Текст книги "Полёты души"

Автор книги: Людмила Зайко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Людмила Зайко
Полёты души

Герань

Женщина глянула на цветущий куст герани и улыбнулась. Улыбка была тёплой, светлой. Ишь, вымахал как, скоро в новый горшок пересаживать придётся, этот уже мал. Герань, действительно, вымахала. Куст был большим, с толстыми стеблями, сочными листьями и здоровущими шапками цветов нежно – розового цвета. Цветов было много, даже слишком. Женщина подошла к герани и заговорщически подмигнула ей.

– Ну, как живём? Не скучаешь? Ладно, ладно, успокойся, разволновалась…

Листики у герани как бы затрепетали, донесся лёгкий гераниевый запах. Конечно, на самом деле ни один листочек не шелохнулся, но женщина отчётливо ощутила их трепет и волнение.

Вспомнился такой же день, почти год назад…

В двухкомнатной квартире – генеральная уборка. Выметается накопившаяся в углах пыль, выбрасываются старые, ненужные вещи, вытряхиваются паласы и коврики, на кухне что-то усиленно кипит, одним словом – приличный тарарам. Женщина наскоро плеснула на цветок воды и вдруг, на мгновение, задержавшись, увидела его будто в первый раз, по– новому. Странно, а почему он такой хилый? Поливается почти регулярно и стоит в нормальном месте, и вообще, как он к ней попал? Ах, да, сын принес из школы маленький отросточек – учительница дала задание вырастить его. Учительницы давно уже нет, в другой школе работает, а цветок – вот он, растёт, да только что-то неважно растёт: не цветёт, а пора бы.

Цветы женщина не разводила. Нет, не потому, что не любила, а просто ей вечно было некогда, да и расставлять негде – подоконники слишком узки…

Она дотронулась рукой до стебля, и тут же донёсся резкий запах, как будто кого-то внезапно ударили и он закричал.

Непонятно откуда нахлынуло острое чувство жалости. Это чувство добралось до самого сердца и сжало его. Да я просто мучаю растение – мелькнуло в голове. Она взяла цветок и поднесла к самому лицу.

– Прости меня, миленький, прости! Какая тебе никудышная хозяйка досталась: я даже поливать иногда забываю, совсем не замечаю тебя. Наверное, поэтому и не цветёшь…

Да, это была странная картина: посреди комнаты, среди домашнего хаоса, стояла женщина, держа в руках горшок с кустом герани, целовала его листочки, плакала, причитала, просила прощения… И всё было так искренне, будто её огромное человеческое одиночество, услышав одиночество маленького, беспомощного цветка, потянулось к нему с чувством вины и раскаяния, будто освобождалась женщина от всей накопившейся боли и горечи…

Через неделю у герани появились первые бутоны, а затем и цветы.

Что уж тут о людях говорить, если даже простая герань не могла расцвести без внимания и любви.

Как же она всем нужна, любовь эта.

«Мы без любви ничто:

Оскудевают чувства,

Мир блекнущий цветами обеднён,

И на душе безжизненно и пусто

И жизни смысл уродством извращён.

Мы без любви ничто…»

Васька

Старуха проснулась от боли, болело сердце. В комнате царил полумрак, тихо тикали часы. Чувство тяжести и тревоги вдавливало в кровать. Старуха, кряхтя, поднялась и, не зажигая свет, прошаркала на кухню. Достала из старенького холодильника капли, разбавила их водой, выпила. Затем опять поставила пузырек на место и, бессмысленно уставясь на полупустые полки холодильника, застыла. Рука потянулась к дверце морозильника, открыла её. Там лежал пакетик с рыбой.

«Васька, Васька, где мой Васька?..» Васька – старый, довольно – таки облезлый кот, самого что ни на есть затрапезного, тигрового окраса. Но Васька был единственным существом близким старухе. Они вместе ели, вместе спали. Иногда старуха баловала своего любимца рыбкой. Сейчас кота нет уже пять дней. Что-то случилось. Да, что-то случилось. Такой умница, как Васька, непременно бы выпутался из лёгких неприятностей. Перед старухой замелькали картины одна ужасней другой: вот Ваську затравили собаки, вот эти жестокие, глупые мальчишки мучают маленькое беззащитное тельце… Кот зовет её, а она не знает где он и ничем не может ему помочь.

