Текст книги "Кое-что по секрету"

Автор книги: Люси Даймонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава шестая

В стрессовых ситуациях хорошо иметь рядом маленького любопытного ребенка, который позволяет вам не терять почву под ногами. Так размышляла Фрэнки в течение нескольких следующих дней. Как и все четырехлетки, Фергюс жил исключительно настоящим: радовался, задавал кучу сложных вопросов, ответы на которые его совсем не интересовали, потому что он тут же, опустившись на четвереньки, начинал рассматривать ползущего жука в луже интересной формы. Он требовал внимания так нежно и невинно, что Фрэнки была только рада оказывать ему это внимание. В результате к середине недели она уже почти чувствовала себя так, будто кошмарное путешествие в Йорк ей только приснилось, а не произошло наяву. Воспоминания об этом еще возвращались к ней: ошеломленное выражение лица Гарри Мортимера, когда их глаза встретились, его неожиданно высокий рост, то, с какой интонацией он произнес имя ее матери… И все это на фоне песни Тома Джонса в исполнении его вульгарной копии. Пережитое переставало казаться Фрэнки реальным.

– Что ты теперь будешь делать? – мягко спросил ее Крэйг два дня спустя, когда Фрэнки так больше и не заговорила о своем отце. – Ты попытаешься с ним пообщаться? Может быть, напишешь ему письмо?

– Не знаю, – ответила Фрэнки, морща нос. – Вероятно, мне следовало бы это сделать. Но что я ему скажу? Я не хочу еще больше ухудшить его положение.

– Как может такой славный и восхитительный человек, как ты, ухудшить чье-либо положение? – удивился Крэйг.

Фрэнки не слишком хотелось отвечать на этот вопрос. Хотя она ценила его жизнерадостную поддержку, но сама была уверена, что ее внезапное появление не принесло никакой радости жене Гарри. Да и самому Гарри, если судить по выражению лица его спутницы жизни.

Она будет делать то, что делала всегда. Ничего. Пусть вся ситуация растает вдали, скроется за более насущными вопросами повседневной жизни. Да и кому нужен биологический отец? Ее мама вышла замуж за Гэрета Карлайла, когда Фрэнки было двенадцать лет, за вежливого, легкого на подьем Гэрета, ставшего хорошей заменой отца. В этом году он вышел на пенсию и отправился в Пальма-де-Майорка, чтобы поваляться на солнышке. Фрэнки догадывалась, что так он справляется со своим вдовством. Возможно, в будущем у нее возникнет желание еще раз наладить отношения с Гарри, но пока она не станет над этим задумываться.

В четверг Фрэнки отвела Фергюса в детский сад, где он обычно проводил утро, обменялась шутками о хорошей погоде с несколькими другими мамами. По дороге домой она зашла в гастроном, чтобы побаловать себя и Крэйга капучино. В будущем, может быть, осенью, когда Фергюс должен был отправиться в школу, они надеялись снять достойное помещение, в котором оба могли бы работать (Фрэнки мечтала о залитой светом студии с огромными окнами на чердаке). А пока им приходилось ютиться на противоположных концах кухонного стола. Они по очереди присматривали за Фергюсом, чтобы приготовить ланч, выловить неоплаченные счета и между делом отправить белье в стирку.

– У вас собственный коттеджный бизнес, как очаровательно! – говорили их друзья на протяжении всех этих лет, как будто они жили и работали в красивом каменном фермерском доме, с курами во дворе и собакой, бьющей пушистым хвостом по плиточному полу. Одна журналистка даже взяла у них интервью для статьи под названием «Любовь на рабочем месте». Прочитав готовую статью, Фрэнки должна была признать, что автору удалось показать их рабочую обстановку уютно-идиллической. На самом деле они теснились в бывшей муниципальной квартире Крэйга на четвертом этаже дома на Лэдброк-Гроув с видом на автостраду. Но это был их дом.

Вернувшись в свой квартал, Фрэнки поднялась по лестнице, думая, что вместо обжигающего кофе ей, пожалуй, стоило купить что-нибудь холодное. Примерно раз в году температура в их квартире ощущалась как комфортная. В остальное время в ней было или душно и влажно, как в этот день, или царил леденящий холод, когда им приходилось работать в пальто и шерстяных шапках, словно студентам.

