Текст книги "Лавандовый сад"
Автор книги: Люсинда Райли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
3
Рано поутру Эмили услышала звук отъезжающей от замка машины Жерара. Она еще лежала в постели, узенькая такая кровать, на которой спала в детстве. Окна в комнате выходили на северо-запад, а потому в спальне царил полумрак, ибо ранние солнечные лучи сюда не проникали. Конечно, размышляла Эмили, ничто и никто не мешает ей сейчас занять любую из тех роскошных нарядных спален, которые выходят своими окнами на фасад дома. Из них ведь открывается такой чудесный вид и на парк, и на окружающие замок виноградники.
Фру-Фру, которая вчера вечером отчаянно просилась к ней в кровать, пока Эмили не сдалась и не позволила ей занять место рядом с собой, заслышав шевеление, немедленно стала лаять на дверь, давая понять, что ей пора на улицу по своим делам, совершать, так сказать, утренние процедуры.
Спустившись вниз на кухню, Эмили сварила себе кофе, а потом направилась по коридору в библиотеку. Огромная комната с высокими потолками, в которой отец постоянно держал ставни на окнах закрытыми, чтобы предохранить книги от солнечного света. Немного затхлый запах, но такой привычный и знакомый ей с самого раннего детства. Она поставила чашку с кофе на старый письменный стол отца, обтянутый сверху кожей, потом подошла к окну и распахнула ставни. Мириады пылинок весело заплясали в лучах солнца, подхваченные со своих мест легким дуновением ветерка.
Эмили уселась возле окна и окинула взглядом бесконечные ряды книжных стеллажей, уходящих вверх до самого потолка. Она и понятия не имела, сколько книг числится в отцовской библиотеке. В последние годы жизни отец занимался составлением каталогов своего собрания, но при этом постоянно пополнял его все новыми и новыми книгами. Она поднялась с места и медленно прошлась по комнате. Со всех четырех сторон ее окружали книги. Высота стеллажей тоже раза в четыре превышала ее собственный рост. В какое-то мгновение ей показалось, что книги тоже изучают ее, словно гадая, какую участь готовит им новая хозяйка.
Эмили вдруг вспомнила, сколько счастливых часов своего детства она провела здесь, в библиотеке, вместе с отцом, играя в «Алфавит». Игра заключалась в том, что она должна была назвать две любые буквы из алфавита в любом порядке. И отец тут же начинал шарить по стеллажам в поисках книги, у автора которой были точно такие же инициалы. Крайне редко отцу не удавалось найти нужное. Несмотря на все ухищрения дочери, даже тогда, когда она выдумывала такие заковыристые пары, как X и Z, отец, поразмыслив немного, извлекал из дальнего угла пожухлый, растрепанный экземпляр книги какого-нибудь китайского философа или тонюсенький сборник стихов давным-давно забытого русского поэта.
Годами наблюдая за тем, как ловко отец манипулирует со своими книгами, Эмили, кажется, сейчас впервые пожалела о том, что мало обращала внимания на его эклектические методы каталогизации книг и способы их расстановки. Достаточно лишь беглого взгляда на стеллажи, чтобы понять, что книги на них расставлены отнюдь не в алфавитном порядке. Вот взять хотя бы полку, перед которой она сейчас стоит. На ней уместились труды Платона, а рядом стоят романы Диккенса и произведения Ги де Мопассана.
К тому же она прекрасно понимала, что коллекция столь обширна, что едва ли те каталоги, составлением которых занимался отец и которые сейчас хранятся в недрах его письменного стола, смогли охватить все собрание. Скорее всего, успел копнуть неглубоко, скользнув лишь по поверхности. А вот свой главный секрет, умение почти мгновенно находить на полках нужную ему книгу, эту свою тайну отец унес вместе с собой в могилу.
– Если мне все же придется продавать замок, куда же мне вас всех деть? – прошептала Эмили, обращаясь к книгам.
