Текст книги "Из Тетрадей 1914-1916"

Автор книги: Людвиг Витгенштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

ЛЮДВИГ ВИТГЕНШТЕЙН

Из «Тетрадей 1914-1916»[1]

(11.6.16-10.1.17)

От переводчика :

«Тетради 1914-1916» представляют собой непосредственные подготовительные матери а лы (своеобразный философский дневник) к «Логико-философскому трактату», оконченному Витгенштейном в 1918-м и впервые опубликованному в 1921 году. Размышляя над пробл е мами общих оснований логики, Витгенштейн как будто неожиданно для самого себя пер е ходит к мыслям об онтологии, гносеологии и этике, которые занимают его вплоть до 10 января 1917-го, даты последней записи Тетрадей. По количеству и по своему, так сказать, удельному весу эти мысли занимают в Тетрадях больше места, чем соответствующие максимы Трактата (редакторы оксфордского издания, по которому сделан перевод, в т а ких случаях делают отсылки к Трактату), они даны более развернуто и в определенном смысле более связно. Предлагаемый отрывок поэтому представляет безусловный сам о стоятельный интерес в качестве общефилософского автопортрета раннего Витгенште й на.

22.12.84. В. Руднев

Логика должна сама о себе позаботиться. (5.473)

11.6.16.

Что я знаю о Боге и о цели жизни?

Я знаю, что этот мир существует.

Что я помещен в нем, как мой глаз в своем поле зрения.

Что нечто, сказанное о нем, является проблематичным.

Что мы называем это значением.

Что это значение лежит не в нем, но за его пределами.

(ср. 6.41.)

Что жизнь есть мир. (ср. 5.6.21.)

Что моя воля пронизывает мир.

Что моя воля является доброй или злой.

Следовательно, что добро и зло как-то связаны со значением мира.

Смысл жизни, т.е. значение мира, мы можем назвать Богом.

И связать с таким пониманием мира сравнение Бога с отцом.

Молиться значит думать о смысле жизни.

Я не могу подчинить события мира своей воле: я совершенно беспомощен.

Я только могу сделать себя независящим от мира и тем самым в определенном смысле управлять им отказываясь от какого бы то ни было влияния на события.

Мир не зависит от моей воли. (6.373.)

Даже если все то, что бы мы хотели, случалось, это было бы еще только благосклонностью судьбы, ибо можно ручаться, что нет никакой логической связи между волей и миром, которая гарантировала бы это, и мы сами не могли бы желать этой предположительной физической связи.

Если добрая или злая воля и воздействует на мир, то только на границы этого мира, и не воздействует на факты, которые не могут быть описаны посредством языка, но только на те, которые могут быть показаны на языке. (ср. 6.43.)

Короче: это должно сделать мир совершенно иным по отношению к другому. (см. 6.43.)

Мир должен, так сказать, прибывать и убывать как целое. Как прибывает и убывает его значение. (ср. 6.43.)

Как в смерти мир не изменяется, но прекращает существовать. (6.431.)

И в этом смысле прав Достоевский, когда он говорит, что человек, который счастлив, наполнен целью существования.

Ибо опять мы могли бы сказать, что тот человек наполнен целью существования, которому не нужна больше никакая цель, кроме того, чтобы жить. То есть тот, кто удовлетворен.

Решение проблемы жизни в исчезновении этой проблемы. (см. 6.521.)

Но возможно ли для кого-то жить так, что жизнь перестает быть проблематичной? Возможен ли такой человек, который живет в вечности, а не во времени?

7.7.16.

Не это ли причина того, что люди, которым стало ясно значение жизни после долгих страданий, не могли сказать, в чем это значение состоит? (см. 6.521.)

Если можно вообразить"род объекта", на зная, существуют ли такие объекты, тогда я должен сконструировать для себя их прообразы.

Не на этом ли основан метод механики?

8.7.16.

