Текст книги "Посткоммунистические режимы. Концептуальная структура. Том 2"

Автор книги: Мадьяр Балинт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Стоимость договоров по госзакупкам, заключенных в 2015 году, демонстрирует намного более высокую погрешность, чем в любой из предыдущих периодов. Цены тендерных предложений стали настолько далеки от цен, которые обычно формируются на свободном рынке, что такое изменение нельзя больше объяснить качественной трансформацией коррупционных сделок или простым увеличением объема коррупции. Масштаб изменения также больше на поддается объяснению через увеличение влияния на процесс госзакупок тех рынков, которые являются более коррумпированными по своей природе. Таким образом, взлет уровня коррупции намного лучше объясняется присутствием централизованной организации и политической воли, нежели спонтанными процессами на свободном рынке. В итоге приведенные цифры показывают, как коррупционный риск на свободном рынке перетек в нормализованную коррупцию, организуемую криминальной группой, которая управляется государством[87]87
  Согласно Тоту и Хайду, введение нового типа госзакупок с низкой прозрачностью, но довольно простым управлением – это еще один фактор, подкрепляющий такую тенденцию. Венгерский закон о госзакупках был изменен в 2011 году, когда в него были внесены поправки, касающиеся закупок ниже 25 млн форинтов (75 тыс. евро), что привело к увеличению ценовой деформации и риска (санкционированной или несанкционированной) коррупции. См.: Tóth I. J., Hajdu M. Versenyerősség, társadalmi veszteségek és a 25 millió forintos értékhatár rejtélye: 2009–2016 közötti magyar közbeszerzések statisztikai vizsgálata. [Интенсивность конкуренции, социальные потери и загадка порога в 25 млн форинтов: Статистический анализ государственных закупок Венгрии с 2009 по 2016 год] // Working Paper. CRCB Working Papers, 2017. URL: http://www.crcb.eu/wp-content/uploads/2017/09/t25_2017_paper_170927.pdf.


[Закрыть].

Пожалуй, уместным завершением разговора о Венгрии может быть обсуждение конкретных данных о нормализации коррупции: то есть шансов на победу, которые имеют компании, аффилированные с приемной политической семьей. Как объясняет Тот, если мы знаем, сколько раз та или иная компания побеждает и проигрывает, можно определить общую вероятность победы для этой компании, используя простую формулу (вероятность = количество выигранных тендеров / количество проигранных тендеров)[88]88
  Мы благодарим Иштвана Яноша Тота за то, что он предоставил нам точные цифры по количеству выигранных и проигранных тендеров.


[Закрыть]. По этой формуле компании, принадлежащие главному экономическому подставному лицу Виктора Орбана Лёринцу Месарошу [♦ 5.5.4.3], имеют самые высокие шансы на победу в тендерах на строительные работы (на уровне 9.9). Этот показатель намного превышает шансы известных зарубежных компаний, таких как Colas (1.78), Strabag (2.57) или Swietelsky (1.61). Если взглянуть на проекты, финансируемые из средств Евросоюза, Месарош имеет даже бóльшие шансы на победу, точнее, 28-кратный шанс на временном промежутке между 2011 и 2018 годами (два поражения против 56 побед). Также если мы взглянем на то, как эти шансы менялись со временем, то обнаружим, что шансы главных игроков строительного рынка на победу по большому счету не изменились, тогда как шансы компаний Месароша буквально взлетели в 2017–2018 годах, когда они достигли 46-кратного значения (одно поражение против 46 побед)[89]89
  Tóth I. J. Nyolc Ábra Egy Magyar Csodáról [Восемь примеров венгерского чуда] // G7 (блог). 21.05.2019. URL: https://g7.hu/kozelet/20190521/nyolc-abra-egy-magyar-csodarol/.


