Текст книги "Жизнь и Смерть маленькой Красной Шапочки"
Автор книги: Людвиг Тик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
В своей гордыне глупой
Ровнёхонько стоявшую,
Вовсе не желая
К нему почтенье проявить,
И спину крепкую с покорностью склонить».
Как мы видим, Бабушка подчеркивает, что осина для христианина является
символом гордости и упрямства. Как осина «демонстрирует» свою гордыню, так и
Красная Шапочка проявляет излишнюю самоуверенность, трижды игнорируя
предупреждение о Волке (охотник, крестьянка, кукушка). Осина, таким образом, становится пророческим знаком, символически прорисовывая судьбу Красной
Шапочки.
Подобный символический параллелизм можно встретить и в «Геновеве», однако
там Тик вводит образ другого дерева – ивы. В христианской символике ива
означает плач и печаль и часто изображается на картинах с Распятием. Как мы
видим, оба дерева, с одной стороны, связываются в сознании культуры и со
скорбью вообще, и с распятием Христа, т.е. жертвенной смертью. В начале драмы
Голо поёт песню:
«Там, где в гуще скал
Текут тихие ручьи,
Где растут тёмные ивы –
Там пусть вскоре меня похоронят».
Как и мрачные предупреждения в «Красной Шапочке», песня Голо оказывается
пророческой – в конце драмы рыцаря действительно казнят у ручья под ивами.
Поставленные в религиозный контекст трагедии, смерти главных героинь получают
оттенок жертвенности, но если смерть святой Геновевы – это благочестивая смерть
святой, то смерть Красной Шапочки – это погибель без покаяния и причастия.
Снижение тона трагедии до фарса проявляется уже на уровне декораций: обе
героини умирают в собственной постели, в спальне – в покоях замка и в
крестьянской хижине. Однако в то время, как Геновева умирает в окружении
скорбящих о смерти мученицы, приняв последнее причастие и созерцая небесные
видения, смерть Красной Шапочки скрыта под пологом кровати как нечто тайное и
недостойное: героиня не способна встретить свою смерть с достоинством: она
гибнет от клыков злодея, в ужасе взывая о помощи.
Обратимся вновь к функции красного цвета, который неоднократно появляется в
обеих драмах. Ключевую роль он играет в трагедии о Красной Шапочке: во второй
сцене героиня произносит проникновенный монолог в форме сонета,
представляющий собой похвалу красному цвету, который «лучше всех прочих
37
38
цветов». Красный цвет ассоциируется у неё со всем необычным, особенным и
ценным: с праздничной одеждой, нежными губами, яркими ягодами. Малиновки, которые привлекают её яркостью красных перьев на грудке, обращают внимание на
сходство цвета своих перьев и её шапочки и сразу же признают её своим другом.
Роднит Красную Шапочку и Малиновок также и то, что в оригинале их имена
(Rotkäppchen и Rotkehlchen) очень схожи. В них совпадает первый корень rot-, то
есть «красный» и уменьшительный суффикс -chen, в дословном переводе имена
звучат как «Красный колпачок» и «Красное горлышко».
В христианской традиции малиновка является одним из самых распространённых
символов, который тесно связан со страданиями и мукой. Согласно легенде, когда
Христос шёл на Голгофу, малиновка выдернула колючку из Его тернового венца, и
кровь брызнула на её перья, окрасив их в красный. С красным цветом связано и
поверье о том, что малиновка приносит воду душам грешников, страдающим в
адском пламени. Таким образом, цвет нарядной девичьей шапочки оказывается
цветом крови и огня, и в этой связи весь сюжет как бы вписывается в систему
координат религиозного предания. Стоит также заметить, что ассоциации самой
девочки, вызываемые у нее красным цветом, соотносятся с мирскими
наслаждениями – с весельем и плотскими удовольствиями, что дополнительно
подкрепляет пародийный образ «грешницы» и противопоставляет ей
удостоившуюся небесных наслаждений Геновеву.
