Текст книги "И у палачей есть душа"

Автор книги: Маити Гиртаннер

Соавторы: Гийом Табар
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Маити Гиртаннер
(в соавторстве с Гийомом Табаром)
И У ПАЛАЧЕЙ ЕСТЬ ДУША

Редакция благодарит переводчика Марию Валентиновну Шмаину за предоставленную возможность опубликовать книгу Маити Гиртаннер «И у палачей есть душа», перевод которой был сделан М. В. Шмаиной благотворительно задолго до нашей публикации.

Предисловие к русскому изданию

Маити Гиртаннер прожила долгую жизнь, полную страданий и чуда. Красивая, полная жизни девушка, талантливая пианистка, в 1942 году, совсем юной, присоединилась к движению Сопротивления, подпольно противостоявшему вторгшимся во Францию немецким захватчикам. Ее схватили, подвергли страшным пыткам, она выжила чудом, но последствия пыток лишили ее возможности продолжать музыкальную карьеру, создать семью. Всю жизнь она испытывала сильные боли, но это не сломило ее. На пути служения Богу, который она выбрала, сильнее всего ее мучил вопрос: как узнать, простила ли она тех, кто обрек ее на страшные страдания, простила ли она на самом деле? Как это можно проверить?

Она была уже пожилым человеком, когда встретила своего мучителя и смогла простить его. Это очень глубокий личный опыт, и она не думала рассказывать о нем, несколько лет носила его в себе, но близкие уговорили ее записать свою историю, потому что наш мир особенно нуждается в свидетельстве о невозможном по человеческим меркам, о невероятном прощении. Маити согласилась рассказать о своей жизни и об этой невозможной, но свершившейся встрече, о тайне милосердия. Эта книга – свидетельство о чуде прощения и любви.

Я очень рад, что теперь ее можно прочитать по-русски. Сегодня, как никогда, мы нуждаемся в подобных свидетельствах.

Сегодня мы живем в мире, полном страха и ненависти, гнева и мстительности, в мире, где рушатся отношения между отдельными людьми и целыми странами. Несмотря на страшный опыт двух мировых войн, нескольких геноцидов, наш мир снова и снова оказывается во власти войны и насилия. Отчужденные, одинокие, страдающие от одиночества в семье, на работе, в обществе в целом – мы нуждаемся во Встрече, в том, чтобы вновь учиться смотреть и видеть, слушать и слышать друг друга. Мы нуждаемся во встрече, которая сделала бы возможным не только диалог, но и осознание того, что мы – люди, потому что каждая встреча открывает нам другого и самого себя. Мы – человеческие существа, и мы должны строить не стены, а мосты, создавать возможность обретения счастья через примирение и прощение. Наш мир жаждет подобной встречи.

Но увы, мы, люди, часто предпочитаем силу слабости, часто стремимся показать, что мы лучше, могущественнее, стремимся причинять вред и отвергать других. Мы отвергаем слабость и уязвимость – из страха и черствости.

Маити Гиртаннер – пример непростой, почти невместимый: пример того, как можно всю жизнь стремиться к прощению, просить, но не ждать невозможной встречи; пример того, как можно жить надеждой на прощение и не знать, простил ли ты на самом деле, и как можно сохранить в сердце свободу и уязвимость, позволившую ей впустить Бога, Владыку невозможного, в историю о страхе, пытках, боли и жестокости и дать Ему возможность исцелить раны, нанесенные ненавистью. Эта книга – свидетельство миру, потерявшему надежду, о том, что «невозможное человекам возможно Богу».

Жан Ванье [1]1
  Жан Ванье – известный канадский и французский философ, богослов, проповедник, основатель общин-поселений для умственно отсталых людей, называемых «Ковчег», а также движения «Вера и Свет» – общин, в которые входят особые люди, их родители и их друзья.


[Закрыть]

Предисловие французских издателей

13 ноября 1996 года на французском телевидении состоялась передача «Ход века» («La marche du siècle»), посвященная теме «Смерть, ненависть, прощение». Среди приглашенных ведущим, Жаном-Мари Кавада, была Маити Гиртаннер. Ее свидетельство в тот вечер произвело громадное впечатление на тысячи людей.