[Закрыть]. Эти данные прямо указывают на то, что коррупционный «риск» превратился в нормализованную коррупцию, единственным риском внутри которой является маловероятный сценарий, что компания Месароша может проиграть тендер. Когда государство превращается в мафиозное государство, его главными мотивами становятся концентрация власти и личное обогащение политической элиты. Именно эти мотивы должны стать основанием для исследования политических действий в такой среде, а не идеал непредвзятого политика, заботящегося преимущественно об общественном благе и противопоставляющего себя коррумпированным административным служащим, время от времени злоупотребляющим своими полномочиями для достижения личной выгоды [♦ 7.4.7].

5.3.4. Измерение масштабов коррупции, криминальная экосистема и роль коррупционных средств в выживании режима5.3.4.1. Критика мировых показателей коррупции

Подобно гибридологии, которая либо игнорирует наличие патрональных сетей, либо воспринимает их как отклонение от демократического идеала, исследования коррупции также обычно предполагают, что коррупция – это девиация, которую правительства и формальные институты пытаются устранить в стремлении к эффективной и более рациональной государственности[90]90
  Baumann H. A Failure of Governmentality: Why Transparency International Underestimated Corruption in Ben Ali’ s Tunisia // Third World Quarterly. 2017. Vol. 38. № 2. P. 467–482; Fougner T. Neoliberal Governance of States: The Role of Competitiveness Indexing and Country Benchmarking // Millennium. 2008. Vol. 37. № 2. P. 303–326.


[Закрыть]. С одной стороны, такой подход подразумевает превосходство формального над неформальным, что означает, что в первую очередь государственные чиновники действуют и думают в соответствии со своим правовым положением, а незаконные злоупотребления властью носят лишь вторичный характер. С другой стороны, этот подход аналогичен подходу неоклассической макроэкономики, который утверждает, что государство всегда действует по принципу общественных интересов и, соответственно, стремится снизить ненадлежащее использование государственных средств. Такие допущения, свойственные многим традиционным подходам в области исследования коррупции, включая те, на которых базируются мировые показатели коррупции, не позволяют осмыслить большинство из описанных нами типов коррупции, кроме коррупции на свободном рынке. Поэтому эти показатели не подходят для описания специфики коррупции в посткоммунистическом регионе.

Для подтверждения нашей точки зрения стоит поближе взглянуть на один из самых популярных показателей – на Индекс восприятия коррупции от Transparency International[91]91
  Более детальный анализ Индекса восприятия коррупции см.: Magyar B., Madlovics B. From petty corruption to criminal state.


[Закрыть]. Он представляет собой составной индекс, ежегодно публикуемый для большинства стран мира. Как мы упоминали ранее, общее определение коррупции, которое предлагает Transparency International, это «злоупотребление вверенными полномочиями в целях личной выгоды», «в которых замешаны государственные должностные лица, государственные служащие и политические деятели»[92]92
  TI. Индекс восприятия коррупции за 2011 г. Часто задаваемые вопросы // URL: http://transparency.ee/cm/files/lisad/2_cpi2011_faqs_ru.pdf.


[Закрыть]. Однако, несмотря на широкое определение, в действительности Transparency International определяет более узкий диапазон типов коррупции. Если конкретнее, явления, которые пытается зафиксировать этот индекс, можно разделить на три группы. Первая – это рядовые случаи коррупции, когда неизвестно, кто инициирует злоупотребление властью или ради чьей выгоды это происходит. К ним относятся «использование государственных средств в личных целях» или «преобладание чиновников, использующих государственные должности в личных целях». Во вторую группу входят конкретные случаи, такие как «подкуп», «замена меритократического распределения государственных должностей непотизмом» и «захват государства для удовлетворения узких частных интересов». Наконец, наибольшая группа явлений, на которых фокусируется Индекс восприятия коррупции, это институциональные гарантии: «способность правительств сдерживать коррупцию», «эффективные законы о раскрытии финансовой информации», «правовая защита для осведомителей и журналистов» или «доступ гражданского общества к информации, касающейся государственных дел»[93]93
  TI, Corruption Perceptions Index 2017 – Full Source Description.


[Закрыть].

