Текст книги "В ожидании мира"

Автор книги: Мадина Амагова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Глава 13

1998 год не принес особых перемен. И все же люди пытались адаптироваться к жизни, пытались наладить свой быт, отстраивали дома и восстанавливали разрушенное. Еще старались привыкнуть к новой власти. Просто привыкнуть потому, как ждать от этой власти было нечего. Оптимистично настроенные пытались убедить себя и окружающих в том, что разруха и нищета – это последствие всех революционных перемен, проводя аналогию с 1917 годом.

Почти во всех районах города появилось электричество, в частные дома стала поступать вода. В многоэтажки вода не поднималась (из-за недостаточного напора). Коммунальные службы держались кое-как (из-за отсутствия специалистов).

Школы, которые уцелели, уже принимали в своих стенах учеников. Правда, преподавательский состав большинства учебных заведений оставлял желать лучшего. По причине нехватки кадров, учителями становились выпускники старших классов, Но как говориться на безрыбье и рак рыба, довольствовались тем, что имеется.

Городские больницы, хоть и полуразрушенные тоже стали работать. В большинстве из них отсутствовали окна, не было ни воды, ни отопления. Еще не было необходимого оборудования и медикаментов. Если человек ложился в больницу, он приносил с собой практически все: матрац, постельные принадлежности, посуду, шприцы, вату, спирт, бинты, лекарства, капельницы, градусник и т. д. Приходилось также запасаться пластиковыми бутылками, в которых больные носили себе воду со двора. В больницах имелись только койки и медперсонал. Нужно отдать должное этим отважным людям, которые работали в этих условиях и не менее отважным больным, которые там же лечились. Выбирать не приходилось.

Функционировали и районные администрации, которые только и занимались тем, что продавали населению всевозможные справки. Работала и налоговая инспекция, которая умудрялась сдирать налоги с предпринимателей, не успевших толком восстановить свою деятельность.

Открылись двери высших учебных заведений республики. Уже работал Нефтяной, Педагогический институты, Чеченский Государственный Университет. Знаний особых от студентов не требовалось. В зачетку вкладывалась энная сумма, и так, молодежь получала высшее образование, переходя с курса на курс.

Во всех государственных учреждениях отсутствовало отопление. Если летом в нем не было необходимости, то зимой начинались настоящие мучения. С наступлением холодов в школах, больницах, администрациях люди сооружали дореволюционные буржуйки, чтобы не замерзнуть. И все равно в школах дети на уроках сидели в верхней одежде.

Есть такое понятие как «перезимовать» – оно звучит как переждать, перетерпеть. Но нет слова «перелетовать», потому что лето ждут с нетерпением. Вообще летом все как то легче переносится. Разруху прикрывает зелень, обилие овощей и фруктов выручает малоимущие семьи. Появляется надежда даже у самых безнадежных пессимистов. Население становилось очень активным в теплое время года.

Предприниматели скупали в центре города первые этажи в более или менее уцелевших зданиях. Их восстанавливали, делали косметический ремонт. В этих помещениях открывали аптеки, магазины, парикмахерские, салоны связи, фотосалоны и прочее.

Наибольшей популярностью пользовались кафе, торгующие сладостями. Завсегдатаями таких мест в основном были студенты. Предпочтение отдавали кафетерию «Столичный».

Когда – то до войны в Грозном был большой магазин-кафе «Столичный», где продавались разные торты и пирожные. Там стояли столики, за которыми можно было съесть любимое пирожное и выпить кофе. В магазине всегда было огромное количество народа. Иногда, заглянув туда, мы уходили, чтобы не стоять в очереди. В память об этом магазине, большинство открывающихся кафе называли «столичными».

Эти кафешки, пожалуй, были единственным местом развлечения для нашей молодежи.