С тех пор о Маити постоянно вспоминали. О ней писали статьи в самых известных французских изданиях, она участвовала во множестве теле– и радиопередач. Но эта книга – первая, где последовательно и подробно изложен ее необычный жизненный путь: путь девушки, случайно оказавшейся во французском Сопротивлении и к концу жизни получившей необыкновенный урок человечности.

Когда истории о прощении становятся известными, они всегда оказывают мощное воздействие. Можно вспомнить Ким Фук – маленькую вьетнамскую девочку, бегущую голышом, с лицом, полным боли и ужаса, среди других детей. Они спасались бегством из деревни, на которую по ошибке американская армия сбросила напалм. Фотография, здесь описанная, получила Пулитцеровскую премию и способствовала выводу американских войск из Вьетнама, она всем известна. Намного менее известно то, что за ней последовало. Ким выросла со страшными шрамами от ожогов. Через двадцать четыре года она стала послом доброй воли Юнеско, и однажды ей случилось свидетельствовать перед залом ветеранов войны во Вьетнаме. В конце выступления к ней подошел мужчина, это был офицер, который командовал той самой бомбардировкой. Они в слезах упали друг другу в объятия.

Если подумать о ком-нибудь, кто нам может быть более близким, сразу вспоминается Анни Магуайр. Та самая «тетя Анни», ставшая известной благодаря фильму Джима Шеридана «Во имя отца» (1994 г.) с Дэниелом Дэй-Льюисом в главной роли. Фильм основан на реальной истории о тех временах, когда ИРА[2]2
  ИРА (Ирландская республиканская армия) – ирландская сепаратистская террористическая организация, целью которой является достижение полной независимости Северной Ирландии от Соединенного Королевства, в том числе – и главным образом – воссоединение Северной Ирландии (части Ольстера, одной из пяти провинций Ирландии) с Республикой Ирландией. – Прим. ред.


[Закрыть] устраивала взрывы и убийства на английской земле. Анни обвинили в преступлении, которого она не совершала, и она провела в тюрьме четырнадцать лет, также как и ее муж и двое сыновей.

История это чудовищна еще и потому, что во время процесса Магуайров полиция задержала группировку ИРА, которая на самом деле организовала теракты, за которые судили Анни и ее семью, то есть полиция знала, что подсудимые не виновны. После того, как ее реабилитировали, Анни постоянно свидетельствует о пережитом, а также о силе прощения. Однажды она говорила о прощении перед пораженными ее свидетельством молодыми английскими паломниками в Лурде[3]3
  Место паломничества во Франции, где были явления Богоматери. – Прим. ред.


[Закрыть].

Прощение удивительно тем, что может изменить ход Истории. Эта мысль сегодня витает в воздухе. Французская писательница и журналист Гийемет де Серинье выпустила 12 октября 2006 года книгу «Тысячи прощений. Настоящие истории. Вселенская необходимость»[4]4
  Guillemette de Sairigné, «Milles pardons. Des histoires vécues. Une exigence universelle», Robert Lafont, Paris, 2006.


[Закрыть]. В этой книге, разумеется, есть и история Маити Гиртаннер.

«И у палачей есть душа» – книга, повествующая об универсальном опыте. Но это также и личное свидетельство, – эта книга написана от первого лица. Она поэтому, конечно же, не может считаться книгой по истории, она скорее предмет исторического осмысления. Изучая современную историю, нужно опрашивать свидетелей и таким образом сохранять память эпохи. Это особенно важно, когда свидетелей становится все меньше, они уходят. Свидетельство соучаствует в истории, которая пишется сегодня, историки очерчивают ее границы постольку, поскольку знают о ее значении.

Насколько это было возможно, но так, чтобы не нарушить законы жанра, мы постарались собрать доступную нам информацию, касающуюся истории, которая была подпольной, тайной по своей природе, и ее главной целью было… не оставить следов!