Верить в Бога значит понимать вопрос о значении жизни.

Верить в Бога значит видеть, что фактами мира все не ограничивается.

Верить в Бога значит видеть, что жизнь имеет значение.

Мир дан мне, т.е. моя воля проникает в мир извне, как во что-то, что уже есть.

(Хотя для чего моя воля существует, я еще не знаю.)

Вот почему мы чувствуем себя зависимыми от чужой воли.

Тем не менее, может быть, что мы находимся в определенном смысле в зависимости, и то, от чего мы зависим, мы называем Богом.

В этом смысле Бог был бы просто судьбой, или, что то же самое: Мир который независим от нашей воли.

Я могу сделать себя независимым от судьбы.

Есть два божества: мир и мое независимое Я.

Я либо счастлив, либо несчастлив, вот и все.

Можно сказать: добро и зло не существуют.

Человек, который счастлив, не должен иметь страха. Даже перед лицом смерти.

Только тот человек счастлив, который живет не во времени, а в вечности.

Для жизни в настоящем не существует смерти.

Смерть не есть событие жизни, она не является фактом мира. (ср. 6.4311.)

Если под вечностью понимать не неограниченное временное направление, но вневременность, тогда можно сказать, что человек живет вечно, если он живет в настоящем. (см. 6.4311.)

Чтобы жить счастливо, я должен быть в согласии с миром. Это и есть то, что значит -быть счастливым".

Тогда я, так сказать, нахожусь в согласии с той или чужой волей, на которую я возлагаю свою зависимость. То есть я как бы -творю волю Бога".

Страх перед лицом смерти лучший знак ложной, то есть дурной жизни.

Когда моя совесть нарушает мое равновесие, я не нахожусь в согласии с чем бы то ни было. Но что это такое? Есть ли это мир?

Конечно, правильно сказать: совесть это голос Бога.

Например: Меня делает несчастным мысль, что я обидел какого-то человека. Есть ли это моя совесть?

Можно ли сказать: "Поступайте в согласии со своей совестью независимо ни от чего"?

Живи счастливо!

9.7.16.

Если бы могла быть дана наиболее общая форма высказывания, тогда пришел бы момент, в котором мы обрели бы новый опыт, так сказать, логический.

Это, конечно, невозможно.

Не забывайте, что (-х)fx не значит: "Существует такое x, что f x". Но: существует истинное высказывание -f x".

Высказывание "а" говорит о специфических объектах, общее высказывание обо всех объектах.

11.7.16.

Специфические объекты это совершенно необыкновенные феномены.

Вместо -все объекты" мы можем сказать: "Все специфические объекты".

Если даны все специфические объекты, то даны "все объекты".

Короче: "все объекты" даны вместе со специфическими объектами. (ср. 5.524.)

Если существуют объекты, то это также дает нам "все объекты". (ср. 5.524.)

Должно быть возможным построить единство элементарных высказываний и общих высказываний.

Ибо, если даны элементарные высказывания, то это дает нам также все элементарные высказывания и дает, следовательно, общее высказывание.

И благодаря этому разве не было бы построено единство? (ср. 5.524.)

Кто-то продолжает думать, что даже в элементарном высказывании сделана ссылка на все объекты.

(– х) 0 x.x = а

Если даны две операции, которые не могут быть сведены к одной, тогда должно быть, по крайней мере, возможным восстановить общую форму из их комбинаций.

0x, 0 y/x, (– x), (x).

Подобно тому, как при помощи этих операций обязательно можно объяснить, как высказывания могут быть сформулированы или как они не могут быть сформулированы, также должно быть возможным, чтобы это тем или иным образом было точно выражено.

14.7.16.

И это выражение должно быть уже дано в общей форме знака операции.

И не должно ли это быть только законным выражением приложения операции? Обязательно должно быть!

Ибо если форма операции может быть вообще выражена, тогда она должна быть выраженной таким образом, чтобы это обеспечивало бы ей правильное употребление.

