Текст книги "Трость судьбы"

Автор книги: Льюис Кэрролл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Льюис Кэрролл

ТРОСТЬ СУДЬБЫ

Перевод с английского Андрея Боченкова.

Глава первая

Еще до того, как взошло солнце, барон уже два нескончаемых часа расхаживал по своим гобеленовым покоям. Время от времени он останавливался у открытого окна и бросал взгляд с головокружительной высоты на раскинувшуюся внизу землю. В эти мгновения суровая улыбка озаряла его угрюмое чело, и, бормоча себе под нос «сгодится» с приглушенным акцентом, он снова продолжал свою одинокую прогулку.

Воссияло яркое солнце и осветило темный мир светом дня, но надменный барон продолжал мерить шагами свои покои, только шаг его стал торопливее и нетерпеливее, чем раньше, и не однажды он застывал в неподвижности, обеспокоенно и чутко прислушиваясь, затем разворачивался с разочарованным видом, и по челу его пробегала мрачная тень. Вдруг пронзительно завизжала труба, висевшая у ворот замка; барон услышал ее и, яростно колотя себя в грудь сжатыми кулаками, пробормотал горьким шепотом: «Час близится, я должен собраться с духом для решительных действий». Затем, бросившись в мягкое кресло, он поспешно опрокинул в себя содержимое большого кубка с вином, который стоял на столе, и тщетно попытался принять невозмутимый вид. Дверь неожиданно распахнулась, и слуга торжественно объявил: «Синьор Блоуски!»

– Прошу вас, садитесь! Синьор, сим утром вы раненько пришли ко мне... Эй, Алонзо! Принеси синьору вина! Хорошенько сдобри его пряностями, мой мальчик! Ха-ха-ха! – и барон громко и шумно засмеялся, но смех его был вымученным и порожним. Тем временем гость, который до сих пор не промолвил ни слова, аккуратно снял с себя шляпу и перчатки и сел напротив барона, после чего, подождав, пока затихнет смех, заговорил резким, скрипучим голосом.

– Барон Маггзвиг приветствует вас и шлет вам вот это. – Но почему лицо барона вдруг побледнело? Отчего задрожали его пальцы, да так, что он едва смог вскрыть письмо? Он мельком взглянул на лежавший внутри листок и сразу же снова поднял голову.

– Отведайте вина, синьор, – произнес он странно изменившимся голосом, – угощайтесь, прошу вас, – и протянул гостю один из кубков, которые только что принес слуга.

Синьор принял его с улыбкой, приложился к нему губами и затем, тихо и незаметно от барона поменяв кубки, одним глотком осушил второй кубок наполовину. В этот момент барон Слогдод поднял голову, проследил, как гость пьет, и лицо его оскалилось волчьей улыбкой.

В течение целых десяти минут в комнате царила мертвая тишина, а потом барон сложил письмо и поднял голову: их глаза встретились; синьору множество раз приходилось сталкиваться с диким тигром на узкой тропе и выходить победителем, но сейчас он невольно отвел взгляд. Затем барон заговорил спокойным и сдержанным голосом:

– Я полагаю, вам известно содержание сего письма? – Синьор кивнул. – И вы ожидаете ответа?

– Ожидаю.

– Тогда вот вам мой ответ! – закричал барон, бросаясь на него, и в следующее мгновение швырнул его в открытое окно. В течение нескольких секунд он задумчиво следил за его падением, а потом, разорвав лежавшее на столе письмо на бесчисленное количество клочков, развеял их по ветру.

Глава вторая

– Раз! два! три! – Чародей поставил бутылку и в изнеможении опустился в кресло. – Девять изнурительных часов, – вздохнул он, вытирая дымящийся лоб, – девять изнурительных часов я трудился над этим и добрался лишь до восемьсот тридцать второго ингредиента! Ну что ж! Воистину, сдается мне, что Мартин Вагнер прописал в своем рецепте по три капли всего, что существует на свете. Однако осталось добавить лишь сто шестьдесят восемь ингредиентов. Скоро это будет сделано, тогда наступит черед кипячения, и потом... – Разговор с самим собой был прерван тихим, робким стуком снаружи.

– Так стучит Блоуски, – пробормотал старик, медленно отодвигая засовы и замки на двери. – Ума не приложу, что его-то сюда принесло в столь поздний час. Он птица, несущая дурной знак: я так не доверяю его хищному лицу.

