти наглухо задраил дверь.

Огромный отсек, двадцать метров в длину, три метра вверх, делили на части примитивные перегородки: деревянные стеллажи из неструганых досок, куски штакетника, подвешенный на тросах под потолком целый ковёр. Грязный, но целый. Гордостью Флаэрти была створка мятых железных ворот, разрезанная на три части и сшитая заново кусками цепи. Художественной ценности во всём этом не было никакой, но зато он избавился от сраного эха и кое-как разделил жилище на зоны: где спать, где жрать, где хранить вещи.

Он жил, правду сказать, с комфортом.

У него был стол из досок, стянутых толстой проволокой и положенных на две пустые бочки. Настоящий набор грубо сколоченных стульев. У него была даже кухня, которую он перетащил из бывшего жилого отсека: тумба с раковиной и рукомойником, тумба с электрической плиткой, ящик с посудой, чайник и стеллажи, забитые консервами. От безделья Флаэрти иногда расставлял их в художественном порядке. Ему нравилось думать о себе, что он не такой утырок, как остальные, и кое-что понимает. У него даже было три книги – и он их читал. У него был даже настоящий матрас – толстый, поролоновый, обёрнутый стёганым ватным одеялом.

Он жил, как король.

– Круто, – сказал Эйра, оглядываясь. Судя по голосу, роскошь его впечатлила. Он шагнул к железным воротам, сшитым цепью, потрогал пальцами гофрированное железо. – Арт-объект… Я бы сам так жил.

– Да кто тебе даст, – хмыкнул польщённый Флаэрти. Эйра обернулся на голос, очки-консервы зловеще блеснули в свете лампочек. Флаэрти мигом согнал довольную ухмылку с лица. Хмуро кашлянул, качнул в его сторону дулом дробовика: – Так, выкладывай, как ты нашёл это место. Будешь врать – прострелю башку.

– Случайно, – отозвался Эйра, и в его голосе послышалась усталость. – Я просто ехал. Увидел, что-то торчит. Решил посмотреть, вдруг найду воду или еду. Мне нужно только переночевать, – спокойно сказал он. – Я уеду утром.

– Уедет он, – фыркнул Флаэрти.

Отпускать парня было бы дикой глупостью. Он же растреплет про баржу. Надо было убить его ещё тогда, наверху. Сейчас его всё ещё можно убить, но жалко было портить кровью жилище.

– Ты не скажешь, как тебя зовут? – спросил Эйра.

– Зачем тебе?

– Просто, – он как-то странно пожал плечами, будто попал в неловкую ситуацию. Постучал носком ботинка по створке ворот, послушал, как она отозвалась. – Слушай, меня никто не подсылал, – заговорил он. – Я уеду утром. Мне всё равно, кто ты, почему прячешься или что прячешь. Мне нужно на Ньюфаундленд. Это правда.

– Что ты там забыл?

– У меня там… родня, – сказал он с заминкой.

– Какая ещё родня?

– Сестра.

– И что за спешка? Умирает она, что ли?

– Да, – Эйра поднял голову и уставился на него непроницаемыми очками и платком в цветастых огурцах. Под ним было видно, как у него шевелится подбородок, когда он говорит. – Она умирает. Хочу успеть повидаться.

– Знаешь, сколько я таких жалостливых историй слышал за свою жизнь, – раздражённо сказал Флаэрти. – Сто раз. Но мне одного раза хватило, чтобы усечь, что жалость, млять, убивает. Какое мне дело до тебя и твоей сраной сестры?

– Ты спросил – я ответил, – отозвался Эйра.

Флаэрти устал стоять, держа его на прицеле. Ему хотелось лечь, вытянуть ноги и закрыть глаза. Нет, сначала – умыться… Поужинать, а потом лечь и вытянуть ноги. Но пока тут чужак, не уснёшь. Запереть его где-нибудь, что ли?..

Он снял с локтя дробовик, повесил его на крюк, вбитый в борт.

– На чём ты туда собрался? – спросил Флаэрти, заглядывая в пустой чайник. Там на донышке плавала вода с белым минеральным налётом. Он взболтал её, вылил в кадку с пластиковым бамбуком. – С вездеходом ты попрощался, когда оставил его снаружи. Твари оставят от него только скелет. Они даже шины жрут.

Эйра, перестав быть мишенью, слегка расслабился, опустил плечи.

– Я не знал, – сказал он. – Я слышал, что в пустыне опасно, но про такое никто не говорил.

– Никто не говорил, потому что тех, кто видел – сожрали, а кто всё-таки видел – видел издалека. Стой тут.

Флаэрти взял чайник, скрылся за перегородкой. Аккуратно наполнил его водой из пластиковой канистры. При таком богатстве у него не было проблем с питьевой водой, он мог даже позволить себе пить чай, если хотелось.

– Пешком никуда не дойдёшь, – сказал Флаэрти, возвращаясь и ставя чайник на плитку. – Ближайший город в ста километрах, остальные дальше. Ночью тебя просто сожрут.

– А у тебя есть машина? – спросил Эйра.

– И не одна, – с чувством превосходства сказал Флаэрти.