– Черт подери, – простонала Фрэнки, входя в квартиру, ощущая, насколько неприятно липким стало тело. – На улице жарища.

Она замолчала, услышав голоса, и нахмурилась, пытаясь понять, кто пришел. Крэйг очень ревниво относился к своему рабочему времени, посвящая редкие часы, когда дома не было Фергюса, своей колонке. Иногда он даже не отвечал на телефонные звонки друзей, чтобы его не соблазняла возможность посачковать или отвлечься.

– Привет! – сказала Фрэнки, проходя в кухню. – О! – Она увидела за столом незнакомую женщину. Ее мозг одновременно отметил два факта. Во-первых, женщина явно чувствовала себя как дома, прислонившись спиной к радиатору и скрестив ноги. Во-вторых, женщина была удивительно похожа на Фергюса: те же темные кудрявые волосы, та же оливковая кожа, те же пухлые, красиво изогнутые губы… и тут Фрэнки оледенела, осознав, что перед ней Джулия, бывшая подружка Крэйга, вернувшаяся из небытия. – Привет, – повторила Фрэнки пересохшими губами, а гостья оценивающе оглядела ее.

– Привет, – ответила Джулия, и на секунду Фрэнки показалось, что это она гостья, что это квартира Джулии, а она вторглась в чужую семью. Понятно, почему бывшая Крэйга так вольготно чувствовала себя в квартире. Ведь она прожила в ней несколько лет до появления Фрэнки.

– Гм, – подал голос Крэйг, пребывавший в явном замешательстве. – Фрэнки, это Джулия. Джулия, это Фрэнки.

– Я догадалась, – выпалила Фрэнки. – Фергюс так на тебя похож.

При упоминании имени мальчика лицо Джулии просияло.

– Я полагаю, он в детском саду, – сказала она.

– Да, – подтвердила Фрэнки, пытаясь не глазеть на нее. Вот ты и явилась. А потом нервы у нее сдали, и она начала болтать все, что приходило в голову: – Он всегда замечательно проводит там время. В саду прекрасные сотрудники, и у него появилась лучшая подружка по имени Прина, с которой ему очень нравится играть в «Лего», и… – Она замолчала, пораженная странностью этого разговора. Совершенно невероятно, ей приходится рассказывать этой женщине детали о ее собственном сыне. Все то, что Фрэнки знает о Фергюсе, а Джулия – нет. Сколько было обнимашек, болтовни и глупых шуток, которым радовалась Фрэнки. А Джулия – нет.

– И как часто он туда ходит? – спросила Джулия.

Похоже, Джулия была настроена несколько критически. Или это лишь показалось Фрэнки? Может быть, по мнению Джулии, они доверяли ребенка посторонним людям, потому что не хотели присматривать за ним сами?

– Три дня в неделю, – сухо ответил Крэйг. И это совершенно не твое дело, добавило выражение его лица.

– Это хорошо для его социальных навыков, – сказала Фрэнки жизнерадостным «телевизионным» голосом, который был ей совершенно не свойственен. – У него появилось много друзей. И поскольку ему скоро в школу, мы подумали… – Крэйг посмотрел на нее, и она осеклась, закусила губу. – Вот, – пробормотала она. «Крэйг прав, – сказала она себе. – Мы не обязаны объяснять свои решения Джулии, которая бросила Фергюса в тот момент, когда он больше всего в ней нуждался. Мы ничего ей не должны». Тогда почему Фрэнки чувствовала себя так, словно это ее судили?

– Отлично! – сказала Джулия, хлопнув в ладоши. – Что ж, мне нужно будет иногда узнавать у вас эти детали. – Она широко улыбнулась. Джулия была привлекательной и спортивной женщиной, в бирюзовом топе стиля «кафтан», безупречно чистых белых укороченных джинсах и сверкающих серебристых шлепанцах. Крэйг говорил Фрэнки, что в прошлом Джулия была депрессивной и непредсказуемой – он употребил выражение «с расстроенными нервами», – но, как показалось Фрэнки, она выглядела совершенно нормальной. Сияющей даже. Вот только что она имела в виду, когда говорила о том, что ей будут нужны детали о детском саде? Она же не собирается?…

Фрэнки вопросительно посмотрела на Крэйга. Тот нахмурился и покачал головой, глядя на свою бывшую.

