Текст книги "История города Хулучжэня"

Автор книги: Ма Лао

Городская маоистская культурная агитбригада городка некоторое время из-за «приостановки всех развлекательных мероприятий» была не у дел, но теперь вновь пригодилась.

Чтобы всесторонне разоблачить и раскритиковать «банду четырех», агитбригада начала в сверхурочном порядке репетировать разные массовые развлекательные номера. От эрху Гуань Дэчжэна в этом деле проку не было, и руководство агитбригады велело ему надеть маску из проклеенной бумаги и изображать Чжан Чуньцяо, что и удручало, и воодушевляло его. Жители Хулучжэня от всей души ненавидели «банду четырех», и когда эта «шайка из трех мужчин и одной женщины» в масках выходила на улицы с представлениями, то частенько нарывалась на брань и даже побои. Их одежду и маски нередко украшали плевки. Однажды какой-то старик, перетаскивавший навоз, смотрел-смотрел на их представление, а потом внезапно взял свою бочку да и вылил навоз на них. Гуань Дэчжэна после этого еще несколько дней тошнило.

Единственное, что его радовало, – это то, что актрисой в роли Цзян Цин была та, что ранее играла тетушку А Цин в отрывке о «борьбе умов» из оперы Шацзябан. С изысканной внешностью и звонким мелодичным голосом, она была из тех женщин, что являются во снах всем мужчинам. Ее фамилия была Люй, полное имя – Люй Сяоюнь, и приехала она в Хулучжэнь из уезда вместе с отцом, который стал там разнорабочим. Одно время она работала диктором на радиостанции городка, и поговаривали, что глава революционного комитета Гэ испытывал к ней большую симпатию, но жена главы революционного комитета Гэ пресекла эти чувства на корню, и пришлось в итоге перевести красавицу в агитбригаду. Обычно Гуань Дэчжэн всеми способами искал предлог сблизиться с Люй Сяоюнь, но Люй Сяоюнь была очень разборчива и никогда не удостаивала Гуань Дэчжэна даже простым взглядом. Теперь же они вместе изображали «банду четырех», и для Гуань Дэчжэна это был шанс, дарованный свыше.

К сожалению, Люй Сяоюнь, одетую в обольстительные одежды, со свирепой и безобразной маской на лице, народ бранил и колотил чаще прочих. И в конце концов она, не в силах терпеть это, закатила истерику, отказавшись продолжать работу. Пришлось руководству агитбригады выбрать ей на замену одного паренька из носильщиков реквизита. Тут уже энтузиазм Гуань Дэчжэна иссяк окончательно, настроение его упало ниже плинтуса. Он тоже обратился к руководству с требованием, чтобы ему нашли замену, но получил от бригадира суровое внушение: «Это политическая задача! Тебе что, жить надоело?!» Этими словами он напугал Гуань Дэчжэна так, что тот больше не смел снимать с себя бумажный колпак.

Люй Сяоюнь больше не играла Цзян Цин и целыми днями распевала одну и ту же песенку:

 
Как же весело всем людям:
Банду четырех мы судим,
Проститутку, интригана,
С головой собачьей Чжана…
В порошок врагов сотрет
Веселящийся народ.
 

Под этот пылающий праведным гневом хэнаньский тембр Люй Сяоюнь Ван Хунвэнь, Чжан Чуньцяо, Цзян Цин и Яо Вэньюань молили о пощаде, пытаясь улизнуть от народного гнева. Каждый раз, когда страдающий вместо Чжан Чуньцяо козел отпущения Гуань Дэчжэн слышал, как Люй Сяоюнь распевает слова «С головой собачьей Чжана», в сердце его словно разливался мед, и от сладостного чувства размякало всё тело. В его голове «политическая задача» уж давно превратилась в «любовные грезы».

Никто, включая Люй Сяоюнь, не замечал этих перемен, происходящих во внутреннем мире Гуань Дэчжэна. И только И Бай сквозь проделанные в маске отверстия-глазницы обнаружил, что во взгляде Гуань Дэчжэна что-то переменилось. Он дважды был на их представлении на площади перед домом культуры, и ощущения у него при этом были странные. В выражении глаз Гуань Дэчжэна И Бай увидел как бы свое собственное отражение и невольно вспомнил, как у него перехватывало горло, когда год назад он был горячо влюблен в представительницу городской образованной молодежи Бай Вэйхун.