Песочная саранча исправно снабжала его чужими машинами. Выжирая людей, как мякоть из ореха, они оставляли кузов лишь слегка погрызенным. Флаэрти подбирал машины, буксировал до баржи и загонял в кормовой отсек, самый близкий к поверхности. Там потрошил их, собирал одну из двух-трёх. Потом продавал, оттащив на буксире. Много за них не давали, брошенных машин было навалом на всех дорогах. Но однажды он удачно выменял Додж на книгу про сопляка, которому по случайному везению достался морской корабль по имени «Пилигрим».

– Отвези меня на Ньюфаундленд, – внезапно предложил Эйра. – Я заплачу.

– Чем? – с интересом спросил Флаэрти, ощупывая взглядом его фигуру. – У тебя пулемёт в штанах?.. Я бы взял.

Эйра отогнул полу шинели. К ней был пристёгнут ремнями длинный плоский футляр с армейской маркировкой.

– Ого, – сказал Флаэрти.

Эйра отстегнул пряжки, положил футляр на стол. Отщёлкнул замки и поднял крышку. Флаэрти уже знал, что там увидит, и приблизился, едва сдерживаясь, чтобы не вытягивать шею от любопытства.

Внутри лежала почти новая, ухоженная снайперская винтовка ХМ2035.

– Где взял?.. – жадно спросил Флаэрти.

– Моя, – коротко ответил Эйра. – Будет твоя, если отвезёшь на Ньюфаундленд.

Такая игрушка стоила целое состояние. Дороже, чем вся баржа с керосином. Флаэрти вынул ствол из футляра, взвесил на руках. Лёгкая – неудивительно, что Эйра таскал её, не напрягаясь. Вот только с рук такую не купишь. Флаэрти посмотрел на парня.

– Твоя? Ты ещё скажешь – купил?..

– Украл, – тот не стал врать.

– Сними-ка платок, – велел Флаэрти.

– Зачем?.. – угрюмо спросил Эйра.

– Снимай.

– Не хочу.

– Что у тебя там, ожог на всю морду?.. Не стесняйся, хочу знать, с кем разговариваю.

Парень с закрытым лицом и армейской винтовкой. Да у него секретов должно быть побольше, чем у Флаэрти. Даже завидно стало. И любопытство проснулось, настоящее, живое: что за парень? Куда и откуда?..

Эйра отступил на шаг с каким-то странным вздохом, потянул платок вниз, обнажая кожу. Она оказалась чистой – ни шрамов, ни ожогов. На широкой квадратной челюсти темнела короткая щетина, становясь реже только вокруг крупных, словно лазером вычерченных губ. Губы сложились в усмешку, Эйра подцепил очки и сдвинул их на лоб. Глаза оказались тёмные, с длинными ресницами, молодые. Ему вообще на вид было лет двадцать пять, не больше.

Он стоял, смотрел с мрачным вызовом: любуйся, мол. Флаэрти округлил губы, чтобы присвистнуть, но загляделся и забыл, что хотел. Эйра оказался вдруг так хорош, что Флаэрти рядом с ним сам себе показался старым и потасканным. И сразу стало понятно, почему Эйра прятал лицо. Такое лицо. В условиях дефицита женщин любая мало-мальски симпатичная рожа сулила её обладателю большие проблемы… или здорово облегчала жизнь, если обладатель симпатичной рожи желал пользоваться выгодами своего положения.

– Устраивает? – спросил Эйра.

– Чего?.. – хрипло переспросил Флаэрти, сухо облизнувшись.

– Устраивает? – громче повторил Эйра и кивнул на винтовку. – Отвезёшь?..

Он явно понимал, какое действие оказывает на людей. В движении его лицо завораживало ещё сильнее. Флаэрти моргнул, прогоняя оцепенение, глянул на винтовку в руках.

– Отсюда, – хрипло начал он, кашлянул, заговорил нормально: – Отсюда до Ньюфаундленда шестьсот километров. Через пустыню не проберёшься, только в обход, по суше. Через Принс и Кейп-Бертон.

– Мне всё равно, – Эйра пожал плечами, опустил глаза. У него на скулах проступил лёгкий румянец.

На плитке зашумел чайник, звеня крышкой. Флаэрти уложил винтовку обратно в футляр, снял чайник, поставил на стол. Эйра проследил за ним, ничего не сказав.

– Так, давай… давай завтра обсудим. На свежую голову, – сказал Флаэрти, понимая, что сейчас он точно ничего не будет решать. Ему хотелось пялиться на Эйру, как подростку на сиськи первой подружки. Он отвернулся к стеллажу с консервами, чтобы отвлечься, наугад взял две банки, поставил на стол.

Эйра сунул руки в карманы шинели.

– Значит, я переночую, – сказал он, то ли спрашивая, то ли констатируя.

– Можешь вернуться наверх, если хочешь, – предложил Флаэрти с нервным смешком.

– Не хочу, – тот глянул на него из-под ресниц, настороженно, будто ждал чего-то.

