Текст книги "Энн в Эвонли"

Автор книги: Люси Монтгомери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава пятнадцатая
ПРИКЛЮЧЕНИЕ НА ТОРИ-РОУД

– Энн, – спросил Дэви, садясь в кровати и подпирая подбородок кулачком, – а куда девается сон? Люди видят сны каждую ночь, и я знаю, что это то место, где со мной случаются всякие истории, но мне хочется знать, где находится сон, как я туда попадаю и как возвращаюсь обратно – да еще в ночной рубашке. Где он живет?

Энн стояла на коленях у окна, глядя на заходящее солнце, похожее на огромный цветок с шафранными лепестками и ярко-желтой сердцевиной. Она повернула к Деви голову и мечтательно ответила:

 
– За лунными горами
В ущелье, полном мрака…
 

Поль Ирвинг понял бы ее, а если бы не понял, то истолковал бы эти строчки как-нибудь по-своему, но у Дэви был чисто практический ум и, как часто с отчаянием отмечала Энн, ни капли воображения. Поэтому ответ Энн вызвал у него только сердитое недоумение.

– Какую-то ты чушь несешь, Энн.

– Ну, разумеется, малыш. Разве ты не знаешь, что только очень глупые люди все время говорят разумные вещи?

– Могла бы дать разумный ответ, когда тебе задают разумный вопрос, – недовольно пробурчал Дэви.

– Ты еще слишком мал, вырастешь – поймешь, – сказала Энн, и ей тут же стало стыдно: сколько раз в детстве взрослые отделывались от нее той же отговоркой. Тогда она поклялась себе, что никогда не скажет ни одному ребенку, что он слишком мал и поймет, когда вырастет. И вот, пожалуйста… как часто теория расходится с практикой!

– Я уж и так стараюсь побыстрее расти, – сказал Дэви, – но очень быстро не получается. Вот если бы Марилла не жадничала и давала мне побольше варенья, я и рос бы быстрее.

– Марилла совсем не жадная, – сурово одернула его Энн. – Говорить такие вещи могут только неблагодарные мальчики.

– Есть какое-то слово, которое значит то же самое, но звучит не так обидно. – Дэви нахмурился от усилия припомнить нужное слово. – На днях Марилла сама это про себя сказала…

– А, ты имеешь в виду «экономная». Но это же совсем другое дело. Быть экономным – очень полезное качество. Если бы Марилла была жадной, она никогда бы не взяла вас с Дорой. Как бы тебе понравилось жить у миссис Виггинс?

– Ой, совсем не понравилось бы! – Тут у Дэви не было никаких сомнений. – Да я и к дяде Ричарду не очень-то хочу ехать. Мне бы хотелось всегда жить здесь, даже если у Мариллы это… как его… это полезное качество. Я хочу жить с тобой, Энн. Расскажи мне сказку на ночь, пожалуйста. Только не слюнявую сказку для девчонок, а чтобы в ней были битвы, чтоб там стреляли и убивали и был бы пожар… в общем, чтоб она была интересной.

К счастью для Энн, в эту минуту Марилла крикнула из своей комнаты:

– Энн, Диана там сигналит из окошка! Поди узнай, что ей надо.

Энн побежала в свою комнату и увидела, что в окне Дианы мелькает свет – по пять вспышек кряду. Согласно еще их детской договоренности, это значило: «Приходи быстрей, мне надо сказать что-то очень важное». Энн накинула на голову белый кружевной платок и поспешила на ферму Барри.

– У меня для тебя хорошая новость, – сообщила Диана. – Мы с мамой только что вернулись из Кармоди, и в магазине мистера Блэра я встретила Мэри Сентнер из Спенсервейла. Она говорит, что у сестер Копп, которые живут на Тори-роуд, есть такое же блюдо с синим узором из ивовых веток и что они, наверное, согласятся его продать: мисс Копп еще ни разу не отказывалась что-нибудь продать, если находился покупатель. Кроме того, в магазине Весли Кисона в Спенсервейле тоже есть блюдо, но Мэри не уверена, что оно в точности похоже на то, которое разбил Дэви.