Книги безмолвно взирали на нее со своих полок. Тысячи брошенных детей, осознающих, что отныне их будущее в ее руках. Пора стряхнуть с себя наваждение прошлого и вернуться в день сегодняшний. Нельзя же поддаваться исключительно эмоциям. Если она решится на продажу замка, что ж, тогда для книг придется подыскать другое место. Эмили закрыла ставни на окне и вышла из библиотеки, а книги снова погрузились в привычный для них мрак.
Остаток утра Эмили провела, обследуя все углы замка и суя свой нос в каждую щель. Совершенно неожиданно для себя она вдруг оценила красоту фриза, насчитывающего уже более двухсот лет, которым был украшен потолок в роскошной гостиной, обставленной элегантной старинной мебелью. Французская мебель, несмотря на всю свою ветхость, все равно производила впечатление утонченного изящества и роскоши. А сколько в замке картин… Буквально все стены увешаны ими.
Ближе к полудню Эмили заглянула на кухню, чтобы напиться воды. Выпила с жадностью, чувствуя себя немного не в своей тарелке, как это бывает по утрам, когда вдруг просыпаешься от нехорошего сна. Красота, окружавшая ее со всех сторон, та красота, которую она, кажется, впервые заметила именно в это утро, – она ведь, если задуматься, была той средой, в которой Эмили взрослела и росла. Так почему же раньше она не обращала внимания на все это великолепие? Почему не воздавала ему должного? И вот сегодня она впервые испытала чувство, отдаленно похожее на восторг, увидев в замке не просто родовое гнездо ее предков, имущество, которое должно перейти к ней на правах наследования, то самое имущество, которое доселе казалось ей петлей, насильно наброшенной на ее шею и от которой следует освободиться, причем незамедлительно. Нет, она вдруг увидела нечто значительно большее и важное.
Этот прекрасный дом, со всем тем богатством, которым полнились его комнаты, он отныне принадлежит ей.
Внезапно Эмили почувствовала, что голодна. Ткнулась в пустой холодильник, пошарила по кухонным шкафчикам. Безрезультатно! Подхватив на руки Фру-Фру, она направилась к машине: усадила собачку на сиденье рядом с собой и поехала в Гасси. Припарковала машину и поднялась по древним ступенькам лестницы на вершину холма. Там на бульваре расположились местные рестораны и бары. Она села за столик возле самого края террасы, чтобы иметь возможность лицезреть прекрасный пейзаж, открывающийся взору с высоты. Она заказала небольшой графин розового вина и овощной салат и с наслаждением подставила лицо лучам полуденного солнца, которое уже пекло во всю силу. Мысли продолжали беспорядочно кружиться в голове.
– Прошу прощения, мадемуазель! Вы ведь Эмили де ла Мартиньер, не так ли?
Она приставила руку к глазам, чтобы защитить их от солнца, и глянула на мужчину, застывшего возле ее столика.
– Да.
Эмили бросила на него вопросительный взгляд.
– Буду очень рад познакомиться с вами. – Мужчина протянул ей руку для приветствия. – Меня зовут Себастьян Каррузерс.
Эмили слегка пожала протянутую руку.
– Мы с вами встречались?
– Нет.
Эмили обратила внимание на отличный французский своего собеседника, правда, с легким английским акцентом.
– Тогда могу я у вас поинтересоваться, откуда вы меня знаете? – отрывисто бросила она, теряя терпение.
– О, это очень длинная история. С которой я бы охотно поделился с вами. Вы кого-то ждете? – Мужчина кивнул на свободный стул.
– Я? Нет, я никого не жду, – Эмили растерянно покачала головой.
– Вы позволите мне присесть рядом с вами и кое-что объяснить?
Не успела Эмили возразить незнакомцу, как Себастьян уже плюхнулся на стул, стоящий напротив нее. Теперь когда солнце уже больше не слепило глаза, она смогла получше разглядеть незнакомца. Приблизительно одного возраста с нею, сухощавый, стройный, одежда, явно дорогая и отменного качества в стиле «кэжуал», сидит на нем с небрежной элегантностью. Симпатичные веснушки вокруг носа, каштановые волосы, светло-карие глаза.
– Примите мои соболезнования в связи с кончиной вашей матушки, – начал он первым.
