Текст книги "Болота осушающий"

Автор книги: М. Афремова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

М. Афремова
Болота осушающий

ПРОЛОГ

«Уважаемый товарищ!

Растение это из третичного периода (был такой период в геологической жизни нашей планеты). Каким образом Вы узнали о растении, не представляю себе! Чтоб Вам было все понятно, я приведу выписки из старого полевого дневника, не изменяя в них ничего. Дело в том, что вся деятельность геологов, все поиски и разведка полезных ископаемых, все геологические карты, прогнозы, предположения основаны на фактическом материале, на описаниях горных пород, сделанных в маршрутах, на подробном описании мест, где эти породы выходят на поверхность, то есть образуют обнажения. Вернувшись в город, мы тщательно исследуем все собранное в лабораториях. Делаются химические и минералогические анализы, определяются собранные остатки ископаемых животных и растений, строятся карты и профили, на которых становятся ясными соотношения различных пород.

Я здесь приведу описание обнажения так, как это было сделано двадцать два года назад.

„Обнажение № 135

В 5 км с.-з. деревни Усолки. Овраг, впадающий в речку М. Покровка. 110 м на восток от устья оврага.

1. Опоки темно-серые, плотные, звонкие. Мощность 1,5 м.

2. Песчаник светло-серый, слабо сцементированный, среднезернистый, известковистый, содержит раковины моллюсков (Обр. 451). Мощность 0,3 м.

3. Глины голубовато-серые, плотные, алевритовые, слоистые. Мощность 0,8 м.

Наблюдается легкое видимое падение слоев на юг 3–5°.

Далее на восток овраг раскрывается, склоны выполаживаются. Левый склон залеснен, коренных пород не наблюдается (Для картирования нужно делать расчистки)“.

Вам странно читать эти строки. Они для Вас непонятны, как непонятны для многих людей и иероглифы майя. Но ведь весь этот фактический материал, собранный в поле и полученный в лабораториях, позволяет говорить о том, какая жизнь была на Земле в различные геологические эпохи, как она изменялась, иначе говоря, воссоздать географию прошлого – палеогеоерафию. Но одного фактического материала мало. Надо уметь сочетать его с долей воображения, да, да, именно с воображением, чтобы зримо увидеть все. Вас это удивляет? Но горные породы – памятники физико-географических условий прошлых геологических эпох, и у геологов воображение должно быть развито очень сильно. (Возможна ли вообще наша жизнь без воображения – это уже другой вопрос.) Так вот, на основе вышеописанного обнажения, я опишу Вам палеогеографию района. Но не забудьте о факторе времени! В современных условиях в болотных отложениях прирост мха составляет 0,25 см в год. А осадки одного, так называемого сызранского, яруса палеогена достигают полтораста метров мощности…

…Тяжелое небо нависает над бесконечно серым морем. Теплая мутная вода со слабыми волнами плещется о берег.

Где-то далеко от этих мест вздымаются горы, внутри Земли происходят вулканические процессы. А здесь море все накатывает и накатывает волны на берег, постепенно разрушая и изменяя его облик. Появляются и исчезают острова. Теплый влажный климат – так непохожий на наш современный способствует появлению пышной растительности на берегах. Леса разнообразные по составу – покрывают сушу. Лианы опутывают стволы магнолий, высокие каштаны с шарообразной кроной рвутся к солнцу. Лес – всюду лес! Ни зимы со снегами и метелями, ни знойного лета. Иногда идут обильные теплые дожди, даже не дожди, а ливни. Прямые упругие струи бьют по листьям, по веткам. А когда ночью ярко светит луна? то ее свет отражается в море, в бесчисленных потоках воды, в озерах, во впадинах со стоячей водой, и все окрашено в зелено-Серебряный цвет. Лес и вода…