– Завтра же едем в Спенсервейл, – заявила Энн. – Если мы купим блюдо, у меня просто камень с души свалится. Представляешь, послезавтра мне надо ехать в Шарлоттаун, и как я покажусь на глаза тете Жозефине? Это, пожалуй, даже хуже, чем когда мы прыгнули к ней в постель…

На следующий день девушки отправились на поиски блюда. До Спенсервейла было десять миль, и поездка оказалась не слишком приятной. Стояла страшная жара, дождя не было уже шесть недель, и дорога покрылась толстым слоем пыли, которая облаком окутывала девушек.

– Хоть бы дождь пошел, – вздохнула Энн. – Все сохнет. На поля смотреть жалко, а деревья, кажется, тянут к небу ветви, моля о дожде. В сад зайдешь – сердце сжимается. Да что сад – у фермеров урожай гибнет. Мистер Гаррисон говорит, что на его пастбище не осталось ни травинки и ему совестно смотреть в глаза своим голодным коровам.

Наконец – усталые, все в пыли – девушки приехали в Спенсервейл и повернули на Тори-роуд, которая была даже не дорогой, а просто колеей в траве. Видимо, тут очень мало ездили. По обе стороны густо росли молодые ели, а за ними кое-где проглядывали поля или вырубки, заросшие кипреем.

– Почему эту тропинку назвали Тори-роуд? – спросила Энн.

– Ее провели, когда у власти были тори – чтобы, наверное, не говорили, будто они не сделали ничего полезного. На ней никто не живет, кроме сестер Копп и старика Боветта на другом конце. Кстати, он сторонник либеральной партии.

Отец Дианы был либералом, а Марилла и Мэтью – убежденными консерваторами. Поэтому Энн и Диана никогда не говорили о политике.

Но вот перед девушками предстал дом сестер Копп. Чистотой и опрятностью он мог соперничать даже с Грингейблом. Он стоял на склоне холма, вследствие чего под фасадом был высокий каменный фундамент. Дом и все постройки во дворе слепили глаза своей белизной, а в аккуратном огороде, обнесенном белым заборчиком, не было видно ни одного сорняка.

– Шторы на окнах задернуты, – разочарованно сказала Диана. – Кажется, никого нет дома.

И действительно, на их стук никто не отозвался. Девушки растерянно поглядели друг на друга.

– Просто не знаю, как быть, – вздохнула Энн. – Если это то самое блюдо, то я готова ждать сколько угодно. А вдруг блюдо не подойдет, а в магазин Весли Кисона мы уже не успеем?

Диана посмотрела на квадратное окошко, которое виднелось над сарайчиком, пристроенном спереди к высокому фундаменту.

– Это окошко кладовки, – сказала она. – У дяди Чарльза точно такой же дом, и там у него кладовка. Смотри, на нем нет занавески. Если забраться на крышу этого сарайчика, то можно заглянуть в окошко и убедиться, то ли это блюдо. Как ты думаешь, Энн, это очень нехорошо – заглядывать в окна?

– Да, по-моему, ничего страшного, – подумав, ответила Энн. – Мы же это сделаем не из пустого любопытства.

Решив таким образом этическую сторону дела, Энн подтащила бочонок и поставила его на ящик, стоявший у стены сарайчика. Сколоченный из горбыля, он в свое время служил обиталищем уток. Но сестры Копп перестали держать уток – такие неопрятные птицы! – и сарайчик вот уже несколько лет пустовал, если только в него не запирали не желавшую высиживать цыплят несушку. Но хотя сарайчик, как и все во дворе, сверкал белизной, ему явно недоставало прочности. Взобравшись на ящик, а с него на бочонок, Энн осмотрела шаткое строение с большим сомнением.

– Как бы он подо мной не провалился, – сказала она, осторожно залезая на крышу.

– А ты обопрись на подоконник, – посоветовала ей Диана.

Энн последовала совету и, прижавшись лбом к стеклу, к своему восторгу, разглядела на полке именно такое блюдо, какое ей было нужно. И тут произошла катастрофа. В порыве радости Энн выпрямилась, да еще слегка подпрыгнула… и тут же провалилась через крышу по самые подмышки, да так и застряла. Диана бросилась в бывший утятник и, ухватив подругу за талию, попыталась стянуть ее вниз.

