Текст книги "Рождённые на заказ"

Автор книги: Людмила Ударцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

– Ты ждёшь подвоха? – Сирин продолжала разговор о моей встрече с зелейником, когда стая осталась далеко позади.

– Если дело касается бессмертных, я ни в чём не уверен.

– Странно, что Рахи о нём не знает.

– Это не странно, как раз наоборот, доказывает, что зелейник не навийское существо, а человек.

Мы давно не общались с глазу на глаз и у каждого поднакопилось, о чём подумать, находясь рядом с тем, кто тебя понимал.

– Поговори с ним? – я в очередной раз настаивал на откровенном разговоре с Рахалахи.

– Да пошёл ты! – она не терпела, когда я лез с советами.

– Уверенна, что он выберет стаю?

– Не хочу потерять единственную возможность его видеть.

– Волк в любом случае позволит тебе остаться.

– Ну да! Опозориться и остаться...

– Попытайся, может он поймёт. – Она упрямо покачала головой, не слушая меня. Тогда я решил действовать иначе. – Он не такой как другие. Видела бы ты его рожу, когда он вышел из Нави, он так рычал, деревья падали – выражал восторг, увидев солнечный свет. И раньше всех выучил русский, как раз потому, что в навийском отсутствуют прилагательные.

– Возможно, – последовал разочарованный вздох, – но я не солнце, мной он не восторгается, рычит только, когда прогоняет.

– Я могу настаивать...

– По какому праву?

– Помнишь на Ибице?

– Охота в отеле «Анкоридж»? – Мы неслышно засмеялись, вспоминая, азарт Сирин, взявшей след террористов и выследившей целую организацию, для того чтобы двенадцать мужиков поняли, что портить её любимое платьице с блёстками было вредной для их «здоровья» идеей. Находили злодеев не торопясь, несколько недель после взрыва в кафе, где мы опохмелялись, они исчезали один за одним, а после… Я разрешил ей пытки, и красотка глумилась над каждым, изобретая новые способы преподать им урок.

– Накануне, когда поспорили, испытывая на прочность наши вечные тела этиловым спиртом! Тебя ведь всё-таки вырвало. Ты мне торчишь желание.

– Ничего подобного! Меня не от алкоголя вырвало, а от тебя. Ты тогда водкой вспотел, Фу-у-у… Премерзкое зрелище!

– Мерзким оно стало после того, как ты чиркнула зажигалкой, – припомнил «зажигательную» шутку и, в упрёк, слегка двинул её плечом.

– Я просто тебя немного подсушила! – Она толкнула меня в ответ, не уступая в споре.

Я понимал, почему Макош пригласила Сирин. Несмотря на то, что она «шла в комплекте» со стаей, Сирин являлась синонимом слова праздник, нужна как воздух тем, кто разучился отрываться на полную катушку.

Первые несколько лет после освобождения, мы кутили с ней дни и ночи напролёт. Развязней друга у меня отродясь не было: море спиртного было не фигуральным выражением, целибат мы тоже не давали, болезней не боялись, и связей у нас было больше чем алкоголя. Экстремальные виды спорта перестали бодрить риском сломать шею, и только моя человеческая душа не позволяла веселиться в открытую. Но сильно-то мы тоже не скрывались. Интернет пестрил фотками и видео: «Двое на горных мотобайках», «Свободное падение с Эйфелевой башни», «Рекорд Гиннеса по дайвингу».

– Надо бы повторить, что-нибудь из «Сумасшедших в Гималаях».

– Снова столкнуть тебя со скалы и прыгнуть следом?

– Ладно. Можешь не прыгать…

– Не прикалывает, – Сирин отказалась от «фриджампинга» с горной вершины, – Мир уже не тот и мы тоже.

В своё время, мы искали способ забыть то, что не в силах были изменить и не нашли: ни в сексе, ни в дури любви не было. Мы поняли это лет через тридцать, а после кутили просто так.

– Приходи, как разберёшься с зелейником.

– Хорошо, – пообещал я на прощание, сгрёб её в охапку и крепко обнял. До того как она капризно надула губы и нарочито грубо меня оттолкнула, я мог бы поклясться, что сквозь подкладку лёгкой куртки почувствовал пульсацию, исходившую от твёрдого камня в нагрудном кармане.

