Текст книги "Энн в Саммерсайде"
Автор книги: Люси Монтгомери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Глава девятая
Февральским вечером Трикси Тейлор сидела в кресле в башенной комнатке и под шорох падающего за окном снега и под, похожее на кошачье мурлыканье, гудение печки изливала Энн свои горести. За последнее время множество людей вдруг стали делиться с Энн своими самыми сокровенными секретами. Все знали, что она обручена, и поэтому девушки не видели в ней возможной соперницы, и к тому же были уверены, что рассказанное ей дальше не пойдет.
Трикси пришла, чтобы пригласить Энн на званый обед. Это была веселая полненькая девушка с живыми глазами, розовыми щечками и беззаботным выражением лица. Энн никогда бы не подумала, что у этой двадцатилетней толстушки есть какие-то проблемы. Однако оказалось, что есть.
– Завтра к нам приедет на обед доктор Леннокс Картер. Поэтому мы и хотим, чтобы вы тоже обязательно были. Он только что получил назначение на место заведующего кафедрой современных языков в Редмонде и слывет ужасно умным человеком. Надо, чтобы ему было с кем поговорить. Я похвастаться особым умом не могу, да и Хью тоже. А что до Эсмы… Знаете, Энн, Эсма прелестное создание и даже умница, но она до того застенчива, что в присутствии мистера Картера не может придумать ни одной разумной фразы. Она слишком в него влюблена. Даже жалко на нее смотреть. Я сама влюблена в Джонни, но уж не до такой степени, чтобы растекаться перед ним лужей!
– Эсма и доктор Картер обручены?
– Пока нет, – со значением произнесла Трикси. – Но она надеется, что завтра он сделает ей предложение. Для чего еще ему вдруг навещать свою кузину на острове в разгар семестра? Я надеюсь, он наконец-то объяснится, а не то Эсма просто умрет с горя. Если говорить честно, не так-то уж мне улыбается перспектива с ним породниться. Он ужасно разборчив в своих знакомствах, и Эсма боится, что наше семейство ему придется не по вкусу. Если так, то он никогда не сделает ей предложения. Поэтому для нее очень важно, чтобы обед завтра прошел без сучка без задоринки. Собственно, я не представляю, чем мы ему так уж можем не угодить… Мама замечательно готовит – за столом будет прислуживать прекрасная горничная, и я обещала Хью половину моих недельных денег, чтобы он вел себя прилично. Само собой, ему тоже не нравится доктор Картер. Он говорит, что тот больно много о себе воображает. Но он не станет вредить Эсме. Одного мы боимся – папа опять на всех надуется.
– А почему вы этого опасаетесь? – спросила Энн, отлично зная о приступах дурного настроения, которые порой находят на Сайруса Тейлора.
– Просто с ним никогда не чувствуешь себя спокойно, – уныло ответила Трикси. – Сегодня вечером он очень рассердился, потому что не мог найти свою новую фланелевую ночную рубашку. Эсма, оказывается, положила ее не в тот ящик гардероба. К завтрашнему Дню он, может, отойдет, а может, и нет. Если он будет не в духе, то всех нас опозорит, и доктор Картер решит, что такой тесть ему не нужен. Так, по крайней мере, говорит Эсма, и, боюсь, она права. Мне кажется Энн, что Леннокс Картер влюблен в Эсму и считает что она будет ему подходящей женой… но не хочет спешить – боится вручить свою драгоценную особу недостойной! Он говорил своей кузине, что при выборе невесты надо быть очень осмотрительным, дабы не угодить в неподходящую семью. Завтра, по-видимому, он собирается принять окончательное решение, и любой пустяк может изменить его мнение в ту или иную сторону. А папины приступы дурного настроения – это вам не пустяк!
– Ему тоже не нравится мистер Картер?