– Спасибо, – ответила Эмили учтивым тоном человека, получившего хорошее воспитание, и отхлебнула глоток вина из своего бокала. И тут же добавила: – Бокал вина?
– Не откажусь, – с радостью согласился Себастьян и махнул рукой официанту, который тут же поставил перед ним пустой бокал. Эмили налила в него из графина немного вина.
– Откуда вы знаете о смерти моей мамы? – поинтересовалась она между делом.
– Ну, положим, во Франции об этом знают все, – многозначительно бросил в ответ Себастьян. – Валерия де ла Мартиньер была ведь довольно известным человеком, не так ли? Могу лишь еще раз выразить вам свои самые искренние соболезнования. Вы сейчас переживаете очень непростое время.
– Это так, – ответила Эмили напряженным голосом. – Так вы англичанин?
– Догадались, да? – Себастьян делано округлил глаза от якобы охватившего его ужаса. – А я ведь так старался избавиться от своего акцента! Видит Бог, я действительно старался. Я целый год изучал в Париже искусство и живопись. И сейчас вполне могу себя охарактеризовать как работающего франкофила, получающего еще к тому же и деньги за свое увлечение.
– Понятно, – неопределенным тоном пробормотала Эмили. – Но…
– Да, разумеется, – мгновенно согласился он. – Это ни в коей степени не объясняет, почему я знаю вас как Эмили де ла Мартиньер. Дело в том, – он несколько экзальтированно поднял глаза вверх, – дело в том, что вся история нашего заочного знакомства началась очень давно и уходит своими корнями в далекое прошлое.
– Так вы мой родственник? – спросила у него Эмили, немедленно вспомнив слова Жерара, который только накануне, вчера вечером, предупреждал ее о наплыве потенциальных родственников и наследников.
– Нет, определенно нет! – улыбнулся в ответ Себастьян. – Хотя моя бабушка наполовину француженка. Недавно я узнал, что в годы Второй мировой войны она тесно сотрудничала с Эдуардом де ла Мартиньером. Как я понимаю, это ваш отец.
– Ох, вот в чем дело, – коротко отреагировала на его слова Эмили. К своему стыду, она практически ничего не знала о прошлом отца. Частично и потому, что он сам никогда не любил особо распространяться на эту тему. А вот этот англичанин… Он явно ее нервирует. Чего он хочет? Чего добивается от нее? – Я плохо осведомлена об этом периоде жизни своего отца, – подвела она черту.
– Да я тоже не сильно интересовался прошлым своей бабки, пока она сама не рассказала мне кое-что перед смертью. Она сказала, что была здесь во время оккупации. И много рассказывала о том, каким храбрым и мужественным человеком был Эдуард.
– Я ничего не знаю об этом. – Эмили почувствовала, как комок подступает к ее горлу. – Поймите, я родилась, когда моему отцу было уже за шестьдесят. То есть спустя более двадцати лет после окончания войны.
– Понимаю, – с готовностью согласился с ней Себастьян.
– К тому же, – Эмили снова отхлебнула немного вина, – мой отец был не из тех людей, которые любят бравировать своими подвигами.
– Моя бабушка, кстати, ее звали Констанцией, очень уважительно отзывалась о нем. От нее же я узнал и о существовании прекрасного замка в окрестностях Гасси. Бабушка рассказывала, что останавливалась в замке в свою бытность во Франции. Он ведь расположен совсем рядом с деревней, не так ли?
– Так. – В эту минуту официант принес Эмили салат. И она снова из чистой вежливости поинтересовалась у собеседника: – А вы будете кушать?
– Если вы ничего не имеете против моего общества, то с удовольствием.
– Конечно, не имею.
Себастьян сделал заказ, и официант удалился.
– Итак, что же конкретно привело вас в Гасси? – спросила Эмили.
