Текст книги "Схема полной занятости"

Автор книги: Магнус Миллз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Ну, я подумал, стоит прийти и посмотреть, о чем толкуют.

Я быстро познакомил его с Джорджем, которого развитие событий, похоже, нисколько не колыхало. После чего Мартин рассказал, что полноденьщики прерывали и другие подобные встречи, на которых он бывал раньше.

– Хуже всего экстремисты, – сказал он. – Отказались от своих законных десяти минут и теперь считают, что все должны поступить так же. В депо «Верховье» вызвали прямо-таки скандал.

– Ёшкин дрын, – сказал я. – А ты хорошо информирован.

– Иначе никак, правда? Смотри, что в последнее время творится.

– А ты сам за кого?

– Ни за кого, – ответил Мартин. – Я строго нейтральный наблюдатель.

Разговор наш дальше не пошел, поскольку в этот момент во двор вкатился «УниФур» и начал довольно упорно проталкиваться по периметру сквозь толпу. Над ним трепетал огромный флаг, украшенный восьмеркой в квадрате, а водитель жал на клаксон, чтобы люди уступали дорогу. Затем он стал настойчиво пробиваться задним ходом к рампе, а там из кабины уже вылез помощник, откатил заднюю дверь и стал ждать, когда разгрузят. Я посмотрел на часы. Полвторого. Как по команде, со стороны главной конторы подошла пара начальников. Вскоре собрание разошлось, и все вольногулы медленно откочевали по своим рабочим местам. Мы слышали, как они жалуются друг другу на неслыханную наглость полноденыциков. Десяток или около того провокаторов ускользнули в неразберихе, вызванной появлением негодяйского «УниФура», и теперь Билли Баркер, Лес Прентис и их помощники стояли кучкой и проводили разбор полетов. Невозможно было определить, удался митинг вообще или нет. Это правда – Лес талантливый оратор и ему удалось довести до слушателей основные моменты, но помимо этого исход мероприятия оставался неубедительным.

Когда мы с Джорджем медленно шли к нашему транспортному средству, у нас оставалась лишь одна абсолютная убежденность: Схема Полной Занятости – на краю схизмы.

11

В пятницу утром на ветровом стекле УФ55 я обнаружил записку. От Джорджа – он просил меня забрать из механической мастерской оставшиеся тортики и подобрать его самого за воротами депо. В жизни кое-что никогда не меняется. Я оставил Криса Пичмента грузить фургон, а сам отправился к Робу Маршаллу.

– Я был бы рад никогда их больше не видеть, – сказал он, заводя меня внутрь. – Мы этим верстаком уже не помню когда пользовались.

Обсуждаемый верстак был завален примерно пятнадцатью коробками с тортиками, и начав их разгребать, мы обнаружили под коробками несколько бумажек. Неиспользованные бланки графиков, рапорты о повреждениях при столкновениях и заказы на запчасти для транспортных средств. А кроме того – меморандум для служебного пользования. Напечатан он был красными буквами и гласил:

ИЗВЕЩЕНИЕ ДЛЯ МЕХАНИКОВ ДЕПО «ДОЛГИЙ ПЛЕС»

ПРОСЬБА ОБРАТИТЬ ВНИМАНИЕ ЧТО ВЕСОВОЙ ТЕСТ В ЭТОМ ГОДУ БУДЕТ ПРОВОДИТЬСЯ НА ВЕСОВОМ МОСТИКЕ ОБЩЕГО ПОЛЬЗОВАНИЯ ДЕПО «ДОЛГИЙ ПЛЕС» 1 ИЮНЯ В 11.00 ПРОСЬБА ПРЕДОСТАВИТЬ К ДАННОМУ СРОКУ ТРАНСПОРТНОЕ СРЕДСТВО

ПОДПИСЬ Ч.Д. СКЭПЕНС ОТДЕЛ РУКОВОДСТВА

Роб взглянул на меморандум.

– А, ну да, – сказал он. – А я все думал, куда он подевался.

– Что такое весовой тест? – спросил я.

– Я вообще-то полагал, что уж кто-кто, а ты должен знать, – ответил он. – Ты же все-таки как бы такой отчасти энтузиаст или вроде того.

– Ты о чем это, а? Никакой я не энтузиаст. И никогда им не был. Дуркует эта публика.

– Ладно тебе, но ты же не можешь сказать, что тебя «УниФуры» не интересуют.