Человек не может сделаться счастливым без больших трудностей.

Кто бы ни жил в настоящем, тот живет без страха и надежды.

21.7.16.

Как в действительности обстоит дело с человеческой волей? Я волеизъявляю названную "волю" сначала, а уже потом носителя добра и зла.

Представим себе человека, который не мог бы использовать ни один из своих членов и, следовательно, не мог бы в обычном смысле осуществлять свою волю. Он мог бы тем не менее думать и хотеть и передавать свои мысли кому-то еще. Мог бы, следовательно, делать добро или зло через другого человека. Тогда ясно, что этика в равной мере будет сохранять для него действительную силу, и что он в этическом смысле будет являться носителем воли.

Теперь, есть ли различие между этой волей и той, которая приводит в движение человеческое тело?

Или есть ли ошибка в этом: даже желание (думанье) есть действие воли? (И в этом смысле человек без воли не был бы живым.)

Но можем ли мы рассмотреть существо, которое не способно к Воле вообще, но только к Представлению (в¦идение, например)? В некотором смысле это представляется невозможным. Но если бы это было возможно, также возможен был бы мир без этики.

24.7.16.

Мир и жизнь одно. (5.621.)

Физиологическая жизнь это, конечно, не Жизнь. И ничто не есть физиологическая жизнь. Жизнь это мир.

Этика не изучает мир. Этика должна быть условием мира, подобно логике.

Этика и эстетика одно. (см. 6.421.)

29.7.16.

Ибо фактом логики является то, что она (логика (?) перев.) не хочет стоять в какой-либо логической связи со своим собственным наполнением. И ясно также, что мир счастливого это совсем другой мир, чем мир несчастного. (ср. 6.43.)

Является ли видение действием?

Возможно ли желать хорошего, желать плохого и не желать ничего?

Или только тот счастлив, кто не желает?

"Любить своего ближнего" значило бы желать?

Но может ли кто-то хотеть и еще не быть несчастливым, если желание не достигает полноты (а эта возможность всегда существует)? Хорошо ли, согласно обычным представлениям, не хотеть ничего для ближнего, ни хорошего, ни плохого?

И еще в определенном смысле кажется, что не-хотение есть только добро.

Здесь я еще делаю грубые ошибки!

Можешь быть уверен в этом!

Обычно предполагается, что это дурно, хотеть кому-то еще быть неудачливым. Может ли это быть правильно? Может ли это быть хуже, чем хотелось ему быть удачливым?

Кажется, что здесь все зависит от того, как он хочет?

Кажется, что нельзя сказать более, чем: Живи счастливо!

Мир счастливого это совсем другой мир, чем мир несчастного. (см. 6.43.)

Мир счастливого это счастливый мир.

Тогда может ли существовать мир, который не является ни счастливым, ни несчастливым?

30.7.16.

Когда установлен общий этический закон формы "Ты должен...", первая мысль: "Положим, я этого не сделаю?"

Но ясно, что этика ничего не может сделать путем наказания и награды. Потому этот вопрос о последствиях действия должен быть не важен. По меньшей мере, эти последствия не могут быть событиями. Но должно быть и нечто правильное в этом вопросе помимо прочего. Должен быть какой-то род этического вознаграждения и этического наказания, но они должны быть включены в само действие.

И ясно также, что награда должна быть чем-то приятным, а наказание чем-то неприятным. (6.422.)

Я продолжаю возвращаться к этому! Просто счастливая жизнь хороша, несчастливая дурна. И если я теперь спрашиваю себя: Почему бы мне жить счастливо, это само по себе кажется мне тавтологическим вопросом; счастливая жизнь кажется самооправданной, кажется, что только она есть единственно правильная жизнь.

Но это действительно в каком-то смысле глубоко таинственно: ясно, что этика не может быть выражена! (ср. 6.421.)