И вот на одном небольшом острове, затерявшемся в безбрежном море, здесь, в районе нынешнего Саратовского Поволжья, вместе с кленами и инжиром, миртами и дубами, росло одно дерево. Оно скорее напоминало куст, но очень высокий, с могучими ветками, вытянувшимися в разные стороны, с большими зубчатыми листьями. На листьях выделялись толстые жилки. Иногда куст покрывался огромными кистями цветов, около которых летали большие блестящие насекомые и пестрые птицы. Порывы ветра шевелили глянцевитые листья, и красивые цветы роняли свои венчики. Потом куст усеивали зеленоватые коробочки, в которых зрели семена. Коробочки лопались, семена высыпались. Ветер подхватывал и разносил их далеко в море. Проходили столетия, менялись берега, умирали и вновь вырастали деревья. Потом море совсем поглотило остров с пышной растительностью. Молчаливые рыбы лениво плескались в серых волнах, медленно оседали на дно пустые раковины – остатки моллюсков. Раковины перекатывались по дну, ломались, пропитывались солями, затвердевали.

Внутри одной раковины застряло семечко в восковой оболочке… Где-то наверху шел дождь, светило солнце, поднималась и опускалась суша, вновь и вновь накоплялись осадки, уплотнялась, изменялась земля. Уже другие животные с причудливыми раковинами плавали в морях, другие звери бродили по лесам. Было похолодание климата, и вновь потепление, наступали и отступали ледники.

И вот в обнажении под № 135 я нашел раковину, обычную раковину, которая подтверждала третичный возраст исследуемых мною осадочных отложений горных пород. Когда изучали раковину в лаборатории, внутри ее мы обнаружили семечко в плотной восковой оболочке…»

КУСТ НА БОЛОТЕ

Семен шел в болотных сапогах вдоль тихой речки, которая то сужалась, пряталась в темных кустах, то расширялась, выходила на простор луга и становилась мелкой: на дне видны были белые камушки.

«Ну что еще можно здесь увидеть?» – думал Семен. Все та же окатанная галька белого силурийского известняка. На берегу красноватые суглинки, поросшие кустарником и травой. Мощность суглинков так велика, что ни этой речке и никакой другой не под силу их размыть и вскрыть, добраться до коренных пород более древнего возраста. В коренных еще стоило бы покопаться, постучать молотком…

И зачем Семен согласился ехать в эти скучные места? Конечно, это очень заманчиво: гидрогеология, будущее мелиорации, осушение болот! Но здесь и болот-то настоящих нет.

Солнце так и не показалось сегодня. Небо белесовато-серое. Хорошо еще, дождя нет.

Мария Степановна – соседка Семена по московской квартире – предложила ему поехать с нею сюда в гидрогеологическую экспедицию коллектором. Здесь они работают втроем, с ними езде Лена – студентка биофака. Экспедиция выехала в эти места большая, но разбились на отряды. Так Семен и оказался в обществе двух женщин. И какой она геолог – эта Мария Степановна? Спокойная, полная, в очках, ей только сидеть в Москве в лаборатории и просеивать пески через ряд сит, а потом взвешивать каждую порцию. Семен вспоминает оставшуюся в деревенском доме с мезонином Марию Степановну с досадой. Сидит у окна, подсчитывает, записывает, а уж требовательная! Но ведь в поле, в маршруте и без нее не считаешься со временем. Вот и сейчас уже пятый час, а до дома еще далеко. Свой сегодняшний маршрут Семен уже давно прошел и теперь находился в местах, которые еще в прошлом году были вдоль и поперек исхожены геологами. Отсюда, если срезать по прямой несколько километров, до базы было ближе. Пора поворачивать к шоссе. Авось подвернется попутная машина – тогда скорее доберешься до Ивантеевки. «Вот дойду до того куста – его ветки так странно торчат и топорщатся наверх – и поверну», – решил Семен и зашагал быстрее.

Откуда-то снизу, как будто из-под ног, начал подниматься туман. Его беловатые полосы стали отделяться от кочек и вытягиваться в длинные капроновые шарфы. Такой шарф накинула Наташа на белое платье на школьном выпускном вечере. Смешно! А девчонки восхищались. Семен был на вечере, как все мальчишки, – в черном костюме, в узких ботинках. Хорошо бы переобуться сейчас в сухую обувь.