– Интересуют, но лишь с профессиональной точки зрения, – не отступал я. – Так что там с весовым тестом?

– Все это тянется еще с тех времен, когда Схему только начинали, – объяснил Роб. – Построили примерно две тысячи фургонов и сообразили, что вес порожняком несовместим с осями, которые они ставят.

– Мама родная. Спорить готов – сэру Рональду Томпсону это не очень понравилось.

– Это уж точно. И честно говоря, я думаю, это его и доконало. Сам понимаешь, столько беспокойства.

– Так они что – все застопорили и начали снова?

– У-у – нет, это в их планы не входило. Слишком многое поставили на карту. Не забывай, Схему вообще выдвинули как великую панацею, и все зависело от ее успеха. Требовалось быстрое решение, и приняли промежуточное правило: будут использоваться старые оси, пока не сломаются. Это произошло почти тридцать лет назад, и до сих пор все было в порядке. Но вторая половина компромисса – раз в год они должны взвешивать выбранную наугад машину.

– Я думал, они все весят одинаково.

– Так и есть, – сказал Роб. – На самом деле, это просто формальность: некий ритуал, чтобы показать – они следят за ситуацией.

– И в этом году честь выпала «Долгому плесу»?

– Угу, – кивнул он. – Дрянский геморрой. Это значит, что мы должны выделить один «УниФур», чтобы его можно было взвесить.

Но это, конечно, произойдет только через несколько недель. Пока же мне предстояло переместить пятнадцать тортиков в наш фургон так, чтобы никто не заметил. Пока Роб следил за чистотой горизонта, я совершил три ходки с башнями коробок в руках и уложил их в кабине. После чего, тихо проклиная Джорджа, вернулся на рампу.

Я знал, что Крис закончил погрузку, поскольку видел его уже на другом конце депо – он там разбирался с другим транспортным средством. Мою дверь, вместе с тем, он оставил незакрытой, и когда я заглянул внутрь, то обнаружил, что в фургоне стоит Джойс. Она смотрела на один из ящиков и, похоже, действие это ее завораживало, будто содержимое ящика имело величайшее значение. О чем, интересно, она думает? В полумраке фургона она выглядела как-то иначе, тусклый свет сильно смягчал черты ее лица. И казалась она при этом вполне доступной, даже беззащитной, поэтому я нарушил молчание с некоторой нежностью и спросил:

– Что-то потеряли?

Джойс быстро глянула на меня и снова перевела взор на ящик.

– Нет, – ответила она. – Я просто смотрю, что сегодня отправляется в «Веселый парк». Судя по этикеткам, вы везете четыреста «дворников» и пять гроссов задних отражателей.

– Музыка для моих ушей, – сказал я. – Значительный груз существенных компонентов несется по установленной траектории от депо к депо.

– Нелепо, да? – сказала Джойс, повернувшись ко мне. – Эта Схема – сплошная фикция.

Я недоверчиво вытаращился на нее.

– Но это же ядро всей нашей экономической системы!

– Ерунда! – отрезала она. – Это просто балаган, не более того! Реликт ушедшей эпохи, когда люди ничего лучше придумать не могли, – его измыслили прекраснодушные благодетели в своих башнях из слоновой кости! Схема неэффективна, расточительна и дорого стоит, а нужна ей хорошенькая перетряска! Нужно, чтобы эти фургоны сами зарабатывали на свое техобслуживание, а не ездили кругами с грузом никому не нужных запчастей. Депо следует пустить в настоящее коммерческое использование, а персоналу платить по результатам. Иначе все это предприятие целиком пойдет по тому же пути, куда ушли остальные провалившиеся социальные эксперименты вроде общественного транспорта, школьных обедов и муниципальных оркестров!

Закончив говорить, Джойс посмотрела на меня с вызовом, как будто предлагала себя опровергнуть.

– А разве в школах больше не кормят обедами? – спросил я.

Она медленно покачала головой:

– Если бы все было по-моему – не кормили бы.

И без единого слова она обогнула меня и направилась к своей конторе, а я остался приходить в себя после такого взрыва. Джойс, очевидно, видела Схему совершенно не так, как я, но в то же время к будущему ее относилась очень пристрастно. А потому я буду ждать дальнейших разговоров с ней на ту же тему.