Но мы могли бы сказать: Счастливая жизнь представляется в каком-то смысле более гармоничной, чем несчастливая. Но в каком смысле?

Что является объективным показателем счастливой, гармоничной жизни? Тут опять ясно, что не может быть такого показателя, который мог бы быть описан.

Этот показатель не может быть физическим, но только метафизическим, трансцендентальным.

Этика трансцендентальна. (см. 6.421.)

1.8.16.

То, как значат вещи, есть Бог.

Бог есть то, как значат вещи.

Только из сознания уникальности моей жизни возникает религия наука искусство.

2.8.16.

И это сознание есть сама жизнь.

Может ли быть какая-то другая этика, если нет живого существа, кроме меня?

Если этика может быть определена для того, что было бы чем-то основополагающим, то да.

Если я прав, тогда нет ничего более достаточного для этического суждения, чем этот мир так, каким он дан.

Тогда мир сам по себе не является ни добром, ни злом.

Но это должно быть все равно, постольку поскольку это касается этики, существует ли живая материя или нет.

И ясно, что мир, в котором есть только мертвая материя, сам по себе ни добр, ни зол, и даже мир живых существ может сам по себе не быть ни добрым, ни злым.

Добро и зло входят только через субъект.

И субъект это не часть мира, но граница мира. (ср. 5.632.)

Возможно было бы сказать (в стиле Шопенгауэра): не мир Представления добр или зол, но волеизъявляющий субъект.

Я сознаю полную затемненность всех этих предложений.

Исходя из сказанного, волеизъявляющий субъект тогда должен бы быть счастлив или несчастлив, и счастье и несчастье не могут быть частью мира.

Так как субъект это не часть мира, а исходная предпосылка его существования, то добро и зло, которые являются предикатами субъекта, не являются свойствами мира.

Природа субъекта здесь полностью завуалирована.

Моя работа распространилась от оснований логики к природе мира.

4.8.16.

Не есть ли мыслящий субъект по меньшей мере чистый предрассудок?

Где в мире может быть найден метафизический субъект? (см. 5.633.)

Вы скажете, что то, что это так, является таковым для глаза и для поля зрения. Но вы на самом деле не видите глаза. (см. 3.633.)

И я думаю, что ничего нет в поле зрения такого, что могло бы быть в состоянии заключить, что оно видится глазом. (ср. 5.633.)

5.8.16.

Мыслящий субъект есть, несомненно, чистая иллюзия. Но волеизъявляющий субъект существует. (ср. 5.631.)

Если воля не существует, то, стало быть, не существует того центра мира, который называется Я и который является носителем этики.

То, что хорошо и дурно это, по существу, Я, а не мир.

Я, Я вот что глубоко таинственно!

7.8.16.

Я не являюсь объектом.

11.8.16.

Я объективно противостоит каждому объекту. Но не Мне.

Итак, это действительно путь, на котором можно и должно ссылаться на Я в не-психологическом смысле, в философском. (ср. 5.641.)

Я проявляет себя в философии через мир как мой мир. (см. 5.641.)

Поле зрения не имеет такую, например, форму, как эта:

Глаз

(5.6331.)

Это связано с тем фактом, что ничего в нашем опыте не есть а priori. (см. 5.643.)

Все, что мы видим, могло бы быть также совсем другим.

Все, что мы вообще можем описать, также могло бы быть совсем другим. (см. 5.634.)

13.8.16.

Предположим, что человек не мог осуществлять свою волю, но должен был претерпевать все страдания этого мира, тогда что бы могло сделать его счастливым?

Как человек вообще может оградить себя от страданий этого мира?

Через жизнь знания.

Чистая совесть это счастье, которое сохраняется посредством жизни знания.

Жизнь знания это жизнь, которая счастлива, несмотря на страдания мира.

Только та жизнь является жизнью, которая счастлива, которая может отказаться от радостей мира.

Для нее радости мира суть только благосклонности судьбы.