Глава 4

– Привет!... О! Прости, знаю у вас как бы ночь, но дело срочное и интересное, – за сотни лет, я научился говорить по-английски чуть хуже Шекспира.

– Майкл? – Вулверин Дарк Линеус даже сонный не сомневался, что это мог быть только «безбашенный русский», как он любил обо мне отзываться.

– Угадал. Ну, так что?

– Когда ты приезжаешь?

– Уже. Я в лаборатории, оставил тебе подарок в вакуумном боксе.

– Shit! – он выругался от моей наглости. – Как ты туда попал? – Послышался щелчок активации режима «Утро», Дарк решил встретиться прямо сейчас, позабыв о сне. Его дангвей передавал слова с разных точек, пока хозяин перекочевывал из комнаты в комнату с пиджаком под мышкой по направлению к выходу, пропустив часть процедур, не прерывая беседу и застёгивая одежду на ходу.

– Будь осторожен с этим, – предупредил я его, скрывая оберегающую руну под столом за отводящим символом, – я позаботился, чтобы оставаться твоим единственным странным гостем. Об остальном позаботься сам. Позже свяжусь узнать, что ты выяснишь. Жду полного анализа.

– Чудно! Уже мчусь. – Он был готов землю рыть, если бы я попросил и дело не только в том, что я пару раз спасал его от правосудия. Фармо-генетически улучшенный мозг американца постоянно нуждался в свежей информации, которой я с ним щедро делился. К тому же он догадывался, что мои внезапные визиты не совпадали с расписанием рейсов межконтинентальных модулей и в значительной степени боялся мне не угодить.

Я же напротив, не стремился разрушать его традиционные представления об устройстве физического мира. Если бы он узнал, как я проник в лабораторию, он бы не успокоился, пока не докопался до сути, но ещё раньше он представился бы – скопытился, то есть умер, если так понятней.

Всеобъемлющая энергия эфира опровергала существование известных людям расстояний. Непосвященные могли видеть потоки света, лифт или ступени в небо, а нередко провал в адскую бездну. То, что идентифицировалось последним проблеском сознания умирающего, искажалось переходом за Грань. Эфир забирал сущности людей, когда в теле угасала последняя искра жизни.

Мне как переродку, уже однажды, заглянувшему за грань смерти, стали доступны знания о межмирье. Как бессмертному, наделённому способностями, это открывало большие перспективы. Но в виду «недоделанности» или «недобогости» (назовите как хотите, я уже не обижусь) и «убогости» в образовательном плане антиматерия дальше перемещений меня не пустила, и поделиться со мной своими неведомыми свойствами без диплома «Хогвартса» не спешила. То немногое, что я познал, включало переходы из одного места в другое и только.

Я закрыл глаза, сливаясь с невесомостью субпространства натянутым как стальной канат телом. За срок в четыре земных жизни переход через эфир стал обычным делом. Более того, постепенно я смог управлять тем, что переносил. Я шагнул, мысленно превращаясь в небытие. Было не страшно полностью раствориться, чтобы собраться в целое там, где находился зелейник. Миг и я ничто кроме открытого разума, последнее ощущение, будто меня выдернули из лаборатории Дарка, увлекая в глубины нематериального.

Я слышал, что для настоящего Велеса Грань (как называли переход из энергии в материю и обратно) открывала бескрайние возможности. Как настоящий демиург он был способен сотворить собственный мир, присоединить к нему любые территории, используя энергию эфира и существовать вне времени и пространства. Я не был тем, кем меня некоторые продолжали считать, и даже отдалённо не представлял, как в одной спичечной головке разместить целый мир.

Порой с того ни с сего появлялась уверенность, что я, признанный перевоплощением бога обладаю его способностями: верну воду Яви, спасу его обитателей. Шли годы, я заучивал схемы, перекладывал скрижали, перечерчивал таблички, но воды так и не «намагичил». Для появления более героической идеи – создание для явчан нового мира, я даже голову бы не подставил, если бы мне её кто-то перекинуть собрался. Я как всегда: удивлял друзей и разочаровывал врагов Велеса, хотел обратного – не знать, что магия существует на самом деле.