Времени, между тем, уже было восемь пятнадцать. Я закрыл дверь фургона, прыгнул в кабину и тронулся в путь. На первом углу за воротами я увидел Джорджа. Он ждал меня у низкой стеночки, на которой покоился здоровенный деревянный поднос с тортиками. Я подъехал, и мы вместе загрузили их в кабину.

– Сколько их всего? – спросил я.

– Двадцать шесть, – ответил он. – И все к Сандро.

– А чего вдруг так много?

– Это не вдруг. Это постепенное расширение бизнеса.

– И что ты станешь делать, когда места в кабине перестанет хватать?

– Ну, – сказал Джордж, – тогда придется искать какую-то альтернативу, а то?

Все путешествие в «Веселый парк» ему, похоже, было неудобно ехать втиснутым среди коробок.

– Не забудь, ты обещал тортик для Джона Джоунза, – напомнил я, когда мы проезжали под караулкой.

– Не, не забуду, – ответил он. – Только не сегодня: эти все уже расписаны.

После «Веселого парка» он вынужден был ехать под грозившей обвалиться пирамидой до самого «Блэквелла», а потом – еще пару миль по Кольцевой. И лишь когда мы затормозили перед «Пекарней Сандро», мучения его завершились. На какой-то миг я чуть было не поддался соблазну оставить его таскать коробки самостоятельно, но затем смилостивился и помог. Но даже вдвоем нам понадобилось несколько ходок в кухню, а потом Сандро пришлось еще искать там место, куда бы их пристроить.

– Может, мне следует снять себе помещение попросторнее, – заметил он. – Такой товарооборот ты тут наладил.

Вообще-то Сандро и так, похоже, расширялся. После нашего последнего визита он пополнил свой штат еще одним помощником – человеком в белом фартуке и колпаке: человек деловито вынимал булки из печи. Судя по виду, к работе он не привык, обильно потел, однако трудов своих не оставлял, пока мы с Джорджем стояли и беседовали с Сандро. И лишь выполнив свою задачу, он закрыл печную дверцу и повернулся к нам. Это был Тослинг.

Увидев нас, он в тот же момент заметно сник и пошатнулся – так что нам пришлось кинуться к нему и усадить его на стул. Потом мы заставили его опустить голову между колен, а Сандро принес стакан воды. И только через минуту Гослинг пришел в себя и смог заговорить.

– Простите меня, – сказал он. – Сейчас со мной все будет в порядке, спасибо.

– Но что вы здесь делаете? – спросил я. – Я думал, вас отстранили от работы с сохранением жалованья.

– Так и было, – ответил он. – Но честно говоря, как только началось расследование Несбитта, положение мое стало непереносимым. Мне так или иначе пришлось уйти. А потом Сандро любезно предложил мне работу и я согласился.

– Но вы же никакой не пекарь, – сказал Джордж. – Такая работа вас убьет.

– Он пока лишь несколько дней учится, – заверил нас Сандро. – А потом я переведу его на глазурование. У него очень художественная рука.

– Правда?

– О да. У него даже подпись элегантная.

Последнее замечание Сандро прозвучало настолько невинно, что я понял: он и понятия не имеет о той буре, которую вызвала в последние несколько недель подпись Гослинга. И в самом деле, большинству сторонних наблюдателей Схема, вероятно, казалась такой же, как обычно – орды «УниФуров» по-прежнему ездили взад-вперед по своим повседневным делам. Общественность ничего не знала о расколе и вражде, грозивших разорвать Схему на части. Какие-нибудь случайные прохожие наверняка недоумевали, что за сборища происходят в последнее время в депо, но мероприятия такие обычно заканчивались через час и по большинству почти не привлекали внимания. То же можно было сказать об эмблемах противников, красовавшихся теперь почти на каждой машине. В глазах оппонентов они означали крайне важные принципы, однако стороннему наблюдателю казались совершенно бессмысленными.

Более пристальный взгляд, однако, обнаруживал дальнейшие признаки внутреннего конфликта. Многие работники Схемы в последнее время полюбили нацеплять значки, с первого взгляда дававшие понять, кто перед тобой стоит – полноденьщик или вольногул (слово «ранний» практически исчезло из обихода). Кое-кто из последней группы симпатии свои высказывал еще явнее и разгуливал с путевыми листами, торчащими из нагрудных карманов. Это вызывало насмешки полноденьшиков – все они были довольно-таки пуританами, не склонными к подобной вульгарной рисовке. Они предпочитали подходы неброские, обязанности свои выполняли в строгом соответствии с инструкциями, а в конце рабочего дня отмечались на проходной в мрачном молчании.