16.8.16.

Точка не может быть красной и зеленой одновременно: на первый взгляд кажется, что эта мысль не нуждается в доказательствах, чтобы быть логической невозможностью. Но полный, настоящий язык сводит это к кинетической невозможности. Мы видим, что существуют различия в структуре красного и зеленого.

И затем физика распределяет их по группам, и тогда мы видим, как высветляется истинная структура объектов.

Тот факт, что частица не может быть одновременно в двух местах, выглядит в еще большей степени как логическая невозможность.

Если мы спросим, например, почему, то тогда сразу приходит мысль: Ну, мы назовем частицы, находящиеся в разных местах, различными, и это в свою очередь представляется вытекающим из структуры пространства и частиц. (ср. 6.3751.)

17.8.16.

Операция есть перевод из одного термина в другой по порядку форм.

Операция и ряды форм суть эквивалентны.

29.8.16.

Вопрос в том, адекватно ли обычно малое число основополагающих операций для построения всех операций?

Похоже на то, что так оно и должно быть.

Мы также можем спросить: дадут ли нам эти фундаментальные операции возможность переходить от одного высказывания к другому, связанному с ней?

2.9.16.

Здесь мы можем видеть, что солипсизм совпадает с чистым реализмом, если он строго продуман.

Я солипсизма сжимается до непространственной точки, а то, что остается, есть реальность, координирующая с ним. (5.64.)

Что должна делать со мной история?

Мой мир первый и единственный.

Я хочу сообщить, как я нашел мир.

То, что другие в мире говорят мне о мире, есть очень малая и случайная часть моего опыта в мире.

Я должен судить мир, измерять вещи.

Философское Я не есть человеческое существо, не человеческое тело или человеческая душа с ее психологическими свойствами, но метафизический субъект, граница (не часть) мира. Человеческое тело, однако, мое тело в особенности, есть часть мира среди других тел, среди зверей, растений, камней и т.д. (ср. 5.641.)

Кто бы ни реализовал его, исключительное положение для своего собственного тела или для человеческого тела. Он будет рассматривать людей и животных совершенно наивно как объекты, которые подобны и принадлежат друг к другу.

12.9.16.

Теперь становится ясным, почему я думал, что мышление и язык одно и то же. Ибо мышление есть род языка. Мысль тоже, конечно, есть логическая картина высказывания, следовательно, она тоже есть разновидность высказывания.

19.9.16.

Человечество всегда искало науку, в которой остаются simplex sigillum veli[2] (ср. 5.4541.)

Не может быть упорядоченного или неупорядоченного мира. Так, чтобы кто-то мог сказать, что наш мир упорядочен. В каждом возможном мире есть упорядоченность, даже если он является сложным. Даже в космосе нет ни упорядоченных, ни неупорядоченных распределений точек, но каждое распределение точки упорядочено.

(Это замечание лишь материал для размышлений.)

Искусство род выражения.

Хорошее искусство это совершенное выражение.

7.10.16.

Произведение искусства это объект, который рассматривается sub special alternitatis[3]; и хорошая жизнь это мир, который рассматривается sub special alternitatis. В этом связь между искусством и этикой.

Обычный взгляд людей на объекты такой, как будто объекты существуют среди них, взгляд sub special alternitatis это взгляд извне.

Такой взгляд видит весь мир как фон, как место действия.

Возможно ли это в этом взгляде объект виден вместе с пространством и временем, а не в пространстве и времени.

Каждая вещь определяет целый логический мир, изменяет целое логическое пространство, так сказать. (Сама по себе приходит мысль вроде этой: Вещь, видимая sub special alternitatis, это вещь, которая рассматривается вместе с целым логическим пространством.)

8.10.16.

Как вещь среди других вещей она совершенно незначима, как мир каждая наполнена значением.