– Джулия, нет. Ты не можешь вот так просто прийти сюда и…

– Почему же нет? – Ее широкая улыбка неожиданно стала напоминать оскал крокодила. – Я его мать. – У нее заблестели глаза, и температура в комнате как будто упала. – Он был у тебя четыре года. Думаю, теперь моя очередь, не так ли?

– Что? – с тревогой воскликнула Фрэнки в тот момент, когда Крэйг повторил:

– Джулия…

И он сказал это таким тоном, какого Фрэнки никогда раньше не слышала, суровым и страшным, пробравшим ее до костей.

Из горла Фрэнки вырвался стон, потому что в глубине души она всегда знала, что этот день настанет, что мать Фергюса вернется и выдвинет требования. Он мой. Не твой. И хотя Фрэнки любила каждый дюйм этого малыша, она не могла забыть о том, что он не ее. Не ее по закону. По документам. Она всего лишь взяла его взаймы. И если Джулия захочет вернуться в жизнь Фергюса, заново познакомиться с ним, то как Фрэнки может лишать ее этой привилегии?

Она со страхом уставилась на Джулию, гадая, как к этому отнесется Фергюс. Он будет сбит с толку. Он считал своей мамой Фрэнки. Как они ему это объяснят? И была ли она жалкой эгоисткой, уже беспокоясь о том, что мальчик полюбит Джулию больше, чем ее?

– Я побеседовала с людьми в Совете граждан[7]7
  Citizens Advice – сеть из 316 независимых благотворительных организаций по всему Соединенному Королевству, которые предоставляют бесплатную конфиденциальную информацию и консультации для оказания помощи людям с денежными, юридическими, потребительскими и другими проблемами (прим. переводчика).


[Закрыть], – продолжала Джулия. – И они сказали мне, что права матери священны. У матери больше прав, чем у отца. Раньше я не могла справляться с ребенком, потому что была больна. У меня были кое-какие проблемы. Но сейчас мне лучше, и я готова начать с того момента, когда я ушла.

– Ты готова? – повторил Крэйг с таким ядовитым сарказмом, что Фрэнки показалось, со стен сейчас начнет облетать краска. – Ты готова начать с того момента, когда ты ушла. – Он покачал головой, не веря своим ушам, а потом снова обратился к Джулии: – Ты не можешь поступить так с ребенком, Джулия. Это так не работает. Ты не можешь нажать на «паузу», а потом снова нажать «пуск», когда тебе захочется. Скажи мне, где ты была, когда ему делали операцию из-за того, что у него резались зубы, когда он был болен, огорчен, испуган? В день его рождения? На Рождество? Когда он сделал первые шаги? Почему ты не была готова быть с сыном четыре года назад?

Его голос был пропитан горечью и яростью. Фрэнки моргнула. Его слова лились так свободно, с такой горячностью, что ей казалось, он не раз мысленно репетировал их. В прошлом Крэйг не говорил о Джулии, сказав, что выкинул ее из своих мыслей, из своей жизни, словно старую мебель. Фрэнки не знала, сколько боли и гнева все это время бурлило в нем.

– Крэйг, – робко сказала она, потому что ей было невыносимо видеть его таким. И к тому же, если Джулия действительно была больна и страдала от нервного срыва, то ему не следовало бы так нападать на нее. За такое человека едва ли можно винить.

– Что? – Его лицо было перекошено от гнева. – Она хочет забрать Фергюса. Что из этого ты не поняла?

Эти слова были словно пощечина.

– Забрать его? – в ужасе повторила Фрэнки и повернулась к Джулии. – Но я думала… – Она предполагала, возможно наивно, что Джулия всего лишь хочет проводить с мальчиком немного времени. Начать с ним новые отношения. Возможно, брать его к себе на несколько часов во второй половине дня, чтобы малыш привык и мог потом ночевать у нее. Проводить выходные. Это было бы нормально, правда? Ведь она же его мать и все такое? Никто не мог этого отрицать, безусловно. Но совсем забрать Фергюса, оторвать его от Фрэнки и Крэйга, от этой квартиры, от их привычного общения перед сном, от любимых детских площадок и глупых семейных шуток – нет. Нет. Это не вариант. Нет!