Как сотни других, таких же, как и она, Маити Гиртаннер вошла в Сопротивление более или менее случайно. Участника Сопротивления часто создавали обстоятельства: война с нацистами и поражение Франции, дом, стоящий прямо на демаркационной линии, граница (река Вьенна)… К этому добавились и другие факторы: гражданство (швейцарское), свободное знания языка оккупанта (немецкого), важность занятий музыкой…

Во время поисков информации мы натолкнулись на множество препятствий. Сразу после телепередачи 1996 года, в которой история Маити Гиртаннер впервые стала известна публике, большая ассоциация, объединяющая депортированных женщин из французского Сопротивления, подвергла серьезным сомнениям подлинность многих фактов.

То, что Маити так поздно заговорила о себе – через пятьдесят лет после событий, вызвало много вопросов не только у сторонних наблюдателей, но и у членов ее семьи, удивленных неожиданной известностью Маити. Хочется ответить сомневающимся, что есть такие жизненные ситуации, о которых трудно кому-то рассказывать, вроде войны и пережитого насилия.

В поисках информации, подтверждающей рассказ Маити, мы также нашли свидетелей, в частности, одного из первых французских солдат, бежавших из немецкого лагеря военнопленных, которому Маити помогла перейти через демаркационную линию. В действительности история Маити как участницы Сопротивления совершенно обычна, необыкновенной ее делает встреча с палачом. Он попросил прощения, и ему оно было дано. Это прощение не отрицает тяжести нацистских преступлений, – в этом смысле Лео, о котором пойдет речь в этой книге, подлежит суду человеческой справедливости, – но это прощение в хаотической истории человечества открывает новое пространство свободы.

В этом смысле история Маити действительно необыкновенная, она укоренена в еще большей истории – в Евангелии, как и невероятные истории Ким Фук и Анни Магуайр.

Глава 1
В ту минуту я поняла, что я его простила[5]5
  Маити Гиртаннер родилась в Швейцарии 15 марта 1922 года; умерла в 2014 году.
  Гийом Табар – заместитель главного редактора политического отдела газеты «Фигаро».


[Закрыть]

– Я в Париже и хотел бы вас видеть.

Человек говорил по-немецки. Я сразу узнала голос. Шел 1984 год, а я слышала этот голос последний раз сорок лет назад, в феврале 1944-го, но никаких сомнений, это был он: Лео, немецкий врач из гестапо, державшего меня в заключении долгие месяцы во время Второй мировой войны. Его жестокое обращение почти убило меня, заключив тело в железную клетку боли, и до сего дня я остаюсь ее пленницей.

Лео в Париже. Мой палач у моих дверей. Чего он от меня хочет? Звук его голоса поразил меня и мгновенно оживил воспоминания о том, что мне казалось давно ушедшим в небытие. Мне показалось, что крыша обрушилась мне на голову. Я увидела себя восемнадцатилетней девушкой, которую обстоятельства привели в ряды Сопротивления.

Наша семья с материнской стороны владела прекрасным домом XVII века в деревне Бон, на берегах реки Вьенны, на самой демаркационной линии. В июне 1940 года немцы оккупировали деревню. Поскольку я бегло говорила по-немецки (я швейцарка по отцу), мне сразу же пришлось выполнять роль посредника, помогавшего растерянным жителям.

Очень скоро я начала помогать беглым солдатам перебираться через закрытую границу, которой стала Вьенна[6]6
  Речь идет не о дезертирах, а о французских солдатах, бежавших с оккупированной немцами территории Франции на сторону Сопротивления. – Прим. ред.


[Закрыть]. Я не могла переносить зрелище рассеченной надвое Франции, разделенных французов. Так я постепенно вошла в ряды движения Сопротивления оккупантам. Переправы через демаркационную линию, доставка почты, кража документов, перехват данных о передвижении подводных лодок, защита евреев-преподавателей музыки…

На следующих страницах я расскажу о том, что я делала в Сопротивлении. Я считаю, что таковым был мой долг, и вовсе не привожу свою жизнь как пример героизма. Многие и многие во время войны проявили куда большую храбрость, великодушие и самоотдачу!