А еще у нас в городе появилось радио «Грозный». Программы радиопередач были рассчитаны на молодых людей. И хоть местные ди-джеи, пока еще не умели работать в эфире профессионально, тем не менее, эта волна уже имела немало поклонников. На радио, в основном звучали музыкальные открытки. Иногда устраивались конкурсы, например, на лучшее стихотворение. В этом конкурсе я тоже приняла участие, и, кажется, даже что-то выиграла. Если не ошибаюсь, мое произведение признали лучшим стихотворением месяца. Писать стихи бросила.

Вообще у меня с детства жуткая черта, которую я считаю своим главным недостатком – это неспособность доводить начатое до конца. В первом классе я собирала открытки, в четвертом решила собирать марки, и даже заставила маму купить у переезжавших соседей два альбома марок. Потом марки выменяла на три наклейки (меня просто одурачил одноклассник, пообещав за мои альбомы кучу наклеек). Затем, решив заняться исследованиями, выпросила у родителей микроскоп, который через пару недель вышел из строя. На этом мои искания не закончились. Дальше были разные кружки: «умелые руки», кулинарный, танцевальный, пение в хоре. Об участии во всевозможных конкурсах, викторинах, олимпиадах я и не говорю. Однажды мне довелось играть шамаханскую царицу, где единственные слова, которые я должна была произнести, были: «хи-хи-хи, ха-ха-ха» – не боится знать греха.

Роль мне предложили, скорее всего, потому, что у меня имелся в наличии подходящий костюм. Это был национальный костюм, который мама сшила нам с сестрой еще на Новогоднюю ёлку. Одноклассница Оксана играла роль царя Гвидона. Когда мы с ней зашли в наспех сооруженный к представлению шатер, я зацепилась головной накидкой за деревяшку от шатра, и он свалился на нас с Оксанкой. Над нами, конечно, хохотала половина школы, но это не помешало занять нашему классу первое место в конкурсе самодеятельности.

После школы были бухгалтерские курсы, курсы английского, а позже компьютерные и курсы машинописи.

Еще я поступила в наш университет. Меня давно охватила идея поступить в вуз, хотя бы на заочное отделение.

Как-то летом в 99 году я зашла к соседке, во дворе на крыльце дома сидел ее младший сын Ислам с учебником в руке. Я поинтересовалась у парня: не надоело ему учиться, ведь лето на дворе. Ислам ответил, что готовит второй вступительный экзамен в университет. Тут я и вспомнила, что тоже собиралась этим летом поступить.

На следующий день кинулась собирать документы и, довольная своей прытью, отправилась в приемную комиссию. Правда я немного опоздала, на многие факультеты вступительные экзамены либо уже начались, либо закончились. Остался филологический факультет. Из того что было, выбрала отделение русского языка и литературы. Еще был недобор на физико-математический факультет, но я всегда испытывала страх и беззащитность перед точными науками и после окончания школы обходила их стороной.

В короткие сроки, насобирав необходимую литературу, подготовилась к экзаменам и успешно их сдала. На экзамене мне достались вопросы про наречия, причастный оборот и незаменимые «Мертвые души». Еще когда произведение Гоголя проходили по школьной программе, я не могла понять, из-за чего осуждают Чичикова. Ну, скупал человек эти души, ведь вреда то от этого не было ни живым, ни мертвым. Сейчас, пожалуй, его бы назвали предприимчивым человеком, который из ничего умеет делать деньги. Но на экзаменах надо придерживаться общепринятых норм, а посему необходимо было изобразить покупателя усопших душ эдаким моральным монстром, что и было мною сделано. Вот так я стала студенткой ЧГУ.

Та часть населения, которая не работала и не спешила повышать свой интеллектуальный уровень, очень быстро вливалась в религиозное течение, которое в народе называли «ваххабизм». Сами же эти люди говорили, что они никакие не ваххабиты, а просто истинные мусульмане. Но больше всего это было похоже на секту. Под влияние сектантов, как правило, попадали слабохарактерные, неуверенные люди или совсем еще юные подростки, у которых не сформировался свой взгляд на мир.