– Он мой сын, – сказала Джулия, вынув из рукава козырь. Козырь, которому они не могли ничего противопоставить. Фрэнки точно не могла.

Шок и страх нахлынули на нее. Сердце болезненно сжалось, будто пытаясь справиться сразу слишком со многим. Стало тяжело дышать. Неужели, когда вмешиваешься в жизнь чужой семьи, через несколько дней кто-то обязательно вмешается в твою? Как будто, отправившись в Йорк, чтобы найти своего отца, она каким-то образом выпустила на волю зло, которое теперь намеревалось разрушить маленький мир самой Фрэнки, уничтожить все, что она любила.

– Какая у него любимая сказка? Что он любит есть? Ты даже его не знаешь, – продолжал Крэйг. Его ноздри раздувались, пальцы вцепились в край стола, все его тело как будто приготовилось действовать, словно ему впрыснули огромную дозу адреналина. – Давай убирайся отсюда. Ты нам здесь не нужна.

– Крэйг, подожди, – сказала Джулия, и Фрэнки захотелось повторить ее слова. Крэйг, подожди, ты делаешь только хуже. Крэйг, подожди, не нападай на нее, послушай, что она тебе скажет. Крэйг, подожди, из этой ситуации должен быть разумный выход. Но он ненавидел Джулию, и Фрэнки это поняла. Он очень сильно ее ненавидел.

– Ты слышала, что я сказал, – прорычал он, ощетинившись, словно дикий зверь. – Прошу тебя, уходи.

Джулия с вызовом вздернула подбородок.

– Я пришла сюда не ссориться с тобой. – Она свирепо посмотрела на Крэйга, написала номер своего телефона на клочке бумаги и пододвинула его к Крейгу через стол. – Вот мои контакты. Позвони мне, когда будешь готов обсуждать это как взрослый человек. – Ее подбородок выдвинулся вперед. – Но ты должен знать, что у меня есть адвокат. Есть люди, которые мне помогут. И у меня есть право видеть собственного сына! – Выдержка неожиданно изменила ей, и из ее горла вырвалось рыдание. – Потому что он и мой сын тоже, не забывай об этом.

Она стукнула по столу, поднимаясь на ноги, и Фрэнки дрогнула, когда гневный взгляд женщины упал сначала на Крэйга, а потом переместился на нее. Джулия вышла из квартиры, громко хлопнув дверью. Наступившая после ее ухода тишина казалась оглушительно громкой, заполняя маленькое помещение. Все в кухне оставалось таким же, каким было час назад: жизнерадостные желтые стены, рисунки Фергюса, приклеенные к дверцам шкафов, две перевернутые вверх дном кружки на сушилке, фотографии счастливых дней, прикрепленные к холодильнику вместе с магнитами «Томас-Танк». И все же появление Джулии как будто околдовало это место, и окошки теперь казались маленькими и грязными. Фрэнки не смогла не заметить клубы пыли на полу в углу, след от чайного пакетика на столешнице, дверцу шкафчика, уже несколько месяцев висевшую на одной петле.

Фрэнки казалось, что ее сердце превратилось в гигантский камень, охваченный болью. Она поставила один стакан с почти остывшим капучино перед Крэйгом и рухнула на стул, сжимая в руке другой стакан.

– Что мы будем делать? – спросила она, и ее голос был похож на испуганное блеяние. – Что мы будем делать, Крэйг?

Глава седьмая

– Какой приятный сюрприз, – сказала Элисон, когда Робин села за столик напротив нее. Это была пятница, выходной день Робин, и она собиралась потратить этот день на уборку дома перед выходными. Надо было постирать белье и заглянуть в супермаркет, если останется время. Но сегодня ей захотелось увидеть родное лицо. «Как насчет ланча сегодня? В “Белой лошади”?» Такое сообщение она с надеждой отправила матери.

Должно быть, это была интуитивная прозорливость, потому что всего за десять минут до этого клиентка Элисон отменила встречу, и теперь они сидели в пабе, до которого обеим было удобно дойти. Компания Элисон, как всегда, подействовала на Робин успокаивающе. Она просмотрела меню и со знанием дела сказала, что домашние пироги с мясом очень хороши. Потом Элисон сняла солнечные очки и внимательно посмотрела на дочь.