Осенью 1943 года меня арестовали в Париже, а затем перевели на реквизированную гестапо виллу на юго-востоке Франции. Здесь я попала в лапы двадцатишестилетнего врача по имени Лео, занимавшегося опытами над пленниками, в этих опытах испытывались новые способы добычи показаний. Палочные удары, задевавшие спинной мозг, разрушили мои нервные центры.

В феврале 1944 года участники Сопротивления, уведомленные швейцарским Красным Крестом, освободили меня из этого ада на пороге смерти. Страдания, которые я испытываю с тех пор, лишили меня большинства физических возможностей, особенно той, что была мне важней всего: до войны я начинала карьеру пианистки, у меня были к этому способности.

Вера в воскресшего Христа помогла мне выдержать время испытаний и тьмы, а после – построить жизнь, которая уже не была целиком в моих руках. Упование на Бога учило меня любить врагов и, созерцая Крест, верить в прощение.

С конца войны я стремилась простить того, кто почти разрушил меня, тому, кто привел меня к порогу смерти, я хотела показать путь Жизни. Но прощение не совершается в пустоте. В глубине сердца я искренне ощущала, что простила Лео. Но смогу ли я в действительности сказать ему: «Я вас прощаю»?

Я не была уверена в этом.

В то утро 1984 года, когда меня застиг врасплох телефонный звонок, мое желание простить подверглось испытанию в том смысле, в каком мы обычно говорим о посылаемых нам испытаниях. На самом деле те сорок лет были в большей мере временем забвения обид, чем приготовлением к прощению.

По телефону он представился нейтральным тоном: «Во время войны я был врачом… Я не знаю, помните ли вы…» Помню ли я! В свою очередь я бормочу: «Но почему вы захотели меня увидеть? Почему теперь? Что мы можем друг другу сказать? Как вы меня нашли?»

Он ответил: «Вот мы об этом и поговорим».

Голос был нейтральным, почти мягким, в отличие от тех грубых металлических интонаций, что до сих пор звучали в моих ушах.

Я согласилась встретиться с ним. Он сказал, что придет во второй половине дня. Как описать бурю в моей голове? Все эти сорок лет я не переставала молиться за этого человека. Меня мучила навязчивая мысль, что он умрет с сердцем, полным ненависти, и я молилась, чтобы он встретил Того, Кто создал его любовью и для любви. Я не могла вынести, чтобы зло торжествовало в человеке. И мне казалось, что жертва больше, чем кто-либо другой, подходит, чтобы вступиться за палача.

В конце концов мне следовало желать этой встречи, но я никогда не думала, что она возможна, и потому не подготовилась. Неожиданность испугала и взволновала меня. В часы перед встречей мне много раз хотелось ее отменить, но было слишком поздно, и у меня не было возможности связаться с ним. «Да минует меня чаша сия». В сущности это было искушение. «Впрочем, не как я хочу, но как Ты»[7]7
  Мф. 26:39.


[Закрыть], – говорит Иисус Отцу. Обдумывая свою жизнь, – мне было в тот момент шестьдесят два года, – я поняла, что жизнь измеряется не задачами, которые мы перед собой ставим, и не нашими представлениями о себе, а тем, как мы себя ведем в вынужденных обстоятельствах. Войти в Сопротивление, вынести муки, перестроить жизнь в соответствии с новым физическим состоянием – ничего этого я не выбирала и не предвидела. Каждый раз я просто старалась справиться с испытанием.

Следовательно, и встречу с Лео я должна была пережить, а не подготовиться к ней. В конце концов, я вынесла его жестокое и ранящее обращение, зачем страшиться новой встречи, явно благожелательной! Не оказывается ли моя тревога свидетельством того, что примирение – поступок более трудный и жертвенный, чем противостояние?

Он пришел ко мне в конце дня. «…Не заботьтесь, как или что сказать; ибо в тот час дано будет вам, что сказать»[8]8
  Мф. 10:19.