Бородатые приверженцы проводили мощную агитацию, распространяли свою литературу, читали в мечетях проповеди. В общем, «заражали» большое количество народа.

Однажды к нашим соседям, которые тоже считались членами бородатой секты, приехали гости из стран Африки. Нас, живущих в близлежащих, домах пригласили послушать, что говорят иностранцы. Женщин пригласили в один дом, мужчин в другой.

Мы собрались в тесной, пропахшей потом, комнате. Было очень жарко. В помещении собралось около 40 человек. Нам рассказывали о мусульманской религии люди, которые приняли ее только 2 года назад. Гости говорили о тех вещах, которым нас учили с рождения. О том, что надо совершать молитву 5 раз в день, поститься в священный месяц, давать милостыню и т. д.

Там присутствовала женщина, которая зашла вместе с нами послушать наставления. Она была одета в хиджаб. Говорила громче и больше остальных. Создалось впечатление, что она очень хочет привлечь всеобщее внимание. Она успела рассказать: какая она праведная мусульманка; о соблюдении всех предписанных канонов ее детьми; и что она живет в согласии с собой и с богом. Кто бы спорил. Обратив внимание на мою скромную персону, женщина очень заинтересовалась моей судьбой. Пришлось слушать нудную тетку не меньше получаса. В итоге она сделала вывод, что все мои беды, а именно, проблемы со здоровьем, из-за того, что я не ношу хиджаб.

Потом женщина стала настаивать, чтобы переводчица попросила иностранок убедить наших несговорчивых женщин надеть мусульманскую одежду, иначе для них не откроются врата рая. Но тетку, к всеобщему удовольствию, поставили на место, сказав, что главное, чтобы человек был истинно верующим в душе, а не на показ.

Через несколько часов мы разошлись. Ничего нового для себя на этом собрании я не услышала, и у меня не создалось впечатления, что нам хотят что-то навязать.

Глава 14

И снова подвалы.

В сентябре 1999 года по приказу председателя правительства РФ в республику были введены войска.

Этому событию предшествовала попытка боевиков завоевать Северный Кавказ, а именно, установление ваххабизма в некоторых селах Дагестана. Еще были взрывы домов в городах России. Все это, конечно же, не было случайностью.

Федеральная власть три предыдущих года финансировала власть боевиков. Огромные денежные потоки поступали в республику, и не менее меньшие суммы оседали в столице России. Потом все наивно удивлялись: откуда у боевиков оружие и кто их финансирует.

Кому нужно было продолжение кровавой драмы? Жителям дома на Каширском шоссе, пострадавшим от взрыва, крестьянам из маленького дагестанского села, или нам живущим в состоянии войны, даже когда объявлено перемирие. Наверно, для тех, кому нужно продолжение цель оправдывает средства.

Когда отменили занятия в школах и университетах, люди потихоньку начали собирать пожитки, чтобы снова покинуть родные дома. Моя сессия прервалась едва начавшись.

Честно говоря, не хотелось верить ходившим в народе слухам, о начале боевых действий. Казалось, что наступать на одни и те же грабли могут только слепцы или безумцы. Мы все ждали, что будут переговоры. Разрушать было уже нечего, еще не успели оплакать родных, убитых на предыдущей бойне. Люди с таким трудом восстанавливали свои жилища. И вот снова начинается война.

Не скрою, большая часть населения Чечни предпочитала федеральную власть власти ваххабитов и не грезила независимостью. Люди очень надеялись, что эта смена власти пройдет для них не так болезненно, как раньше и правозащитники всего мира не позволят вновь бомбить мирное население. Но эта война, которую потом будут называть «вторая чеченская» окажется еще более беспощадной и циничной.

Мы не знали, что делать оставаться в городе и пережидать бомбежки в подвалах или выезжать в село к родственникам. Решение не заставило себя долго ждать.