– Все в порядке, дорогая?

Робин слабо улыбнулась. Откуда в мамах этот встроенный детектор тревог?

– Не совсем, – со вздохом ответила она, вертя меню в руках. – Джон потерял работу.

– О нет! – Рот Элисон сам собой приоткрылся. Новость поразила ее не меньше, чем Робин. – Не может быть!

– Может. Судя по всему, на факультете сокращение штата, – пояснила Робин. Джон проработал в университете восемнадцать лет. Это была работа на всю жизнь. Или он так думал. Джон был основным кормильцем в семье, выплачивал ипотеку, оплачивал отпуска, имел золотую кредитную карту. Более того: Джон гордился тем, что обеспечивает семью, он был старомоден в том, что следует делать мужу. Но когда два дня назад Бет Бродвуд подошла к Робин, чтобы выразить сочувствие – Сожалею о случившемся, – оказалось, что работа Джона и все, что она значила для семьи, рухнули, стоило Робин отвернуться.

– Я собирался сказать тебе, – мрачно сказал Джон, когда Робин все же спросила его, правда ли это. – Я просто… пытался выбрать подходящий момент.

Бедняге явно было стыдно, признание как будто сломило его. Он едва мог смотреть Робин в глаза, когда излагал факты усталым голосом человека, потерпевшего крушение.

– Мне так жаль! – пылко воскликнула Робин в ответ. – Какой кошмар! – Она взяла мужа за руку, сжала ее, желая облегчить ситуацию. Работа всегда была для Джона на первом месте. Он был из тех людей, которые не находят себе места во время длительного отпуска. А в университете чувствовал себя как рыба в воде. – Они убрали курс из программы или что? У всех проблемы?

Джон пожал плечами.

– Не знаю. – Он хотел что-то сказать, потом как будто передумал. – Теперь ты знаешь, – подавленно продолжал он. – Прости. У меня такое чувство, будто я подвел вас всех.

– Нет, Джон! – воскликнула Робин. – Ничего подобного. Ты никого не подвел. Это не твоя вина. Тебе просто не повезло, только и всего. Настоящее невезение.

– Джон опустошен, – продолжала свой рассказ Робин, сидя напротив матери и вспоминая мрачное лицо мужа. Несомненно, его настроение в последнее время, увлечение выпивкой, молчание и отстраненность от нее были связаны именно с этим. Ясно, что он не хотел перекладывать на нее свою ношу. И от этого Робин было еще хуже.

– О боже! Вот уж действительно плохая новость, – ответила Элисон. – А денег вам хватит? То есть я хочу сказать, он же проработал долгое время, верно? По крайней мере, они должны выплатить ему достойную компенсацию. Закон о труде, и все такое.

– Судя по всему, Джон не знает, сколько они ему заплатят, – объяснила Робин. – Я уверена, что он найдет другую работу, но… Это такой шок. Он выглядит раздавленным.

– Бедный Джон. Это удар по его мужской гордости. Твой папа был… – Элисон осеклась, невысказанные слова повисли между ними.

– Что? – спросила Робин. За последнюю неделю мать дважды упоминала об отце. Обычно это было ей несвойственно. – Папу тоже сократили? – задала она следующий вопрос, гадая, не отразилось ли это на его здоровье и не увольнение ли стало причиной сердечного приступа, убившего отца. Может быть, ей все же не стоит есть на ланч домашний пирог с мясом, подумала Робин, представив, как ее собственное сердце отсчитывает время в грудной клетке.

– Это было много лет назад, – отмахнулась Элисон и вернулась к прежней теме разговора: – Слушай, без обид, я думаю, что твоя работа вас не прокормит, – продолжала она. – Так что, если тебе не будет хватать, дай мне знать, потому что у меня есть сбережения. Помни об этом. Или, может быть… – Она склонила голову к плечу и внимательно посмотрела на дочь. – Ты же не так давно говорила, что тебе, пожалуй, стоит снова поискать более интересную работу, верно? Поэтому…

– Да, но…

«Вот это да, – подумала Робин, – с места в карьер». Она еще не успела переварить известие об увольнении Джона, не говоря уже о том, чтобы строить планы по воскрешению собственной карьеры.