Флаэрти уже сам хотел предложить ему завязать обратно платок, потому что с такой мордой… с таким лицом опасно было ходить. И неприлично. Лицо было… красивым, – вспомнил он странное слово. Красивым. Запоминающимся. Блестящие глаза, тёмные, идеально раскрытые, смотреть в них было всё равно что держаться за провод под напряжением – от каждого взгляда внутри что-то простреливало поперёк грудины, тяжёлым комом сваливалось в живот.

– Ну оставайся, – сказал Флаэрти, чувствуя себя каким-то внезапно отупевшим, будто ему вкололи качественный транк.

– Просто так?.. – недоверчиво спросил Эйра.

– Если отсосёшь, мы в расчёте, – сказал Флаэрти.

Сказал и мгновенно пожалел о своих словах, потому что у Эйры из-под ресниц сверкнул злой огонь. Он качнулся на каблуках, сжал губы и скинул шинель. Шагнул вперёд, взял Флаэрти за ремень. Лицо у него было красным. Смотреть на него вблизи оказалось ещё хуже. Стали видны длинные густые ресницы, загнутые на кончиках, прямой нос с сиротливой родинкой на спинке, бледные веснушки под глазами, рассыпанные, как крупа.

Эйра взялся за пряжку и рывком потянул её на себя. Злость исчезла, как по щелчку, его лицо стало спокойным, каким-то отстранённым и деловым.

– Э, э, тихо, – Флаэрти взял его за плечи, удержал, отодвинул от себя. – Я пошутил.

Эйра застыл на мгновение, потом недоверчиво поднял глаза.

– Ты бы что… ты бы серьёзно… – начал Флаэрти, против воли представляя себе, что бы этот рот мог с ним сделать… Картины в мозгу мелькали яркие, бесстыжие и горячие.

– Тоже плата, – сказал Эйра, изучающим взглядом сканируя лицо Флаэрти. – Не хуже других, а ты не первый, кто предлагает.

– Я пошутил! – раздражённо сказал Флаэрти и отстранил от себя парня. – Короче, я тебя отвезу. Ночёвка в счёт оплаты, – он кивнул на раскрытый футляр винтовки. – Жрать хочешь?

– Хочу, – прямо сказал Эйра, не отводя взгляд. – Как тебя зовут?

– Флаэрти, – буркнул тот.

Они ели молча, грохоча ложками каждый в своей жестянке. Флаэрти достались макароны в томатном соусе. Он любил макароны, но даже любимая еда не радовала. Его распирало от вопросов, но он чётко решил: это не его дело. Довезёт до архипелага – и вернётся. Там, говорят, хорошо. Там, говорят, даже радиостанция есть. Вот поглядит, как люди живут – и обратно, пока баржа способна его кормить, а он способен через цепочку обменов копить себе на безбедную жизнь, собирая в железный чемоданчик шприцы, ампулы с пенициллином, хинин, морфин, аспирин и так далее. Может, он накопит столько, что откроет аптеку в приличном месте. А может, даже хватит, чтобы завести себе женщину. Купить у родителей подросшую девчонку, если на него ни одна свободная не позарится. А может, и позарится. Что – он мужик не старый, не урод, член стоит. Что ещё нужно?

Эйра ел молча, иногда поглядывал из-под бровей то на Флаэрти, то на жилище. Когда выскреб остатки, обсосал ложку. Флаэрти, едва глянув на это, отвернулся.

Спать легли молча, не раздеваясь. Эйра укрылся своей шинелью, Флаэрти закутался в одеяло едва не по брови. Лежал, слушал, как за стальными переборками и тоннами песка в металл вгрызаются твари. Смотрел, как от вибрации и движения воздуха под потолком качаются лампочки. Его единственное воспоминание из другой, прошлой жизни, было про лампочки. Они качались на каких-то колючих зелёных ветках. Красные, синие, жёлтые… Маленькая гирлянда. В своей памяти он слышал невнятные голоса и весёлый шелест бумаги. Почему именно весёлый – он не помнил. Но, может, потому он и любил читать книгу, шуршать страницами, перелистывая одну за другой.

– Флаэрти, – шепотом позвал Эйра.

– Ну.

– Сколько тебе лет?

– Какое тебе дело, – ворчливо отозвался тот. – Сто.

– Ты помнишь, что было раньше?..

Флаэрти перевернулся на спину, недовольно глянул на парня. Тот лежал, таращился в полумраке. Вокруг глаз были чёрные следы от резины очков: енот, да и только.

– Когда – раньше? – спросил Флаэрти.

– До астероида.

Флаэти шумно вздохнул, подложил руку под голову.

– Нет. Не помню. Помню только, как сейсмический шок начался. Всё ходуном ходило. Небоскрёбы попадали, – он изобразил ладонью, – друг на дружку. Как домино. А потом, сказали, море ушло. Море ушло – цунами пришло. Потом начались торнадо. Принесли песок…

Эйра вздохнул, глядя на него, будто тот рассказывал ему сказку.

– А потом твари полезли, – сказал Флаэрти. – Я слышал, астероид занёс на Землю какой-то вирус. Раньше не было ни железных мух, ни саранчи. Тараканы знаешь, какими были?.. С ноготь.