– Ой, перестань! – вскрикнула Энн. – В меня впились какие-то щепки. Может быть, ты мне что-нибудь под ноги поставишь, тогда я попробую выбраться наверх.

Диана поспешно притащила бочонок и подставила его под ноги Энн. В результате та могла довольно устойчиво стоять, но выбраться наверх ей не удалось.

– А что, если мне залезть на крышу и попробовать тебя вытащить? – предложила Диана.

Энн безнадежно покачала головой:

– Нет, эти щепки прочно меня держат. Вот если бы ты нашла топор и обрубила их… Господи, видно, я и вправду родилась под несчастливой звездой.

Диана обыскала весь двор, но топора не нашла.

– Придется звать на помощь, – сказала она, возвращаясь к бедной пленнице.

– Ни за что! – вскричала Энн. – Все узнают о моем новом злоключении, и мне будет стыдно показаться людям на глаза. Нет, подождем, пока хозяйки вернутся домой, и упросим их никому про это не рассказывать. Они-то ведь знают, где у них топор, и быстро меня освободят. А мне если совсем не шевелиться, то не так уж и плохо. От боли я особенно не страдаю. Интересно, во сколько сестры Копп оценят этот сарай? Мне же придется платить за проломленную крышу. Но денег мне не жаль – лишь бы они поверили, зачем я на него влезла. Одно утешение, что блюдо нам подходит. Если только мисс Копп согласится мне его продать, я буду считать, что страдала не зря.

– А что, если хозяйки не вернутся до вечера? – испугалась Диана.

– Ну уж если до вечера не вернутся, придется тебе звать на помощь соседей, – неохотно признала такую возможность Энн. – Но это мы сделаем только в самом крайнем случае. Господи, ну и угораздило же меня! Если бы мои злоключения были романтичными, как в романах миссис Морган, было бы еще не так обидно, но они просто смехотворны. Представь себе, что подумают сестры Копп, когда, въехав во двор, увидят, что из крыши сарая торчит моя рыжая голова. Послушай… кажется, едут! Нет, Диана, по-моему, это гром.

Это действительно был гром. Диана сбегала на ту сторону дома и сообщила, что с запада надвигается огромная черная туча.

– Ой, Энн, того и гляди, разразится ливень! – воскликнула она. – Что нам делать?

– Надо к нему приготовиться, – невозмутимо ответила Энн. По сравнению с тем, что уже случилось, ливень казался ей сущей безделицей. – Заведи лошадь вон под тот навес. В тележке у меня зонтик. Да, возьми эту шляпу. Марилла, как всегда, оказалась права, отговаривая меня ехать на Тори-роуд в моей лучшей шляпке.

Диана едва успела распрячь лошадь и завести ее под навес, как полил дождь. Она сидела под навесом, а дождь хлестал с такой силой, что ей почти не было видно Энн, храбро державшую в руке зонтик. Дождь лил почти целый час. Время от времени Энн приветственно махала Диане. Но разговаривать на таком расстоянии они не могли, да и смысла в этом особого не было. Наконец дождь перестал, появилось солнце, и Диана, приподняв юбку, прошла через лужи к сарайчику.

– Сильно промокла? – обеспокоенно спросила она Энн.

– Да нет! – весело ответила та. – Голова и плечи почти сухие, а юбка чуть-чуть промокла там, где дождь попал в дырку. Не жалей меня, Диана, ничего страшного со мной не произошло. Я, наоборот, думала, как благостен этот дождь для полей и огородов и как, наверное, радуется мой сад. Я пыталась вообразить, что ощутили цветы, когда на них упали первые капли дождя. И придумала очень интересный разговор между астрами, душистым горошком, дикими канарейками в кусте сирени и ангелом-хранителем моего сада. Когда приеду домой, обязательно все запишу. Жаль, что у меня сейчас нет карандаша – до тех пор самые лучшие места могут забыться.