В трагедии о святой Геновеве красный цвет также упоминается многократно – в
сочетании со словом «кровь», символизируя жертву и войну. Дважды красный
берёт на себя функцию пророчества. Красный ореол обретает луна в видении
старого рыцаря Вольфа, который трактует это как недобрый знак: «войну то
означает и несчастье, но нам ли, сарацинам – вот вопрос». Красные и зелёные
отблески появляются на глади колдовского зеркала в жилище ведьмы Винфреды.
Зеркало должно показать, была ли верна Зигфриду его жена, но ведьма,
сговорившись с Голо, показывает пфальцграфу картину измены Геновевы. Красный
и зелёный цвета фигурируют в описании колдовского действа, описывая
«невидимых, которые приходят из ничто» и становятся зримыми. В других сценах
красный и зелёный (в тексте ассоциируемый с природой и растительностью) противопоставляются друг другу, опять же, в контексте военных действий и
убийств: «Христиане окрашивают зелёный луг в красный цвет», т. е. проливают
свою кровь.
В драме о Красной Шапочке эти цвета также противопоставлены: героиня
утверждает, что зелёный цвет, распространённый в природе, хорош и полезен, но
«зелёный – как простые люди, его повсюду сыщешь», в отличие от красного, который встречается редко и потому высоко ценится.
«Как счастлив тот, кому,
Быть может, повезёт, как мне,
Увидеть шапку красную
На голове своей», – говорит она.
Зелёный цвет в обеих пьесах естественным образом связан с природой,
выступающей как в мистериальной драме, так и в комедии, прежде всего в образах
леса, лесной чащи и её обитателей. Однако, если в «Жизни и смерти святой
Геновевы» природа предстаёт как гармоничное, чудесное начало, то в «Красной
Шапочке» она таит в себе трагический разлад.
38
39
Геновева никак не вмешивается в жизнь леса: она не охотится и строит себе
жилища, предпочитая питаться кореньями и прятаться от непогоды в пещере.
Кротость пфальцграфини в одинаковой степени руководит её поступками как в
мире человеческом, урбанном, так и в мире природы. Лесная лань выкармливает
своим молоком новорожденного сына Геновевы, волк приносит ей овечью шкуру, которой она укутывает дитя в стужу, и катает ребёнка на своей спине, прочие
животные, а также птицы становятся друзьями подросшего мальчика:
Ging 's Kindlein aus, um Kräuter aufzulesen,
So liefen auch die frommen Tierlein mit,
Und schieden ihm die guten von den bösen
Mit ihren Füßen, folgten jedem Schritt;
(Когда дитя отправлялось на поиски трав,
С ним рядом бежали кроткие звери
И отличали для него хорошие от дурных,
Указав лапой, следовали за ним всюду).
Тик развивает соответствующую сцену народной книги: оригинальный текст
ограничивается только упоминанием лани и волка. В народной книге помощь
природных сил понимается как Божье чудо, явленное через земных тварей, в то
время как в драме Тика происходит своеобразное разделение помощи земной и
помощи небесной. Небесная помощь исходит от ангела, приносящего Геновеве
распятие и дарующего надежду на обретение жизни вечной. Земная помощь, исходящая от лесных зверей, облегчает физическое состояние Геновевы и её сына.
Таким образом, к Геновеве благоволит всё мироздание в целом.
Такая трактовка легенды связана с романтическими представлениями о природе, которая понимается как единый организм, объединяющий природу органическую и
неорганическую и несущий в себе отпечаток познающего Я человека. Романтизм
противопоставляет присущему эпохе Просвещения механистическому
картезианскому представлению о мире идею мира как организма, синтеза духа и
материи, единства субъекта и объекта. Этим убеждениям оказались созвучны идеи
почитаемого романтиками мистика Я. Бёме, согласно которому видимая природа
едина и происходит из сущности Бога. Он является причиной каждой вещи, существует в ней и, соответственно, присутствует повсюду: от стихий и небесных
тел до растений и животных.