– Он ему как раз очень нравится. Папа считает, что о лучшем муже для Эсмы и мечтать нельзя. Но когда на папу находит, на него не действуют никакие доводы разума. Это у него от Принглов. Бабушка была урожденная Прингл. Вы просто себе не представляете, сколько мы все от него натерпелись. Нет, он не впадает в ярость, как дядя Джордж. Жена и дети дяди Джорджа и в ус не дуют, когда тот вдруг начинает орать и топать ногами. Он поорет и успокоится, а потом делается кроткий как ягненок и всем покупает по новому платью, чтобы они его простили. А папа сидит за столом надувшись и не произносит ни слова. Правда, Эсма говорит, что уж лучше так, чем всех подковыривать и оскорблять жену, как кузен Ричард. Но по мне, хуже папиного мрачного молчания нет ничего на свете. У нас у всех дрожат поджилки, и мы не осмеливаемся открыть рот. Когда нет посторонних, это еще не так ужасно. Но при гостях… Мы с Эсмой просто устали придумывать объяснения, с чего это папа молчит и смотрит на всех зверем. Эсма вся дрожит при мысли, что он до завтра не отойдет. Что подумает Леннокс? Кстати, она просила вас надеть синее платье. У нее самой есть новое синее платье, которое очень нравится Ленноксу, но папа его не выносит. Может, увидев вас в синем, он смирится и с ее обновкой.
– А не лучше ли ей надеть что-нибудь другое?
– У нее нет другого нарядного платья, кроме зеленого поплина, что папа подарил ей на Рождество. Это очень красивое платье. Папа любит, чтобы мы хорошо одевались. Но Эсма в зеленом – жуткое зрелище. Хью говорит, она выглядит в нем так, будто у нее последняя стадия чахотки. А кузина Леннокса Картера уверяет, что тот ни за что не женится на девушке со слабым здоровьем. Как я рада, что Джонни не ставит мне никаких условий.
– А ты сказала отцу, что собираешься замуж за Джонни? – спросила Энн, которая все знала про сердечные дела Трикси.
– Нет, не смею, – простонала та. – Он обязательно устроит страшный скандал. Папа все время толкует, что Джонни слишком беден, чтобы жениться. Он совсем забыл, что сам был беднее Джонни, когда открыл свою скобяную лавку. Надо ему, конечно, сказать, но я подожду, пока у Эсмы все уладится. А то он несколько недель не будет с нами разговаривать, а мама страшно расстроится – она совсем не выносит папиного плохого настроения. Да мы все, честно говоря, его боимся. Ну, мама и Эсма вообще робкие души, но у меня-то с Хью пороху хватает. На нас страх только папа и может нагнать. Мы ни рукой, ни ногой пошевелить не можем, точно парализованные. Ты просто себе не представляешь, Энн, во что превращается обед с гостями, когда на папу находит этот стих. Но я ему все прощу, если только он не будет злиться завтра. Когда захочет, он может быть душой общества.
– Он был очень мил, когда я у вас обедала в прошлом месяце.
– Я же говорю – вы ему нравитесь. Поэтому и прошу навестить нас завтра. Может, увидев Вас, он придет в хорошее настроение. Мы просто из кожи вон лезем, чтобы ему угодить. Но когда на него находит особенная злость, его ничем не проймешь. Так или иначе меню мы уже составили. На десерт будет апельсиновое желе. Мама хотела испечь яблочный пирог – она говорит, что все мужчины на свете, кроме папы, больше всего любят на десерт яблочный пирог… даже профессора. Но папа пирог не любит, а рисковать мы завтра не можем – слишком многое поставлено на карту. Апельсиновое желе – папино любимое блюдо. А нам с Джонни, наверное, просто придется сбежать из дому и пожениться тайно. Но папа нас не простит до конца своих дней.
– А по-моему, тебе надо набраться храбрости и сказать, что ты обручена с Джонни, а потом дождаться, пока ему надоест злиться. Тогда он смирится с вашим браком и вам не надо будет никуда бежать.
– Не знаете Вы папу. – Трикси безнадежно махнула рукой.
– Может быть, я знаю его лучше, чем ты. Вы просто живете рядом с ним и потеряли чувство перспективы.
– Чувство чего? Энн, не забывайте, что у меня нет степени бакалавра искусств – я всего-навсего закончила среднюю школу. Мне очень хотелось учиться в колледже, но папа против высшего образования для женщин.
– Я хотела сказать, что вы не способны взглянуть на дело со стороны. Постороннему человеку, может быть, легче разобраться в его поступках.
– Я достаточно хорошо в нем разбираюсь: уж если на папу нашло, никакая сила не заставит его заговорить… никакая. Он этим даже гордится.
– Ну, а почему вы все спокойно не разговариваете между собой, не обращая на него внимания?
– Мы не можем! Я же вам говорила – у нас руки-ноги отнимаются. Подождите, вот если он до завтра не отойдет, сама увидишь. Не знаю, как это у него подучается. Наверное, мы бы не особенно расстраивались, если бы он сердился, ругался, но не молчал. А эта гробовая тишина нас просто подавляет. Я его никогда не прощу, если он будет так вести себя завтра, когда решается будущее Эсмы.