Вспомнились Васькины жёлтые глаза, хотелось погладить тёплую податливую спинку, услышать мурлыканье, но гладить было некого. Старуха тяжело повернулась, медленно дотащилась до кровати и легла. Ноги замерзли. Обычно, свернувшись клубочком, их грел Васька. Теперь его нет…

Она прожила трудную жизнь. Когда-то у нее были муж и сын, но мужа забрала война, а сын погиб нелепой, трагической смертью. Погиб молодым. Женщина так много плакала и горевала, что уже и слез не осталось. Казалось, порою, что и не с ней всё происходило, так это было давно.

Сейчас тоже идёт война. Сиплый голос репродуктора постоянно передает, где и сколько убито, кто метит в президентское кресло. Выборы, блоки, перестройка… Но настоящее было от неё также далеко, как смерть мужа и сына, ей давно уже всё безразлично. Вот только Васька… Старухе хотелось заплакать, но слез не было, была только боль в сердце и тяжесть. Сами собой губы стали шептать слова молитвы, машинально вставляя в неё имена покойников и горячую просьбу вернуть самое дорогое, что еще оставалось у неё – Ваську.

А в это время, чуть ли не за километр от дома, в компании ободранных, отощавших котов с ошалевшими глазами, сидел и Васька.

Там жила единственная на всю округу кошка. Вот кто-то из них завыл утробным голосом, другой откликнулся, и пошло, и пошло…

Никуда не денешься… Март!

Витёк

Витёк был по-настоящему счастлив. Его, девятнадцатилетнего парнишку, с грехом пополам наконец-то вытянувшего одиннадцать классов средней школы, взяли на работу. Он старался не думать, что работа эта временная, сезонная, потому как где-то в глубине души жила маленькая, совсем-таки крохотная, надежда перейти в разряд постоянных рабочих. А что? Он, Витёк, трудяга. Ничего, что его забраковала призывная и в армию не взяли из-за заикания, дефицита веса и еще чего-то там. Для него это, конечно, стало трагедией, на службу у него имелись свои расчёты. Был бы годен, не «косил», как некоторые. Но тут уж ничего не поделаешь. А теперь вот как всё здорово вышло. Он ещё покажет на что способен, как нужно работать. Не пьёт, не курит, а если возьмётся за дело, то пашет будь здоров, к тому ж ещё и молча, чего лишний раз свою речь демонстрировать.

Работа на небольшом заводике была сменной. Дневные смены перемежались ночными. Витёк очень уставал, особенно ночью, но держался. Гордость от того, что и он, наконец-то, несёт свой рубль в дом, временами просто распирала его. Изменилось и отношение домашних: младшие сестрёнки – дразнилки-забияки, в надежде выклянчить мороженое или шоколадку, стали подозрительно услужливыми и смирными. Отчим, уже почти год, стоящий на учёте по безработице и ни шиша не получающий, частенько, после шатаний по друзьям появляющийся под хмельком, вообще перестал его донимать, и всё своё занудство перенёс на мать. Иногда, когда Витёк собирался на работу, в глазах отчима мелькала еле уловимая зависть.

И то сказать, он, здоровый мужик, специалист, сидит без дела, а этот сопляк пристроился, да ещё и хорошие деньжищи отхватывает. Но, так как зарплата Витька всё же шла в общий котел, то отчим особенно не возражал.

Что касается матери, та и вовсе была на седьмом небе от радости. Засыпая сына характеристиками: кормилец, помощник, работничек наш, старалась подсунуть ему в тарелку лучший кусок и подсчитывала, сколько ещё нужно, чтобы рассчитаться с долгами…

Через три месяца решено было обновить витьков гардероб. Купили куртку. Она, правда, была из кожзаменителя, но почти как кожанка, не отличишь. Теперь бы ещё хорошие ботинки – давнюю мечту и можно зиму встречать. На заводе парня, действительно, заприметили. Работал он как зверь, без перекуров, да ещё и башковитым оказался. Что-то там подвинтил, подкрутил и на тебе – рацпредложение выдал. Начальство шутило: «Придётся в должности повышать».

Ещё через месяц Витёк, уже втянувшийся в рабочий ритм, как обычно, сноровито собирался на смену. Он даже что-то тихонько насвистывал от избытка молодости, чувства собственной значимости, ещё от чего-то, чего и сам не мог объяснить. Просто было солнечное утро, хорошее настроение…

Войдя в цех, Витёк сразу же натолкнулся на мастера. Тот, вечно куда-то спешащий, вместо обычного приветствия, буркнул на ходу, глядя в сторону: «Зайди в контору». От предчувствия недоброго у Витька засосало под ложечкой…

В конторе немолодая, грузная женщина вежливо сообщила ему, что сезон в этом году заканчивается раньше обычного. Сырья поступает мало, и завод вынужден оставить только минимум рабочих: в первую очередь тех, кто проработал по многу лет. Остальные идут в отпуск без содержания, под сокращение и увольнение. Конечно, они сохранят координаты Витька, на случай если опять понадобится, а пока что благодарят его за хорошую работу. Окончательный расчёт можно будет получить через три дня.