Символическое объединение земного и небесного происходит в религиозном
действии, а именно в поклонении Геновевы распятию. Совершаемый ею в лесном
«храме» – на возвышении, где стоит распятие – искренний, почти наивный обряд
состоит не только в горячей молитве, но и в украшении креста земными дарами -
цветами и веточками деревьев, разными в зависимости от сезона. Таким образом, в
духовном мире Геновевы происходит единение как с Богом, так и с природой.
Природа в «Геновеве» – идиллическая, волшебная и нетронутая человеком, однако в
«Красной Шапочке» речь идёт уже о природе, испытавшей на себе его воздействие.
В центральной, третьей сцене «трагедии» происходит разговор Пса и Волка. Тик
использует традиционные аллегорические образы, распространённые в немецкой
литературе со времён «Бури и натиска», изображающие дихотомию свободы и
несвободы, неукротимости и раболепия. Обоим персонажам по вине человека
приходится в «Красной Шапочке» нелегко: то время, как Пёс вынужден ради хлеба
39
40
показывать фокусы и терпеть проказы Ребёнка, Волк скрывается в лесу от
охотников.
Образ человечества, которому служат животные, пародийно воплощается в
персонаже отца Красной Шапочки, чьими слугами в разное время были Волк и Пёс.
Он не появляется на сцене, однако известно, что он сильно пьёт и страдает от болей
в ногах, то есть, не свободен ни морально, ни физически, зависим от слабостей
своего духа и тела. Этот пассаж явно направлен против просветительского
понимания человека как венца творения и царя природы. Человек, неспособный
быть в полной мере хозяином даже самому себе, вмешиваясь в ход природы, таким
образом, только искажает её, нарушает естественную гармонию.
С другой стороны, как замечает Ш. Шерер, природа сама по себе жестока: симпатия, которую вызывает Красная Шапочка у Малиновок, символизирует её
близость к природе, однако не спасает её от хищника. Стоит также заметить, что
большинство животных, упоминаемых в тексте, каким-либо образом связаны с
охотой и убийством: хищники Волк и Пёс, кошка из песенки Красной Шапочки, охотящаяся на голубя, а также заяц, которого Пёс выслеживает в чаще. Трагизм
природы только усиливается с вмешательством человека: так, например, кошка из
песенки попадает в капкан, расставленный для куницы.
Поскольку в основе пьесы «Жизнь и смерть маленькой Красной Шапочки» лежит
сказка, естественно, что её герои-животные наделены рядом человеческих черт.
Мир природы, где обитают эти герои, аллегорически изображает мир человеческий
с присущими ему социальными и политическими проблемами.
Как уже упоминалось, цвет головного убора Красной Шапочки вызывает
неизбежные ассоциации с красным фригийским колпаком. «Красная Шапочка» -
один из немногих драматических текстов Тика, где он вводит политические
аллюзии в таком количестве. Почти во всех случаях они связаны с событиями
Французской революции.
Революция, традиционно понимаемая как закономерный итог Века разума, сыграла
значительную роль в становлении романтизма, определив настроение и дух
времени. Многочисленные свидетельства романтиков, чутко реагировавших на
события политической и общественной жизни Европы, показывают, как тесно они
связывают Революцию и начало новой эпохи. Они осознают себя
«революционерами» („revolutionäre Menschen“), «революционность» понимается
ими как примета всего нового, свободного и искреннего. Речь идёт, однако, даже не
столько о Французской революции, сколько о революции духа, о начале нового
времени. Политическое событие воспринимается наравне с событиями
культурными: так, в 216-м Атенейском фрагменте Ф. Шлегель ставит Революцию в
один ряд с «наукоучением» Фихте и «Мейстером» Гёте как глобальные тенденции
эпохи.