Куст что-то не приближался. В наплывающем тумане окружающее переставало быть реальным. Белые полосы окутывали, заволакивали куст все сильнее и сильнее, вот уже видна только одна самая высокая ветка. Нет, до куста не дойти. Сворачивать к шоссе надо сейчас. Семен достал карту и стал прикидывать, сколько он прошел за последний час. Речка уже давно стала маленьким ручейком. Иногда казалось, что это просто застывшая лужица воды среди болота, подернутая ряской и тиной, но шага через два снова слышалось тихое журчание: вода перекатывалась в низинку, и на ее черной лакированной поверхности беспокойно метался одинокий листок. Наверно, с того куста? Большой, больше его ладони с растопыренными пальцами. Темно-зеленый, глянцевитый, зубчатый, с острыми надрезами по краям, с толстыми вздутыми жилками. «Лене, как ботанику, будет интересно. Покажу лист ей, – решил Семен, – будет хоть повод поговорить. А то ходит, нос задирает». Семен не любил заносчивых девушек, робел перед ними. Но с Леной тут что-то было не так. Может быть, Семен в глубине души чувствовал ее превосходство? Профессор на неделю приехал из Ленинграда. Узнал, что здесь москвичи, подключился. А Лена и рада, болтает с ним, сыплет латинские термины. Пусть и определяет листочек.

Семен решительно зашагал через болото к шоссе. Смеркалось. Было тихо, так тихо, что его собственные чавкающие шаги по болоту казались Семену оглушительными.

СТАРЫЕ ФОТОГРАФИИ

Семен вернулся с болота уставший. В доме, который был снят для гидрогеологического отряда, никого не было. Семен развернул большую карту исследуемого района и стал наносить сегодняшний маршрут. Поднимая голову от карты, он взглядом натыкался на хозяйские фотографии, засунутые в коричневую рамку под стекло.

Сколько раз Семен пытался в беспорядке этих фотографий разных лет найти последовательность, фамильное сходство, установить родословную семьи большого дома с мезонином. Начинать надо было со слегка порыжевшей карточки, приклеенной на толстый зеленоватый картон с золотыми вензелями. Бравый мужчина с черными усами опирался локтем на резную тумбу, рядом молодая женщина в длинном платье, рукава с буфами, бесчисленные пуговицы и банты. Сзади них нарисованная на холсте мраморная лестница, вся увитая розами. На заднем плане лубочный замок. Лица натянутые. Потом та же чета, не такая торжественная, сидит с двумя мальчиками со старательно прилизанными вихрами, с маленькой девочкой на коленях у отца. Белый кружевной воротник закрывает всю тоненькую фигурку.

Дальше те же мальчики, но уже подростки, в полосатых футболках, широких трусах, крайний справа – с мячом в руках. Тридцатые годы? Девочка с челкой белая блуза, пионерский галстук – среди таких же девчонок у моря. Яркое солнце – на фотографии видны резкие черные тени Лагерь «Артек»? Потом новая пара: он в морской форме и она в нарядном платье стараются быть серьезными, но радость струится из глаз и губы вот-вот раскроются и засмеются. Хорошо, что фотограф понял их и не дал застыть в неподвижности, схватил на лету ясное, светлое счастье. Вот целый ряд расплывчатых любительских снимков: дом, старик с палкой, так же топорщатся его уже седые усы. Бабушка с внучкой или правнучкой сидит на стуле под деревом. Отчетливо видны лишь цветочки на платке. Много маленьких фотографий военных лет. Серые шинели, в глазах напряженность, но не та мирная напряженность – надо сидеть спокойно, пока фотограф считает секунды, – а внутренняя напряженность, собранность времени. В движении, в походке, в жестах, в разговоре эта напряженность не была бы так заметна, а здесь она застыла навечно на молодых суровых лицах незнакомых солдат.