И разумеется, стороны друг с другом не разговаривали. Время здравых дебатов и взаимопонимания уже миновало. Вместо этого между партиями воцарилось каменное молчание, ибо каждая свято верила в правоту своей цели. Отчего гладкое функционирование Схемы становилось все более затруднительным. Снова и снова случалось так, что складские рабочие-полноденьщики отказывались разгружать водителей, которых подозревали в «вольногульном свободомыслии». Подобные акции неизменно оказывали лобовое воздействие и приводили к дальнейшим задержкам в работе всей системы. Однако если ты пытался поговорить с кем-нибудь из непосредственных участников конфликта, тебе выдвигали произвольное количество благовидных доводов, подкрепляющих правоту стороны. Если брать по отдельности, обе школы мысли, похоже, обладали разумным и уравновешенным мировоззрением. И только если они сталкивались, непреклонность их выходила наружу.

Ситуацию к тому же осложняло то, что сами полноденьщики были безнадежно поделены надвое. Это правда: моральная правота их была тверже, ибо они все-таки придерживались восьми часов, на которых зиждилась вся Схема. Однако и в их среде существовал непреодолимый раскол между теми, кто отказался от положенных десятиминут, и теми, кто нет. А потому их правое дело было подорвано изнутри. Десять минут от восьми часов были давней уступкой руководства, однако меньшинство экстремистов пожертвовало ими ради принципа. И теперь раздраженное большинство обвиняло их в том, что они сами «продались в рабство». Группа побольше числом собиралась у автомойки, которую они монополизировали на эти минуты, венчающие день. Экстремисты, тем временем, устраивали целые представления, работая строго до самого звонка.

На противоположном конце спектра располагались вольногулы, чья позиция основывалась на смутном понятии «справедливости» и мало на чем еще. Они утверждали, что полный рабочий день никогда и не предполагался в качестве строгого закона. Вместо этого к нему следует относиться, как к гибкой установке, в согласии с которой рабочее время варьируется в зависимости от каждодневных потребностей. Что тут говорить, понятие это – романтическое: говоря по всей строгости, у вольногулов не было никакой основы.

И вместе с тем в последующие пару недель до нас доносились сообщения, что ранние увольнительные начали раздавать снова. Слухи оставались какое-то время неподтвержденными, но однажды Брайан Тови вернулся в депо на добрый час раньше всех нас. Его путевку подписал начальник из «Раджуэя». После чего ранние окончания рабочего дня снова стали делом обычным, и могло показаться, что все снова вошло в нормальную колею. Возможно, угроза Леса Прентиса «торопиться медленно» возымела желаемое действие или же руководство просто решило, что ухабы последнего времени приводят к большим бедам, чем оно того стоит.

Какова бы ни была причина, я, со своей стороны, был рад, что вражда завершилась и можно опять наслаждаться жизнью в Схеме. Мне вообще не очень нравилось видеть, как мои коллеги ссорятся друг с другом, и я надеялся, например, что Билл и Ричард Харперы вскоре покончат со своими разногласиями. Это выглядело более чем реальным, когда однажды вечером я увидел их вместе – они стояли у часов на проходной и довольно дружелюбно болтали. Однако на следующее утро я пришел на работу и увидел, что ворота заблокированы «УниФуром», так что ни одно другое транспортное средство не могло ни въехать в депо, ни выехать. И тут же я столкнулся с Джорджем.

– Что происходит? – спросил я.

– Забастовку объявили, – ответил он.

– Не может быть, – сказал я. – Они же получили свои ранние увольнительные. Чего еще им надо?

– О нет, – сказал Джордж. – На сей раз это не вольногулы. Это полноденыцики.

Очевидно, они решили, что единственный способ сохранить восьмичасовой рабочий день – устроить забастовку и привлечь к проблеме внимание общественности. Подобные действия проводились по всей Схеме, хотя начальство ясно дало понять, что тем, кому захочется работать, работать будет можно.

Джордж посмотрел на меня:

– И что мы будем делать?

– Точно не знаю.

– Я тоже.

– Я тебе так скажу, – сказал я. – Сходи к Артуру за ключами, посидим в кабине и подумаем.

– Нормально. Я пошел.