Переместившись к обиталищу зелейника, я ожидал найти пещеру со складом дыхательных баллонов и очень удивился, обнаружив за городскими развалинами, не хило оборудованное, подземное убежище.

Следы принадлежали трём, четырём людям. Кто-то нашел и оберегал подземный источник, вода – главное условие обустройства жилого бункера.

У гладкой стены, рядом с бронированной дверью я озадаченно уставился на деревянный столб с вывеской из свеженькой сосновой доски. Подобный предмет деревянного зодчества сам по себе невидаль в серой пустыне, коей стала некогда голубая поверхность планеты, однако меня заинтересовала не доска, а слова, коряво вырезанные на ней кириллицей: «Гомосекам и технократам вход воспрещён!» Они образовывали не то требование хозяев, не то их кредо. А меня обнадёживали и, в предвкушении знакомства с неординарной личностью, сделавшей надпись, я надавил на кнопку коммутатора.

То, что юный хозяин таблички оказался клоном с запущенной стадией рака, я понял с первого взгляда: восковый оттенок бледного лица подчеркивался тёмными кругами под глазами, с блеском любопытства, взирающими из-под длинной чёлки, переходящей в кудрявые патлы ниже плеч. Нездоровая худоба делала его длинноногим, не складным подростком. Отшельник сказал, что ему семнадцать, но на вид я бы дал не больше пятнадцати. Как он попал к дозорным? – Загадка не только на логику.

– Андрюшеку нужно к вашим медикам.

– Андрюшеку?

– Всё правильно. Имя мальчика – Неопалимый Ятрышник, а я его по старинке называю. Андрюшек мне больше нравиться.

«Ещё бы! Да, что б вам... взрослым из семейства Неопалимого Ятрышника пусто было!» – это хуже, чем анекдот, когда был у японского ёжика Йо сын —Бище. Кто? Кто у Йо? Бище?

– А что ко времени твоего рождения уже всех достойных представителей флоры и фауны разобрали?

– Мама…вроде как сама выбрала, – выпалил болезный и сник. Мальчик явно переживал из-за расставания с семьёй, а не из-за невезухи с именем.

«Мама? Выходит семья традиционная. Его родителям мозг не модифицировали», – я подумал, что люди, профилированные на благо науки, не назвали бы ребёнка растением, которое на древнем языке означало не больше, чем сходство формы клубней с мужскими яичками. В сочетании с фамилией – Неопалимый, это казалось просто верхом пост-апокалипсического абсурда.

Несмотря на болезненную бледность и худобу, как только Андрюшек понял, что Илим принимает меня за хорошего знакомого, взялся за привычные дела: метнулся за чаем, накрыл на стол, задал кучу вопросов о политике и обо мне самом. Мы пили дивий чай и слушали нескончаемые истории из маленькой жизни Андрюшека. Он говорил толково и о многом: виртуальных фишках, известных политиках, классической и современной литературе и, ловко избегая прямых ответов на мои вопросы, не дал и намёка на обстоятельства, приведшие его сюда.

Дядька Илим, как называл дивьего знахаря подопечный, так и не сказал мне, почему в Яви полгода чаи гонял с клоном моего любимого поэта. Он, с интересом кошака, завидевшего мышь, не отрывал взгляда от манипуляций подопечного с компьютером. Готов был нос засунуть следом, когда юный «Пушкин» досадуя на отсутствие личного дангвея, взял с полки дешевую модель оргпода, надел его на руку и стал нетерпеливо постукивать обвитыми тончайшей тканью проводов пальцами по поверхности деревянного стола, в ожидании пока процессор, «нагретый» телом, запустит файлы с его стихами.

– Мне вот это не плохим кажется, – он принялся декламировать длиннющую поэму «О счастливом идиоте», в конце доказывающую, что счастье – есть синоним прочного идиотизма. Я спокойно наблюдал как проекции текстов сменяются одна за одной, слушал негромкий голос, воодушевлённый искренним вниманием, слегка осипший от волнения, и удивлялся всё больше. Стихи отрока (более позднее слово в данной ситуации подходило хуже) били в самую цель, словно кто-то не просто держал его в курсе событий, а научил вникать в суть происходящего:

Так что же было там положено Юпитеру

На первозданных, олимпийских небесах?