– Хороший вопрос, – улыбнулся в ответ Себастьян. – После того как я получил в Париже степень в области изящных искусств, я решил уже профессионально заняться искусством. В настоящий момент я являюсь владельцем небольшой картинной галереи в Лондоне, но большую часть своего времени трачу на поиски редких и старинных картин, главным образом под заказ своих клиентов. В частности, на сей раз я приехал во Францию, чтобы постараться убедить одного человека, у которого имеется Шагал, продать эту картину мне. Он живет в Грасе, то есть совсем рядом. А я тут как раз прочитал в газетах некролог, извещавший о смерти вашей матери. Все рассказы бабушки о связях с вашим семейством немедленно всплыли в моей памяти. Вот я и решил сделать короткую остановку по пути в Грас и своими глазами взглянуть на замок, о котором я столько слышал. У вас здесь очень красивая деревня.
– Красивая, – согласилась с ним Эмили, немного сбитая с толку этим немного странным разговором.
– Так вы живете в замке, Эмили? – спросил Себастьян.
– Нет, – коротко обронила она. Напористость собеседника и его манера задавать вопросы прямо в лоб немного напрягала. – В настоящее время я проживаю в Париже.
– О, у меня в Париже полно друзей, – почему-то страшно обрадовался Себастьян. – Когда-нибудь, я на это сильно надеюсь, у меня появится больше свободного времени, чтобы пожить во Франции. Но пока я пытаюсь упрочить свою репутацию арт-дилера у себя в Великобритании. То, что мне так и не удалось заполучить Шагала для своего клиента, конечно, факт огорчительный. По сути, эти переговоры стали моим своеобразным дебютом в высшей лиге тяжеловесов от искусства.
– Сочувствую, – сказала Эмили.
– Благодарю. Постараюсь справиться с неудачей. А у вас в замке не завалялось чего-нибудь бесполезного? Вдруг есть пара-тройка картин, не представляющих никакой ценности, от которых вы бы с радостью избавились, а?
В глазах Себастьяна вспыхнули веселые огоньки.
– Понятия не имею, – честно призналась ему Эмили. – Кстати, оценить коллекцию живописи, хранящуюся в замке, мне еще предстоит. Этот пункт тоже значится в списке моих ближайших неотложных дел.
– Уверен, для этой цели вы пригласите лучших парижских экспертов, которые смогут не только точно атрибутировать полотна, но и определить их стоимость. Но если вам нужен знающий гид с хорошо наметанным глазом прямо сейчас, то я к вашим услугам.
Официант принес Себастьяну его заказ – горячий сэндвич с сыром и ветчиной. Он извлек из кармана бумажник и протянул свою визитку Эмили.
– Вот, убедитесь сами. У меня с законом все в порядке. Вполне легальная деятельность. А в случае необходимости могу представить рекомендации от своих клиентов.
– Вы очень любезны, но всеми этими вопросами занимается наш семейный нотариус, – чересчур поспешно отреагировала на предложение Себастьяна Эмили. Причем, как ей самой показалось, ее реплика прозвучала несколько высокомерно.
– Конечно-конечно, – тут же согласился с нею Себастьян и снова наполнил их бокалы вином из графина, после чего взялся за свой сэндвич. – Могу я поинтересоваться, – он опять резко поменял тему разговора, – чем вы занимаетесь в Париже?
– Работаю ветеринарным врачом в большой клинике в квартале Марэ. Деньги там, правда, небольшие, но сама работа мне очень нравится.
– В самом деле? – Себастьян удивленно вскинул брови. – Вы меня поразили. А я-то думал, что вы с вашим происхождением и родословной занимаетесь чем-то таким очень гламурным. Ну если у вас вообще есть необходимость работать…
– Вы не один, кто так думает… Простите, но мне уже пора.
Эмили нетерпеливо махнула рукой в сторону официанта, чтобы тот поскорее принес счет.
– Прошу простить меня, Эмили, – сокрушенно повинился Себастьян. – Мои слова действительно несколько банальны. На самом деле я имел в виду другое. Я вовсе не хотел обидеть вас. Напротив! Я хотел сказать, что вы большая молодец.
