Текст книги "Падение Царьграда"

Автор книги: Льюис Уоллес

Соавторы: Леонардо Грен
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

VI
ВИЗАНТИЙСКИЙ ФРАНТ

Сергий остался сидеть на скамье, но вся прелесть открывавшейся перед ним панорамы теперь исчезла для него. Он думал только о том, что дочь князя Индии может стать жертвой заговора.

Удаляясь из старинной обители на снежных берегах Белого озера, он, конечно, не полагал, что влюбится в Константинополе. По правде сказать, и теперь эта мысль была далека от него, и он просто думал, что одно чувство человеколюбия побуждало его спасти молодую девушку от грозившей опасности. К тому же ещё другая причина подстрекала его на подобный поступок. Один из заговорщиков назвал себя племянником игумена братства святого Иакова. Это было его братство, он знал игумена. Неужели у такого прекрасного, почтенного человека был такой нечестный племянник? Конечно, бывали примеры. Во всяком случае, необходимо было последить за ним.

Поэтому Сергий встал и последовал за заговорщиками. Так как, по всей вероятности, он нашёл бы их там, где оказался бы паланкин с княжной Индии, а последний направился к мысу Димитрия, то и Сергий пошёл в ту сторону.

Вскоре он действительно завидел вдали паланкин и поспешил догнать его, но в нём оказалась какая-то пожилая женщина. Молодой послушник пришёл в отчаяние. А что, если заговорщикам удался их план и они похитили свою жертву прежде, чем он успел предупредить её?

Он поспешил назад, не зная, что предпринять, как неожиданно увидел тот самый паланкин, который он разыскивал. Он показался из-за Юлианской дворцовой башни, и рядом с ним шёл гигант-негр, тот самый, который так удивил его в Белом замке. В первую минуту Сергий вздохнул свободно, так как присутствие негра его совершенно успокоило: этот колосс не дал бы в обиду свою госпожу, тем более среди бела дня.

Но не успел он подумать это, как к паланкину подошёл с противоположной стороны какой-то человек, и в окно паланкина Сергий увидел, что молодая девушка быстро отшатнулась от подошедшего и закрыла лицо покрывалом.

Сергий тотчас узнал в этом человеке одного из заговорщиков, а через минуту подошёл к нему и другой, сказал что-то и быстро исчез, первый же продолжал идти возле паланкина и по временам что-то говорил испуганной девушке.

Молодой монах считал пока невозможным вмешаться, а счёл всего лучше подождать, пока поравняется с ним паланкин, в надежде, что молодая девушка или негр его узнают. Во всяком случае, он был наготове.

Между тем он с любопытством стал рассматривать заговорщика. К его большому удивлению, это был не злодей с чудовищным лицом, а красивый молодой человек небольшого роста, с приятным выражением лица. Одно только в нём резало глаза – именно слишком пёстрая одежда. На нём была светло-оранжевая туника, полосатые, с жёлтым узкие панталоны, красные башмаки, такая же красная шапочка с белым крылом, блестящая пурпурная мантия с большими эмалевыми пряжками на плечах и рапира на боку.

Впервые послушник видел перед собою византийского франта той эпохи и с тем большим изумлением спрашивал себя, неужели это племянник руководителя братства?

Пока он размышлял таким образом, паланкин приблизился к нему, и в одно мгновение с одной стороны молодая девушка, сидевшая в нём, протянула руки к Сергию, а с другой негр подскочил к дерзкому франту, схватил его на руки, как перо, и быстро понёс к морскому берегу. Хотя при этом присутствовало немало народа, но никто не двинулся на выручку франта от страха, невольно внушённого всем колоссальными размерами негра.

Один Сергий кинулся на Нило, и в ту самую минуту, как он хотел бросить свою жертву в клокотавшие под набережной морские волны, схватил византийца и дёрнул его сзади с такой силой, что не ожидавший этого нападения негр выпустил его из рук. Византиец быстро вскочил на ноги и обнажил свою шпагу. Конечно, он не мог справиться с великаном, вооружённым громадным копьём, но в эту минуту толпа окружила их. Молодого франта легко отбили от его страшного противника, и он исчез среди общего смятения.

Сергий был очень доволен, что он спас византийца, и тотчас поспешил к паланкину, желая успокоить встревоженную молодую девушку.