Начались авиа обстрелы. Если раньше мне удавалось хоть как то контролировать себя, на этот раз я поняла, если не умру от снаряда, то у меня точно случится разрыв сердца. Каждый грохот вызывал нервное потрясение. Бесконечные вздрагивания и бешеное сердцебиение. Снова невыносимые ощущения, что вот-вот лопнет какая-то сильно натянутая струна внутри.

Нас было четверо: Зарган – жена отца, Артур, я и младшая сестренка Залина.

Когда начинался очередной налет, я пыталась всех затащить в подвал.

Мы все еще сомневались: выезжать из города или нет, и продолжали жить в ожидании. Отключили электричество, газ, перестала идти вода. Еду готовили на костре во дворе. Снова пытались оборудовать подвал под бомбоубежище. И опять этот зловещий запах керосинок и сырости. Подвал был очень маленьким, так что находиться в нем можно было только сидя или стоя. Если бы люди, строившие эти дома, знали, что подвалы в будущем будут иметь жизненно важное значение, наверняка делали бы их поглубже и пошире. Соседи шутили, что теперь будут строить дома не в высоту, а в глубину, в землю.

Так и проводили эти длинные, полные неопределенности дни, спускаясь и поднимаясь из подполья. В один из таких дней на рассвете раздался очень сильный взрыв. Я вскочила и начала стаскивать с кровать сестру. Она спросонья никак не могла понять чего я от нее хочу. Тогда надрываясь от крика, я заставила ее одеться и спуститься в подвал. Зарган заставить я не смогла, она предпочла остаться на поверхности. Истерика со мной все-таки случилась.

Все больше и больше жителей покидали город. От этого становилось еще страшнее. Наши соседи и знакомые собирали и грузили вещи, отправляли детей и женщин в села. Почему то сильно не хотелось, чтобы кто-то уезжал, казалось, если люди останутся в своих домах, то ничего не случится. Но надеяться на чудо было бесполезно.

Собрав одежду и погрузив то, что могло поместиться в автомобиль, мы выехали из города.

Как и в первую войну, решено было ехать в ст. Серноводскую к Раисе.

Так как ст. Серноводская граничила с Ингушетией, она была объявлена зоной беженцев, где, якобы, не будет боевых действий.

У Раисы уже был полон дом беженцев. Она по доброте душевной никому не могла отказать в приюте. К ней съезжались родственники и знакомые со всей республики.

Семья Раисы жила в трехкомнатной квартире, которая находилась в учительском доме. Еще на выделенном рядом участке был большой недостроенный дом, в котором было два корпуса с отдельными входами. И хоть дому требовался ремонт, и там не было мебели, он хорошо отапливался, и прожить в нем в холодное время можно было без особых проблем. Главное под домом был хороший, надежный подвал.

В квартире с семьей Раисы поселились мы, а дом полностью был занят другими родственниками.

Мне всегда нравилось бывать в Серноводской. И когда встал вопрос: куда ехать из города, я не сомневалась и приехала туда, где мне всегда были рады.

В общении не было недостатка. Для любого человека это очень важно – не быть одиноким в моменты отчаяния. Мы собирались большой компанией, пили чай, играли в карты, смотрели фильмы и много говорили. Говорили о разном, но основной темой оставалась война, которая в который раз нарушила все планы.

Так прошло около двух недель. К концу второй недели выяснилось, что зона беженцев превращается в зону боевых действий.

Бомбить Серноводскую начали поздно ночью. В тот момент я находилась в ванной с мыльной головой. Ураганный обстрел был такой силы, что я испугалась быть захороненной под руинами дома с пеной на голове. Дом так трясло, казалось, что его отрывало от земли. До сих пор удивляюсь, как стекла остались целы.