– Возможно, это твой шанс. Ты же знаешь, как говорят: если жизнь подкидывает тебе лимоны, сделай из них лимонад. Дети уже достаточно взрослые, чтобы за ними присматривать, так? Ты могла бы связаться с факультетом, на котором ты работала. Уверена, что они примут тебя с распростертыми объятиями. Вот тебе и лимонад! – Подав эту блестящую идею, Элисон вскинула голову, подалась вперед, ее глаза засияли от возбуждения. О, она была самой гордой матерью в мире, когда Робин получила сначала диплом («Первая в нашей семье!»), затем и степень магистра («Понятия не имею, откуда у нее такие мозги»), а потом начала работать в университете, постепенно поднимаясь по карьерной лестнице.

Как Робин нравилось там работать! Ей было интересно, она каждый день решала новые задачи. Робин почти слышала, как жужжат нейроны в ее мозгу, и наслаждалась тем, что ее окружают в высшей степени интеллектуальные люди, каждый из которых жаждал учиться, находился в поиске открытий и информации. И там же дождливым вечером она познакомилась с Джоном на открытой лекции «Неизвестная Вселенная», когда судьба сначала отправила их в одну аудиторию, а потом усадила рядом. («Самое время! – с облегчением воскликнула Элисон, когда Робин объявила ей, что встречается с парнем. – А то я уже начала думать, что мне вскоре придется стереть пыль на полке «Незамужние» рядом со мной, чтобы и ты поместилась».)

Теперь, разумеется, все это казалось далеким прошлым. Когда родился Сэм, Робин взяла декретный отпуск, рассчитывая вернуться на работу. Но мальчик оказался болезненным, страдал от экземы, поэтому в решающий момент она не смогла оставить его. Потом родилась Дейзи, которая заходилась криком от горя и обиды, если кто-то кроме Робин осмеливался взять ее на руки. Короче говоря, прошло одиннадцать лет с того времени, когда Робин считала себя карьеристкой.

Она задумалась, не поздно ли ей вернуться. Робин изо всех сил старалась следить за публикациями в журнале «Нью Сайентист», когда позволяло время, но определенно отстала от жизни, если речь шла о последних открытиях в ее области. Кроме того, она потеряла уверенность в своих способностях. Когда-то она могла читать лекции сотням студентов и с энтузиазмом обсуждать с ними генную инженерию и молекулярную биологию. Теперь при мысли об этом Робин охватывал ужас. Представляя себя перед большой аудиторией, она чувствовала, как от волнения у нее на верхней губе выступал пот.

– Нет, мам, все в порядке. Я буду держать тебя в курсе, но я уверена, что все наладится, – сказала она, помолчав.

– Я тоже в этом уверена, – ответила Элисон. – Но почему все плохое случается сразу? Такая выдалась неделя, да? Помнишь грозу в понедельник? У меня на какое-то время отключились все электроприборы. Такая неприятность. И родители Джона поссорились… Ну и ну! Должно быть, что-то в воздухе. Как бы там ни было, – она театральным жестом схватила меню, – нам следует сделать заказ, потому что в два пятнадцать меня ждет Элизабет Перри, чтобы я сделала ей мелирование. А она всегда ворчит, если я опаздываю. Что ты будешь? Я съем мясной пирог и картофель по-деревенски. К черту все. В конце концов, сегодня пятница!

Робин углубилась в меню. Да, это была пятница, но отныне ей придется экономить, напомнила она себе, по крайней мере, до тех пор, пока Джон не найдет новую работу.

– Я буду салат и диетическую колу, – неохотно ответила она.

В субботу утром Джини Мортимер сонно заворочалась на широкой кровати. Под потолком лениво вращался огромный вентилятор. «Еще один день в раю», – подумала она, открывая один глаз и видя, как яркий солнечный свет пробирается сквозь отверстия в ставнях. Еще один день, а потом ей придется уложить в чемодан купальник и легкие платья, чтобы вернуться в реальный мир. Несмотря на неприятное начало отпуска, она отлично провела время.