Не хитро, просто, но предусмотрительно

Да всё, что он себе позволил сам.

Карать дугою миллионовольтовой,

Иметь богинь и скромных дев земных,

Дарить бессмертие элитарным скольким – то

И отнимать дыханье у иных.

Эпоха минула – языческие бредни

Не сгинули и всюду начеку;

Они опять явились к нам намедни

И стало всё позволено быку.

И красть у нас, и вывозить в Европу,

И лгать, и клясть, что завтра – благодать,

И конституцию задвинуть пиплу в попу,

И быковать, и быковать, и быковать.

Опохмелитесь, люди, посмотрите –

События растут как снежный ком;

У нас – что ни правитель – то Юпитер,

Ещё вчера родившийся быком.

(Примечание 1: стихотворение размещено с согласия автора)

Очевидно, что парнишка ни с одной «скромной» земной девой не был, а то написал бы подробней, а в остальном... претензии Европы, крах общества, нагромождения лжи... Как парнишка это понял?! Странным казалось всё.

– Откуда слово такое взял «опохмелитесь»? – я не мог поверить, что это его стихи.

– Сам удивляюсь. Андрюшек, а разве сейчас опохмеляются?

Мальчишка пожал плечами, а Илим пришел к заключению:

– Точно говорю, он и про медовуху-то слухом не слыхивал.

– Я когда думать начал, – признался Андрюшек, поборов налёт смущения, – слова сами всплывали. Записал, потом в памяти оргпода ксивонгил, чтобы проверить, правильно ли подобрал.

– Раньше знаешь, «гуглить» говорили, – непроизвольно поправил я, отмечая, что рядом с его непосредственностью, хотелось быть хотя бы честным в ответ.

– Да? А почему?

– Поисковик «Google» назывался.

– А в истории развития Гоутонга о таком поисковике ни слова. Когда же это было?

– Давно, ты ещё не родился. – Ни к чему мне было упоминать, что четыреста лет назад язык Интернета был не китайский. – Значит, слова ты просто слышишь?

– Не слышу, скорее чувствую, знаю что – ли? Они в голове. Как зуд, только одно напишешь, новое свербит.

– И давно так с тобой? – спросил я сочувственно, он же опять нас удивил, воскликнув:

– Если бы! По правде сказать, как назло совсем недавно... в детстве так не было. – И, едва справляясь с волнением, потупил взгляд, внутренне ругая себя за упоминание своей запретной темы «семейное прошлое» спросил: – А мы на чём отправляемся? – Отсутствие средства передвижения, доставившего меня к ним, озадачивало не только его одного. Но я не торопился рассказывать.

– Андрюшек, ты собери с собой кое-чего из вещичек, – велел Илим и выжидающе уставился на меня. Мальчишка скрылся за люком и, шаркая по бетонному полу, побрёл по коридору нижнего уровня. Сидя спиной к столу, я отвернулся от вопрошающего всем видом Илима и спросил, глядя в кажущуюся пустоту.

– Как дозор на него вышел?

– Ты о чём? – откликнулся Илим, вернув беззаботный тон. – Я его в пустыне нашел, в остывающем наземном модуле, без сознания.

– Не твоё это, зелейник, по пустыне шастать. Пацан сказал, ты появился – значит, был не сразу. Его кто-то из вас двоих сюда доставил.

Вздохнул, показывая, «извините, но сами вынуждаете», вытащил из кармана золотую пыль от перстня непринятого Есенией, поднял руку, согнутую в локте, высыпал пыль из мешочка на ладонь и, сделав бросок рукой, подул. Обсыпанные микроскопическими бликами передо мной застыли две недоумевающие рожи.

Невозможно было удержаться и не пошутить, если двое громил думая, что их не видно, жмутся по углам небольшой комнаты уже несколько часов. А здесь мой стёб ещё и делу помог. В продемонстрированном трюке присутствующие признали нечто им известное, уверились, что я обладаю артефактом ведающих, и расслабились, не подозревая о моих истинных возможностях. На самом деле, чтобы развеять морок невидимости мне артефакт под названием «Явственная пыль» был не нужен.