[Закрыть]. Я повторяла слова Христа, обращенные к двенадцати ученикам в начале их поприща, когда он позвонил в дверь маленькой квартирки в Сен-Жермен-ан-Ле, куда я переехала тремя годами раньше после смерти матери и где живу до сих пор. Мне было тем более необходимо полностью довериться Богу, что это был один из тех дней, когда тело мне изменяло. Я должна была по возможности оставаться в постели.

Я узнала его голос. Открыв дверь, я испытала сильнейшее потрясение. Ему было уже за шестьдесят. Волосы из белокурых стали седыми, черты лица потеряли резкость, но он сохранил прежний силуэт и осанку.

После нескольких секунд общей неловкости, он чрезвычайно учтиво приподнял шляпу и протянул мне руку. Я пригласила его сесть, извинившись, что сама вынуждена снова лечь. Его напряженная улыбка свидетельствовала о том, что он сознает меру своей ответственности за мое состояние…

Он начал без обиняков: «У меня рак. Я только что об этом узнал. Я обречен. Врач сказал, что мне осталось жить не больше полугода». Он говорил бесцветным глухим голосом, уставившись в пустоту, не смея встретиться со мной взглядом. Долгое молчание. Затем он повернулся ко мне и продолжил: «Я не забыл того, что вы говорили о смерти другим моим пленникам. Меня всегда поражала надежда, которую вы поддерживали в окружающих, несмотря на отчаянное положение. Сейчас меня пугает смерть. Поэтому я захотел вас услышать.»

Он говорил о месяцах заключения под его свирепым надзором, когда я пыталась пробудить в сокамерниках веру в Бога, упование перед лицом страдания и смерти, надежду на вечную жизнь, где зло будет побеждено навеки.

По крайней мере, это была ясная просьба. Но как с ним говорить о будущей жизни, не предложив сначала рассмотреть жизнь прошедшую? Ведь при свете его прежние поступки станут заметнее. Путь христианского примирения начинается с признания вины. Не для того, чтобы с наслаждением перебирать прошлые грехи, а для того, чтобы на расстоянии увидеть их со всей ясностью.

Его поведение выражало подлинное смирение – плечи сгорбились, голос понизился. Смущенный вид резко контрастировал с той надменной уверенностью, которая отличала его сорок лет назад. Но следовало начать с признания правды. Была моя очередь говорить.

– Отдаете ли вы себе отчет в содеянном? Как вы до этого дошли?

– Что вы хотите сказать?

– Ну, как вы стали военным преступником?

Вспышка раздражения промелькнула в его глазах, напомнив мне о том, каким он был прежде.

– Вы так это называете?

– Да, я называю это так. Не вижу, как иначе определить то, чем вы занимались во время войны.

Он пустился в запутанные оправдания принятых в юности решений. Успехи в медицине, то, как гитлерюгенд заигрывал с лучшей частью молодежи, чтобы привлечь ее в свои ряды; первоначальное стремление быть лояльным гражданином своей страны; зловещее стечение обстоятельств, перед которым он чувствовал себя бессильным; промывание мозгов, которому он подвергся в гитлерюгенде… Разумеется. Но его сегодняшний гнетущий фатализм не оправдывал прежнего усердия! Разговор незаметно соскользнул с исторической почвы на духовную. Я почувствовала, что он начал выражать искреннее сожаление по поводу своих действий. Теперь я хотела, чтобы он сделал следующий шаг:

– А теперь? – спросила я.

Он пожал плечами и вздохнул:

– Вы говорили про обещанный Богом рай. Как вы знаете, по происхождению я христианин. Верите ли вы, что для таких, как я, есть место в раю?

– Место есть для всех, кто, какова бы ни была тяжесть его грехов, соглашается принять Божье милосердие. Для этого Христос отдал за нас жизнь. И Он был с нами до самого Креста, ибо цена была высока, значит, мы можем доверять Ему. На последнем вздохе Он подумал о вас лично, обо мне лично. Никогда Он не отрекся от безграничной любви к вам. Даже когда вы совсем отдалились от Него.