Эмили вдруг охватило непреодолимое желание бежать прочь от этого назойливого мужчины, буквально засыпавшего ее своими вопросами. Она схватила сумочку, достала оттуда несколько франков и положила их на стол. Потом подхватила на руки Фру-Фру и, бросив на прощание «Рада была познакомиться», быстрым шагом отошла от стола. Так же стремительно она сбежала по ступенькам лестницы по направлению к своей машине. Слова Себастьяна странным образом разбередили ей душу, и она почувствовала, что еще немного, и она расплачется.
– Эмили! Пожалуйста, подождите!
Сделав вид, что она не расслышала возгласа у себя за спиной, Эмили лишь еще более ускорила свой шаг, но Себастьян все же нагнал ее.
– Послушайте, – проговорил он, слегка запыхавшись. – Мне действительно очень жаль, если я чем-то обидел вас. Кажется, у меня просто талант говорить невпопад. – Себастьян поравнялся с Эмили и зашагал рядом. – Если это хоть как-то оправдает меня в ваших глазах, то спешу сообщить, что, к сожалению, я тоже родился с тяжелым грузом наследственности. Включая полуразвалившийся дом в Йоркшире, который мне надлежит – так, во всяком случае, считает моя родня – отреставрировать и сохранить для потомков. Хотя на сегодняшний день у меня нет за душой ни пенни на подобное мероприятие.
Они подошли к машине, и Эмили поневоле была вынуждена остановиться.
– Так продайте его? – предложила она.
– Не могу. Это наше родовое гнездо. И потом, – он обреченно пожал плечами, – все так запутано. Нет-нет, никаких слезливых историй! Я не стану посвящать вас в собственные проблемы. Просто мне хочется, чтобы вы поняли: я тоже знаю по себе, каково это жить, когда над тобой постоянно довлеет прошлое твоих предков.
Эмили стала молча рыться в сумочке в поисках ключей от машины.
– Я вовсе не намереваюсь состязаться с вами по степени родовитости и прочее, – продолжил Себастьян свои путаные объяснения. – Просто пытаюсь сказать, что все это мне хорошо понятно. И я действительно сочувствую вам.
– Спасибо, – Ключи наконец отыскались. – Но мне пора ехать.
– Так я прощен?
Она отвернулась от машины и посмотрела на него, досадуя на собственную чувствительность, но все еще не в силах справиться с обуревающими ее эмоциями.
– Я просто… – Эмили отрешенно глянула на утопающие в зелени луга, раскинувшиеся внизу, мучительно подбирая нужные слова, чтобы все правильно объяснить этому чересчур назойливому англичанину. – Я просто хочу чего-то добиться в этой жизни сама. Чтобы люди судили обо мне не по фамилии…
– Понимаю, я и сам поступил точно так же. Не смею вас более задерживать, но честно! Я очень рад нашему знакомству. – Себастьян протянул ей руку для прощания. – Удачи вам во всем!
– Спасибо. До свидания.
Эмили открыла дверцу машины и усадила уже заметно нервничающую Фру-Фру на переднее сиденье. Потом залезла сама, включила двигатель и медленно поехала вниз по холму, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Почему она так болезненно отреагировала на слова этого человека? Может, он слишком прямолинеен? Французы все же предпочитают более формальный стиль общения, особенно при первом знакомстве. Непосредственность Себастьяна явно застала ее врасплох. С другой стороны, возразила она сама себе, он просто пытался быть с ней дружелюбным. Нет, дело тут не в нем. Дело в ней самой. Себастьян невольно задел самое больное место в ее душе, отсюда и ее чрезмерная реакция на его слова. Эмили посмотрела в ветровое стекло. Себастьян тоже спускался вниз с холма в нескольких метрах впереди нее. Она вдруг почувствовала себя страшно виноватой.
Тебе уже целых тридцать лет, разозлилась она мысленно на саму себя. И ты вольна распоряжаться наследством Мартиньеров по собственному усмотрению. Делай с ним что хочешь. Может, пришло уже время начать вести себя как взрослая самостоятельная женщина, а не как неуравновешенный подросток?
Когда машина поравнялась с Себастьяном, Эмили сделала глубокий вдох и опустила боковое стекло.