Но у верного Санчо Пансы – Дианы – был карандаш, и она даже листок бумаги нашла. Энн сложила свой мокрый зонтик, надела шляпку, расстелила на досточке, которую ей подала Диана, оберточную бумагу и записала свою садовую идиллию в условиях, которые вряд ли можно счесть благоприятными для литературного творчества. Но результат оказался очень живописным и страшно понравился Диане.

– Энн, это же просто прелестно! Надо послать в «Канадскую женщину».

Энн покачала головой:

– Нет, они не возьмут. Тут нет фабулы. Я люблю сочинять такие фантазии, но они не подходят для журналов. Редакторы требуют, чтобы была фабула. По крайней мере, так мне сказала Присцилла. Ой, а вон и мисс Сара Копп едет! Беги ей навстречу, Диана, и объясни, как все получилось.

Мисс Сара Копп, маленькая женщина в поношенном черном платье и шляпе, которую явно выбирали исходя из соображений прочности, а не красоты, конечно, была изумлена до крайности, увидев необычайное зрелище у себя во дворе, но, услышав объяснение Дианы, бросилась на помощь. Она отперла заднюю дверь дома, принесла топор и несколькими мелкими ударами освободила Энн из ее плена. Девушка с радостью нырнула в глубь своей тюрьмы и через секунду с благодарными восклицаниями вышла на свободу.

– Мисс Копп, – начала она со всей силой убеждения, на какую только была способна, – поверьте мне, я заглянула в окно вашей кладовки, чтобы убедиться, есть ли у вас блюдо с рисунком ивовых веток. Больше меня там ничего не интересовало.

– Ну, невелика беда! – дружелюбно отозвалась мисс Сара. – Заглянула, и ладно. Мы с сестрой содержим наши кладовки в порядке – кто хочешь заглядывай. Я даже рада, что вы сломали этот старый сарай. Может, теперь Марта согласится его снести. А то она все твердила, что он когда-нибудь еще пригодится, и мне каждую весну приходилось заново его белить. Но с Мартой спорить – лучше и не начинать! Сегодня она поехала в город, а я отвезла ее на станцию и вернулась. Значит, вы хотите купить мое блюдо? И сколько вы за него дадите?

– Двадцать долларов, – сказала Энн, которой еще никогда не приходилось иметь дело с сестрами Копп и которая не знала, что им нельзя сразу предлагать хорошую цену.

– Гм… да… – промычала мисс Сара. – К счастью, блюдо принадлежит мне, а то бы я не решилась продавать его в отсутствие Марты. Но она все равно будет недовольна. Она у нас в доме главная, а мне приходится ей подчиняться – добро бы мужчине, а то такой же, как я, женщине. Вы не представляете, до чего мне это надоело. Ну, заходите, заходите в дом. Наверное, устали и проголодались? Сейчас я вскипячу чай, но, боюсь, особого угощения предложить не смогу – хлеб с маслом да огурцы. Марта, уезжая, заперла в шкаф кекс, сыр и варенье. Она всегда так делает. Говорит, дай мне волю – я все скормлю гостям.

Девушки были очень голодны и с удовольствием проглотили мягкий хлеб со свежим маслом и огурцами. Потом мисс Сара сказала:

– Не знаю, стоит ли продавать блюдо. Настоящая пена ему двадцать пять долларов. Это старинная вещь.

Диана легонько толкнула Энн ногой под столом: дескать, не соглашайся – продаст и за двадцать. Но Энн так хотелось заполучить блюдо, что она не стала торговаться и тут же согласилась заплатить за него двадцать пять долларов. У мисс Сары сделался весьма огорченный вид: эх, надо было запросить тридцать!

– Ну что ж, забирайте. Мне сейчас нужны деньги. Дело в том… – Мисс Сара гордо подняла голову, и на ее худых щеках загорелся румянец. – Дело в том, что я выхожу замуж… за Лютера Уоллеса. Он хотел на мне жениться еще двадцать лет назад. Он мне и тогда нравился, но уж очень был беден, и папа его прогнал. Зря я, наверное, с ним рассталась, но я боялась папы. Да и не знала тогда, как трудно найти мужа.