Если я созерцал печку, и затем мне сказали: Но теперь все, что ты знаешь, это печка, тогда мои результаты действительно кажутся тривиальными, ибо это представляет дело так, как если бы я изучал печку в качестве одной из многих вещей мира. Но если я созерцал печку и она была моим миром, все остальное бесцветно по сравнению с ней.

(Нечто хорошо в целом, но плохо в деталях.)

Ибо вполне возможно взять простой образ как ничего не стоящий моментальный снимок в целом временном мире и как действительный, истинный мир среди теней.

9.10.16.

Но теперь связь этики с миром должна сделаться ясной.

12.10.16.

Камень, тело животного, мое тело все стоит на одном уровне.

Вот почему все, что происходит, исходит ли это из камня или из моего тела, не является ни хорошим, ни плохим.

"Время имеет только одно направление" это должно звучать как нонсенс.

Обладание только одним направлением есть логическое свойство времени.

Ибо если кого-то спросили, как он представляет себе обладание только одним направлением, он бы сказал: Время не ограничивалось бы одним направлением, если бы события могли повторяться. Но невозможность для событий повторяться подобна тому, как тело не может одновременно находиться в двух местах, оно включено в логическую природу события.

Истинно: Человек есть микрокосм.

Я есть мой мир. (ср. 5.63.)

15.10.16.

То, чего нельзя вообразить, о том даже нельзя сказать. (ср. 5.61.)

Вещи приобретают значение только через их отношение к моей воле.

Ибо -Все есть то, что оно есть, и ничто другое".

Одно соображение: Подобно тому, как я могу делать заключение о моей душе (характере, воле) по выражению моего лица, я также могу делать заключения о душе (воле) каждой вещи по ее физиогномике.

Но могу ли я делать заключение о моей душе по выражению моего лица?

Не есть ли это отношение чисто эмпирическое?

Выражает ли что-нибудь мое тело?

Является ли оно само по себе внутренним выражением чего-либо?

Является ли, например, злое лицо злым само по себе или исключительно вследствие того, что оно эмпирически связано с плохим характером?

Но ясно, что причинная связь не является связью вообще. (ср. 5.136.)

Теперь, истинно ли (следуя психофизической концепции), что мой характер выражается только в строении моего тела или мозга, а не равным образом в строении всего остального мира?

Это содержит первоначальную точку.

Этот параллелизм затем существует между моим духом, т.е. так называемым духом и миром.

Только помните, что душа змеи, льва есть ваша душа. Ибо только через себя вы знакомитель с духом всего.

Теперь, конечно, вопрос в том, почему я дал змее именно эту душу.

И ответ на этот вопрос может покоиться только на психофизическом параллелизме: Если бы я выглядел, как змея, и делал то, что она делает, я был бы таким-то и таким-то.

То же со слоном, с мухой, с осой.

Но возникает вопрос: поскольку мое тело находится не на том же уровне, что тело осы или змеи (а это, конечно, так), постольку я не могу делать никаких заключений о моем теле, исходя из тела осы, или о теле осы, исходя из моего тела.

Является ли это разрешением загадки, почему люди всегда верили, что существует только один дух, общий целому миру?

И в этом случае он был бы также общим и для неживых вещей.

Вот путь, по которому я продвигался: идеализм выделяет человека из мира как уникальность, солипсизм выделяет меня одного, и, наконец, я вижу, что я тоже принадлежу всему остальному миру, и так, с одной стороны, ничего не остается, а с другой мир как уникальность.

По этому пути идеализм приводит к чистому реализму, если он строго продуман. (ср. 5.64.)

17.10.16.

И в этом смысле я также могу говорить о воле, которая является общей целому миру.

Но эта воля есть в высшем смысле моя воля.

Подобно тому, как мое представление есть мой мир, таким же образом моя воля есть мировая воля.

20.10.16.

Ясно, что мое поле зрения строится в длину и в ширину по-разному.