Семен старательно разглядывает фотографии, может быть, более старательно, чем карту, на которую наносит маршрут. И взгляд его снова и снова останавливается на одном снимке. Профиль молодой девушки. Фотография так резко отлична от других, что выпадает из общего плана. Слегка склоненная голова с тугой косой, спокойный печальный взгляд больших черных глаз. Левая часть снимка закрыта другими фотографиями. Семен поднялся и слегка их отодвинул под стеклом – показался ворот платья, заколотый замысловатой брошкой. Кого бы спросить, чья эта фотография? Седого старика с палкой или его внучку, что приезжает каждый выходной. Нет, смешно, и зачем? Фотография довоенная – это точно.

В комнату вошла Мария Степановна. Семен быстро сел на стул и стал чертить. Все же его озадачил вопрос Марии Степановны:

– Тебе нравится девушка?

– Лена?

– Ну нет, это известно всем, я говорю про фотографию.

– Да. Вы тоже находите в ней что-то нестандартное?

– Мне все время казалось, что я ее где-то встречала. Но где? Когда? И эту брошку, которая теперь стала видна, я знаю: на ней синие колокольчики и изумрудные листья переплетены тонкими золотыми стеблями.

– Девушка нездешняя, и это не ее родня, – ответил Семен.

– Да, скорее всего Шерлок Холмс мог бы сказать, взглянув на снимок, где она жила и зачем здесь ее карточка. А заодно, где я ее встречала. Ну как, до конца прошел болото? Нашел исток реки?

– Я не Шерлок Холмс – спрошу у хозяина… На болото пойду еще раз. Туман помешал. Мария Степановна, я нашел на болоте очень большой лист, такой зубчатый…

– Лист? Ну, это специальность Лены. Предлог поговорить.

И Мария Степановна пошла в свой «кабинет» – маленькую комнатку, отгороженную от горницы тонкой перегородкой с голубой ситцевой занавеской вместо двери.

Семен промолчал. После реплики Марии Степановны ему едва не расхотелось показывать лист Лене.

«У ВАС БОГАТАЯ ФАНТАЗИЯ»

– Вот он. Мне он казался дальше. Почему я до него не дошел тогда?

Вокруг куста почва была крепкой. Небольшой сухой лужок. Одуванчики, маленькие воздушные шарики, готовые взлететь. Крохотная березка. Сам куст был даже не куст. По размерам – дерево. С могучими толстыми ветвями. Зубчатые крупные листья. Толстые жилки на них покрыты пушком.

– Я никогда не видала такое растение. Оно нездешнее. В этом нет сомнения. Похоже, будто из субтропиков. Для этого не нужно и ботаником быть. Кто же его посадил? Откуда взял? Хорошо бы увидеть цветы с этого растения…

– Дома – девушка нездешняя. На болоте куст нездешний.

Лена была так поглощена кустом, что не слыхала слов Семена. А шли сюда – болтали. Куда только делась ее заносчивость, как только увидела лист, что принес Семен! Семен был обижен. Хоть бы спасибо сказала, что тащился с нею сюда…

Но Лена вовсе и не замечала его надутого вида.

– Это надо показать профессору… Что за девушка нездешняя?

– Не девушка, а фотография. На ней девушка. Черноволосая, южная, Мария Степановна ее встречала, но не помнит где. А знаешь, если два явления в одном месте не имеют причинных связей с окружающим, они должны быть взаимосвязаны. – Семен любил рассуждать. – Значит, девушка посадила куст…

– Что ж по-твоему, если у меня в комнате стоит, скажем, телескоп и я приведу туда… козу, они взаимосвязаны, потому что неуместны в комнате?

– Конечно. Любой скажет, что там живет человек с… ну скажем, с богатой фантазией.

Лена не заметила шпильки Семена.

– Послезавтра профессор уезжает… А завтра он предложил мне поехать с ним на дальнее болото. Я его и приведу сюда…

* * *

Утро было ясное, и ничто не предвещало дождя. Лишь где-то далеко собирались и вновь расползались белые кучи облаков. На мягких сиденьях профессорской машины было уютно, пока ехали по шоссе. Луга, небольшой лесок, отдельные деревья проплывали, двигались, сменяли друг друга. Далеко у горизонта крутилась силосная башня – то казалась она справа от дороги, то слева, Вот шоссе потонуло в зеленом поле пшеницы, тронутой желтым налетом, пшеница цвела. Дальше разросшиеся ветлы создали пестрый коридор из светлых бело-зеленых листьев и теней. И опять широкие луга и кустарники.