Домой идти не хотелось. Витёк представил жалостливые материны глаза, физиономию отчима. Вспомнил ещё совсем недавнюю жизнь на материнский нищенский заработок уборщицы; как сводки с военных действий сообщения отчима о том, сколько ещё людей оказалось за воротами… Вспомнил планы, которые он строил в последнее время в надежде, что удастся укрепиться на заводе.

Откуда-то налетел холодный, колючий ветер. Витёк медленно, поёживаясь, брёл по центральной улице. Всё было таким как день назад, как утром, и всё же совершенно другим. Жизнь, словно придирчивая призывная комиссия, опять забраковала его. И совсем не утешало, что он не один такой. Наоборот, чем больше бродячих собак, тем чаще их отстреливают. А Витёк чувствовал себя сейчас самым никчёмным, полупришибленным, шелудивым псом. Впереди была безнадёга. Хотелось по-собачьи завыть и заскулить. Было жалко себя, мать, сестрёнок. А ещё очень жаль ботинок: тех, из натуральной кожи, на толстой рубчатой подошве, с глубоким мягким мехом, которые он так и не успел купить.

За что?

Небольшой посёлок. Склоны, поросшие зеленью. Изредка разбросанные по ним хаты, дома стремятся занять место в самой гуще построек вдоль шоссейной трассы и по берегу реки.

Утро. Трава в росе, свежесть неимоверная. До такой степени всё необычно, что, как говорят, воздух хочется пить, а воду – есть.

Дышу полной грудью и не могу надышаться.

Вот она – чистота, свобода, благодать…

Нужно проведать подругу моей покойной тётушки. Живёт она одна. Сыновья уехали в город, обзавелись семьями. Мать навещают нечасто, всё некогда.

Маленький деревянный домик; чистый, благоухающий пёстрыми цветами палисадник – всё в идеальном порядке.

Гостеприимная, доброжелательная хозяйка встретила с радостью. Говорили о разном: воспоминания, действительность…. И вдруг откуда-то донёсся протяжный вой, переходящий чуть ли не в стон. Один раз, второй… Что это?

– Ах, боже мой, опять соседская собака – воскликнула собеседница. -

Будку в огороде поставили и кормят через раз. Раньше поближе к моему участку была, так я ей тайком хоть что-то подбрасывала, подкармливала, а сейчас убрали с глаз долой. Не вижу её, только слышу. Она ведь на цепи. То лает, то воет, то стонет. Жалко животинку.

– А почему не поговорите с хозяевами? Кто там живёт?

– Что вы, что вы! Они такие люди… Лучше не связываться, ещё хуже будет. Да здесь у многих так.

Действительно, возвращаясь, увидела ещё один участок, где вдалеке стояла будка с привязанным к ней цепью лохматым обитателем.

Открылась калитка подворья и из неё вышли молодая женщина с мальчиком лет семи.

Я не выдержала.

– А за что вы свою собаку наказали?

– Как это?

– Ну, она у вас в изоляции от людей. В изолятор только за провинность помещают, своего рода пытка одиночеством.

В ответ получила такой непонимающий, недоумённый взгляд и короткое: «Не ваше дело», что продолжать разговор было бесполезно.

Как объяснить, что собака очень близка человеку. Смысл её жизни служить хозяину – кормильцу, другу. Что нет никого преданней, чем она.

Не раздумывая, бросится на выручку, жизнь отдаст.

Я вообще противник цепного содержания. Или свобода, или просторный вольер.

Но что поделать, так сложилось: будка, цепь, миски с едой, водой…

Всё это недалеко от калиток, у входа в жильё, чтобы четвероногий помощник мог просигналить о посторонних. Своего рода звонок и защита. Как он радуется домочадцам: тут и хвост, и лапы – всё в движении, а поближе, то и поцелуй шершавым языком. А какая тоска, когда хозяин уходит: нетерпеливое ожидание, безоговорочное доверие и осмысленное понимание возложенной на него миссии охранника.