Вскоре девушки отправились в обратный путь по зеленой, омытой дождем Тори-роуд. Правила лошадью Диана, а Энн сидела сзади, держа на коленях заветное блюдо.

– Завтра тетя Жозефина от души посмеется над нашей историей, – сказала Энн. – Нелегко нам досталось это блюдо, но теперь все уже позади. Блюдо у меня, а кругом такая благодать. Так что все хорошо, что хорошо кончается.

– Погоди радоваться, надо еще добраться до дома, – остерегла ее Диана. – Бог знает что еще может случиться. С тобой вечно что-нибудь приключается, Энн.

– Некоторым людям везет на приключения, – безмятежно ответила Энн. – Это особый дар: либо он у тебя есть, либо его нет.

Глава шестнадцатая
ДЕНЬ, КОГДА НИЧЕГО ОСОБЕННОГО НЕ ПРОИЗОШЛО

– Знаешь что, Марилла, – сказала как-то Энн, – больше всего я люблю дни, когда не происходит ничего особенного, ничего интересного или замечательного, дни, когда одна тихая радость сменяет другую, словно соскальзывающие с нитки жемчужины.

В Грингейбле такие дни выдавались довольно часто, поскольку на Энн, как и на всякого другого человека, радости и злоключения не наваливались скопом, а перемежались долгими периодами тихих счастливых дней, заполненных работой, учебой, мечтами и смехом. Один такой денек выпал в конце августа… Утром Энн с Дианой повезли совершенно счастливых близнецов на лодке к дюнам – искупаться и побегать босиком по мелководью.

После обеда Энн решила сходить к Ирвингам, чтобы повидать Поля. Она нашла его возле еловой рощи, которая загораживала дом от северных ветров. Он лежал на траве и читал сказки. Увидев Энн, он просиял и вскочил на ноги.

– Как я рад, что вы пришли, мисс Энн! Бабушка уехала, и мы с вами поужинаем вдвоем. Очень скучно ужинать одному. Я даже думал, не посадить ли с собой за стол Мэри, но бабушке это, наверное, не понравится. Она говорит, что слуги должны знать свое место. И потом, с Мэри особенно не поразговариваешь. Что ей ни скажи, она смеется и говорит: «До чего же ты чудной парень!» Разве это разговор?

– Конечно, я останусь к ужину, – согласилась Энн. – Я так надеялась, что ты меня пригласишь. У меня до сих пор слюнки текут, когда вспоминаю торт, которым меня угощала твоя бабушка.

Красивое лицо Поля выразило сомнение.

– Если бы это зависело от меня, мисс Энн, я бы вам дал столько торта, сколько вы можете съесть, – пояснил он. – Но все зависит от Мэри. Бабушка не велела ей давать мне торт, потому что детям вредно слишком сдобное тесто. Но, может быть, Мэри отрежет вам кусочек или два, если я пообещаю, что сам его есть не стану.

– Ну, а если Мэри окажется жестокосердной и не отрежет, – Энн всегда восхищалась его философским взглядом на вещи, – не стоит расстраиваться, я обойдусь. Ты не переживай.

– Вы и правда не расстроитесь? – озабоченно спросил Поль.

– Нисколько, дорогой.

– Ну тогда ладно, – с облегчением вздохнул он, – тем более что Мэри, наверное, все-таки сделает, как я ее попрошу. Ее вообще-то всегда можно уговорить, только она уже по опыту знает, что бабушку лучше слушаться. Бабушка у меня очень хорошая, но она любит, чтоб ее слушались. Сегодня утром она меня похвалила за то, что я наконец-то сумел управиться с полной тарелкой овсянки. Она говорит, что еще сделает из меня человека. Только, мисс Энн, я хочу задать вам очень важный вопрос. И пожалуйста, ответьте на него по совести…

– Постараюсь, – пообещала Энн.

– Вам не кажется, что у меня мозги набекрень? – Поль впился в Энн напряженным взглядом, точно от ее ответа зависела вся его жизнь.