Первый день Джини плакала, снова и снова вспоминая, как она увидела молодую женщину – Фрэнки, – которая застыла на месте и смотрела на Гарри. У нее тогда от недоброго предчувствия встали дыбом волоски на шее. Нисходящая гамма зловеще звучала в ее голове. Существует ли женская интуиция? Как бы там ни было, Джини просто все поняла.

Потом Гарри с несчастным видом признался, что это дочь Кэти Холлоуз.

– Я и Кэти, мы…

– Об этом я догадалась, – перебила его Джини, пока он не углубился в детали. Она даже не удивилась. Вместо удивления в ее сознании мгновенно засверкали воспоминания давностью в несколько десятилетий. Школьные соревнования тем летом, когда она проходила мимо спортивного поля со Стивеном в коляске. Они остановились, чтобы помахать рукой Гарри. Там была очень красивая молодая женщина с длинными каштановыми волосами и длиннющими загорелыми ногами. Она подпрыгивала рядом с беговой дорожкой, подбадривая бегущих детей. Джини помнила, как спросила у Гарри, кто это.

– Это Кэти, – ответил он тогда, и было что-то такое в том, как он произнес это имя, была особая мягкость в его улыбке. И Джини вздрогнула, когда они оба повернулись и посмотрели на девушку. При воспоминании об этом ее затошнило. Это Кэти. Женщина, с которой у меня роман. Этого он, разумеется, тогда не сказал. И хотите – верьте, хотите – нет, но когда тридцать пять лет спустя ее – и моя! – дочь неожиданно появилась в день нашей золотой свадьбы, это был настоящий сюрприз.

Было еще кое-что. Из глубин ее мозга всплыло еще одно воспоминание: вечеринка в конце учебного года в июле в пабе «Герб Бриклэйера» для учителей и их вторых половинок. Джини не думала, что сможет прийти. Стивен подхватил кишечную инфекцию, а Джон только что сломал зуб, когда играл в крикет. Но ее мама в последнюю минуту предложила присмотреть за детьми, и Джини решила, что заглянет в паб на часок. Она сменила топ, расчесала волосы, собранные до этого в «конский хвост», и даже накрасилась. Это был замечательный вечер, вспоминала Джини. Было непривычно идти по солнечной улице одной, и настроение у нее было приподнятым, потому что впервые за долгое время ей предстояло встретиться с мужем на светском мероприятии. Когда она пришла в паб, Гарри сидел рядом с той самой Кэти, они склонили друг к другу головы. В голове Джини тогда прозвенел предупреждающий звонок. Жена замечает такие вещи.

– Я думал, ты не придешь! – воскликнул Гарри. Он сразу вскочил, стоило ему увидеть Джини. Предупреждающий колокольчик зазвенел снова, когда Кэти посмотрела на них и быстро пересела за другой столик.

Джини оставила подозрения при себе. Ей и без того было чем заняться с четырьмя маленькими детьми. Но она украдкой вздохнула с облегчением, услышав от знакомого учителя, что мисс Холлоуз уехала из города и не будет больше преподавать в этой школе. «Так тому и быть», – подумала тогда Джини.

Но оказалось, что ничего не закончилось, так? Потому что вот она одна, без мужа, проводит этот их так называемый второй медовый месяц. О, жизнь умеет порой жестоко подшутить над человеком.

Весь первый несчастный день на Мадейре Джини не сомневалась, что совершила самую страшную ошибку в своей жизни, поддавшись ярости и боли. Но после этого она взяла себя в руки и постаралась отвлечься от тревоги. Скучала ли она? Черта с два. Каждый день она плавала в бассейне, прочитала четыре замечательные книги, а ее кожа приобрела идеальный бронзовый оттенок.

Было ли ей одиноко? Ни капельки. Она познакомилась с двумя дружелюбными женщинами из Пемброкшира, отдыхавшими вместе, и они несколько раз приглашали Джини выпить с ними коктейль и поужинать. Персонал отеля был безупречно добр: ей приносили напитки, пока она загорала в шезлонге; советовали посетить вечер кабаре, оставляли самые красивые тропические цветы на ее подушке, когда разбирали ее постель по вечерам. Она даже немного потанцевала на дискотеке «Музыка шестидесятых» под мелодии группы Martha and the Vandellas, как будто ей снова было двадцать лет. Понятно, что ее чемодан уже был полон сувениров для обожаемых внуков. Она не смогла удержаться в магазине подарков. Джини обожала быть бабушкой, и одной мысли об улыбках внуков было достаточно, чтобы успокоить ее в самые мрачные моменты.