Видела многое, но такое…

Посреди огромной, заросшей бурьяном территории, мается почти невидимое, полуголодное, ни в чём неповинное существо.

Вот тебе и простор, травы, чистый воздух, воля.

Вспомнились слова городского ветврача, что большинство брошенных собак умирает не от голода и холода, а от инфарктов, не в силах перенести предательство, жестокость или просто потерю хозяина.

На душе стало гадко и тяжело. Долго ещё преследовал вой, переходящий в тяжкий стон…

За что?

Иван да Василий

Иван – мужчина пятидесяти лет, высокого роста, крепкого телосложения, белобрысый, голубоглазый, с крупными чертами лица и той чувствительной кожей, которая при малейшем волнении начинает краснеть…

Иван медлительный и немногословный.

Василий, будучи на пару лет старше Ивана, полная ему противоположность: невысокий, вёрткий. Карие глаза, в которых, казалось, основательно поселилась иронично – задиристая смешинка, острый ум и бойкий язык делали его привлекательным и интересным.

Иван и Василий – братья. Родились они где-то в деревне, под Воронежем, и всегда с теплом вспоминали раннее детство, зимние ребячьи забавы, мелкие ссоры и крепкую дружбу. Потом родители вместе с детьми переехали в Чечню. Там мальчишки уже и выросли.

Иван стал умельцем по строительной части, а Василий военным спецом по электронике. Пустили корни, обзавелись семьями…

Война в Чечне всё смешала. Убегали оттуда самыми последними. Чудом разминулись с озверевшими, обкуренными боевиками. Оставив нажитое, спасали жизни.

Братья неохотно вспоминают свои российские мытарства, но всё-таки закрепились и на родине.

Несмотря на кризисы, нужды не испытывали. С младшим, Иваном, я познакомилась, когда нужен был хороший мастер по газовому и водопроводному делу, а в разговорах выяснилось, что заочно знаю и Василия. Родственник работал с ним на одном предприятии и часто рассказывал о своём напарнике. Как говорится, мир тесен. Тесен был и городок, в котором нас свела судьба, а потому встречались часто и обменивались новостями как старые, добрые знакомые.

Как-то перед новогодними праздниками встретила Ивана и узнала, что они с браткой, так он всегда называл старшего, ездили на Урал к святым людям, привезли интересную литературу. Иван с воодушевлением, чуть ли не взахлёб, рассказывал о поездке, о пророчествах…

Потом, через некоторое время, в наше местечко приехал священнослужитель, отколовшийся от епархии и агитировавший переезжать в его поселение, чтобы приобщиться к истинной вере. Еле тогда уговорила братьев открыть глаза пошире и взвесить все за и против.

Разочаровавшись в новом «мессии», братья решили спасаться сами. Они уговаривали родных и друзей, пока не поздно, уезжать подальше от цивилизации, так как будет засилье бесовщины, мор на людей и жесткий контроль. Исчезнут деньги, введут электронные паспорта, а затем и вовсе всех отчипируют. От чипов люди будут гнить заживо. Голод, засуха, нехватка воды, бандитизм…. Спасайтесь!

Знакомые посмеивались. Семьи такой оборот приняли, конечно, в штыки. Жёны, после долгих уговоров, махнули на всё рукой и развелись с братьями. А они, сдав властям почти все документы, сделали через Москву паспорта верующих и, спешно загрузив свои машины необходимыми вещами, уехали в глухие места заповедников центральной России…

Через время до меня дошли слухи, что живут они в заброшенной избе, ловят рыбу, сажают картошку, собирают грибы, ягоды и прочие лесные дары. Пообтрепались, отпустили бороды, но на жизнь не жалуются. Транспорт на что-то поменяли, а может, и вовсе подарили кому-то. Добраться до них очень трудно, гостей не жалуют.

А почему я о них вспомнила? Да потому, что сейчас пандемия. В тридцатиградусную жару иду в маске, перчатках, в отведённое для «пробежек» время, в ближайший магазин, покупать резко подорожавшие продукты и не знаю, будет ли за что купить их через неделю.

В новостях передали – в столице скоро начнётся выдача электронных паспортов, наличный расчёт постепенно уходит в прошлое…. Иду и думаю, что если хоть часть из рассказов Ивана и Василия окажется правдой? Неуютно как-то становится. И уже не важно, кто над кем посмеётся последним, будет не до смеха.

А с другой стороны, если все, таким образом, от напастей начнут спасаться, то никаких заповедников не хватит.