– Это вы! Какими судьбами, синьор? – воскликнул он, удивленно отпрянув при виде входящего гостя. – Откуда у вас синяк под глазом? И поистине ваше лицо переливается, словно какая-то радуга! Кто вас оскорбил? Или, скорее, – добавил он себе под нос, – кого вы оскорбили, ибо это вернее всего.

– Не обращайте внимания на мое лицо, добрый отче, – поспешно ответил Блоуски, – я всего лишь споткнулся и упал, возвращаясь домой прошлой ночью в темноте, вот и все, уверяю вас. Но я пришел не по второму делу... мне нужен совет... или, скорее, следовало бы сказать, я хотел бы услышать ваше мнение... по другому вопросу... предположим, что один человек должен... предположим, два человека... предположим, что есть два человека, А и Б...

– Предположим, предположим! – презрительно пробормотал чародей.

– ...И предположим, что эти люди, добрый отче, то есть А должен вручить Б письмо, затем, предположим, А читает письмо, то есть Б, и затем Б пытается... я хочу сказать, А пытается... отравить Б... я хочу сказать, А... и затем, предположим, что...

– Сын мой, – перебил его в этом месте старец, – вы излагаете гипотетический случай? Сдается мне, что вы излагаете его в на удивление запутанной манере...

– Ну разумеется, это гипотетический случай, – грубо оборвал его Блоуски, – и, если бы вы послушали меня, вместо того чтобы перебивать, сдается мне, вы бы лучше в нем разобрались!

– Продолжай, сын мой, – мягко ответил старец.

– И затем предположим, что А... то есть Б... выбрасывает А из окна... или, скорее, – добавил он в заключение, и сам к этому моменту несколько запутавшись, – или, скорее, мне следовало бы сказать наоборот.

Старец потер бороду и на некоторое время погрузился в размышления.

– Так-так, – наконец вымолвил он, – понимаю, А... Б... то да се... Б отравил А...

– Нет! Нет! – вскричал синьор. – Б пытается отравить А, на самом деле ему это не удалось – я поменял местами... я хочу сказать, – поспешно добавил он, покрываясь краской, – вы должны предположить, что на самом деле ему этого не удалось.

– Так, – продолжил чародей, – теперь-то все ясно: Б... точнее, А... но какое все это имеет отношение к вашему избитому лицу? – неожиданно закончил он.

– С..совершенно ник...какого, – запинаясь, пробормотал Блоуски. – Я же вам уже один раз сказал, что повредил лицо при падении с лошади...

– А! Ну ладно! Давайте-ка поглядим, – тихо произнес его собеседник, – значит, споткнулся в темноте... упал с лошади... гм! гм!.. да, мой мальчик, вот ты и допрыгался, должен заметить, – и продолжил более громко: – Это уже было лучше... но, честно говоря, я еще не знаю, в чем состоит вопрос.

– Ну как, в чем? В том, как теперь следует поступить Б, – ответил синьор.

– Но кто такой Б? – поинтересовался чародей. – Б – это что, первая буква фамилии Блоуски?

– Нет, – последовал ответ, – я имел в виду А.

– А-а-а! – протянул чародей. – Теперь я понимаю... но поистине мне нужно время, чтобы над этим подумать, поэтому адью, прекрасный сэр, – и, отворив дверь, он внезапно выпроводил своего гостя на улицу.

– А теперь, – сказал он самому себе, – займемся составом... так, посмотрим... три капли... да, мой мальчик, вот ты и допрыгался...

Глава третья

Часы пробили двенадцать и три минуты с четвертью. Лакей барона поспешно схватил огромный кубок и в ужасе заохал, наполняя его горячим, приправленным пряностями вином.

– Я опоздал! – мучительно простонал он. – И теперь наверняка мне придется отведать раскаленной кочерги, которой барон так часто мне грозит. О, горе мне! Ах, если бы я приготовил ужин для барона пораньше! – И, не теряя ни секунды, он схватил рукой окутанный паром кубок и пронесся по высоким коридорам со скоростью беговой лошади. За гораздо меньшее время, чем нам понадобилось, чтобы об этом поведать, он достиг двери в комнату барона, открыл ее и... замер, подавшись всем телом вперед и вытянувшись на носках, не осмеливаясь и шагу ступить и окаменев от чрезвычайного изумления.

– Ну что там, осел? – заревел барон. – Почему ты стоишь, выпучив глаза, как огромная лягушка в апоплексическом припадке? (Барон замечательно умел подбирать сравнения.) Что с тобой? Говори! Ты что, онемел?

Несчастный слуга предпринял отчаянную попытку заговорить и наконец выдавил из себя:

– Благородный сэр!..