В защиту утверждения, что Тик действительно проводит параллели с
политическими событиями во Франции, говорит несколько фактов. Высказывания
Волка и Пса содержат в себе многочисленные политические аллюзии. Волк, чей
монолог насыщен явными отсылками к просветительской идеологии
( «...я таланты все и силы
Желал лишь посвятить на благо человечеству,
Великому прогрессу века» и пр.), остро переживает своё изгнание. Разочарование в
идеалах Просвещения и прогресса делает его мизантропом, одержимым жаждой
40
41
убийства. В то же время «политик» Пёс верно несёт свою службу у крестьянина и в
ответ на проникновенный монолог Волка отвечает:
« Я также знаю, что рассуждения, пусть лучшие,
И все теории на практике не стоит воплощать».
Охотник, который целенаправленно выслеживает Волка, называет его « месье
Волк»: Тик вводит дополнительную ассоциацию с Францией и французским
Просвещением – первоисточником сюжета и идеологической основой революции и
современных антирелигиозных взглядов. Однако такие фарсовые выпады в пьесе
не превращаются в серьезную политическую сатиру, а скорее фигурируют как
явная провокация, элемент театральной игры, приём обнажения пародии и
признания в заимствовании сюжета.
Определённые политические аллюзии можно обнаружить и в «Жизни и смерти
святой Геновевы». Действие трагедии происходит в конкретный исторический
период и привязано к конкретным историческим событиям (VIII в., военные
действия франков под предводительством Карла Мартелла против арабов, битва
при Пуатье в 732 г.). Частная история о вере, разворачивающаяся во время войны
против иноземных захватчиков, которые угрожают христианской вере, предстаёт
как масштабная, имеющая несколько сюжетных линий панорама. Такое обобщение
органично вписывается в структуру мистериальной драмы.
В трагедии Тика о Геновеве, как и в средневековой мистерии, нет деления действия
на сцены, но обязательно присутствуют пролог, интерлюдия и эпилог – все в
исполнении святого Бонифация. Этот святой обозначает границы наиболее
значительных сцен и помогает объединить на сцене действия, между которыми по
сюжету проходит значительное время. Кроме реплик Бонифация, новые сцены
обозначаются только соответствующими ремарками и сменой декораций. В драме
действуют почти три десятка персонажей (не считая многочисленных слуг, воинов, командиров и пр.), а время действия охватывает почти восемь лет. Фигура святого
Бонифация объединяет сразу несколько временных уровней: условное настоящее, в
котором находится зритель, и прошлое, в котором разворачиваются события пьесы.
Как мы видим, структура пьесы Тика, хотя и имеет подзаголовок «трагедия», далека от канонов классической трагедии, поскольку в пьесе не соблюдается ни
одно из трёх единств. Единство действия нарушается, когда Тик максимально
развивает только намеченную в народной книге сюжетную линию военных
действий против мавров, дополняя её новыми персонажами и событиями. В
«Жизни и смерти святой Геновевы» этой линии уделяется почти столько же
внимания, сколько и основной. Единство места нарушается постоянной сменой
локации: события происходят на поле битвы, в замке, а также в окрестностях замка.
Напротив, в «трагедии» о Красной Шапочке классические три единства
соблюдаются подчёркнуто строго. «Жизнь и смерть маленькой Красной Шапочки»
характеризуется максимально сжатым по времени и насыщенным действием. Оно
целиком умещается в один день и локально ограничено фактически одной
территорией леса: недалеко от леса находится домик Бабушки, где происходят
завязка и развязка, в декорациях леса разыгрываются сцены с человеческими
персонажами, а в самой чаще встречаются Волк и Пёс. Примечательно, что сцена в
чаще («Dickicht im Walde»), т.е. наиболее глубокой и тёмной части леса, является
центральной. В отличие от масштабной трагедии о святой Геновеве, «трагедия» о
Красной Шапочке состоит из одного акта, разделённого на пять небольших сцен, 41
42
что, скорее всего, указывает на классическую пятиактную схему в пародийно
сокращённом варианте.