Общим для этих трех групп является вышеупомянутое допущение, что коррупция – это отклонение от нормы. В таком контексте государство понимается согласно его формальному определению: как институт, работающий преимущественно для общественного блага, где есть некоторые подчиненные, которые отклоняются от этой цели и злоупотребляют своим положением, запрашивая или принимая взятки и назначая своих корешей без законных на то оснований. Соответственно, две формы злоупотреблений, которые здесь рассматриваются, это влияние частных интересов на содержание законов и правил, то есть, в наших терминах, захват государства снизу вверх, и влияние на их применение, то есть, в наших терминах, коррупция на свободном рынке[94]94
  Для обозначения коррупции на свободном рынке Transparency International использует термин «административная коррупция».


[Закрыть]. Помимо этого, явления из третьей группы подразумевают, что государство действительно стремится к преследованию коррупции, просто оно может быть «не способно» делать это или в нем могут отсутствовать формальные правила, которые при их наличии помогли бы преодолеть неформальное влияние на ситуацию в целом.

Тот факт, что Transparency International рассматривает коррупцию как отклонение, означает, что Индекс восприятия коррупции не способен адекватно отображать существование различных видов коррупции, особенно тех ее форм, которые исходят от представителей власти. Эти массивы данных по-прежнему дают лишь ограниченное представление о масштабах коррупционных сделок, вероятно, инициированных под принуждением частными акторами, и о том, перерастут ли они в стадию захвата государства снизу вверх на системной основе. Однако они не дают представление о ситуациях, когда инициатором коррупционной сделки является не компания и не административные служащие или государственные администраторы, которые могут заниматься вымогательством, а само криминальное государство. Чтобы проиллюстрировать эту мысль, приведем следующий пример: показатели коррупции в мире учитывают опросы частных акторов на предмет того, должны ли они подкупать чиновников, чтобы «добиться цели», например, чтобы выиграть тендер на госзакупки. Но в этом опросе не учитывается ситуация, когда у предпринимателя даже нет шанса подкупить кого-либо, ведь госзакупки уже распределены сверху, а государственные чиновники должны просто утвердить выбранного клиента главного патрона в качестве победителя. Описанная модель криминального государства может наблюдаться в таких странах, как Венгрия, которые находятся в середине рейтинга стран от Transparency International, а также в таких странах, как Россия или посткоммунистические страны Центральной Азии, которые находятся внизу этого рейтинга[95]95
  TI. TI, Corruption Perceptions Index 2017 – Full Source Description.


[Закрыть].

5.3.4.2. Отношение криминального государства к несанкционированной противоправности

Оптика показателей мировой коррупции настроена так, чтобы отображать коррупцию на низких уровнях государства. Из этого следует, что криминальные государства получают свои места в рейтингах в соответствии не с фактическим масштабом коррупции в них, которая должна включать в себя коррупцию, исходящую от высших эшелонов власти, а в зависимости от того, насколько они успешны в устранении коррупции на нижних уровнях. Если криминальное государство принимает решительные меры в отношении коррупции на свободном рынке, оно может получить более высокий рейтинг, чем криминальное государство, которое не интересуется ей в достаточной мере или, возможно, даже подпитывает ее, при том что оба государства являются коррумпированными по своей сути.

Таким образом, мы приходим к более широкому вопросу об отношении криминальных государств к несанкционированной противоправности. Как уже говорилось выше, криминальное государство подразумевает, что верховный патрон, то есть глава исполнительной власти, управляет государством как организованной преступной группой, и, соответственно, члены неформальной патрональной сети занимаются незаконной деятельностью, которая является частью надлежащего функционирования государства. Однако они могут делать это, только если эту противоправность санкционировал, то есть разрешил, верховный патрон (крыша [♦ 3.6.3.1]). Таким образом, акторы, которые занимаются незаконной деятельностью за пределами патрональной сети и без разрешения верховного патрона, действуют в рамках несанкционированной противоправности.