– Очень хорошо! Замечательное начало! – одобрил барон более довольным тоном, ибо любил, когда его называли «благородным». – Продолжай! Не ждать же тебя целый день!

– Благородный сэр, – заикаясь, пролепетал встревоженный слуга, – а где... где... вообще... ваш гость?

– Ушел! – твердо и непререкаемо ответил барон, непроизвольно указывая большим пальцем себе за спину. – Ушел! Ему нужно было отдавать и другие визиты, поэтому он снизошел и отправился их отдавать... а где мое вино? – внезапно поинтересовался он, и слуга с радостью вручил ему кубок и вышел из комнаты.

Барон одним глотком осушил кубок и подошел к окну. Его недавнюю жертву нигде не было видно, но барон, задумчиво уставившись на то место, куда упал синьор, пробормотал с безжалостной улыбкой:

– Сдается мне, я вижу вмятину на земле. – В этот момент мимо прошла загадочного вида фигура, и барон, глядя ей вслед, невольно подумал: «Интересно, кто бы это мог быть!» – Он долго смотрел в сторону удаляющихся шагов, и в голове его была только одна мысль: «Нет, ну все-таки, интересно, кто бы это мог быть?»

Глава четвертая

Опустилось за горизонт западное солнце, и сумерки уже воровской тенью крались по земле, когда второй раз за день загудела труба, висевшая у ворот замка. И снова уставший слуга поднялся в покои своего господина, но на этот раз он сопровождал совершенно нового посетителя:

– Мистер Мильтон Смит! – Барон поспешно поднялся с кресла, услышав нежеланное имя, и шагнул вперед, чтобы встретить гостя.

– Сердечные поклоны, благородный сэр! – начал прославленный гость напыщенным голосом и тряхнул головой. – Мне случилось услышать ваше имя, и я принял твердое решение посетить вас и узреть до наступления ночи!..

– Что ж, прекрасный сэр, надеюсь, вы удовлетворены зрелищем, – перебил его барон, желая прекратить разговор, которого он не понимал и который был ему не по нраву.

– Оно радует меня; – последовал ответ, – более того, настолько, что я мог бы пожелать продлить удовольствие, ибо присутствует Жизнь и Правда в тех тонах, которые напоминают мне сцены прежних дней...

– В самом деле? – осведомился барон, в значительной степени озадаченный.

– Воистину, – отозвался его собеседник. – И сейчас мне вспоминается, – продолжил он, подходя к окну, – что я также желал посмотреть на окрестности; они прекрасны, не правда ли?

– Очень прекрасные окрестности, – подтвердил барон, добавив про себя: «А я бы желал, чтобы ты находился отсюда подальше!»

Гость несколько минут стоял, задумчиво глядя в окно, после чего произнес, неожиданно повернувшись к барону:

– Вам, должно быть, известно, прекрасный сэр, что я поэт!

– Да что вы? – воскликнул тот. – Умоляю вас, скажите, что же нам теперь делать?

Мистер Мильтон Смит не ответил, но продолжил свои наблюдения:

– Видите, мой гостеприимный хозяин, тот восторженный ореол, что окружает ваш безмятежный луг?

– Живую изгородь, вы имеете в виду? – довольно презрительно заметил барон, подходя к окну.

– Мой ум осязает в сей картине некую границу... и стремление... к... тому, что есть Истина и Красота в Природе, и... и... разве вы не замечаете роскошной безыскусности – я хочу сказать, величественности, от которой прямо чем-то веет... и как бы перемешивается с растительностью – этой, как ее... травой?

– Перемешивается с травой? А! вы имеете в виду лютики? – сказал барон. – Да, они создают весьма приятный эффект.

– Простите меня, – промолвил мистер Мильтон Смит, – я имел в виду не это, а... впрочем, пожалуй, мне лучше воспеть это в стихах!

Прелестный луг, дар золотых провинций,

Сияет под лазурным небом,

Где средь фиалок отдыхают...

– «Проходимцы», – подсказал барон.

– Проходимцы?! – повторил поэт, уставившись на него в изумлении.

– Да, проходимцы, бродяги, понимаете ли, цыгане, – холодно пояснил хозяин, – они очень часто спят там на лугу.

Жрец вдохновения пожал плечами и продолжил:

– «Где средь фиалок отдыхают жницы».

– Жницы и вполовину так хорошо не рифмуются, как проходимцы, – возразил барон.

– Тут уж я ничего не могу поделать, – последовал ответ. – «И тихо шепчут...»