Ситуация заключается не просто в том, что я везде замечаю, где вижу что-нибудь, но что также всегда нахожу себя в специфической точке моего поля зрения, таким образом, мое визуальное пространство как бы имеет очертания.

Несмотря на это, истинно так или иначе то, что я не вижу субъекта.

Истинно, что мыслящий субъект не находится в мире, что в нем нет мыслящего субъекта. (ср. 5.631.)

По крайней мере я могу представить существование акта воли поднятия моей руки, при котором моя рука не двигается (например, сухожилие повреждено). Правильно, но можно будет сказать, что сухожилие, конечно, двигается, и что это как раз показывает, что акт воли относится к сухожилию, а не к руке. Но давайте пойдем дальше и предположим, что даже сухожилие не двигалось и т.д. Мы бы пришли тогда к положению, что акт воли вообще не относится к телу, и, следовательно, в обычном смысле слова нет такой вещи, как акт воли.

Эстетически это чудо, что мир существует.

Является ли сущностью художественного взгляда на вещи, что он смотрит на мир счастливым оком?

Жизнь печальна, искусство радостно.

21.10.16.

Ибо определенно что-то есть в концепции, что конец искусства прекрасен.

А прекрасное и есть то, что делает счастливым.

20.10.16.

Нельзя ли было бы сказать, что общие суждения не в большей степени координируют с комплексами, чем факт с вещью.

Оба типа операции со знаками должны или могут появляться в высказывании тем или иным образом.

4.11.16.

Является ли наличие воли отношением к миру?

Кажется, что воля всегда должна относиться к Представлению. Мы не можем, например, представить себе акта воли без обнаружения того, что мы его осуществили.

Другое дело, может возникнуть вопрос, может ли она еще быть полностью осуществлена.

Ясно, так сказать, что мы нуждаемся в опоре для воли в мире.

Воля это позиция субъекта по отношению к миру.

Субъект есть волеизъявляющий субъект.

Имеются ли ощущения, посредством которых я заключаю, что акт воли имеет место, какая-то специфическая характеристика, которая различает их от других представлений?

Кажется, что нет!

В этом случае тем не менее я могу постижным образом прийти к мысли, что, например, этот стул направленно повинуется моей воли.

Возможно ли это?

Рисуя квадрат

в зеркале, кто-то замечает, что он лишь тогда в состоянии управлять им, если он абстагируется полностью от визуальных данных и доверится только мышечным ощущениям. Так, в данном случае имеются два совершенно различных акта воли. Один относится к визуальной части мира, другой к мускульно-двигательной.

Имеем ли мы какую-нибудь более чем эмпирическую очевидность того, что движение одной и той же части тела проблематично в обоих случаях?

Представляется ли ситуация таковой, что я лишь сопровождаю действия своей воли?

Но в этом случае как я могу предсказать что я, в каком-то смысле, могу сделать что я подниму свою руку через пять минут. Что я волеизъявляю этим?

Ясно: невозможно волеизъявлять без того, чтобы уже не представлять акт воли.

Акт воли не причина действия, а само действие.

Никто не может волеизъявлять без действия.

Если воля должна иметь объект в мире, то этот объект должен быть сам предумышлен для действия.

А воля должна иметь объект.

Иначе мы не видели бы опоры и не могли бы знать, что мы волеизъявляем.

И не могли бы волеизъявлять различных вещей.

Разве волевое движение тела не происходит точно так же, как любое неволевое движение в мире, но такое, которое сопровождается волей.

Еще: оно не сопровождается только желанием! Но волей!

Мы чувствуем себя, так сказать, ответственными за движение.

Моя воля в каком-то месте навязывает себя миру и не навязывает себя другим вещам.

Желание не есть движение. Но воление есть деяние.

(Мое желание, например, относится к движению стула, моя воля к мускульным ощущениям.)

(...)

9.11.16.

Есть ли вера род опыта?

Есть ли мысль род опыта?