У верховного патрона должен быть какой-то определенный подход или стратегия по отношению к несанкционированной противоправности, случаи которой варьируются от несистематических коррупционных сделок до формирования конкурирующих преступных группировок и кланов (которые могут даже способствовать развитию друг друга)[96]96
  Показательным является дело Аслана Гагиева и его криминального клана под названием «Семья», члены которого принадлежали к преступному миру, а также к политической сфере, включая министров и высокопоставленных сотрудников правоохранительных органов. См.: Anin R. The Brotherhood of Killers and Cops // Organized Crime and Corruption Reporting Project (OCCRP). 03.092018. URL: https://www.occrp.org/en/daily/28-ccwatch/cc-watch-indepth/8539-the-brotherhood-of-killers-and-cops. Подробнее о кланах см. Главу 3 [♦ 3.6.2.1].


[Закрыть]. Описывая возможные подходы, стоит обратиться к Чарльзу Тилли и его фундаментальному труду «Доверие и правление», в котором он анализирует сосуществование формальных государственных структур и неформальных «сетей доверия» (trust networks) (преступные банды, тайные общества, религиозные секты и т. д.)[97]97
  Tilly C. Trust and Rule. New York: Cambridge University Press, 2005.


[Закрыть]. Тилли понимает это сосуществование как воплощение идущего снизу вверх отношения частных акторов к государству и исходящего сверху отношения государства к частным акторам. Типы низовых коррупционных сделок, хотя и не обязательно подразумевающие наличие «сети», но, безусловно, неформальные и требующие доверия сторон, Тилли обозначает либо как (a) «укрывательство» (concealment), когда акторы стремятся избежать «обнаружения и манипулирования властями», либо как (b) «клиентарность» (clientage), когда акторы получают «защиту со стороны промежуточных уровней власти ‹…› за определенную цену»[98]98
  Ibid. P. 34.


[Закрыть]. В свою очередь, государство, по мнению Тилли, может выбирать из трех «режимов контроля»: репрессии, толерантность и помощь, которые соответствуют негативному, нейтральному и положительному отношению со стороны государства[99]99
  Ibid. P. 103–107.


[Закрыть].

Кроме этих трех мы можем добавить четвертый режим: поглощение уже существующих незаконных группировок и сетей и их интеграция в криминальное государство путем замены и подчинения принадлежащих к ним акторов. Этот режим качественно отличается от трех других, поскольку те не лишают сети доверия независимости: скорее они рассматривают их как закрытые, автономные образования, с которыми государство либо борется, либо не обращает на них внимания, либо помогает им, но не предпринимает попыток реорганизовать их внутреннюю работу и заставить их членов служить новому хозяину. Поглощение, напротив, означает лишение их независимости, в результате чего верховный патрон получает контроль над сетью доверия, ее управлением и доходами. Когда независимость сети сломлена, она перестает выполнять задачи по своему усмотрению и начинает выполнять заказы только от верховного патрона. Так сеть доверия встраивается в однопирамидальную патрональную сеть, построенную на подчинении.

Криминальное государство идеального типа выбирает отношение толерантности и оставляет коррумпированные сети в покое, если затраты на репрессии / поглощение превосходят выгоды от них: например доход, который можно получить в случае обретения контроля над сетью. При этом государство становится на путь репрессий и пытается устранить низовую коррупцию, если усматривает в определенной сети конкурента и угрозу своей стабильности. Репрессии представляют собой традиционное отношение к несанкционированной противоправности в классической мафии и также наиболее типичны для посткоммунистических режимов, находящихся в сфере влияния Европейского союза. Действительно, «плата за крышу» возникает тогда, когда люди, живущие в подчинении мафии, вынуждены платить деньги в обмен на ликвидацию частного бандитизма, то есть в обмен на то, что мафия не позволяет их грабить никому, кроме себя[100]100
  Gambetta D. The Sicilian Mafia.


[Закрыть]. В мафиозном государстве основная часть «неупорядоченной» коррупции на свободном рынке аналогичным образом устраняется либо путем разрушения уже существующих сетей (репрессии), заключения с ними соглашения и обложения их налогом через переговоры (помощь), либо путем встраивания их в единственную организованную преступную группу в государстве (поглощение).