– Давай надеяться на лучшее, Трикси.
– Да я стараюсь. И ваше присутствие может помочь делу. Мама хотела еще пригласить Кэтрин Брук, но от этого будет только хуже. Папа терпеть не может Кэтрин. И тут я его не виню. Я сама от нее не в восторге. Просто не представляю, как вы можете выносить ее бесконечные шпильки.
– Мне ее жалко, Трикси.
– Жалко? Да она сама виновата, что ее все терпеть не могут! Конечно, люди есть всякие, но уж без этой злюки мы в Саммерсайде обошлись бы.
– Трикси, она великолепная учительница.
– Мне ли этого не знать? Я сама училась у нее в классе. Ничего не скажешь, знания она мне в голову вдолбила… но сколько я от нее наслушалась насмешек! А как она одевается! Папа терпеть не может плохо одетых женщин. Говорит, что рохлям у него в доме нечего делать. Но это мама ему прощает – считает, что для мужчины так думать естественно. Если бы ему надо было прощать только это! Бедный Джонни почти уже не смеет появляться у нас – так папа на него рычит. По вечерам я ухожу из дому, и мы с Джонни ходим по улицам и мерзнем, как паршивые собачонки.
Когда Трикси ушла, Энн вздохнула с облегчением и отправилась на кухню выпросить у Ребекки Дью чего-нибудь вкусненького.
– Что, завтра идете на обед к Тейлорам? – спросила всезнающая Ребекка Дью. – Надеюсь, этот старый бирюк будет вести себя прилично. Если бы они обращали поменьше внимания на его фокусы, он бы пореже их устраивал. Знаете, мисс Ширли, я уверена, он получает удовольствие, наводя страх на весь дом. Да, надо согреть молоко для Проклятого Котяры. Вот уж избалованная тварь!
Глава десятая
Когда на следующий вечер Энн вошла в дом Сайруса Тейлора, на нее сразу пахнуло холодом. Горничная провела ее в комнату для гостей – раздеться и привести себя в порядок. Поднимаясь по лестнице, Энн увидела, как миссис Тейлор шмыгнула из столовой на кухню. Ее бледное и усталое, но все еще милое лицо носило следы слез. Энн стало ясно, что Сайрус все еще не отошел.
Это подтвердила и Трикси, которая тихонько вошла в комнату для гостей и нервно прошептала:
– Ох, Энн, он совсем не в духе. Утром был ничего, и мы немного приободрились. Но Хью имел неосторожность обыграть его в шашки, а папа просто на стенку лезет, когда проигрывает в шашки. Да к тому же он застал Эсму перед зеркалом – стоит и любуется собой, как он выразился, – и, выйдя из ее комнаты, запер за собой дверь. А бедняжка просто думала, понравится ли ее наряд Ленноксу Картеру. Она даже не успела надеть свои жемчужные бусы. А взгляни на меня! Я не посмела завить волосы – папа признает только натуральные кудряшки… Что это за прическа – страшно посмотреть. Впрочем, как я выгляжу, неважно. Главное, что он с нами со всеми вытворяет. Выкинул цветы, которые мама поставила на обеденный стол, а она так старалась подобрать красивый букет… и не разрешает ей надеть гранатовые сережки. Давно уж он так не заводился, пожалуй, с прошлой весны, когда приехал с запада и увидел, что мама повесила на окна гостиной красные гардины – он, видите ли, больше любит лиловый цвет. Энн, миленькая, постарайся за столом побольше разговаривать, если он будет молчать. А то мы все пропадем!
– Постараюсь, – пообещала Энн, про которую Марилла в детстве говорила, что она никогда не закрывает рта. Но, с другой стороны, ей еще ни разу не грозило полное отсутствие собеседников.
И вот все уселись за стол – красиво накрытый, сверкающий серебром, хотя и лишенный цветов. Лицо миссис Тейлор было таким же серым, как и ее серое шелковое платье. Эсма – красотка, которой гордилась вся семья, с пепельными волосами, розовыми губками и незабудковыми глазами, – была так бледна, что казалась на грани обморока. Хью, толстый жизнерадостный подросток с круглыми глазами и волосами цвета пакли, выглядел понурым псом, которого привязали к забору. А у Трикси был вид школьницы, дрожащей перед трудным экзаменом.