– Ну раз вы приехали сюда, чтобы взглянуть на замок, то было бы огорчительно, если бы вы уехали, так и не увидев его. Хотите, Себастьян, я прокачу вас туда прямо сейчас?
– Вы это серьезно? – Удивление разлилось по лицу Себастьяна, оно же звучало и в его голосе. – Конечно, я был бы счастлив взглянуть на замок. Особенно в обществе человека, который хорошо знает дом изнутри.
– Тогда садитесь, – она наклонилась к дверце и открыла ее, приглашая его занять пассажирское место.
– Спасибо, – Себастьян мигом запрыгнул в салон и захлопнул за собой дверцу. Машина снова покатила вниз по холму. – Но я все еще переживаю, что невольно расстроил вас. Вы точно уже простили меня?
Эмили тяжело вздохнула:
– Вы тут совсем ни при чем, Себастьян. Тут все дело во мне. При малейшем упоминании имени Мартиньеров меня словно заклинивает. Психолог назвал бы такое поведение «срабатыванием триггера». Надо учиться изживать этот комплекс.
– У нас у всех полно своих комплексов. В том числе присутствует и комплекс неполноценности, особенно если речь идет о предках, которые были более успешными, более могущественными и значимыми, чем мы, сирые.
– Вот такой сильный характер был у моей матери, – задумчиво бросила Эмили. – С ее уходом в жизни многих людей образовалась самая настоящая дыра. Но вы правы. Сильный характер – это судьба. Боюсь, я не такая. Я всегда знала, что мне не под силу тянуть на себе груз ответственности за фамильную честь семьи Мартиньеров.
Кажется, два выпитых бокала вина изрядно развязали ей язык, мелькнуло у нее. Но как-то она не почувствовала ни капли неловкости, пустившись на откровенности. И это почему-то возбуждало. Но и пугало тоже.
– К сожалению, не могу сказать то же самое о своей матери, – ответил ей признанием на признание Себастьян. – Впрочем, она предпочитала, чтобы мы, дети, называли ее Викторией. По правде говоря, я ее совсем не помню. Она родила меня и моего маленького братишку в колонии хиппи в Штатах. Когда мне исполнилось три годика, а младшему – два, она привезла нас в Англию и швырнула на руки своим родителям, моим дедушке и бабушке, которые жили в Йоркшире. А через пару недель укатила прочь, оставив детей на попечение стариков. С тех пор я ее не видел. Больше мы о ней никогда и ничего не слышали.
– Ах, Себастьян, – только и смогла вымолвить потрясенная Эмили. – Так вы даже не знаете, жива ли ваша мать сегодня?
– Нет, не знаю. Маму нам с братом заменила бабушка. Нас привезли к ней и бросили на ее попечение совсем малышами, и бабушка стала для нас всем тем, чем обычно является для детей мать. Честно признаюсь, если бы я где-нибудь увидел свою мать, на улице, в толпе людей, где-то в доме, то я бы даже не узнал ее.
– Вам повезло, что у вас была такая замечательная бабушка. Но все равно это очень грустно. – В голосе Эмили звучало нескрываемое сочувствие. – И отца своего вы тоже не знаете?
– Нет. Я даже не уверен, что у нас с братом был один отец. Потому что уж очень мы разные. Но в любом случае…
Себастьян оборвал себя на полуслове.
– А что ваш дедушка? – поинтересовалась у него Эмили.
– Дедушка умер, когда мне было пять лет. Он был прекрасным человеком. В годы войны сражался в Северной Африке, был тяжело ранен на фронте, и последствия этого ранения потом отравляли всю его оставшуюся жизнь. Мои дедушка и бабушка обожали друг друга. А потому со смертью дедушки бедняжка Констанция в полном смысле этого слова осиротела: потеряла не только горячо любимого мужа, но и свою единственную дочь тоже. Пожалуй, лишь осознание того, что она должна поставить нас с братом на ноги, и давало ей силы жить. Совершенно потрясающая была женщина. Кремень, а не человек! Даже в свои семьдесят пять оставалась бодрой, крепкой, подвижной. А потом внезапно заболела и сгорела буквально за неделю. Не уверен, что среди нынешнего поколения есть похожие люди. – Голос Себастьяна был исполнен неподдельной грусти. – Что-то я, однако, разболтался. Прошу простить меня.