Машина свернула на проселочную дорогу и стала вилять: под колесами запрыгали ветки, валежник, захлюпала вода. Слева потянулось болото…

– Мы пройдем здесь немного пешком, а вы ждите нас в селе. Вон оно, Павел Илларионович кивнул влево, где виднелись разбросанные на бугре дома.

Когда замер шум мотора, профессора и Лену обступила тишина. Не было слышно даже жаворонка. Лишь в траве перекликались одинокие кузнечики и из-под ног звонко шлепались влажными комочками пятнистые лягушки. Было душно. Резко пахло пьяникой. Профессор слегка раздвинул осоку и вейник и стал осторожно продвигаться в глубь болота. Потом посмотрел на Лену и вытащил из земли маленькое толстое растение.

– Вы знаете, что это такое?

– Росянка. Растение, пожирающее насекомых.

– А дальше? Чем служит для болота?

– Показатель прироста сфагновых мхов.

– Вот умница.

– Я хотела спросить вас… – начала Лена.

– Слушаю…

– Правильна ли формула: испарение прямо пропорционально поверхности листа?

– Как и все на свете, относительно верно. Но ведь не только поверхность листа испаряет влагу. Вы должны это знать. Вы собирали когда-нибудь незабудки и ставили их в воду?

– Да, конечно…

– Листочки у незабудок маленькие, узенькие. А смотрите, как быстро поглощают они воду. К утру ваза пуста. Испарение происходит не только через листья, но и через стебель. Сломайте его – он полон воды. Все зависит от количества устьиц, через которые идет испарение.

– А если вывести растение с большими листьями – увеличить количество устьиц?.. Новое… совсем новое…

– Вы хотите?..

– Я хочу найти, получить, вывести растение, способное выкачивать воду, чтоб осушать болота. Разве нельзя? – собравшись с духом, сказала Лена и даже покраснела от прямоты своего вопроса.

– Найти? Вывести? Наука зашла так далеко, что даже новую бактерию не так-то легко найти под современным микроскопом. Вывести новый сорт яблок еще труднее. А вы хотите совсем новое растение. Ну что ж, ищите свой Paludem siccans – «Болота осушающий». Чем не название? Но я люблю студентов, которые во время занятий не ищут Fаtа Morgana[1]1
  Разновидность миража (латин.).


[Закрыть], а слушают лекции и сдают экзамены. Ведь вы только начали познавать мир, переделывать его вам рановато…

Профессор замолчал, наверное, почувствовал резкость своих слов.

– Сначала вы потратите долгие годы на поиски подходящего материала… сказал он. – Запаситесь терпением и пока…

– Я здесь нашла…

– А, уже нашли? Быстро!

– Нет, не в том дело. Я просто нашла на болоте куст, каких никогда не видела. Не знаю, что за вид! Я хотела вам показать.

– Вы, дорогая, еще многого не видели. Возьмите цветок. Определите. Вот хороший повод потренировать себя. Ботанику нужна дотошность в характере…

– Мне рассказывали… местные. У него не было цветов.

– Ну это сказки. У вас богатая фантазия.

Лена вдруг вспомнила вчерашний разговор с Семеном о козе и телескопе. Профессор считает ее зазнайкой и верхоглядкой. Бессмысленно продолжать разговор.

Внезапно вокруг все потемнело. Пока они шли по болоту, огромная туча надвинулась и закрыла солнце. Только вдалеке у села еще были видны солнечные лучи, прямыми стрелами упирающиеся в землю. И под этими стрелами ярко вырисовывались развалины белой колокольни, бревна на домах, резные наличники, взъерошенный петух на заборе. Как будто все село просматривалось в подзорную трубу.

– Идемте скорее! – сказал Павел Илларионович. – Сейчас будет ливень.