Черноволосый и черноглазый доктор Картер носил очки в серебряной оправе и был, несомненно, очень презентабельный молодой человек. Правда, в бытность свою в Редмондском университете Энн считала его – тогда рядового преподавателя – надутым индюком. Но сейчас и он выглядел смущенным, видимо почувствовав неладное. Да и кто бы не почувствовал, глядя, как хозяин дома идет к своему месту во главе стола и плюхается на стул, не удостоив ни единым словом ни гостя, ни своих домочадцев.
Сайрус даже не стал читать предобеденной молитвы, и его жена, густо покраснев, прочла ее за него едва слышным голосом. Когда Эсма в начале обеда уронила на пол вилку, все, кроме Сайруса, подскочили от испуга – так натянуты были нервы. Сайрус же вперился в Зсму бешеным взглядом выпученных глаз, но не сказал ни слова. Потом он обвел тем же взглядом сидящих за столом, окончательно лишив их всех дара речи. Когда бедная миссис Тейлор положила себе на тарелку немного хрена, он и на нее бросил разъяренный взгляд, долженствовавший напомнить ей про ее слабый желудок. После этого миссис Тейлор не посмела съесть ни капельки хрена, хотя ужасно его любила и считала, что малое количество ее желудку не повредит. Но дело не ограничилось хреном – у нее вообще пропало всякое желание есть. У Эсмы тоже пропал аппетит, и обе они только вяло ковырялись в своих тарелках. За столом стояла гробовая тишина, лишь изредка прерываемая вымученными замечаниями о погоде, которыми обменивались Энн и Трикси. Трикси умоляюще смотрела на Энн, но та впервые в жизни не могла придумать хоть какую-нибудь тему для разговора. В голову приходили лишь совершенно идиотские фразы, которые просто невозможно было произнести вслух. Что такое? Околдовал их всех Сайрус, что ли? Подумаешь, какое дело – старый упрямец отказывается разговаривать! Энн просто не представляла себе, что это может ввести в транс стольких людей. И Трикси была права – он явно наслаждался тем, что испортил настроение всем присутствующим. Интересно, что он при этом думает? И что он сделает, если ему воткнуть в спину булавку? Энн хотелось дать ему пощечину, стукнуть линейкой по руке, поставить в угол, наказать, как избалованного ребенка. Ведь таковым он и был, несмотря на седые волосы и задорно топорщившиеся усы.
А главное, ей хотелось заставить его заговорить. Это будет для него самым чувствительным наказанием. Чем бы его ошарашить, чтобы он нарушил свой обет молчания?
Может, взять эту жуткую старомодную вазу, облепленную венками из роз, которая стоит на столике в углу, – какое мучение, наверное, стирать с нее пыль! – ишваркнуть об пол? Энн знала, что эту вазу дружно ненавидит вся семья, но Сайрус и слышать не хочет о том, чтобы отправить ее на чердак, а настаивает содержать ее в безукоризненной чистоте, так как она когда-то принадлежала его матери. Энн не колеблясь сделала бы это, если бы была уверена, что гнев Сайруса найдет словесное выражение.
Но почему молчит Леннокс Картер? Если бы он заговорил, то и она сумела бы поддержать разговор, а Трикси и Хью, возможно, тоже освободились бы от чар, которые связали им языки. Но Леннокс ел молча. Вероятно, он опасался, что любое замечание еще больше накалит обстановку.
– Мисс Ширли, возьмите маринованного чеснока, – едва слышно проговорила миссис Тейлор.
И тут в Энн взыграл какой-то чертик. Она взяла чеснок и, не давая себе времени одуматься, произнесла спокойным голосом, обращаясь к Ленноксу Картеру:
– Вы бы, наверное, удивились, доктор Картер, если бы узнали, что на прошлой неделе мистер Тейлор вдруг оглох?
Швырнув эту бомбу, она откинулась на спинку стула, ожидая, какая последует реакция. Может быть, сообщение, что хозяин, оказывается, вовсе не гневается, а просто ничего не слышит, развяжет язык гостю? Но если Энн надеялась заставить Сайруса Тейлора заговорить или закричать, ее надежды не оправдались. Он только бросил на нее испепеляющий взгляд и ничего не сказал.