Если криминальное государство выбирает режим помощи, оно заключает соглашение с существующей сетью и начинает собирать с нее налог, не посягая ее независимость. Другими словами, лидеры сети (или, скорее, наиболее важные члены или «главари банды») сохраняют свое положение и могут продолжать выполнять свои задачи, а власти криминального государства не преследуют их, если сеть платит налоги и остается в пределах границ деятельности, которая была ранее согласована. Используя термин Тилли, мы можем обозначить этот вид сосуществования как посредническую автономию [♦ 2.2.2.2].

Когда криминальная сеть сталкиваются с ситуацией, в которой верховный патрон стремится расправиться со своими врагами, более разумным для нее поведением является согласие на посредническую автономию, нежели борьба с попытками установить над ней господство. Однако если она (a) борется с попыткой установить над ней господство, или (b) нарушает условия своего неформального соглашения, или (c) представляет собой серьезную угрозу монополии на власть приемной политической семьи, то такая сеть либо подвергается репрессиям, либо претерпевает поглощение. В случае поглощения под контролем верховного патрона оказывается ранее децентрализованный коррупционный бизнес. Эта ситуация аналогична национализации правомерной деятельности конституционным государством, после чего политическая элита может централизовать или децентрализовать монополизированную функцию. В мафиозном государстве, где коррупция является одной из основных функций государства, эта монополизированная функция может быть централизованной или децентрализованной. Если она централизована, это означает, что верховный патрон сам управляет этими сетями и облагает их налогом; если она децентрализована, то возможности для проведения коррупционных сделок передаются лояльным субпатронам в форме «поблажек» или «системы франчайзинга». Такая система означает не что иное, как санкционирование противоправности, если коррупционный доход, который можно получить, не превышает определенного размера[101]101
  Как пишут Леденёва и Баез-Камарго, «[региональные] „каналы“ находятся под неформальным, но неустанным контролем. Как гласит русский анекдот, „государственных чиновников ловят не за то, что они воруют, а за то, что воруют не по чину“» (Baez-Camargo C., Ledeneva A. Where Does Informality Stop and Corruption Begin? P. 57).


[Закрыть]. (Те, кто получает коррупционные возможности, могут, в свою очередь, на местном уровне собирать и монополизировать различные каналы для осуществления коррупции.) Объем коррупционных поблажек ограничен, причем не только географически, но и в плане характера экономической деятельности. Верховный патрон централизует коррумпированные предприятия в рамках уже централизованных отраслей, приносящих высокую прибыль, таких как добыча природных ресурсов, и децентрализует коррумпированные предприятия, связанные с отраслями, для которых характерны низкая централизация и более низкие доходы, такие как некоторые виды розничной деятельности[102]102
  Ср.: Мадьяр Б. Анатомия посткоммунистического мафиозного государства. С. 227–238.


[Закрыть]. (Кроме того, когда криминальное государство решает прибегнуть к поглощению, верховный патрон и субпатрон могут также выстроить новые, альтернативные коррупционные сети, которые функционируют в соответствии с существовавшими ранее моделями.)

До этого момента мы рассматривали отношение криминального государства к коррупционным сетям. Однако среди несанкционированных противоправных акторов мы также находим преступников, которые занимаются незаконной деятельностью как таковой, а не потому, что злоупотребляют вверенными им полномочиями (грабеж, контрабанда, торговля людьми, торговля наркотиками и оружием и т. д.). Верховный патрон может демонстрировать такое же отношение и к ним. На протяжении всей истории, по мнению Тилли, «[власти], сталкивающиеся с хищными сетями доверия, такими как пираты и бандиты, выбирали, как правило, отношение к ним в диапазоне от репрессий через принудительные меры (ведя с ними борьбу напрямую) до оказания помощи посредством капитала (нанимая их в качестве каперов или наемников)»[103]103
  Tilly C. Trust and Rule. P. 105.


[Закрыть]. Верховный патрон в таких случаях может выбирать репрессии, если он не заинтересован в преступной деятельности или считает ее слишком рискованной (как, например, в Венгрии)[104]104
  Tóth D., Gál L. I., Kőhalmi L. Organized Crime in Hungary // Journal of Eastern-European Criminal Law. 2015. № 1. P. 22–27.