Я наспех ополоснула голову и в темноте, свет сразу же погас, натягивала на мокрое тело одежду. В квартире уже началась паника. Женщины плакали и причитали, прижимая к себе детей. Заурбек, младший из сыновей Раисы стал кричать, чтобы все легли на пол. В темноте не могли найти ни свечей, ни лампы. Кто-то искал документы, кто-то теплую одежду. Спотыкаясь, друг об друга, жители квартиры метались по комнатам. Сквозь этот шум и суету я слышала только один голос, который без умолку твердил: «Где моя сестра? Где моя сестра?». Это была Залина, она не знала, где я нахожусь. Выбежав из ванной, я на ощупь нашла ее в темноте и обняла, прижав к себе крепко. Я старалась успокоить ее, унять дрожь. Моя маленькая сестра впервые попала под бомбежку и это вызвало у нее шок. Я очень испугалась, с ней могла случиться истерика. Все плакали. В этот момент я почувствовала, что надо как-то удержать панику и именно я должна что-то сказать, чтобы все успокоились. Прочитав молитву, предложила всем присутствующим повторять за мной. Сначала начали хаотично, потом голоса зазвучали в унисон. Прерывались и вздрагивали, когда раздавался очередной взрыв. Ждали хотя бы пятиминутного затишья, чтобы успеть добежать из квартиры до подвала дома.

Вслушиваясь в голоса, я невольно сравнила наше растерянное бормотание с пением школьного хора, который был делегирован в соседний поселок, отстаивать честь школы на конкурсе песни.

Это было много лет назад. Нас отправили на конкурс без баяниста, он оказался болен, не было и дирижера.

Мы вышли на сцену, и даже не успев сообразить, что не сможем петь без аккомпанемента (потому что ни разу не пробовали) запели песню. Запели с разницей в секунды «На Мамаевом кургане тишина…». Получился такой ералаш, что над нами смеялись не только ученики, но и учителя с приглашенными гостями. Но мы все-таки допели, точнее «допозорились». Эта неудача нас нисколько не расстроила, потому, как после конкурса намечалась дискотека. Заняв последнее место на конкурсе, мы без зазрения совести потанцевали на дискотеке и даже успели посетить местный краеведческий музей.

Наконец-то наступило долгожданное затишье. Мы зажгли свечи и потихоньку разглядывали кто, где находится. Обнаружив, что среди нас отсутствует Зарган, мы с Залиной зашли в спальню. Зарган, глубоко зарывшись под одеяло, лежала на кровати. Она накрыла голову, как будто это могло ее спасти. На наше удивление, невозмутимо сказала, чему быть, того не миновать. Наши уговоры пойти в убежище не помогли. Зарган так и осталась под одеялом.

Все остальные отправились в подвал дома. Когда мы туда спустились, там уже собралась толпа. Сюда пришли жители соседних домов. Наверно это был самый надежный подвал на улице. Еще в такие моменты люди старались держаться вместе. Было много детей, даже грудных.

Устроились, кто, где мог. Некоторые захватили из дома маленькие табуреты и одеяла.

Я, как всегда, принялась разглядывать присутствующих, хотя многого при свете свечи не увидишь. Вслушивалась в разговоры, которые прерывались когда раздавался грохот взрыва. Слушала я не потому, что хотела быть в курсе всех дел, а просто было интересно, о чем могут говорить люди пришедшие спасаться от смерти. В помещении стоял монотонный галдеж похожий на жужжание. А разговоры обычные: о том, как подорожала мука; о том, что пособия не выдают; о том, что скоро чья-то свадьба; и так далее. Говорить про политику никто не хотел. Люди просто устали спорить о том кто прав, кто виноват. Хотя в недавнем прошлом среди народа разгорались нешуточные споры. Дело доходило даже до драки. Бывало, что в одной семье сосуществовали сторонники и противники независимости. Родные братья, разошедшись во мнении, могли не общаться друг с другом и даже становились врагами. Так что война проникла внутрь семей.