Но зато замечание Энн оказало совершенно неожиданное действие на Трикси и Хью. За секунду до того, как Энн бросила свою бомбу, Трикси увидела, что Эсма тайком утерла слезинку, скатившуюся из ее полных отчаяния глаз. Все погибло… Леннокс Картер никогда не сделает ей предложения… и теперь уже не имеет никакого значения, кто что скажет. И Трикси вдруг ощутила жгучее желание разделаться со своим извергом-отцом. сллова Энн вдохновили ее на невообразимо наглую выходку, с восторгом подхваченную Хью, в котором проснулся вскипавший вулкан озорства. Последующие кошмарные четверть часа никогда не изгладятся из памяти Энн, Эсмы и миссис Тейлор.
– Бедный папочка, – сказала Трикси, обращаясь к доктору Картеру, – оглохнуть, когда тебе всего шестьдесят восемь лет!
Скулы Сайруса Тейлора побелели, когда он услышал, что ему приписали лишних шесть лет. Но он не проронил ни звука.
– Как приятно наконец как следует поесть, – отчетливо произнес Хью. – Доктор Картер, что вы скажете о человеке, который заставляет свою семью питаться исключительно яйцами и фруктами – потому что, видите ли, он сам любит яйца и фрукты?
– Разве ваш отец?.. – изумленно начал доктор Картер.
– А что вы скажете о человеке, который укусил свою жену, когда она повесила гардины не того цвета… взял и укусил за ухо? – спросила Трикси.
– До крови, – хладнокровно вставил Хью.
– То есть как…
– И который изрезал в клочья платье своей жены, потому что ему не понравился фасон? – добавила Трикси.
– А который не разрешает жене завести собаку? – осведомился Хью.
– А ей так хочется собачку, – меланхолично произнесла Трикси.
– А о человеке, – продолжал Хью, который давно не получал такого наслаждения, – подарившем жене на Рождество галоши – пару галош и больше ничего?
– Да, галоши как-то не согревают душу, – признал доктор Картер.
Он встретился глазами с Энн и улыбнулся. Энн подумала, что до сих пор ни разу не видела его улыбки. Она поразительно меняет его лицо. Что там Трикси еще затевает? Кто бы мог подумать, что она способна на такие выходки?
– А попробуйте себе представить, доктор Картер, каково маме жить с человеком, который, если ему не понравилось жаркое, хватает мясо со сковороды и бросает его в лицо горничной?
Доктор Картер с опаской поглядел на Сайруса Тейлора, словно ожидая, что сейчас в него полетят куриные кости. Но потом, вспомнив, что хозяин дома ничего не слышит, успокоился.
– А что вы скажете о человеке, который верит, что земля плоская? – улыбнулся Хью.
Тут Энн показалось, что Сайрус сейчас взорвется. По его красному лицу пробежала судорога, но он и на этот раз сдержался.
– А что вы скажете о человеке, который отправил тетку, свою единственную тетку, в приют для бедных стариков? – продолжала Трикси как ни в чем не бывало.
– И который пускает свою корову пастись на кладбище? – добавил Хью. – Весь город в ужасе.
– Который каждый день записывает в дневник, что он ел на обед? – спросила Трикси.
– Так делал сам великий Пепис, – с улыбкой ответил доктор Картер.
По его лицу было заметно, что он вот-вот расхохочется. «Может, он не такой уж надутый индюк? – подумала Энн. – Просто чересчур серьезен, потому что молод и застенчив?» Но вся эта вакханалия обличений привела Энн в ужас. К тому же начать ее оказалось гораздо легче, чем закончить. Трикси и Хью с дьявольской изобретательностью бросали одно обвинение за другим, при этом не утверждая напрямую, что их отец действительно когда-либо совершил что-либо подобное. Энн легко себе представляла, как Хью, широко раскрыв невинные глаза, будет оправдываться: «Я просто хотел знать мнение доктора Картера!»
– А что вы скажете о человеке, – продолжала Трикси, – который без спросу читает письма, адресованные его жене?
– А который отправился на похороны своего собственного отца в рабочем комбинезоне? – спросил Хью. – Что они еще придумают?
Миссис Тейлор уже не скрывала слез, а Эсма застыла в немом отчаянии. Всепропало, ничто уже не имеет значения. Она повернулась и посмотрела в лицо доктора Картера, которого теряла навеки. И вдруг, раз в жизни, произнесла удивительно умную вещь:
– А что вы скажете о человеке, который потратил целый день на поиски котят, мать которых застрелили у него на глазах, потому что ему было невыносимо думать, что они медленно умрут с голоду?