[Закрыть]. Однако репрессии применяли в России, где преступные группировки, распространенные в период олигархической анархии, систематически подвергались атакам в ходе формирования однопирамидальной патрональной сети. В своей книге под названием «Ничто не правда и все возможно» Питер Померанцев задокументировал случай Виталия Дёмочки, бывшего бандита, ставшего кинорежиссером, наглядно демонстрируя, как путинское мафиозное государство решило покончить с анархической несанкционированной преступностью и заменить ее централизованным контролем патриархального главы приемной семьи, подобно классической мафии, упомянутой выше (см. Текстовую вставку 5.3).

Текстовая вставка 5.3: Бандит-режиссер и верховный патрон

В один из съемочных дней, когда шла работа над важной сценой, Виталий снял для этого целый рынок. В этой сцене молодого Виталия и его банду полиция хватала с поличным на рынке, когда они вымогали деньги у продавцов. Продавцы играли сами себя, а полицейских наняли, чтобы они играли полицейских. ‹…› Его банда была также и съемочной группой. Кто осмелился бы опоздать на площадку, когда на ней командуют профессиональные убийцы? ‹…› Три года назад я видел его последний раз. Но многое напоминало мне о нем. Каждую неделю на останкинских каналах разыгрывается небольшое представление. Президент сидит во главе длинного стола. По обе стороны от него сидят губернаторы регионов: западного, центрального, северо-восточного и так далее. Президент по очереди указывает на них, и они отчитываются о том, что происходит в их владениях. «Террористы распоясались, пенсии не выплачиваются, топлива не хватает…» Губернаторы выглядят окаменевшими. Президент играет с ними, чистый Виталий. «Ну, если вы не можете навести у себя порядок, мы всегда можем подыскать другого губернатора…» Я долго не мог вспомнить, что мне напоминает эта сцена. Но потом я понял: да она же прямо из «Крестного отца», когда Марлон Брандо собирает главарей мафии из пяти районов. ‹…› И это соответствует имиджу Кремля и [президента Путина]: он одет как мафиозный босс (черная рубашка-поло, поверх которой черный костюм), а его эффектные фразы происходят из бандитского жаргона («мы и в сортире их замочим»). Я усматриваю здесь следующую логику политтехнологов: кого люди уважают больше всего? Бандитов. Так давайте сделаем нашего лидера похожим на бандита, пусть он ведет себя как Виталий. [Позднее] Виталий приехал на вокзал, чтобы встретить меня. [Он сказал: ] «Я залег на дно. Стараюсь не показываться в Москве: слишком много ментов, которые хотят проверить документы. В моем городе всех убрали, всех до последнего из моей банды. Мне не с кем было бы снимать, даже если бы я смог собрать деньги»[105]105
  Pomerantsev P. Nothing Is True and Everything Is Possible. New York: Public Affairs, 2014. P. 30–32.


[Закрыть].

С другой стороны, в современной России, при более консолидированном путинском режиме [♦ 4.4.3.2] криминальные группировки довольно часто привлекаются для выполнения определенных задач. По сути, эти преступники становятся силовыми предпринимателями, которые вступают в принудительное партнерство с верховным патроном, не представляя угрозы его монополии на насилие [♦ 2.5.1]. Такие группировки могут выполнять различные услуги, от поддержания порядка до запугивания и устранения конкурентов. В таких случаях отношения государства и организованной преступности взаимовыгодны и ведут к взаимному укреплению[106]106
  Stephenson S. It Takes Two to Tango.


[Закрыть]. То же самое можно наблюдать и в отношении российских хакеров. Как сообщает Даниил Туровский, бывшие «мятежные» компьютерные пираты превратились в «солдат Путина». После российско-грузинского конфликта 2008 года и их участия в нем, на тот момент добровольного и патриотически мотивированного, хакеры «регулярно участвуют в работе, иногда под принуждением и в результате угроз уголовными делами»[107]107
  Turovszkij D. Orosz hekkerek: Így lettek lázadókból Putyin katonái [Русские хакеры: как бунтари стали солдатами Путина]. Budapest: Athenaeum, 2020. P. 147.