Тут как-то по-другому надо действовать. Хотя бы просто ходить на выборы и законным путем вводить во власть побольше честных, достойных представителей общества, всей душой болеющих за свой народ и страну.

06.20г.

«Машка»

-Мам, а мам, пойдём на лоджию – в два голоса позвали мать сыновья – погодки.

– Да что я там не видела.

– Ну, пойдём, пожалуйста – заканючили мальчишки.

Промозглая, ветреная осень. И даже красивый вид на большую зелёную поляну, окружённую соснами и прячущимися среди них пятиэтажками, не согревал и не радовал. Хотелось поскорей нырнуть обратно в тёплую уютную квартиру, но сыновья цепко держали мать за руки, подведя её к перилам лоджии.

– Смотри, видишь?

– Нет, ничего не вижу.

– Да вон там, на поляне.

Приглядевшись, мать увидела вдалеке посреди поляны в мокрой траве какой-то ящик или коробку.

– Что-то вижу, но не пойму что.

– Это крыса!

– Какая, откуда?

– Петьке в детском саду отдали, а ему мама запретила крысу домой приносить. Она старая, грязная… Петька отдал Кольке, а там тоже нельзя. Вот и выкинули вместе с клеткой.

Четыре глаза вопрошающе – внимательно смотрели на мать, ожидая приговор.

Что тут поделаешь. Не первый раз приходится спасать какую-либо живность. Как тут откажешь.

– Тащите.

Мальчишки мгновенно сорвались с места и минут через десять в комнате, на тумбе, уже стояла старая клетка с обитателем. Большая, когда-то белая, а сейчас жёлто-грязная крыса месила подстилку из отходов еды и ещё чего-то неприятного.

С крысами семья раньше никаких дел не имела. Было немного странно и страшновато при виде длинного голого хвоста, больших жёлтых зубов.

Кое-как вытянули залипший поддон, вычистили, застелили. Стали предлагать всевозможную еду. Зверёк был оголодавшим. Назвали крысу Машкой.

Прошла неделя. Машка отогрелась, отъелась, успокоилась, но жизнь в небольшой клетке ей явно была в тягость. Да и матери вид узника, пристально смотревшего сквозь решётку, лапок, напоминавших детские кулачки, цепляющиеся за прутья клетки, не доставлял особого удовольствия.

Вечером, собравшись всей семьёй, решили попробовать выпустить Машку на волю. Только открыли дверцу, Машка моментально выскочила из клетки и, как кенгуру, запрыгала по кроватям, креслам и прочей мебели. Под хвостом у Машки что-то явно заколыхалось. Матери стало неловко за свою невнимательность.

– Ребята, ребята, а ведь это у нас не Машка – сказала она.

– А кто?

– Мишка, вот кто!

Вдоволь насмеявшись, через время водворили Мишку в его клетку, но дверцу уже не закрывали.

Так и повелось. Мишка свободно гулял по всей квартире, как домашняя кошка. Блюдца для еды и воду поставили на кухне, где семья собиралась за большим обеденным столом. Мишка всегда крутился тут же, и первый кусочек лакомства был его. Он оказался удивительным существом: грыз, как белочка, орешки, семечки, тщательно намывал свою шкурку и мордочку, стал понимать многие слова, откликался на своё имя.

Мишка всегда знал, кто звонит в квартиру. Если свои – бежал к двери. Чужие – прятался под кровать. Ночью спал в открытой клетке, днём частенько нежился в кресле, на кроватях, причём в таких смешных позах, что рука невольно тянулась погладить мягкое, тёплое брюшко со сложенными на нём лапками. Любил посидеть на плече у матери, когда та занималась рукоделием, или погонять клубок ниток. Одним словом, Мишка стал полноправным членом семьи, к тому же ещё и общим любимчиком.

Зверёк взял моду прятаться под покрывалами, накидками. Возможно искал место где теплее или мешал свет, но увидев бугорок, уже знали – там Мишка!

Однажды в гости приехала близкая подруга матери. Рано утром ушли к морю, вернулись поздно. Войдя в дом, гостья, всегда такая спокойная, деликатная, а сейчас возбуждённая прогулкой, по – девчоночьи прошмыгнула в комнату и со словами: «Как я устала» – плюхнулась всей массой своего тела на диван и тут же, как ошпаренная подскочила: «Что это?!» – Это был Мишка в своём укрытии…. С тех пор зверёк захирел. Мать носила его в ветклинику, но там только руками развели: – Ничего не можем сделать, крыса – есть крыса.