В комнате наступила странная тишина. Трикси и Хью вдруг стало стыдно. И тут подала голос миссис Тейлор, которая сочла своим долгом поддержать Эсму:
– А как он вышивает… Прошлой зимой, когда у него был радикулит, он вышил очаровательную салфетку на стол в гостиной.
У каждого человека есть предел терпения, и на этом месте у Сайруса Тейлора оно иссякло. Он с такой силой оттолкнулся от стола, что проехал на стуле по лакированному полу и ударился о столик, на котором стояла его обожаемая ваза. Столик перевернулся, ваза разбилась вдребезги. А Сайрус вскочил на ноги и, задыхаясь от гнева и дергая лохматыми седыми бровями, разразился негодующей тирадой:
– Слушай, жена, запомни раз и навсегда – я не занимаюсь вышиванием! Если человек, прикованный к постели проклятым радикулитом, от скуки вышил салфеточку, неужели его надо за это позорить всю оставшуюся жизнь? А вы, значит, считаете, что я оглох, мисс Ширли? Не слышу ни слова?
– Она этого не говорила, папа! – воскликнула Трикси, которая совсем не боялась отца, когда он сердился вслух.
– Ну, конечно, она вообще ничего не говорила. Никто ничего не говорил! И ты не говорила, что мне шестьдесят восемь лет, хотя мне только шестьдесят два! И не говорила, что я не разрешаю твоей матери завести собаку! Господи, да если тебе хочется, жена, заводи хоть тысячу собак. Когда это я тебе что-нибудь не разрешал?
– Никогда, отец, никогда! – рыдала миссис Тейлор. – И я вовсе не хочу собаку. Мне и в голову такое не приходило.
– И когда это я вскрывал твои письма? Когда это я вел дневник? Дневник! Когда появлялся на похоронах в рабочем комбинезоне? Выпускал корову пастись на кладбище? Какая это моя тетка находится в приюте для бедных? И когда я бросал кому-нибудь в лицо жаркое? И с каких это пор вы питаетесь одними яйцами и фруктами?
– Это все неправда, отец, – рыдала миссис Тейлор. – Более заботливого мужа и отца и представить себе нельзя!
– И разве ты сама не попросила купить тебе на Рождество галоши?
– Попросила, конечно, попросила. И мне в них было так тепло и сухо.
– Тогда к чему все это вранье?! – торжествующе воскликнул Сайрус, окидывая взглядом комнату. Его глаза встретились с глазами Энн, и вдруг случилось невероятное. Сайрус ухмыльнулся. У него даже появились на щеках ямочки. Эти ямочки совершенно переменили его лицо. Он поднял стул, поставил его на место и сел. – Знаете, доктор Картер, у меня действительно есть одна очень неприятная привычка: когда меня рассердят, я долго на всех дуюсь и отказываюсь разговаривать. Но ведь у каждого есть какой-нибудь недостаток – у меня вот такой. Зато только один. Ну ладно, мать, хватит плакать. Я признаю, что получил по заслугам. Вот только про вышивание не надо было вспоминать. А тебе, дочка, я всегда буду благодарен за то, что ты одна замолвила обо мне доброе слово. Скажите, чтобы Магги подмелаосколки… Вы все, конечно, счастливы, что эта чертова ваза наконец-то разбилась… Ну, где там десерт?
Энн никогда бы не поверила, что вечер, начавшийся так ужасно, может так хорошо кончиться. Сайрус превратился в превосходного, веселого и приветливого хозяина. И видимо, не стал сводить с детьми счеты и потом. Через несколько дней Трикси пришла к Энн и сообщила, что наконец-то набралась духу сказать отцу про свое обручение с Джонни.
– Ну и что, он очень сердился?
– Нет… он нисколько не сердился, – со смущенным видом призналась Трикси. – Фыркнул и сказал: «Наконец-то! Сколько можно морочить девчонке голову? Два года ходил вокруг да около, отпугивая других женихов». По-моему, ему просто неловко опять впадать в молчанку, когда с той не прошло еще и недели. А вообще-то папа прелесть что за человек.
– По-моему, он гораздо лучше, чем вы того заслуживаете, – сурово заключила Энн. – Ну что вы несли тогда за обедом, Трикси?
– Ты сама начала. И Хью поддал жару. Ну ладно, все хорошо, что хорошо кончается… Уже одно то, что мне больше никогда не придется стирать пыль с проклятой вазы, уже счастье.