Действительно, когда он подошёл к ней, то заметил, что она была очень бледна. Протянув ему руку, она сказала:

   – Я тебя знаю и очень рада, что тебя встретила. Меня так напугали, что я больше никогда не выйду из дома, и теперь прошу тебя, не оставляй меня. Этот человек меня преследовал день за днём, и я не могла показаться на улице, чтобы не увидеть его. Для защиты от него отец послал со мною Нило, но я надеюсь, что он не убил его.

   – Не бойся, – отвечал Сергий, пожимая руку молодой девушке, – он здоров и невредим.

   – Я видела, как ты его спас, и очень благодарна тебе за это. Мой отец также поблагодарит тебя за твой благородный поступок. Не правда ли, мне теперь лучше возвратиться домой?

   – Да, – отвечал Сергий, с сожалением расставаясь с маленькой ручкой, которая спокойно лежала на его руке, – а я провожу тебя до дома твоего отца.

И, обращаясь к носильщикам, он приказал им двинуться домой.

Идя рядом с паланкином, он не спускал глаз с розовой ручки, лежавшей в окне. Ему очень хотелось продолжить разговор, но неожиданно он почувствовал такую застенчивость, что не был в состоянии произнести ни слова. Наконец, молчание прервала Лаель и спросила его:

   – А ты давно видел княжну, которая живёт в Терапии?

   – Недавно, – отвечал он, – я часто вижу её и обращаюсь к ней за советами, когда мне нужно.

   – Какая она красивая, добрая, какая смелая! Когда мы с нею попали в руки турок, то, видя её хладнокровие, я сама перестала бояться. Сегодня она прислала гонца к моему отцу, приглашая меня к себе во дворец.

   – И ты поедешь?

   – Не знаю. Я не видела отца, после того как получила приглашение. Он у императора, но он очень уважает княжну и, вероятно, согласится. В таком случае я поеду в Терапию завтра.

Сергий мысленно решил также отправиться туда на другой день и с оживлением произнёс:

   – А ты видела сад за её дворцом?

   – Нет.

   – Конечно, я не знаю, на что был похож рай, но я не могу себе представить ничего более райского, как этот сад.

Лаель ничего не отвечала и, откинувшись на спинку паланкина, молчала до той минуты, когда паланкин остановился перед её домом. Тут она снова протянула руку Сергию и сказала:

   – Я очень, очень благодарна тебе, и отец достойно поблагодарит тебя. Но... но...

И она покраснела.

   – Но что?

   – Я не знаю, как тебя зовут и где ты живёшь.

   – Я послушник Сергий и живу в обители святого Иакова. Теперь, когда ты знаешь, кто я, могу ли я спросить в свою очередь, как тебя зовут?

   – Для людей, любящих меня, моё имя Гуль-Бахар, а для всего мира я Лаель.

   – Как же мне называть тебя?

   – Прощай, – сказала молодая девушка, не отвечая на его вопрос, – сегодня я не выйду из дома, а завтра поеду к княгине.

Когда паланкин внесли в дом, то Сергию показалось, что солнце померкло. Впервые он направился в свою обитель со светлыми мыслями в голове и до глубокой ночи всё думал о молодой красавице.

VII
ЕРЕТИЧКА

В то время когда монахи окружали часовню на Влахернских высотах и коленопреклонённо молились, к игумену обители святого Иакова подошёл посланный от императора с просьбой, чтобы он занял место перед дверью святилища. Старик повиновался и всю ночь, несмотря на свою старость и болезнь, простоял там на коленях, молясь о благословении императора и империи, которые он пламенно любил. Рядом с ним находился Сергий, смиренно держа факел. Если бы это происходило днём ранее, то молодой послушник думал бы только о службе, но теперь образ молодой индийской княжны мешал ему молиться, и все его усилия отогнать от себя это видение ни к чему не приводили: он мечтал о ней.

Прошло много часов, и наступил конец ночи. Сначала показалась светлая полоса над Скутарийскими высотами, а затем настал день. Император вышел из часовни и вернулся во дворец.

Игумен обители святого Иакова так утомился, что не мог уже идти домой пешком, а отправился в паланкине. Сергий пошёл рядом и, когда они достигли ворот монастыря, молча попросил благословения у старика.

   – Не оставляй меня, сын мой, – сказал он, – твоё присутствие служит мне большим утешением.

Хотя Сергий хотел отправиться в Терапию, он безмолвно последовал за игуменом, бережно провёл его по коридору до скромной кельи, а там помог раздеться и лечь на койку.