– «Дайте хлеба!» – сказал барон, завершая вместо него строку. – Итак, одна строфа закончена, и теперь я должен пожелать вам спокойной ночи; добро пожаловать в кровать, так что, когда закончите воспевать окрестности, позвоните в колокольчик и слуга покажет вам, где лечь.

– Спасибо, – ответил поэт, и барон вышел из комнаты.

– ...И тихо шепчут: «Он волшебен»... О! Получилось, – продолжил поэт, когда дверь закрылась, после чего, высунувшись из окна, тихо свистнул. Из кустов немедленно появилась загадочная фигура в плаще и произнесла шепотом:

– Получилось?

– Получилось, – ответил поэт. – Я отослал старикана в постель, уморив его образчиком твоей поэзии, и, кстати, я чуть было не забыл тот стишок, которому ты меня научил, и едва не угодил в такой переплет! Как бы там ни было, теперь берег чист, так что гляди в оба. – Фигура достала из-под плаща веревочную лестницу, которую поэт принялся тащить вверх.

Глава пятая

ЧИТАТЕЛЬ! Осмелишься ли ты еще раз войти в пещеру великого чародея? Если сердце твое не преисполнено отваги, воздержись: не читай дальше. Высоко в воздухе висели силуэты двух черных кошек; между ними была сова, сидящая на омерзительной гадюке, которая парила в полумраке сама по себе.

Пауки ползали по длинным седым волосам великого астролога, когда он писал золотыми буквами ужасное заклинание на волшебном свитке, свисавшем изо рта смертельно ядовитой гадюки. Странная фигура, похожая на оживленную картофелину с руками и ногами, зависла над волшебным свитком и, похоже, читала слова вверх тормашками. Чу!

Пронзительный крик прокатился по пещере от стены к стене, пока не затих в ее каменных сводах. Ужас! И все-таки сердце чародея не дрогнуло, только мизинец слегка дернулся три раза, и один из его седых волосков поднялся из копны волос, выпрямившись от страха; еще один последовал бы его примеру, но на нем висел паук, и волосок остался на месте.

Вспышка таинственного света, черного, как самое черное-черное дерево, теперь заполнила всю пещеру, и в его мгновенном проблеске видно было, как сова моргнула один раз. Мрачное знамение! Не зашипела ли поддерживающая ее змея? О нет! Это было бы слишком ужасно! В глубокой мертвой тишине, которая последовала за этим волнующим событием, был отчетливо различим одинокий чих, который издала левая кошка. Отчетливо. Теперь чародей и впрямь задрожал.

– Мрачные духи бездонной бездны! – пробормотал он таким запинающимся голосом, словно его старческие конечности вот-вот ему откажут. – Я не звал тебя: почему же ты явилась?

И картофелина ответила ему глухим голосом:

– Ты звал! – И наступила тишина.

Чародей в ужасе отшатнулся. Что! Чтобы тебе бросила вызов какая-то картошка! Ни за что! Он в тоске ударил кулаком в немощную грудь и затем, собравшись с силами, закричал:

– Попробуй вымолвить еще хоть слово, и я тебя сразу же сварю! – Наступила зловещая пауза, длинная, неясная и загадочная. Что же будет? Картофелина громко всхлипнула, и было слышно, как ее крупные льющиеся струями слезы тяжело хлюпают о каменистый пол. Затем медленно, отчетливо и жутко прозвучали ужасные слова: «Гобно стродгол елок слаболго!» и затем низкий шипящий шепот: «Пора!»

– Загадка! Страшная загадка! – простонал охваченный ужасом астролог. – Русский боевой клич! О Слогдог! Слогдог! Что же ты наделал? – Он стоял, замерев в ожидании, трепеща; но его ухо не улавливало ни звука; ничего, кроме беспрестанной капели далекого водопада. Наконец какой-то голос произнес: «Сейчас», и сразу же правая кошка с тяжелым глухим звуком свалилась на землю. Потом появился Ужасный Силуэт, неясно маячивший в темноте: он приготовился заговорить, но всеобщий крик «штопоры!» эхом пронесся по пещере, три голоса одновременно закричали «да!», и воссиял свет. Слепящий свет, такой сильный, что чародей, содрогнувшись, закрыл глаза и сказал:

– Это сон, о, значит, я могу в любой момент проснуться! – Он поднял голову, и пещера, Силуэт, кошки – все исчезло: перед ним не осталось ничего, кроме волшебного свитка и пера, палочки красного сургуча и зажженной восковой свечи.