Вообще, по мнению многих, идею независимости стали поддерживать от безделья. В начале 90-х, несмотря на то, что политическая обстановка была непонятной и экономика разваливалась, люди жили безбедно. В основном за счет того, что Чечня стала торговым центром на Северном Кавказе. Был большой оптовый рынок «Петропавловский», куда съезжались челноки со всех соседних республик. В нашу же республику товар огромными партиями поступал на прямую из Турции и стран Азии.

Ну и, естественно, бензин, который воровали все кому не лень.

Так вот жили-жили – не тужили, вроде бы все есть, а почему-бы не отделиться. Нашелся и лидер, который либо делал вид, что у него не все дома, либо на самом деле являлся таковым.

Не могу сказать, чтобы все относились к нему серьезно. В народе про первого президента ходило очень много анекдотов. Президент обещал народу золотые краники; утверждал, что молиться надо три раза в день; говорил о введении национальной валюты и любил поиграть в войнушки.

Шутки шутками, а к войне нас генерал медленно, но верно все-таки привел. Через год после начала боевых действий президент как в воду канул. Ни живого, ни мертвого его больше не видели.

По сей день споры о том жив он или нет, не стихают. Некоторые утверждают, что бывший президент в полном здравии греется на побережье Средиземного моря. Другие говорят, что он якобы, жив, но парализован. И небольшой процент спорщиков уверен, что автор идей независимости все же погиб.

Но я подозреваю, даже возвращение с того света этого причудливого человека, вряд ли что-то изменило бы.

В подвале мы просидели до 5 утра. Потом люди стали потихоньку расходиться по домам.

Дожив до утра, мы решили больше не подвергать себя риску и выехать из Серноводской в соседнюю республику.

Все утро мы помогали Раисе и ее невестке Джульетте собирать вещи. Заворачивали в старые газеты посуду, хрусталь, скатывали в рулоны ковры, складывали в коробки книги и фотографии. Теплую одежду и постельные принадлежности, свернув в тюки, погрузили в машину, а все остальное снесли в подсобное помещение, которое находилось под квартирами.

Мы были похожи на цыган, которые привыкли кочевать, только вместо кибитки, у нас был «дышавший на ладан» Рафик. Всего нас было человек пятнадцать. Трое из нашей семьи, дети и внуки Раисы, и ее родственники.

Все мы со своими пожитками разместились в машине и направились в станицу Слепцовскую. Это был ближайший населенный пункт на границе с Чечней.

После того как школы закрылись, Раиса устроилась работать в хлебопекарню, которая находилась в станице Троицкой. Там же решили искать жилье, чтобы переждать бомбежки.

Когда мы выехали из села, по дороге в Ингушетию уже стояла километровая очередь из всех видов транспорта. Здесь были и автобусы, и легковые автомобили, и тракторы, и мотоциклы. Была и живая очередь. Люди из ближайших сел пешком шли до границы Ингушетии, только чтобы пересечь рубеж и оказаться на мирной территории. Многие, дойдя до этого рубежа, там же ночевали. Сооружали из веток шалаши, спали в машинах и на улице. Некоторые умудрились вывезти с собой даже домашнюю скотину. Еду готовили здесь же на кострах.

Мы прождали своей очереди весь день. Можно было конечно пройти пешком, но тогда мы лишались единственного крова– Рафика. Перейдя границу, мы не имели возможность где-нибудь остановиться. Если и было жилье, сдаваемое в аренду, то оно уже было занято беженцами, которые приехали раньше. Цены на жилье, которое в большинстве своем не имело ни каких удобств, заметно подскочили. Мы так и не въехали в Ингушетию, и после того как стемнело, вернулись в Серноводскую.

Когда мы въехали в станицу, было ощущение, что все вымерли. Стояла такая зловещая тишина, неслышно было даже собак, которые раньше своим лаем не давали спать.

Нигде, ни в одном окне не было видно света. Да электричество отключили, но не видно было даже света свечи или керосиновой лампы.