   – Ты добрый сын, Сергий, – сказал старик, – ты предан Богу, и Господь тебя благословит. Иди с миром!

Сергий поцеловал руку игумена и сказал:

   – Отец игумен, позволь мне отлучиться на несколько дней, к княжне Ирине, в Терапию.

   – Сын мой, – произнёс игумен после минутного молчания, – я знал отца Ирины и всей душой сочувствовал ему. Я ходил со всем братством к императору, чтобы вымолить его освобождение из тюрьмы, а когда его освободили, то я сердечно радовался. Я говорю это для того, чтобы ты понял, как тяжело мне говорить против его дочери. Но я делаю это из чувства долга к тебе, которого Господь привёл под моё покровительство. Княжна ведёт жизнь, непривычную для нас, православных. Конечно, нет греха в том, что она ходит всюду с открытым лицом, причём, надо отдать ей справедливость, она ведёт себя очень скромно. Но её пример может дурно действовать на других женщин, не отличающихся её высокими достоинствами, к тому же её поведение, как оно ни скромно, привлекает слишком большое внимание. Ещё непонятнее тот образ жизни, который она ведёт в Терапии. Неприлично молодой женщине одной жить во дворце в такой близости от нечестивых турок. Не имея мужа, она должна была бы лучше поселиться в монастыре, в Царьграде или на островах. Конечно, я не верю, чтобы она во зло употребляла свою свободу, как ходят толки, что она, пользуясь своей свободой и одиночеством, поклоняется Богу не по канонам нашей церкви. Одним словом, она еретичка.

Сергий вздрогнул. Это обвинение дышало угрозой не только молодой княжне, но и ему самому.

   – Отец игумен, – сказал он, желая узнать подробнее, в чём заключалась, по мнению игумена, ересь княжны, – я не обращаю внимания на те сплетни, которые ходят о княжне, – всегда клевещут на всё чистое, светлое, но обвинение в ереси дело другое. Скажи мне, почему ты считаешь её еретичкой?

   – Я не смогу в двух словах тебе этого объяснить, – отвечал игумен, – но постараюсь дать тебе хоть понятие об этом. Ты знаешь и веришь, что вся суть православия заключается в символе веры, который установлен Никейским собором под председательством величайшего из императоров, Константина. Долго этот символ веры был твёрд, как камень, но теперь его хотят пошатнуть. Тебе известны те распри и партии, которые существуют в нашей церкви?

   – Я слыхал, что есть римская партия и греческая, но я так недавно прибыл в Константинополь, что желал бы узнать о них из твоих уст.

   – Благоразумно сказано, – заметил игумен, – будь всегда так мудр, и благословение святого Иакова будет всегда на тебе! У нас две партии: греческая и римская, последнюю называют азимитской, но это глупое прозвище. Я и всё моё братство принадлежим к римской партии и не обращаем никакого внимания, когда Схоларий презрительно называет нас азимитами. Мы не клятвопреступники, – прибавил он с неожиданным пылом, потом, несколько успокоившись, продолжал кратко объяснять основные пять пунктов различия между греческой и римской церквами, настаивая на правильности толкования последней, а когда он кончил это догматическое изложение, то произнёс: – Все эти вопросы были порешены на недавнем флорентийском соборе, и там, одиннадцать лет тому назад, император, патриархи, митрополиты и другие служители алтаря подписали гепнотикон, или акт, об унии. Когда вернулись император и семьсот духовных лиц в Константинополь, то толпа, встретившая их, вопрошала: «Что вы сделали, как порешили насчёт нашей веры?» Император молча поспешил в свой дворец, а митрополиты, епископы и другие духовные лица, в том числе Схоларий, отвечали, поникнув головой: «Мы продали вашу веру, мы стали азимитами». Толпа спросила: «Зачем вы подписали акт унии?» А они отвечали: «Мы боялись франков». Но мало того, что, говоря это, они нарушили клятву, данную при подписании акта унии, говорят, что многие из них взяли деньги за то, чтобы его подписать, следовательно, они прежде продали свою душу, а потом сделались клятвопреступниками. Только трое, и в том числе ваш теперешний патриарх, остались верными своей клятве.

   – Я выслушал тебя, отец игумен, – произнёс Сергий, – и прошу теперь указать мне всё-таки, в чём же заключается ересь княжны Ирины?

Всё это время Сергий стоял задом к двери и не заметил, что среди речи игумена в келью вошёл кто-то и остановился недалеко от ложа старца.