– Августейшая картофелина! – пробормотал он. – Я повинуюсь твоему могущественному голосу. – Затем, запечатывая сургучом таинственный свиток, он позвал посыльного и наказал ему: – Поспеши, если тебе дорога жизнь, гонец! Поспеши! поспеши! если дорога жизнь, гонец! поспеши! – были последние слова, эхо которых испуганный посыльный слышал в своих ушах, пуская коня во весь опор.

После чего, испустив тяжелый вздох, великий чародей вернулся в мрачную пещеру, глухо бормоча:

– А теперь займемся жабой!

Глава шестая

– Ш-ш! Тихо! Барон почивает! – Двое, шаркая ногами, пытаются сдвинуть с места железный ящик. Он очень тяжел, и у них дрожат колени, частично из-за тяжести, отчасти от страха. Барон храпит, и они оба вздрагивают; ящик грохает об пол, нельзя терять ни секунды, они поспешно покидают комнату. Трудно, очень трудно было вытащить ящик из окна, но в конце концов это им удалось, хотя при этом им не удалось избежать шума, которого хватило бы, чтобы разбудить десять обычных спящих людей: к счастью для них, барон был необычным спящим.

На безопасном расстоянии от замка они поставили ящик и начали взламывать крышку. Четыре изнурительных часа мистер Мильтон Смит и его таинственный спутник в поте лица трудились над ящиком: на восходе солнца крышка наконец подалась и слетела, производя грохот, который был хуже взрыва пятидесяти пороховых погребов и был слышен на многие мили окрест. От этого звука барон соскочил со своего ложа и чрезвычайно взбешенно зазвонил в колокольчик; снизу прибежал испуганный слуга, который впоследствии дрожащим голосом поведал своим товарищам, что «Его Честь был явно расстроен и гонялся за мной с кочергой в еще более дикой ярости, чем обычно!».

Но вернемся к нашим двум авантюристам: как только они очнулись от обморока, в котором они очутились вследствие взрыва, то немедля приступили к изучению содержимого ящика. Заглянув внутрь, мистер М. Смит глубоко вздохнул и вскричал:

– Ну вот! Чтоб меня!

– Ну вот! Чтоб вас! – сердито повторил второй. – Какой прок продолжать таким образом? Просто скажите, что в ящике, и не стройте из себя осла!..

– Мой дорогой друг! – перебил поэт. – Я клянусь честью...

– Да я и двух пенсов не дал бы за вашу честь! – парировал его приятель, в бешенстве выдирая вокруг себя пригоршни травы. – Дайте мне то, что лежит в ящике, это гораздо ценнее.

– Да, но вы не хотите меня выслушать, а я как раз собирался вам сообщить, что в ящике вообще ничего нет, кроме какой-то трости! И это факт; если вы мне не верите, подойдите и посмотрите сами!

– Не смейте мне это говорить! – закричал его спутник, вскакивая на ноги; все летаргическое оцепенение спало с него в мгновение ока. – Наверняка там не только трость!

– Я же говорю вам, только трость! – довольно угрюмо повторил поэт, вытягиваясь на траве.

Однако второй самолично перевернул ящик и осмотрел его со всех сторон, прежде чем убедился, что в нем больше ничего нет, после чего, небрежно вращая указательным пальцем трость, начал:

– Я полагаю, нет смысла нести барону Маггзвигу это? Это было бы совершенно бессмысленно.

– Ну, я не знаю, – с некоторым сомнением отвечал поэт, – может, и не совершенно... он ведь не сказал, что надеялся там най...

– Я это знаю, осел! – нетерпеливо перебил его второй. – Но не думаю, что он надеялся найти трость! Если бы это было так, по-твоему, он дал бы нам по десять долларов каждому, чтобы мы устроили это дело?

– Могу точно сказать, что ответ мне неизвестен, – пробормотал поэт.

– Что ж, тогда поступай, как хочешь! – сердито произнес его спутник и, швырнув в него трость, поспешил прочь.

Никогда еще рыцарь плаща и шляпы не швырялся такой хорошей возможностью заработать целое состояние! В двенадцать часов того же дня барону Маггзвигу сообщили о прибытии гостя, и наш поэт, войдя, отдал ему трость. Глаза барона вспыхнули радостью, и, поспешно вложив большой кошель с золотом в руку поэта, он сказал:

– Адью, мой дорогой друг! Вы еще услышите обо мне! – И затем бережно запер трость, бормоча под нос: – Теперь осталась только жаба!..