Как замечает Ш. Шерер, реплики Малиновок по своей функции схожи с партией
хоров в греческой трагедии, а сами Малиновки обращают внимание Охотника, персонифицирующего Немезиду, на совершённое Волком преступление.
Литературным источником для подобной театральной игры могли быть для Тика
«Птицы» Аристофана и «Зелёная птичка» Гоцци. Это утверждение Р. Петцольдт
подкрепляется интересом Тика к драматической системе Гоцци и комедиографии
Аристофана – и тот, и другой играют значительную роль в формировании
комедийной манеры самого Тика.
Аристофан почитается Тиком (как и другими йенскими романтиками) больше
остальных античных комедиографов. Влияние комедии Аристофана на Тика
сказалось на формировании как сатирического и пародийного аспекта его комедий, так и отдельных элементов их структуры. Так, использование парабасической
иронии как особого приёма ощущается в обращениях персонажей-актёров к
персонажам-зрителям в «театральных» комедиях Тика – «Коте в сапогах» и «Мире
наизнанку» („Die verkehrte Welt“, 1799 г.).
«Жизнь и смерть маленькой Красной Шапочки» наследует античную традицию
пародирования трагедии комедией, однако выбирает для этого иные средства. Если
комизм античной пародии был очевиден и присутствовал как в сюжете, так и в
общем тоне действия, то здесь пародийность в духе романтической иронии скрыта
и обнаруживается только при ближайшем рассмотрении.
Пародийное взаимоотражение текстов двух трагедий проявляется также в приёмах
стихосложения. «Красная Шапочка» написана преимущественно книттельферсом, то есть сугубо немецким стихом, распространённым в Германии в XVI в.
Книттельферс был использован в шванках Ганса Сакса, которого Тик в «Принце
Цербино» помещает в Сад поэзии. Тик использовал это размер не только в
обработке сказочного сюжета о Красной Шапочке, но и в фастнахтшпиле «Автор», созданном в это же время. Таким образом, «Жизнь и смерть маленькой Красной
Шапочки» представляет собой пьесу, в которой, в духе романтической поэтики, происходит причудливое смешивание разнообразных традиций: это пародия на
античную трагедию, написанная старинным немецким стихом.
В «Жизни и смерти святой Геновевы» происходит обратный процесс: с одной
стороны, трагедия (не пародийная, а вполне серьезная), воспроизводит не
классическую античную структуру, а средневековую мистериальную драму с ее
элементами народного площадного театра, а с другой – она почти целиком
написана изысканным стихом, и в её тексте встречаются сонеты, терцины и
образцы других «высоких» твёрдых форм.
Сонет имеет при сопоставлении обеих пьес особенное значение. Монолог Красной
Шапочки, представляющий собой квинтэссенцию похвалы красному цвету,
является единственным сонетом в пьесе, и, следовательно, играет ключевую роль.
В трагедии о Геновеве сонет также выполняет основополагающую функцию, не
только на смысловом уровне, но и количественно. В форме сонета написана речь
Геновевы на балконе, где она повествует о своей жизни до брака с Зигфридом и о
девичьих грезах. Монолог Геновевы, готовящейся к смерти от рук палачей, также
представляет собой сонет. В форме сонета написано письмо Геновевы к супругу, которое она пишет в темнице. В этом письме она признаётся в своей невиновности
42
43
и пишет, что прощает супруга. Пьеса оканчивается также сонетом – монологом
святого Бонифация, призывающего святую Геновеву на помощь всем, кто «жаждет
рая». Таким образом, ключевые моменты повествования о Геновеве заключены в
сонетную форму. Единственный сонет «Красной Шапочки» посвящён, однако, не
благочестивым размышлениям и возвышенным чувствам, а не имеющей, как
показано выше, ничего общего с истинной духовностью любовью к красному
цвету. Этот контраст также создаёт пародийный эффект «Красной Шапочки» и
усиливает связь между двумя «трагедиями».