   – Она толкует Священное Писание по-своему и не согласна следовать толкованию святых отцов. Она составила себе свою веру, которая заменяет ей православные предания. Церковь никогда не сможет терпеть распространение ереси. Ну, прощай. Я слишком устал. В другой раз приходи ко мне, и мы подробнее поговорим об этом.

Сергий благословился и, обернувшись, хотел пойти к двери, но встретился лицом к лицу с тем молодым византийцем, которого спас из рук Нило.

VIII
АКАДЕМИЯ ЭПИКУРА

   – Я хочу тебе сказать два слова, – произнёс вполголоса византиец, – погоди минуту.

Молодой человек подошёл к ложу, наклонился и произнёс:

   – Благослови, отец игумен.

   – Я не видал тебя уже много дней, – отвечал игумен, положив руку на его голову, – но в надежде, что ты наконец внял моим просьбам и бросил своих товарищей, которые губят твою душу и чернят моё имя, а также из любви к тебе и твоей святой матери я готов тебя благословить.

Юноша, нимало не тронутый словами игумена, небрежно ответил:

   – Ты никак не можешь понять, дядюшка, что всё изменилось в Византии и что даже в ипподроме остались от прежнего только одни цветы. Сколько раз я тебе объяснял, что все, кроме монахов, хотя и среди них есть исключения, теперь признают полезность греха.

   – Это что такое! – воскликнул игумен.

   – Это – удовольствия.

   – Боже мой, Боже мой! Куда мы идём! – промолвил игумен и повернулся лицом к стене.

Сергий вышел из кельи и послал другого монаха к игумену, а сам подождал в коридоре юного византийца.

   – Скажи теперь, что тебе надо от меня, – спросил Сергий.

   – Нет, пойдём лучше в твою келью.

Когда они вошли в келью, то он предложил гостю единственный стул, который там находился по уставу братства.

   – Нет, я не сяду, – отвечал юноша, – мне только надо сказать тебе два слова: братству святого Иакова следовало бы освободить моего дядю от тяжёлых обязанностей, они ему не под силу.

   – Но ведь это было бы неблагодарностью.

   – Пустяки. Но, прости меня, кажется, тебя называют Сергием?

   – Да, это моё имя.

   – Ты не грек?

   – Нет, я подданный русского великого князя.

   – А я Демедий. Ну, будем друзьями. Ты, может быть, удивляешься, что я навязываю свою дружбу, но я обязан тебе спасением от сумасшедшего гиганта, который бросил бы меня в море, если бы не твоя помощь, а там такие подводные камни, что я разбился бы. Прими мою искреннюю благодарность.

   – Я полагаю, что нечего благодарить человека, который спас от убийства одного ближнего и от смерти другого.

   – Как бы то ни было, а я всё-таки очень тебе благодарен. Ну, теперь я объясню, что хотел тебе сказать. Мой дядя добрый человек, и распри в церкви не дают ему покоя. При этом он думает только о той потере в силе и влиянии, которую несёт церковь от этих распрей, а потому он и его братство доходят в своём фанатизме до того, что всякий протест против установленных догматов кажется им ересью, и они готовы предать еретиков пытке и смерти. Я понял, что ты предан княжне Ирине, помни мои слова: ей грозит большая опасность.

   – Боже избави!

   – Предупреждаю, будь осторожен, когда дядя станет расспрашивать тебя после возвращения из Терапии о княжне Ирине. Я считаю, что этим предупреждением я отчасти заплатил свой долг за спасение жизни. А что, ты завтракал? – спросил он вдруг, переменяя тон.

   – Нет.

   – Голодный – плохой собеседник, и не лучше ли мне прекратить свои речи?

   – Нет, я не голоден и, может быть, не вернусь в обитель несколько дней, а твоя беседа меня очень интересует.

   – Хорошо. Я постараюсь быть кратким. Церковь, раздираемая распрями, забыла о своей пастве, и эта паства без пастырей сама ищет себе зелёных лугов и свежих ручьёв. Ты слыхал когда-нибудь об академии Эпикура?

   – Нет.