В те дни И Бай как раз читал «Старосту» – рассказ, вызывавший в его душе бурю чувств. Год назад он одолжил у Бай Вэйхун рукописные сборники «Пара расшитых туфелек» и «Второе рукопожатие», тайком читал их, тихонько плакал над ними и втайне представлял себе, как легонько гладит рукой её нежное белое личико…

В глазах отца И Бай всегда был оплотом надежды на процветание семьи И. Самым славным периодом в жизни Чудовища И были пркрасные деньки, когда он работал счетоводом коммуны. Вот только жаль, что счастье длилось недолго, и всего несколько дней ему довелось носить военный френч цвета хаки, который он заказал себе тайком от жены, а потом его уволили с должности счетовода, и с тех пор злой рок следовал за ним буквально по пятам.

Старший сын, И Ши, был самым настоящим дураком, но дурости своей при этом не признавал. Если бы жена паралитика Ваня не приложила всяческие усилия для того, чтобы его соблазнить, И Ши ни в коем случае не отправили бы в тюрьму. А так – из дурака он превратился в хулигана и в конце концов стал политическим преступником, после чего условия жизни семьи Чудовища И в городке стали еще менее благоприятными.

Жена паралитика Ваня была главной виновницей того, что И Ши несправедливо посадили в тюрьму. Семья И питала к ней лютую ненависть. Она забеременела, храня в душе свой постыдный секрет, и поэтому, когда И Ши схватили, она, выпятив свой большой живот, вмешалась в дело и рассказала Отделу специальных расследований о том, как они с мужем тщательно спланировали эту «донорскую» операцию. На бесстыдном допросе жена паралитика Ваня, краснея, выложила начистоту все детали того, как она соблазняла И Ши, и красочно описала по два и даже три раза позы соития, ритм фрикций, а также изобразила любовные стоны. Слушая такие рассказы, товарищи из отдела расследований широко раскрыли рты. Впрочем, откровения жены паралитика Ваня не смогли спасти И Ши от обвинения в преступлении, а лишь закрепили за ней самой репутацию «потаскухи». А всё потому, что И Ши совершил контрреволюционное преступление, то есть речь шла уже не просто о его моральном облике.

История плотских утех жены паралитика Ваня и дурака И Ши особенно часто обсуждалась в досужих разговорах мужчин и заслуженно считалась самой «пикантной» темой. Люди практически не подвергали сомнениям закономерность превращения дурака в политического преступника и с таким восторгом смаковали живописные картины того, как он с женой паралитика Ваня кувыркался на печи, будто бы присутствовали при этом лично. Очевидно, что иногда плотские утехи способны обнаружить в людях больше фантазии и страсти, нежели политика.

Второй брат, И Бай, тоже пострадал из-за пикантного политического инцидента, произошедшего с его старшим братом И Ши. Еще в начальных классах он проявлял способности к литературному творчеству, его сочинения всегда ставились всем в пример. На каждом уроке литературы учитель выходил вперед и прочитывал его сочинение вслух. В средних классах И Бая частенько привлекали к работе в производственной бригаде – он писал тексты выступлений для руководства, черновики массовой критики и биографические репортажи о передовиках. Односельчане даже хвалили его, называя звездой, сошедшей в суетный мир. То, что «желторотый птенец» десяти с лишним лет сумел с легкостью овладеть сдержанным и серьезным взрослым слогом, усвоить широко распространенную политическую терминологию и вникнуть в суть высоких директив Великого Вождя, не могло не заставить людей взглянуть на него новыми глазами. Его репортаж под названием «Лучше уж умереть на земле, чем на печи» был принят уездной радиостанцией. Он превратил отсталого крестьянина – Хромого Вана, ленивого до такой степени, что лишний раз штаны не подтянет, – в храбреца, который днями и ночами тяжело трудится на поприще ирригационного строительства. Хромой, который прежде даже ходить ровно не мог, услышав наставления председателя Мао, преисполнился неисчерпаемых сил, удивительным образом поднял груз весом в несколько сотен цзиней и «легкой поступью» зашагал по стройплощадке. А еще он исправил первоначальный вариант сочинения, заменив «горошины пота» на лице главного героя на «капли пота величиной с куриное яйцо», порядком всех изумив.

А еще И Бай придумал для агитбригады немало номеров – например, рифмованные диалоги, истории под аккомпанемент, истории для групповой декламации, истории под аккомпанемент на тяньцзиньский манер, шаньдунские скороговорки, комедийные истории сяншэн[12]12
  Сяншэн – традиционный китайский жанр комедийного представления с преобладанием разговорных форм. Для сяншэн характерны каламбуры и аллюзии; текст произносится в быстром комедийном темпе. Жанр происходит из города Тяньцзиня (прим. ред.).