Поэзия, по Ф. Шлегелю, «стремится и должна то смешивать, то растворять друг в
друге поэзию и прозу <…> превратить остроумие в поэзию, насытить искусство
серьезным познавательным содержанием и внести в него юмористическое
одушевление». В торжественной «Геновеве», как можно заметить, нет ярко
выраженных комических сцен, которые могли бы внести в трагедию
«юмористическое одушевление», однако, за счёт объединения трагедии и пародии в
комплекс это правило остаётся верным. В подтверждение этого стоит добавить, что
близкий «Геновеве» в жанровом и стилистическом отношении, но не имеющий
такого комического «противовеса» «Император Октавиан», напротив, комическими
элементами насыщен. С другой стороны, возможно, что сам «Октавиан»,
названный Тиком «комедией» (Lustspiel), служит таким противовесом «Геновеве»,
«трагедии» (Trauerspiel).
Как можно заметить, между пьесами существуют сложные отношения равновесия, поддерживаемые пересечениями на различных уровнях текста. По словам друга
Тика Новалиса, «комедия и трагедия очень выигрывают от осторожной
символической связи друг с другом и собственно лишь благодаря ей становятся
поэтическими». Этот «фрагмент» позволяет увидеть, что в этих пьесах не просто
реализуется принцип иронии за счёт пародирования одной драмы другой. Обе
драмы служат друг другу чем-то вроде иронического противовеса. Романтическая
ирония «снимает» трагизм «Геновевы» и предельно усиливает его в «Красной
Шапочке». Таким образом, обе драмы, на первый взгляд трудно сопоставимые друг
с другом в сюжетном и жанровом плане, составляют в комплексе диалектическое
единство.
По-видимому, в данном случае можно говорить не только об иронии, но о
самоиронии, поскольку её объектами являются собственные тексты автора. Тик
неоднократно даёт в своих произведениях иронические ссылки на себя самого, однако нигде в его творчестве нельзя обнаружить такой подробной и развёрнутой
до размеров целой пьесы ссылки, какую представляет собой «Красная Шапочка».
Важно также, что оба текста находятся в сборнике «Романтические сочинения», то
есть объединяющий их принцип является для Тика признаком романтического
искусства. В понимании Тика ирония – «это сила, передающая поэту владычество
над материалом; он не теряется в нём а, наоборот, возвышается над ним. Так
ирония оберегает его от однобокости и пустого идеализирования». Таким образом, именно ирония как основополагающий принцип приводит в гармоническое
равновесие очень разные, непохожие друг на друга тексты автора-романтика.
Как можно заметить, «Красная Шапочка», наполненная многочисленными
аллюзиями на культуру эпохи Просвещения, является произведением в
значительной степени полемическим. В противоположность ей, «Жизнь и смерть
святой Геновевы» этих аллюзий лишена, представляя собой скорее программное, 43
44
манифестирующее произведение. «Геновева» явилась образцом нового жанра, в то
время как «Красная Шапочка» традиционно воспринималась лишь как
«поэтическая шутка» и особенной популярности не приобрела. В обеих драмах
затрагиваются такие значимые темы, как религия, политика, природа, брак, детство, однако трактуются они по-разному. Тик изображает в обеих драмах принципиально
разные картины мироздания: в то время как в «Геновеве» мир гармоничен, поскольку устроен согласно благой Божьей воле, то в «Красной Шапочке»
отчётливо ощущается трагизм природы и несовершенство мира. «Жажда
оптимистической уверенности» романтиков, приведшая к созданию мистериальной
драмы с её обязательной благополучной развязкой, проявляется также и в
пародировании трагического жанра, которому присуще ощущение тотальной
дисгармоничности мира. В то время, как «Красная Шапочка» описывает систему, где рационалистическое, поверхностное понимание мира привели к его оскудению
и упрощению, «Геновева» изображает новый, романтический мир, в который
вернулись чудеса и тайны.
2012 г.
44