[Закрыть]. Лояльность хакеров, используемая как против иностранных акторов, так и против внутренней оппозиции, обеспечивается, говоря на нашем языке, выборочным правоприменением и компроматом. В их случае, как и в случае с членами приемной политической семьи, шантаж и защита идут рука об руку. Как пишет Туровский, «среди русскоязычных хакеров существуют некие секретные правила. [Одно] из них – „Не работать на домене. ru“ ‹…›. Есть и другие, несекретные правила: если вы взламываете и находите что-то, что может заинтересовать „режим“, поделитесь с ним этой находкой, а когда они просят вашей помощи в патриотических вопросах, сотрудничайте. Отказ следовать этим негласным правилам считается уголовным преступлением»[108]108
  Ibid. P. 158.


[Закрыть].

В то время как в некриминальных государствах организованная преступность может участвовать в криминальном захвате государства и присваивать определенные элементы государственного сектора (как, например, в Китае)[109]109
  Wang P. The Increasing Threat of Chinese Organised Crime // The RUSI Journal. 2013. Vol. 158. № 4. P. 6–18.


[Закрыть], в криминальном государстве верховный патрон может регулировать деятельность организованной преступности или поглощать ее, предоставляя ей возможность постоянно играть существенную роль в политической системе. В качестве примера здесь можно упомянуть черногорского полигарха Мило Джукановича, которого прокуратура Неаполя связывала с организованной преступной группировкой, занимающейся контрабандой сигарет в 2003 году[110]110
  Griffiths H. Smoking Guns: European Cigarette Smuggling in the 1990’ s // Global Crime. 2004. Vol. 6. № 2. P. 185–200.


[Закрыть]. Примером соглашения с криминальной сетью, согласно информации, собранной одним из авторов этой книги, является ситуация, когда в 2016 году в Узбекистане узбекское криминальное государство урегулировало вопрос незаконного обмена валют криминальными организациями (которые ранее разработали эту систему в стране). Можно сказать, что люди, занимавшиеся незаконным обменом валют в Узбекистане, добились посреднической автономии, так что государство проявило к ним отношение, обозначенное как помощь. Узбекская полиция разрешила эту преступную деятельность, и при этом те же полицейские подключились к сети незаконного обмена валюты, собирая «налоги» с тех, кто им занимается, а деньги были доставлены через начальника полиции, то есть местного субпатрона, верховному патрону. Полученную прибыль распределили среди участников сети[111]111
  Подробнее об узбекском организованном надполье и его связях с организованным подпольем см.: Chayes S. Thieves of State: Why Corruption Threatens Global Security. New York: W. W. Norton & Company, 2015. P. 101–117. С 2016 года ситуация могла измениться, так как в конце 2019 года Узбекистан отменил оставшиеся валютные ограничения (то есть узбекский сум теперь можно свободно обменивать).


[Закрыть].

Итак, если подвести итог, то мы можем использовать терминологию Тилли для описания различных форм сосуществования криминального государства и разновидностей несанкционированной противоправности (Таблица 5.4). По его мнению, их можно понять в рамках концептуального пространства, которое охватывает три идеальных типа отношений: (1) сегрегация незаконных элементов от публичной сферы (например, когда государство относится к ним враждебно); (2) установленная через соглашение связь между незаконными элементами и публичной сферой (например, в случае посреднической автономии); и (3) интеграция незаконных элементов в публичную сферу[112]112
  Tilly C. Trust and Rule. P. 30–36.


[Закрыть]. В случае некриминального государства интеграция означала бы, что акторы, прибегающие к несанкционированной противоправности, то есть к любой незаконной деятельности, теперь признаются законом. В криминальном государстве интеграция означает поглощение либо ситуацию, когда незаконная сеть остается таковой, но в дальнейшем ею управляет приемная политическая семья.

Таблица 5.4: Режимы контроля над несанкционированной противоправностью и их последствия в криминальном государстве