Он направился сквозь вертушку, а я двинулся через двор. Вся погрузочная рампа была заставлена «УниФура-ми», еще больше их парковалось на стоянке напротив. Ни один двигатель не работал, и я вдруг понял, как здесь невероятно тихо. Обычно в такое время рабочего дня здесь беспрестанно кипела какая-то деятельность, повсюду жужжали вильчатые погрузчики. А сегодня повсюду стояли группки людей – стояли, судя по виду, совершенно бесцельно. УФ55 ждал меня там же, где я его оставил вчера вечером, посередине рампы, поэтому я подошел к нему и тоже встал, опираясь на крыло. Через пару минут вернулся Джордж.

– За нас все решили, – сообщил он. – Артур бастует и ключи не выдает.

Вот мы все и приехали: полноденьщики, вольногулы, все. Зависли в «Долгом плесе» не в состоянии работать, хочется нам того или нет. Я предполагал, что во всех остальных депо ситуация точно такая же, поскольку даже если не бастовали вахтеры, скорее всего бастовали заправщики. Или операторы вильчатых погрузчиков. Или диспетчеры. Любая должность зависела от прочих должностей, и теперь без движения замерла вся Схема.

– Как же мне вывозить свои тортики? – возмутился Джордж.

– Фиг знает, – ответил я. – А у тебя большая задолженность?

– Пока вообще никакой, – сказал Джордж. – Но ты же сам видел, как она быстро накапливается. Мне бы вообще-то не помешало как можно быстрее приступить к работе.

Но что-то мне подсказывало, что Джорджа ожидает разочарование. Если полноденьщикам хочется, чтобы забастовка прошла эффективно, она должна какое-то время длиться, и я начал думать, что впереди нас ожидает довольно продолжительная грызня. А кроме того, мне было интересно, сколько людей осознает все последствия такой забастовки. Вдоль рампы, по всему двору я видел экипажи, стоящие у своих «УниФуров» как бы в ожидании, что все утрясется часа за два. Некоторые, чтобы не тратить времени даром, полировали фары. Другие просто нежились на утреннем солнышке. Похоже, не многие понимали, что им здесь предстоит мариноваться довольно долго.

На дальнем конце рампы я заметил Джонатана, с которым мы не виделись уже несколько недель. Тем не менее я знал, что он выдержал испытательный срок временным помощником и теперь назначен в постоянный экипаж к Питеру Лоуренсу. Заметив нас с Джорджем, Джонатан подошел.

– Изумительно, правда? – сказал он. – Стоило мне устроиться в Схему, и я уже бастую.

– Так ты, значит, полноденьщик? – спросил я.

– Вообще-то нет, но Питер – да.

– Ага, я так и думал.

– Поэтому я как бы плыву по течению, все такое. Нас, наверное, всех скоро по домам распустят, да?

– Это еще почему?

– Ну так здесь же ничего полезного все равно не сделаешь.

– Не сделаешь, – согласился я. – Но если ты не проводишь все восемь часов на территории, тебе не полагаются забастовочные.

– Чего? – воскликнул Джордж, явно обеспокоившись.

– Вот ёлки, – сказал Джонатан. – А я и не знал, что есть правило для забастовок.

– Правила есть для всего, – сказал я. – Помню, мне про это Билл Харпер рассказывал, когда я только сам начал. Не то чтобы его когда-то применяли, конечно.

– До сегодняшнего дня, – сказал Джордж.

– Да, – согласился я. – До сегодняшнего дня.

Осознав, что ему предстоит ошиваться тут весь день, Джордж сильно помрачнел.

– Восемь часов! – сказал он. – Спорить готов, экстремисты в восторге!

Я посмотрел на часы: время дотикало до восьми сорока пяти. В любое другое утро мы бы уже катили по дороге в какой-нибудь «Веселый парк», или «Ватный город», или куда там еще мог завести нас долг. Сегодня же мы никуда не катили, и до половины пятого, вдруг показалось, – целая вечность.

В конторе начальства я через окно видел Хорсфолла, Коллиса и Микса – все они сидели за столом, опустив головы. Им сейчас тоже несладко, и, вне всякого сомнения, они очень стараются не выглядеть так, будто на этой, ранней стадии развития событий кого-то к чему-то принуждают. Кроме того, у меня уже давно сложилось мнение, что начальство больше интересует присматривать друг за другом, нежели отвечать требованиям самой Схемы, как наглядно показал случай с Гослингом. Они предположительно решили не вмешиваться и позволить полнодень-шикам и вольногулам разобраться между собой. Джойс, как я заметил, нигде не было видно.