   – Византийская молодёжь нисколько не жалуется на то, что церковь забыла о ней, и, напротив, считает большим счастьем, что ей дозволяют свободно мыслить, и вот к чему они пришли: так как патриарх и Схоларий спорят о том, какая из христианских религий лучше – римская или греческая, то следует оставить в стороне их обеих и искать новую. Прежде всего возникла мысль о возвращении к язычеству, но поклонение многим богам неудобно, так как трудно сказать, который из них настоящий. Затем вспомнили, что никогда предки наши греки не жили так припеваючи, как в золотой век Платона и Пифагора. Поэтому решено остановиться на философии. Но и философий было много. Которую же нам предпочесть? Мы серьёзно рассмотрели каждую из них и поочерёдно забраковали стоиков, циников и самого Сократа. Тогда нам остался один Эпикур, и в нём мы нашли спасение. Он имеет дело лишь с настоящей жизнью и предлагает свободный выбор между удовольствием и добродетелью. Вот мы формально и объявили себя эпикурейцами, а так как нам нужна была внутренняя организация, чтобы защищаться от преследования церкви, мы основали академию Эпикура. Она помещается в красивом храме, где мы три раза в неделю собираемся, чтобы слушать лекции и участвовать в прениях. Членов у этой академии уже несколько тысяч человек, и мы вербуем их не только в Константинополе, но и во всей империи.

   – А что же лежит в основе вашего учения? – спросил Сергий.

   – Принцип, что удовольствие – цель жизни.

   – Но то, что для одного – удовольствие, не составит удовольствия для другого.

   – Хорошо сказано, Сергий. Мы признаем удовольствия одного рода, – именно удовлетворение страстей. Очень не многие из нас предпочитают добродетель.

   – И вы более ничего не делаете, как только стремитесь доставлять себе удовольствие?

   – Да. Но для этой цели необходимо развитие трёх главных качеств человеческой натуры – терпения, мужества и рассудка, которые служат нам девизом.

   – Нет. Вашим девизом должен быть разврат! – воскликнул с жаром молодой послушник.

   – Ты ошибаешься, Сергий, мы совсем не такие дурные люди, как ты думаешь, и в доказательство этого я передам тебе поручение, данное мне академией. Выслушав вчера ночью на заседании мой доклад о твоём благородном поступке, академия единогласно признала тебя героем и поручила мне сказать, что двери её всегда открыты...

   – Довольно! – воскликнул Сергий. – Я более не могу тебя слушать. Ты и твоя академия – исчадие ада. Оставь меня в покое.

И он быстро направился к двери.

   – Сергий, милый Сергий, – промолвил Демедий, схватив его за руку, – я не хотел тебя оскорбить. Останься, я ещё хотел поговорить с тобой о совершенно ином. Ты отправляешься в Терапию, там будет княжна Индии. Ты её знаешь?

   – Да.

   – Ты думаешь, что она дочь князя Индии?

   – Да.

   – Значит, ты её не знаешь, – промолвил со смехом Демедий. – Она дочь еврея, лавочника на базаре.

   – Откуда ты это взял?

   – Княжна Ирина даёт сегодня праздник, – продолжал византиец, не обращая внимания на его вопрос, – она пригласила на этот праздник всех рыбаков Босфора. И я там буду. Желаю тебе всякого удовольствия, Сергий, а главное, проснуться и смотреть на всё открытыми глазами. Когда ты поймёшь весь смысл нашего девиза «терпение, мужество, рассудок», то станешь сговорчивее, а я беру на себя, чтобы двери нашей академии всегда были открыты для тебя.

И они расстались.

IX
ПРАЗДНИК РЫБАКОВ

После ухода своего неожиданного гостя Сергий быстро позавтракал, на что потребовалось немного времени, так как монастырский завтрак, по правилам братства, был очень скуден. Подкрепив свои силы, оп пригладил волосы, почистил свою рясу и, взяв чётки, отправился на пристань рыбного рынка у Золотого Рога. Там он взял двухвесельную лодку и, прыгнув в неё, крикнул гребцам:

– В Терапию. К полудню!

Несмотря на красоту Босфора, по которому быстро понеслась лодка, русский послушник не любовался живописной панорамой, открывшейся перед его глазами, а углубился в свои думы о Демедии и Лаель.

Внутренний голос заставлял его вернуться в свою келью и предаться молитве, но он понимал, что эта молодая девушка один соблазн. Что она ему? Нечистая еврейка. Не поддавайся соблазну и отвернись от него! Но он вспомнил, как отец Иларион учил не отворачиваться от соблазна, а победить его, и, подкреплённый мыслью о своём учителе, Сергий решил не дать Лаель в обиду.