– Не за что вам извиняться передо мной. Для меня это даже своеобразное утешение – знать, что кто-то еще рос в сходных и весьма непростых обстоятельствах. Иногда, – продолжила Эмили, подавив очередной вздох, – мне кажется, что иметь богатое прошлое так же плохо, как и не иметь прошлого совсем.
– Согласен целиком и полностью, – Себастьян энергично кивнул головой и улыбнулся. – Бог мой! Если бы кто-то из посторонних сейчас услышал наш разговор, то наверняка подумал бы, что вот двое мажоров, пресыщенных всеми благами жизни, сокрушаются о самих себе, посыпая голову пеплом. Не будем забывать, что мы пока живем еще не на улице. Разве не так?
– Так, – согласилась с ним Эмили. – Но всегда найдутся и те, кто будут думать именно так, как вы только что сказали. Во всяком случае, обо мне. И их тоже можно понять. Они же не видят того, что скрывается за слоем позолоты и мишуры. А вот и замок. Взгляните! – Она махнула рукой в сторону родительского дома.
Прямо перед ними на некотором расстоянии возвышался сказочно красивый дворец, окрашенный в бледно-розовый цвет, элегантно утонченный, поражающий взгляд изяществом стиля и декора. Замок уютно примостился в долине, раскинувшейся перед ними. Себастьян восхищенно присвистнул:
– Вот это да. В жизни не видел подобной красоты. Точь-в-точь как мне рассказывала о нем бабуля. И к тому же полный контраст с нашим фамильным гнездом в Йоркшире, затерявшимся среди тамошних болот и пустошей. Впрочем, суровая природа тех мест тоже придает своеобразное очарование Блэкмор-Холлу, но уже по-другому, – добавил он.
Эмили свернула машину на длинную подъездную дорогу, ведущую к парадному крыльцу, затем объехала дом и припарковала машину на заднем дворе. Заглушила мотор, и они вышли на улицу.
– Вы уверены, что сейчас у вас есть время устраивать для меня экскурсии? – Себастьян бросил на нее вопросительный взгляд. – В конце концов, я могу приехать сюда и в другой раз.
– Не волнуйтесь, все в порядке, – поспешила успокоить его Эмили и направилась в сопровождении Фру-Фру к крыльцу. Себастьян последовал за ней, они вошли в коридор, потом на кухню.
Эмили повела его по другим комнатам. Они медленно переходили из одной залы в другую. Себастьян то и дело, останавливался, внимательно разглядывал картины на стенах, мебель, огромное количество всяческих безделушек и прочих произведений искусства, которыми были сплошь уставлены все каминные полки, бюро и столики. Все они были покрыты толстым слоем пыли, целый кладезь недооцененных и заброшенных вещей. Они вошли в утренний будуар, и Себастьян тут же устремился к полотну, висевшему на одной из стен.
– Эта картина напоминает мне полотно Матисса, датированное 1904 годом. «Роскошь, покой и наслаждение». Он написал эту картину в Сен-Тропе. Здесь та же пунктирная манера изображения предметов. – Себастьян осторожно прошелся пальцами по полотну. – Правда, это в чистом виде пейзаж. Скалы, море, и никаких фигур людей.
– «Роскошь, покой и наслаждение», – повторила Эмили название картины, но уже по-английски. – Помню, как отец читал мне стихотворение Бодлера «Приглашение к путешествию».
– Да, это Бодлер! – воскликнул Себастьян, явно обрадованный тем, что Эмили тоже знает это стихотворение. – А для Матисса оно стало источником вдохновения, и он нарисовал свою картину. Она сейчас экспонируется в Национальном музее современного искусства в Париже. – Он снова взглянул на полотно, висевшее перед ним. – К сожалению, здесь нигде не просматривается его подпись. Во всяком случае, я ничего не вижу. Вполне возможно, подпись скрывается под рамой. А может, он вполне сознательно не подписал свое полотно. Но стиль, художественная манера практически идентичны тому, что мы видим на других полотнах Матисса, в частности, тех, которые он создал в Сен-Тропе. А оттуда до ваших мест рукой подать. Я прав?