Весь опыт есть мир. И он не нуждается в субъекте.

Акт воли не есть опыт.

19.11.16.

Какого рода причины имеются для предположения волеизъявляющего субъекта?

Разве мой мир не является адекватным индивидуальности (индивидуализации)?

21.11.16.

Тот факт, что возможно построить общую форму высказывания, значит не более чем: каждая возможная форма высказывания должна быть ПРЕДВИДИМОЙ.

И это значит: Мы никогда не сможем достичь такой формы высказывания, о которой мы могли бы сказать: мы не могли предвидеть, что есть такие вещи, как эта.

Ибо это означало бы, что мы имели новый опыт, и именно тот, вследствие которого обусловлено, что эта форма высказывания стала возможной.

Т.о., должно быть возможным построить общую форму высказывания, потому что возможные формы высказывания должны быть а priori. Потому, что возможные формы высказывания существуют а priori, и существует общая форма высказывания.

В этой связи вообще не важно, имеют ли основополагающие операции, посредством которых всем высказываниям предполагается возникнуть, иной логический уровень, или они пребывают на том же логическом уровне.

Если предложение когда-либо собиралось могущим быть построенным (constructable), значит, оно уже может быть построено.

Теперь мы нуждаемся в прояснении понятия атомарной функции и понятия "и так далее".

Понятие "и так далее", символизируемое – ..." одно из наиболее важных среди всех и подобно всем другим фундаментальным понятиям.

Ибо оно одно оправдывает нас при построении логики, математики, "и так далее" от фундаментальных законов и примитивных знаков.

"И так далее" сразу же появляется в самом начале старой логики, когда говорят, что после примитивных знаков, которые даны, мы можем развивать один знак вслед за другим "так далее".

Без этого понятия мы застряли бы на примитивных знаках и не могли бы идти "далее".

Понятие "и так далее" и знак операции суть эквивалентны. (ср. 5.2523.)

После знака операции следует знак -...", который означает, что результат операции может быть вновь взят в качестве основной операции, -и так далее".

22.11.16.

Понятие операции является достаточно общим для того, чтобы соотнесенные с ним знаки могли конструироваться в соответствии с правилами.

23.11.16.

От чего зависит возможность операции?

От общего понятия структурного подобия.

Поскольку я рассматриваю, например, элементарные высказывания, постольку в них должно содержаться нечто общее; иначе я не мог бы говорить о них всех в целом как об "элементарных высказываниях" вообще.

В этом случае, однако, они также должны быть способны к тому, чтобы развиваться от одного к другому в качестве результата операций.

Ибо, если действительно есть нечто общее для двух элементарных высказываний, что не является общим для элементарных и комплексных высказываний, тогда это общее должно быть способным к тому, чтобы быть в общем виде каким-то образом выраженным.

24.11.16.

Когда известна общая характеристика операции, также должно стать ясным, из каких элементарных составляющих компонентов всегда состоит операция.

Когда общая форма операции найдена, мы также находим общую форму появления понятия "и так далее".

26.11.16.

Все операции составлены из основополагающих операций.

Либо факт содержится в другом факте, либо он независим от него.

2.12.16.

<...>

Правильным методом философии было бы действительно не говорить ничего, кроме того, что может быть сказано, т.е. того, что принадлежит естественным наукам, т.е. того, что не имеет ничего общего с философией, и затем всегда, когда кто-то захочет сказать нечто метафизическое, показать ему, что он не дал никакого значения некоторым знакам в своих высказываниях. (см. 6.53.)

Этот метод не был бы удовлетворителен для другого человека (он не чувствовал бы, что мы учим его философии), но это был бы единственно правильный метод.

7.1.17.

В том смысле, в котором есть иерархия высказываний, есть также и иерархия истинности, отрицаний и т.д.

Но в том смысле, в котором они есть, в наиболее общем смысле, в таких вещах, как высказывания, только одна истина и одно отрицание.