Я говорила медленно, стремясь, чтобы каждое слово проникло в него, запечатлелось в его сердце. Я видела, как постепенно поднималась его голова, распрямлялось тело, как будто он снова мог дышать, как будто новое будущее открывалось перед ним. Так мы проговорили больше часа. Он объяснил мне, что представлял себе смерть как дверь гаража, которая, закрывшись за ним, превращала его в узника, поэтому он боялся смерти.

Я продолжала говорить и видела, как он меняется. При этом он говорил немного. Вначале его приход был вызван только страхом, паническим ужасом перед приближавшимся концом. Я видела, как постепенно он все более открывается моему призыву совершить шаги к покаянию и примирению.

Внезапно он поднялся, подошел к дивану и наклонился ко мне. Глаза его увлажнились, губы дрожали. Он пробормотал: «Простите. Я прошу у вас прощения». По-немецки существуют два слова для выражения прощения: Verzeihung и Vergebung. Второе намного сильнее первого и отсылает к тяжким грехам. Именно это слово он употребил.

Инстинктивно я сжала его лицо обеими ладонями и поцеловала его в лоб. В эту минуту я почувствовала, что действительно простила. Этот поцелуй был подлинным поцелуем мира[9]9
  В ходе мессы есть момент, который называется «Поцелуй мира»: верующие обнимают друг друга или пожимают друг другу руки, произнося «Мир Христов». – Прим. ред.


[Закрыть], самый подлинный и самый искренний из всех, что я давала и получала.

Настоящее чувство мира, светлого покоя наполнило мое сердце. Подле меня Лео явно переживал внутреннее обращение. Он сел и снова спросил меня:

– Что я теперь должен делать? Как могу я искупить содеянное мною зло?

– Любовью, – ответила я. – Любовь – единственный ответ на зло.

Я продолжала:

– Вы никогда не сможете сгладить или исправить зло, причиненное людям во время войны. Используйте же оставшиеся вам месяцы, чтобы делать добро окружающим, близким.

Он нахмурил лоб.

– Но как? Никто в Германии не знает о моем прошлом. Я женился, создал семью. Я известный и уважаемый в городе врач.

– Если вы в этом доверитесь Богу, Он даст вам силы и возможность проявить мужество в этой ситуации. Вы сказали мне, что вам осталось жить не больше шести месяцев. Вы полагаете, что у вас есть более важные дела, чем подготовка к решающей Встрече?

Он пробыл у меня два часа. Оставшись одна, я весь вечер и большую часть ночи пребывала в глубоком потрясении. Не было сил двигаться, говорить, делать что бы то ни было, кроме как смотреть на опустевшее кресло, в котором человек, бывший сорок лет назад моим палачом, открыл для себя благодать прощения.

Его жена пришла с ним вместе, но предпочла остаться в стороне, дожидаясь в соседней комнате. Через полгода она мне позвонила, чтобы сообщить о смерти Лео. И сказать, что в последние минуты, когда она предложила позвать пастора или священника, он ответил: «Я хочу, чтобы рядом со мной была Маити».

Лео сдержал слово. Вернувшись в свой городок в Рейнской области, он сначала собрал всю семью, а на следующий вечер друзей и знакомых. Он исповедался в своем прошлом и выразил желание быть им полезным во всем, что в его силах. Его последние месяцы действительно стали временем жизни для других. Я все время молилась за него. Я не сомневаюсь, что он уже разделяет радость сынов Божиих. В Лео исполнилась тайна Искупления.

Долгие годы я никому не говорила об этом событии, не желая выставлять себя напоказ, из уважения также к его личной истории. Через десять лет после этой невероятной встречи те немногие близкие, которым я о ней рассказывала, убедили меня в необходимости свидетельствовать об этих фактах и для этого вернуться к обстоятельствам, приведшим к ним. Множество телевизионных передач как, например, «Ход века» в 1996 году и интервью, опубликованные в журналах, дали мне возможность рассказать основные эпизоды этого дела.

На закате жизни я прослеживаю основные ее этапы, которые, я надеюсь, помогут понять, почему и как Господь воспользовался одной из своих бесполезных слуг, чтобы явить могущество Своего милосердия.