Между тем они поравнялись с маленькой Стенийской бухтой, из которой двигался целый флот разнообразных лодок, разукрашенных цветами, с сидевшими в них мужчинами, женщинами и детьми, которые громко пели.

   – Вон рыбаки потянулись на праздник княжны Ирины, – сказали в один голос оба гребца. – Хорошая она женщина, да благословит её Господь.

   – Я отправляюсь туда же, – отвечал Сергий, – держитесь за ними.

Когда лодка Сергия вошла в состав весёлой флотилии, то её немедленно украсили цветами с соседних судов, и все вместе пёстрой массой направились далее к Терапии.

Какое удивительное зрелище представляла эта знаменитая бухта! Всюду были видны лодки и лодки, сотни их были в движении, а другие сотни стояли неподвижно вдоль берега. Город был расцвечен флагами, и противоположная сторона также была разукрашена. Везде слышались весёлые песни, хохот, говор. Византия могла быть в упадке, её слава могла меркнуть, её провинции могли отпадать одна за другой, её императоры, двор, знатные люди, духовенство могли своим безумием ускорить это падение, но народ всё по-прежнему любил праздники и умел веселиться.

Лодки, в том числе и та, на которой находился Сергий, наконец пристали к мраморной пристани у дворца княжны Ирины, и сидевшие в них стали свободно выходить на берег, где не видно было ни одного стража. Эти гости княжны были большею частью загорелые, черноволосые молодцы, в чёрных бархатных шароварах, красных кушаках и вышитых голубых куртках, ноги их были обнажены с колен до сандалий, головы были повязаны белыми платками. Глаза их ярко блестели, поступь их была ловкая, оживлённая. У многих на обнажённой шее виднелись амулеты из серебра и раковин. Сопровождавшие их женщины были в коротких безрукавках, белоснежных рубашках, пёстрых юбках и сандалиях. На головах у них виднелись маленькие фаты, приколотые большими гребнями. Хотя некоторые из ни своей красотой оправдывали легенды о нимфах Цикладских островов, но большинство поражало преждевременно состарившимися чертами.

Что-то на воротах дворца обращало на себя особое внимание посетителей, и когда Сергий подошёл к ним, то увидел небольшую бронзовую бляху с непонятной для него надписью. Она казалась турецкой или арабской, и ни Сергий, ни окружающие не могли её разобрать. Неожиданно к воротам подошёл цыган, который вёл медведя. Увидав бронзовую бляху, он почтительно преклонил голову.

   – Вот цыган нам расскажет, что это за надпись, – послышалось в толпе, – эй, нечестивый, подойди сюда поближе и прочти, что здесь написано.

   – Мне нечего подходить, я и так вижу, но откуда вы взяли, что я нечестивый: я также верую в Бога.

   – Ну, да ладно, читай надпись.

   – Охотно. Молодой Магомет, сын султана Мурада, мой большой приятель, он долго жил в Магнезии, главном городе вверенной ему провинции, и никто так любезно не обращался со всеми, как он. С учёными он говорил о науках, а с поэтами – о поэзии, с охотниками он охотился, с певцами он пел и не раз угощал в своём дворце меня с моим медведем.

   – Конечно, твой Магомет замечательный принц, но ведь у тебя спрашивали не о нём, а о надписи на воротах.

   – Погодите, всё придёт в своё время, – отвечал цыган, – однажды я со своим медведем так позабавил Магомета, что он дал мне кошелёк с золотыми, а медведю значок. И куда бы мы ни приходили с этим значком, нас всюду принимали с распростёртыми объятиями и давали нам убежище и пищу. Вот посмотрите, на значке медведя та же надпись, что и на этих воротах. Значит, этот дворец, так же как мой медведь, находится под покровительством Магомета. Но когда же он здесь был?

   – Никогда.

   – Нет, он был.

   – А ты почему знаешь?

   – Эта бляха доказывает, что он был здесь и прибил её на воротах, желая объявить, что дворец находится под его покровительством. Он сам дал моему медведю значок, и никто иной, кроме него или его отца, султана, не мог прибить этой бляхи на воротах дворца.

Сергию невольно вспомнились слова игумена о том, что непонятно, зачем княжна живёт одна против турецких владений. Он слишком уважал княжну, чтобы заподозрить её в чём-либо, но не мог не признать, что она представляла своим врагам предлог к преследованию, а потому решился серьёзно поговорить с нею об этом.