Профессор шагнул в сторону, не рассчитал, и из-под ног поднялся фонтан брызг. И точно в ответ на этот неловкий шаг, сразу на болоте захлюпало, зашумело; закачались, пригибаясь к земле, длинная осока и метелки вейника. Лена сняла кеды и пошла за профессором. Рубашка у него стала мокрой от дождя, съежилась, и вид у профессора не был уже такой гордый и осанистый.

Подойдя к селу, они вошли в дом, около которого стояла профессорская машина.

В чистой горнице было тихо. Шофер в одних носках сидел в кухне и пил молоко. Худенькая старушка с гладким лицом стояла рядом и слегка нараспев что-то рассказывала. Профессор замялся у порога комнаты, не зная, идти прямо или снимать мокрые ботинки.

Старушка засуетилась вокруг него:

– По половичку идите, по половичку. За стол садитесь, молочка я вам сейчас принесу. А может быть, кисленькой капустки хотите?

Лена осталась на крыльце и смотрела на дождь. Крупные капли падали на землю, отскакивали, разбивались на мелкие кусочки. По водосточной трубе с грохотом стекала в бочку вода, и под этот шум Лена думала о неудачном разговоре с профессором и что так уж, видно, устроено в жизни – ничто нельзя вернуть или повторить – все будет по-другому. И она никогда не сможет снова задать ученому свои вопросы.

Хозяйка принесла из клети молока, поставила чистый стакан перед Павлом Илларионовичем и продолжала рассказывать что-то шоферу. Профессор не вступал в разговор. Он достал свою записную книжку и что-то подсчитывал.

Старушка все говорила и говорила, будто рада была, что есть кому слушать ее.

– Еще до войны здесь ходили и мерили болото. Интересовались. Один приезжал, молчаливый такой, но больно спорый на разные дела. Научил меня рассаду капустную сажать. Землю для этого с болота приносил. Вот попробуйте капусту, еще с прошлого года кисленькая осталась. А на другое лето его товарищ приезжал. Геолог и рисовал больно уж хорошо. Болота рисовал. А если дождь, так меня посадит в горницу и заставляет сидеть тихо, а сам меня рисует. Только все говорил – неспокойная я, меняюсь быстро. А где я меняюсь, как истукан сижу, ни словечка, бывало, не скажу. А раз рано-рано ушел. Пришел довольный. Рисунок мне показывает – куст какой-то небывалый. «Ну, Матрена Петровна, сделал я что нужно. Для друга подарок сделал – вот радость-то». А я ему: «Радость-то твоя, милок, кончилась – война началась». – «Как война?» И сразу же в тот день уехал. И больше о нем не слышала. Ох и веселый же был! Да и тот, другой, что болото мерил, не приезжал больше. Небось погибли, сердечные, а то бы меня, старуху, навестили.

Лена уже давно стояла около большой белой печки, что отделяла горницу от кухни, и слушала бесконечный рассказ. Она сама в детстве жила в деревне, недалеко от этих мест, и знала, как долго в памяти жителей деревни остаются приезды и разговоры новых людей, особенно если после себя человек оставил хорошую память.

Лена вспомнила о Семеновых размышлениях над фотографиями.

– Бабушка, а не жила в ваших местах до войны девушка нездешняя, черноволосая…

– Азиатка? А как же – красавица. Это учительша была наша, она и после войны долго работала здесь, у нас. В Ивантеевке жила, там, где вы сейчас. Уехала к родителям на юг. Здоровье подкачало. К себе… на родину. А тогда постояльцы-то мои оба ее любили. И один и другой. Но она молчаливого отличала. Хоть сутулый, а приворожил. Другому так и сказала: «Люблю, мол, вашего товарища. С вами мы будем друзьями». Как-то вечером приходит он домой. Мрачный. «Бабушка, – говорит, – жить я без нее не могу. Никогда имени ее не забуду». А имя и впрямь трудно забыть. Дагмара ее звали. Не по-здешнему.

Лена улыбалась старухиному изложению довоенной любовной драмы.

Профессор сидит в углу горницы, занят своим. Ему неинтересна старушечья болтовня и не понять, что в ней так трогает Лену.