– Погоди, Поль, откуда ты это взял? Конечно, нет! – изумленно воскликнула Энн. – Кто тебе сказал такое?

– Мэри… вернее, я подслушал. Вчера вечером к ней пришла служанка миссис Слоун Вероника. Проходя через прихожую, я услышал, как Мэри разговаривает с Вероникой на кухне. Она сказала: «Этот наш Поль до того чудной – слов нет. Такое порой сказанет, как будто у него мозги набекрень». Я вчера никак не мог заснуть, все думал: неужели это правда? Бабушку я спросить не отважился, вот и решил обратиться к вам. Как я рад, что, по-вашему, у меня с мозгами все в порядке.

– Ну, конечно, Поль! Мэри – глупая невежественная девушка, и не слушай, что она там болтает.

– Вот хорошо, у меня просто камень с души свалился. Спасибо, мисс Энн. Очень мне не хотелось бы, чтобы мозги были набекрень. Мэри, наверное, думает так, потому что я иногда делюсь с ней своими мыслями.

– А вот этого делать не стоит, – сказала Энн, которая сама в детстве не раз страдала от того, что изливала душу неподходящим людям.

– Когда наступает вечер, мне приходят в голову разные мысли, и, если рядом никого больше нет, мне приходится делиться ими с Мэри. Но больше я этого делать не буду, а то опять скажет, что у меня мозги набекрень. Лучше уж стерплю и помолчу.

– А если станет совсем грустно, приходи в Грингейбл и делись своими мыслями со мной, – предложила Энн серьезным тоном, за который ее любили все дети: детям всегда очень хочется, чтобы взрослые принимали их всерьез.

– Хорошо, приду. Только лучше бы Дэви не было дома, а то он корчит мне страшные рожицы. Не то чтобы меня это очень расстраивало – я же понимаю, что он совсем маленький мальчик, а я уже большой, – но все-таки смотреть на его кривлянье не такое уж удовольствие. Дэви иной раз состроит такую рожу, что мне кажется, лицо его уже не расправится. Вот Дора меня любит, и я тоже ее люблю. Правда, я стал любить ее меньше с тех пор, как она сказала Минни Барри, что собирается, когда я вырасту, выйти за меня замуж. Наверное, я когда-нибудь женюсь, но, по-моему, об этом думать еще рано, правда, мисс Энн?.. Кстати, я тут услышал еще одну вещь, которая меня встревожила, – продолжал Поль. – На той неделе к нам пришла миссис Линд, и бабушка заставила меня показать ей портрет моей мамочки – тот, что папа прислал мне на день рождения. А мне очень не хотелось этого делать. Миссис Линд, может, и хорошая женщина, но как-то не располагает к тому, чтобы показывать ей портрет дорогого человека. Но я, конечно, послушался бабушку. Миссис Линд сказала, что мамочка очень хорошенькая, но видно, что из артисток и что она, наверное, была много моложе папы. А потом вдруг говорит: «Твой папа, верно, скоро опять женится. Как тебе понравится иметь вторую маму, Поль?» Меня как громом поразило, мисс Энн, но не стану же я этого показывать миссис Линд! Я посмотрел ей в глаза – вот так – и сказал: «Миссис Линд, папа очень удачно выбрал мне мою первую маму. Надеюсь, он и во второй раз не оплошает». Я на него полагаюсь, мисс Энн. Но все-таки хочется, чтобы, прежде чем жениться, он посоветовался со мной… А вон и Мэри идет звать нас к ужину. Пойду переговорю с ней насчет торта.

В результате переговоров Мэри нарезала несколько кусков торта и вдобавок поставила на стол банку с вареньем. Энн разливала чай, и они с Полем превесело поужинали в столовой с открытыми окнами, через которые в дом залетал теплый августовский ветерок. За ужином они несли такую веселую чепуху, что Мэри просто ушам не верила, а на следующий день доложила Веронике, что «училка такая же чудная, как и Поль». После ужина Поль повел Энн к себе в комнату показать портрет матери. На стенах комнаты играли блики опускающегося в море солнца и скользили тени росших у окна елок. С портрета, который висел на стене над кроватью, смотрело очаровательное девичье лицо с нежными материнскими глазами.