[Закрыть] и стихотворные частушки. В самом знаменитом своем представлении на местном диалекте в рифму и под ритм-аккомпанемент на тяньцзиньский манер он подвергал жесточайшей критике свергнутых государственных деятелей, разнося их в пух и прах. Этот номер был успешно представлен на уездном театральном фестивале и прославил Хулучжэнь.

Чудовище И до того уверовал, что его сын обладает выдающимся талантом, что у него голова кругом пошла; он был убежден, что у человека, который владеет пером, потенциал куда больше, чем у человека, который умеет орудовать лопатой. Он считал И Бая «маленькой счастливой звездой» семьи И.

Но старший брат И Бая – И Ши – окончательно разрушил все искренние надежды Чудовища И на младшего сына. После того как И Ши совершил свое преступление, революционный комитет и агитбригада городка уже больше никогда не просили И Бая что-то для них написать. И Бай уныло отсиживался дома, читая «Золотую дорогу» и «Ясный день», и лишь иногда участвовал в шумных событиях в доме культуры.

В те дни на Хулучжэнь снизошла «большая отрада», и повсюду царило радостное волнение. И Баю показалось, что и его настрой тоже стал бодрым, а дыхание – ровным. Он жаждал в один из ясных дней широкими шагами пройти по золотой дороге.

Все жители городка потратили два с лишним года на то, чтобы полностью разоблачить и раскритиковать «банду четырех», а также ликвидировать их пагубное влияние на массы. Для этого они, не изобретая ничего нового, прибегли к таким проверенным способам, как митинги, манифестации, расклейка и выкрикивание лозунгов, хождение на ходулях, танцы янгэ[13]13
  Янгэ – традиционный китайский танец, один из самых популярных в Китае. Существуют две основные разновидности этого танца: янгэ на ходулях «гаоцяо янгэ») и обычный («диянгэ»). Танец янгэ исполняют группы, в составе которых может быть от нескольких десятков до сотни участников. В янгэ есть и парные танцы, танцы втроем и вчетвером. Исполнители используют платки, зонтики, палки, барабаны и хлысты. Танец сопровождается оглушительным барабанным боем (прим. ред.).


[Закрыть], театральные и танцевальные представления, игра на гонгах и барабанах.

Конечно, это движение принесло богатые плоды. И на провинциальном, и на городском, и на уездном уровнях удалось разоблачить приспешников «банды четырех», а глава Гэ из Хулучжэня подверг сам себя критике[14]14
  Обычная практика во времена культурной революции – подвергать самого себя «критике», чтобы предупредить суровое наказание (прим. ред.).


[Закрыть].

В Хулучжэне все от мала до велика уже утомились от постоянной переменчивости судьбы: они с тяжелыми вздохами и мрачными лицами драли глотки, выкрикивая призывы защитить Мудрого Вождя, но по сравнению с тем, как в свое время они желали Великому Вождю многая лета, эти призывы заметно проигрывали и по громкости, и по мелодичности, и по искренности, и по энтузиазму. На стройплощадке во время зимней кампании по строительству трассированных полей дачжайского типа видны были только реющие на ветру красные флаги, а вот людского сборища не наблюдалось. А у чванливого Хромого Вана, который поклялся умереть на земле, случился рецидив старой болезни, и он лежал на печи, опасаясь даже лишний раз перевернуться на другой бок.

Больше всего народ радовало то, что реформу под названием «Большая ярмарка Хаэртао» упразднили. Хулучжэнцам не нужно больше было, потуже затягивая пояса, доставать из закромов «лишние» вещи и «продавать» их на ярмарке государству. Во время празднования Нового года некоторые семьи даже стали позволять себе пачками запускать петарды. Всё больше и больше крестьянских дворов в городке осмеливались в открытую резать к Новому году свиней. Как раз в первый месяц того года Хулучжэнь плотно накрыло редким большим снегопадом.

Снег начал идти двадцать восьмого числа двенадцатого месяца по лунному календарю и валил три дня подряд. Утром первого дня Нового года многие дома в городке были так завалены снегом, что невозможно было даже отворить двери. Оказавшимся взаперти людям так не терпелось выбраться наружу, что приходилось выпрыгивать из окон. Все семьи, не тратя времени на очистку дверей от снежных завалов, радостно разбежались в разные стороны наносить новогодние визиты. И стар и млад, и мужчины и женщины переходили от одного окна к другому и через оконную раму запрыгивали прямо к хозяевам на печку. Ребятишки гурьбой носились по соседским дворам, падали на колени перед каждым окном и с хихиканьем кланялись сидящим на печи старикам, выпрашивая себе разноцветное драже.