– Мой отец был знаком с Матиссом в Париже, – задумчиво бросила Эмили. – Наверняка художник регулярно посещал салоны для творческой интеллигенции, которые отец устраивал, живя в столице. Он очень любил Матисса и часто говорил о нем. Но мне ничего не известно о том, посещал ли художник наш замок.
– Как многие художники и писатели того времени, Матисс с началом Второй мировой перебрался на Юг, подальше от всех ужасов войны. Так что исключать такую возможность никак нельзя. О, я просто обожаю Матисса. Можно сказать, он – страсть всей моей жизни. – Голос Себастьяна дрогнул от переизбытка охвативших его чувств. – Можно мне снять картину со стены? Вдруг подпись находится на обороте? Иногда ведь художники дарят свои полотна в знак глубокого уважения или благодарности щедрым хозяевам или своим благодетелям. Ваш батюшка был наверняка из числа таких.
– Конечно, снимайте, – Эмили подошла поближе к Себастьяну, наблюдая за тем, как он, осторожно обхватив раму обеими руками, бережно снял картину, явив взору кусок невыцветших обоев на стене. Потом он так же осторожно перевернул картину тыльной стороной к себе, и они вместе с Эмили принялись изучать обратную сторону холста. Никаких подписей они там не обнаружили.
– Ничего, это еще не конец света, – успокоил Эмили Себастьян. – Если бы Матисс подписал картину, то это лишь упростило бы процесс атрибуции, и только. Но все равно это его работа.
– Вы так считаете?
– С учетом того, о чем вы мне только что поведали, с учетом того, что на полотне мы видим тот же штриховой стиль, с которым Матисс экспериментировал как раз в те годы, когда писал «Роскошь, покой и наслаждение», я более чем убежден, что картина принадлежит кисти Матисса. Само собой, в обозримом будущем ее нужно будет обязательно показать экспертам для окончательного вердикта.
– А если это и правда Матисс, то сколько, по-вашему, может стоить такое полотно?
– Не стал бы гадать. Тем более подпись отсутствует. Да и оценочного опыта у меня пока маловато. Как известно, Матисс был очень плодовитым художником и прожил долгую жизнь, очень долгую. А вы что, хотите продать картину?
– Вот еще одна проблема, которую мне тоже надо будет решать в ближайшем будущем. – Эмили обреченно повела плечами.
– В таком случае, – Себастьян с теми же мерами предосторожности вернул полотно на прежнее место, – у меня есть выход на высококвалифицированных экспертов-искусствоведов, которые с большой долей вероятности охотно согласились бы помочь вам определить аутентичность картины. Впрочем, ваш нотариус вполне может проделать это и сам, без моего участия. Благодарю вас за то, что показали мне эту картину, а заодно и позволили ознакомиться с замком, так сказать, изнутри. Прекрасный замок!
– Не стоит благодарностей, – сдержанно ответила Эмили, и они покинули утренний будуар.
– Между прочим, – заметил Себастьян, уже стоя в вестибюле, сосредоточенно почесав себе затылок, – насколько я помню, бабушка еще упоминала о каком-то совершенно фантастичном собрании редких книг, которое она видела в замке. Или я что-то придумываю?
– Нет, все правильно, – подтвердила ему Эмили, только сейчас спохватившись, что библиотеку во время экскурсии по замку она гостю так и не показала. – Библиотека здесь рядом. Пойдемте.
– Благодарю вас. Но это при условии, что у вас еще есть время, – куртуазным тоном ответил ей Себастьян.
– Есть.
Едва переступив порог библиотеки, Себастьян замер в немом восхищении.
– Боже мой, – выдохнул он, медленно двинувшись вдоль стеллажей с книгами. – Уникальная коллекция! И сколько же здесь книг, интересно? Пятнадцать тысяч? Двадцать?