– Вот моя мамочка, – гордо и любовно сказал Поль. – Я попросил бабушку повесить портрет сюда, чтобы видеть ее сразу, как только утром открываю глаза. Теперь мне не страшно засыпать – я знаю, что мамочка рядом. Папа придумал мне чудесный подарок на День рождения. Правда, замечательно, когда папа, не спрашивая, знает, чего мне хочется?

– У тебя была очаровательная мама, Поль, и ты на нее немного похож. Только волосы и глаза у нее чуть темнее…

– У меня глаза такого же цвета, как у папы. А вот волосы у него уже почти седые. Ему ведь скоро пятьдесят лет. Это ужасно много. Но старый он только снаружи, а внутри он совсем молодой…

У себя дома, в Грингейбле, Энн пришлось вести разговор совсем иного рода и с совсем другим мальчиком. Дэви был сердит на нее, и когда она его раздела, резво нырнул под одеяло.

– Дэви, ты забыл помолиться на ночь!

– Вовсе не забыл! – с вызовом бросил Дэви. – Я больше вообще не буду молиться. И не буду стараться хорошо себя вести. Сколько я ни стараюсь, ты все равно любишь Поля Ирвинга больше, чем меня. Так пусть уж я лучше буду плохим – у меня хоть жизнь веселая будет.

– Неправда, что я люблю Поля больше, чем тебя, – серьезно сказала Энн. – Просто я вас люблю по-разному.

– А я хочу, чтобы ты любила нас одинаково, – надув губы, заявил Дэви.

– Так не бывает. Ты же не любишь Дору и меня одинаково.

Дэви задумался.

– Не-е-ет, – наконец признал он. – Дору я люблю потому, что она моя сестра. А тебя я люблю потому, что ты – это ты.

– Вот и я люблю Поля, потому что он Поль, а тебя – потому что ты Дэви.

– Ну тогда я, наверное, зря не помолился, – пробормотал сраженный ее логикой Дэви. – Только из постели вылезать не хочется. Я завтра утром прочитаю молитву два раза, ладно, Энн?

Но Энн на это не согласилась, и пришлось Дэви вылезать из кровати, становиться на колени рядом с ней и читать «Отче наш».

Помолившись, он уселся на голые коричневые пятки _и посмотрел Энн в лицо:

– Я лучше стал себя вести, правда, Энн?

– Да, лучше, – подтвердила Энн, всегда готовая признать заслуги, если они имелись.

– Я знаю, что лучше, – уверенно кивнул Дэви. – Хочешь, скажу почему? Вчера Марилла дала мне два куска хлеба с повидлом – один для меня, другой для Доры. И я отдал Доре тот, который больше, хотя Марилла мне ничего не говорила. Это ведь хороший поступок, правда?

– Да, Дэви, ты поступил как настоящий джентльмен.

– Другое дело, что Дора никогда не бывает такая голодная, как я, – признал Дэви. – Она съела только половину своего куска, а другую отдала мне. Но я же не знал, что она отдаст мне половину! Так что я поступил хорошо.

Вечером Марилла сообщила Энн:

– Мы с Рэйчел решили завтра съездить в город. Мистер Линд на этой неделе чувствует себя лучше, и Рэйчел решила съездить, пока он опять не разболелся.

– А я завтра собираюсь переделать массу дел, – добродетельно объявила Энн. – Во-первых, надо наконец поменять чехол перины. Я давно уже собираюсь это сделать. Такая противная работа: перья разлетаются повсюду, пух ко всему прилипает. Вот я все и откладывала. А сама все время твержу ученикам, что не следует откладывать неприятную работу на завтра. Так что буду следовать собственным правилам. Кроме того, я хочу испечь кекс для мистера Гаррисона, закончить свое эссе о садах нашего общества, написать письмо Стелле, выстирать и выгладить свое муслиновое платье и сшить Доре новый фартук.

– Что-то очень много получается – и половины не успеешь, – пессимистически предсказала Марилла. – всегда так бывает: когда задумаешь много всего переделать – обязательно что-нибудь помешает.