До этого момента Джини всегда была занята. Она вырастила четырех детей, двадцать пять лет работала преподавателем игры на фортепьяно и при этом готовила, занималась домом и совершала покупки. Когда дети выросли и вылетели из гнезда, Джини оставалась активной, работала волонтером в местном благотворительном магазине и помогала с детьми в детском саду недалеко от дома. Их с Гарри дом оставался открытым для всех Мортимеров. По субботам они собирались на ужин, в день рождения каждого члена семьи она устраивала специальное чаепитие: настоящий йоркширский чай со сливками и домашние сконы[8]8
  Британский хлеб, традиционное шотландское блюдо.


[Закрыть], а также пирог по выбору именинника. Никогда Джини не была счастливее, чем в те минуты, когда ее семья была рядом с ней, все в безопасности, все наслаждались ее ужинами и пирогами, а она могла с восхищением смотреть на замечательных людей, которыми стали ее дети.

– Не представляю, как тебе это удается! – восклицали все три сестры Гарри. – Откуда ты берешь силы? – Они угощали гостей магазинным тортом «Баттенберг»[9]9
  Бисквитный торт с марципановой глазурью. Выпекается из двух коржей: один розового, другой желтого цвета. Коржи разрезаются и скрепляются абрикосовым джемом между собой так, чтобы на срезе получилась характерная для баттенбергского торта шахматная клетка розового и желтого цвета.


[Закрыть], в лучшем случае печеньем Wagon Wheel.

Что ж, Джини находила силы, потому что любила готовить для своей семьи. Таков был простой ответ, даже если, честно говоря, в последнее время семейные сборища давались ей непросто. Она оставалась без сил после всей этой беготни по магазинам, выпечки и приема гостей. Но, разумеется, в этом Джини никогда бы не призналась никому, кроме Гарри. Нет, потому что это того стоило.

Ох, Гарри, печально подумала она, поворачиваясь на бок в огромной кровати и прижимая к себе подушку. Его неверность, его предательство как будто отрезали ее от всего этого. Как он мог нанести такой ужасный удар семье? Почему он начал искать внимания на стороне, в объятиях другой женщины, когда она, Джини, всегда любила его всем сердцем? Гарри разбил ей сердце. Он разрушил их семью. Как она сможет вернуться и посмотреть им всем в лицо, когда их брак в руинах, когда будущее наполнено неуверенностью? Сможет ли семья по-прежнему наслаждаться вечеринками или совместными субботними ужинами после всех этих открытий? Они с Гарри так долго были парой, пережили столько бурь между ними, но это… это ощущалось как ураган. Один из тех ужасных ураганов, которые показывают в новостях. Они сметают все на своем пути: деревья, дома, жизни, все отброшено в сторону.

Джини со страхом ожидала следующего дня, когда отпуск закончится. Ее пребывание на Мадейре было похоже на побег в сияющую капсулу, полную кратковременных удовольствий, далекую от боли и стыда, оставленных дома. В этой капсуле за ней ухаживали, ее баловали, здесь она была защищена от боли реальной жизни. Но следующим утром все это закончится. Ей придется собрать чемоданы, отдать ключ от своего номера и на автобусе отправиться в аэропорт, где она будет ждать рейса домой – со страхом, с покорностью. Ей придется выслушать извинения Гарри, возможно, даже сразу по прилете, если ему действительно так отчаянно хочется вернуть ее расположение. А потом, как только она окажется дома, ей придется столкнуться со всеми соседскими сплетницами. Как только они ее увидят, их лица засияют, они потянутся к ней, словно железные опилки к магниту. Новости уже распространились среди соседей, как лесной пожар, слухи передавались из дома в дом. (Вы слышали? У него ребенок на стороне. Да, у Гарри Мортимера. Кто бы мог подумать? Она оставила его в аэропорту, вы представляете? Она правда так поступила.)