– Может, дротики покидаем? – предложил Джонатан.

Джордж покачал головой:

– Я уже заглядывал в игровую. Там очередь даже на то, чтоб на доску взглянуть.

– Может, тогда в столовку?

– Нет, спасибо, – ответил я. – Для меня там слишком шумно.

– Ой, да ладно, – сказал Джордж. – Ты ж не будешь тут весь день торчать.

– Но я там сто лет уже не бывал, – возразил я. – Как не дома.

– Тем паче стоит зайти.

Дальнейших возражений он не потерпел, и мы втроем прошагали через вертушку и вверх по задней лестнице. Еще на подходах к столовой я слышал лязг только что вымытых столовых приборов, которые швыряет в пластиковые корзины обслуживающий персонал. Тарелки для немедленного использования мычи, сушили и складывали тоже очень шумно.

– Почему они не могу научиться делать это тихо? – пробормотал я.

– Ой, хватит стенать, – сказал Джордж, распахивая еще одни двустворчатые двери и заводя нас внутрь.

Похоже, половину всей рабочей силы посетила точно такая же мысль, что и нас. Почти за каждым столиком кучковались люди – беседовали, пили чай или наслаждались неспешным поздним завтраком. Однако сразу бросалось в глаза, что полноденьщики и вольногулы ничего общего друг с другом иметь не желают. Они сидели за разными столиками и старательно делали вид, что противников не существует вообще. Единственный контакт, возможный между ними, – просьба передать солонку или соус с соседнего столика, – сопровождался ледяной вежливостью до самого окончания транзакции.

Мы с Джорджем отправили Джонатана к стойке за чаем, а сами нашли свободный столик и уселись. Через проход от нас располагались Рон Кёртин, Дерек Мосс и Дэйв Катберт. Все – полноденьщики, они восседали за небольшой овальной табличкой, на которой жирно значилось: ЗАБАСТОВОЧНЫЙ КОМИТЕТ. Перед Дереком лежал список фамилий, и он проглядывал его, время от времени шариковой ручкой ставя тут и там галочки. Когда мы садились, он мне кивнул, затем вернулся к списку. Через минуту пришел Джонатан.

– На вид все очень серьезно, – сказал он, несколько понизив голос. – Как ты думаешь, это список бастующих полноденьщиков?

– Возможно, – ответил я. – С другой стороны, это может быть список небастующих вольногулов.

– Что бы там ни было, разницы никакой, – заметил Джордж. – Мы все в одной лодке.

Он положил себе в чай три ложки сахара и принялся безутешно его помешивать. Я тем временем размышлял, не сходить ли мне к стойке и не взять ли себе завтрак или отложить поход часа на два и назвать его обедом. По правде говоря, аппетита не было вообще, поскольку работу я и не начинал, а потому в конце концов я решил подождать.

Мы допили чай и взяли себе по второму, когда перед столиком забастовочного комитета предстал Брайан Тови. Раньше он сидел в дальнем углу столовой и пылко о чем-то беседовал с группой вольногулов-единомышленников, как вдруг мы увидели: он встает с места и целеустремленно шагает через весь зал. И вот он уже стоит и смотрит сверху вниз на Дерека, Рона и Дэйва.

– Не возражаете, если я поинтересуюсь? – спросил он. – Но кто именно дал вам полномочия проводить эту забастовку?

– Это было решение большинства, – ответил Дерек.

– Стало быть, вы голосовали, так?

– Поднимали руки, да.

– Когда?

– Вчера вечером, когда ваша братия разошлась по домам.

– А кроме того, мы опросили нескольких уважаемых людей, – добавил Дэйв. – Вроде Джона Форда и Лена Уокера. Они оба полностью одобрили эту забастовку.

– Понятно, – сказал Брайан. – И это, стало быть, оправдывает то, что мы тут застряли на весь день, так?

– Конечно, оправдывает, – сказал Дэйв. – Это необходимо для вящего блага всей Схемы.

Чистая убежденность этого ответа, похоже, как-то озадачила Брайана, и он на миг погрузился в молчание. Не иначе, слова подбирал.

Но тут всю столовую окутало еще более общее безмолвие. Одна из створок входных дверей слегка приоткрылась, и в проеме показалась голова. Она принадлежала Рэю Коппину. Мы все посмотрели на него, а он одарил нас изнуренной улыбкой и снова спрятался.