Ключи от квартиры мы в темноте не нашли, и отправились ночевать в дом. Беженцы, которые раньше размещались в доме, после того как начались бомбежки, уехали в свои села. Но в доме остались койки с матрацами, было немного воды, чтобы умыться, еще нашли подсохший хлеб и варенье.

Покормив детей остатками пищи, кое-как умывшись, мы легли спать. Заснуть, не смотря на то, что за день сильно вымотались, оказалось трудно. Было страшно и холодно.

Мне наконец-то удалось уснуть, и я как будто успела увидеть сон. Вдруг во дворе послышались голоса. В комнату вошел старший сын Раисы Тамерлан. Он сказал, чтобы мы быстрее собирались. Все были в недоумении. Возмущались. Куда можно пойти в час ночи? Тамерлан сказал, что пришли его приятели и предупредили, что сегодня ночью в станицу войдут войска и будут делать зачистки. Таких зачисток очень боялись. Нередко военные были пьяные и учиняли беспредел.

Сонные и напуганные мы снова стали собираться в дорогу. Очень жалко было детей. Они так мирно спали, когда мы начали их тормошить, пытаясь натянуть на них теплую одежду.

Самое неприятное в этой ситуации было то, что нам предстояло пройти пешком больше шести километров. Это ночью и в октябре, когда уже довольно прохладно.

На машине ехать было нельзя. Потому что, увидев свет, нас могли расстрелять постовые, подумав, что это передвигаются боевики.

Вот так глубокой ночью наша компания отправилась на границу Ингушетии. Шли мы долго. Меня сильно знобило, то ли от холода, то ли от страха. Было очень темно. Детей несли по очереди, передавая из рук в руки.

Дорога была напряженной. Боялись внезапного обстрела. Не было уверенности, что кого-нибудь из нас не подстрелит снайпер. Конечно, передвигающаяся посреди ночи кучка людей, может вызвать подозрение.

По дороге я думала, может мы зря все это затеяли, и нужно было остаться. Ведь не было точно известно, войдут войска или нет. Но в данном случае, выбор у меня был небольшой, пришлось подчиняться большинству. А большинство решило спасаться бегством.

Мы наконец-то добрели до границы. Здесь, как и все предыдущие дни оставались люди. Вся приграничная территория была освещена кострами, горевшими повсюду. Мы примостились у оставленного кем-то костра.

Дети стали плакать. Они хотели пить, есть, спать, жаловались на холод. А нам ничего не оставалось, как утешать их, убеждать, что как только рассветет, все будет хорошо, и мы поедем домой. Дети постарше все время спрашивали, почему мы сидим на улице и не можем спать дома.

Да мы и сами много задавали себе этот вопрос: почему мы не можем спать в собственных кроватях. На этот, казалось бы, простой вопрос, оказалось, очень сложно ответить.

Как мы устали бояться и бежать от войны. Да и куда бежать? Кому нужны вынужденные переселенцы? Как ненавижу я слово «беженец», синонимом которого мне слышится только слово «бомж».

Греясь у огня, мы старались шутить, говорить о пустяках. Стали спрашивать друг у друга, чего бы больше всего хотелось в данный момент. Все желания были банальны, начиная от жареной картошки и заканчивая горячей ванной. Единственным утешением было лишь то, что мы не одни. Тысячи людей, также как и мы остались на улице.

Никогда не предполагала, что когда-нибудь придется ночевать на улице.

Огонь приворожил взгляд, и я погрузилась в свои мысли. Думала о многом. Что же делать дальше? Возвращаться в город нельзя, там бомбят. В Серноводской то же самое. Ехать в Ингушетию? Для начала там нужно было найти жилье, что было на тот момент практически невозможно. Все свободные помещения на территории соседней республики уже были заняты беженцами.

За своими глобальными мыслями не заметила, как рассвело. Чуть позже пригнали из села наш транспорт. И мы отправились в станицу Троицкая. Там остановились в пекарне, где работала Раиса. В пекарне была маленькая комнатка для отдыха, там разместили детей. Сами же целый день провели в поисках жилья. К концу дня мы так и ничего не нашли. Потом женщина, работавшая с Раисой, предложила нам переночевать в доме ее матери. Мы, конечно, были рады, что хотя бы эту ночь не придется проводить на улице. Нас покормили и уложили на полу. Пришлось подкладывать собственную одежду. Хозяева сами жили не очень богато, и предложить лучшие условия не могли.

Рано утром нас культурно выпроводили, сказав, чтобы мы не теряли времени даром и шли искать другое жилье.

И все началось сначала.

Когда мы уже отчаялись найти хоть какое-нибудь помещение, приехал брат Джульетты Саид-Хасан. У него жили друзья в Ингушетии. Они предложили свою помощь.

Большую часть нашей компании разместили в селе Экажево, в доме, который в будущем планировали сносить. Но так как в нем можно было жить, хозяева любезно предоставили его во временное пользование.

А мы: Зарган, я и Залина попали в село Сурхахи. Нас привезли к людям, которых мы совершенно не знали, но стали нам впоследствии почти родными.

Это семья Эстамировых. Мы приехали к ним поздно вечером. Чувствовали себя очень неловко. Это так стыдно, просить у людей, которых ты впервые видишь приюта, пусть даже временного.

Хозяйка дома Дуги приветливо встретила нас. Она покормила незваных гостей (то есть нас) и предложила помыться в бане, что было как нельзя кстати.

Дуги нам всем сразу понравилась. Она часто улыбалась, говорила много, но интересно. Когда мы только начали общаться, мне показалось, что она педагог. Наверно, потому что она говорила так, как говорят учителя: выразительно, четко выговаривая фразы, делая паузы. На вид благополучная женщина, оказалась человеком очень нелегкой судьбы.

Когда Дуги только вышла замуж, ее муж заболел менингитом и, несмотря на длительное лечение, так и не смог стать полноценным человеком. У Дуги было 8 детей, которых ей самой пришлось ставить на ноги. Четверо сыновей: Юсуп, Юнус, Яхья и Яраги и четыре дочери, из которых больше всего мне запомнились Марет и Мила. Дуги очень трудно было одной воспитывать детей, обеспечивать их всем необходимым. Но, вопреки всем трудностям, она вырастила из них достойных людей.

Все члены этой семьи: и сыновья, и дочери, и снохи и даже старик-отец относились к нам с огромным пониманием и душевной теплотой.

Нас поселили в домик времянку, выделив комнату и небольшую кухню, в которой имелась мойка и газовая плита. Мало того, что с нас не брали платы за жилье, так еще Дуги нам предоставила все необходимое. Она дала нам постельные принадлежности, посуду, стол, стулья и постелила коврики. Домик был очень теплый и уютный.

Мы не планировали оставаться в Сурхахах надолго, всего пару недель, пока не найдем съемное жилье. Не хотелось пользоваться добротой этих людей. Но две недели растянулись на год с лишним. И даже когда мы нашли квартиру в Малгобеке и хотели съехать, Дуги нас не отпустила. Она сказала: «…лучше на эти деньги, которые вы собираетесь платить за квартиру, ешьте мясо, а здесь живите столько, сколько нужно…».

В сложившейся ситуации считалось, что нам очень повезло. У нас было теплое жилье, а главное очень чуткое отношение хозяев. Эстамировы ни разу, ни словом, ни взглядом не показали, что мы в этом доме чужие. Напротив, они сделали все, чтобы мы чувствовали себя как дома.

Помимо нас, Дуги приютила еще несколько семей и им постаралась создать нормальные условия для жизни.

Между собой мы называли эту удивительную женщину мать Тереза.

Мы искренне полюбили очень красивое селение Сурхахи и людей живущих там. На всей территории Ингушетии я не видела более прекрасного места. И жители села произвели очень хорошее впечатление своей религиозностью, соблюдением обычаев и традиций.