– Поговорим, пока парень не вернулся, – читая эмоции и получая полную вербальную информацию, я «попросил» рассказать, где они нашли парнишку. Эти двое мужчин были молоды, дозорными стали не так давно, фиксировали постоянство гибели природы Яви и пересылали отчёты своим бессмертным боссам. В конце зимы один из них проснулся от покашливания мальчишки с грамотой в руках. Почерком начальника в ней указывалось позаботиться о госте, а дальше ждать помощи. Рассказ Илима был похожим.

– Почему Род за клон поэта из Яви беспокоится?

– О том не ведаю, меня о мальце просил не бог, человек.

– А ты так уж в этом уверен?

– Я видящий! – произнёс он с гордостью. – Точно говорю, смертный велел спасти, в обмен на руну, которую я много лет ищу, он же Слезу Перерождённой принёс.

– Что даёт тебе уверенность, что приходил человек? Довелось бессмертного повстречать?

– Однажды, – замялся, но желание показать насколько он сведущ в упомянутом вопросе перевесила осторожность. – Меня позвали. Корчебок зацепил свидетеля, снял кожу с плеча. Возился до ночи. Храм опустел. У входа стояли двое наших и ОН. Ты говоришь, откуда знаю – светом он изнутри лучился. Это тебе не блик видимости сотворить. – Он упрекал меня за невежливость в ответ на его гостеприимство. – Говорю, тут человек хлопотал. Жаль, что я не смог Андрюшека вылечить, жаль не потому, что не видать мне той руны. – Он успел привязаться к мальчишке за время, что провёл с ним. – Вот ведь как! Мне хворь забрать враз, ведь я её вижу, а на него не влияю, как бессильный. Странный Андрюшек какой-то, вроде живой человек, а сам болванчик, совсем пустой внутри. Сути в нём нет, понимаешь. Мой дар такого не возьмёт. Вся надежда на ваши технологии. Бишь их! Он ведь какой-то особенный, так?

– Не то слово! Не думал, что до взрыва успели расшифровать геном Пушкина. Слышал о таком?

– Пушкин?... Ах, да! Почитай все в Чуди про ту старуху с корытом поминают. Не приведи Род, такая дома заведётся! А как ты нашего маленького сказителя перевозить будешь?

– Значит, не уточняли, кто должен за ним прийти?

– Сказали отшельник из Яви и ключ-слово, что ты назвал.

– Ну и не стоит больше беспокоиться, парнишка со мной.

Упомянутый влетел на всех парах.

– Всё, я готов! – Он собрался в длительную поездку: напялил прорезиненный костюм и тяжёлые бутсы, взял дыхательную маску в руки, поправил большущий баллон с воздухом в сумке через плечо и потопал к выходу.

– Погоди, не одевай пока, – я прикоснулся к его лбу и подхватил засыпающего мальчика, когда маска выпала из безвольных рук. – Вот теперь ты действительно готов. – Дальше осторожничать, надобности не было, осталось прояснить кое-что лично для себя, и до того, как уйти в подпространство, я открылся глазам зелейника, убрав отводящие чары, показал, кем я был на самом деле.

– А я, Илим, лучусь? – спросил, придерживая одной рукой мальчишку на своём плече.

На лице Илима застыла гримаса страха.

– Что ты такое? – выдохнул он. Дозорные встали в боевую стойку.

Исчезая сквозь эфир, я прокручивал в памяти испуганный взгляд зелейника, понимая, что сам не смог бы ответить на вопрос Илима наверняка.

Глава 5

Комната, в которой я разместил Андрюшека, всё больше становилась похожей на палату интенсивной терапии.

– Где мы?

Я обернулся на голос, не выпуская из рук установку газоанализатора в купе с прочими мониторами, и встретил настороженный взгляд мальчишки.

– На месте, – я сказал ему, что он поживёт здесь какое-то время, пока я решаю вопрос с лечением.

– Это ваша квартира? – Он перевёл взгляд на старинную облицовку, имитирующую камин, скользнул по позолоте рамы «Охотников на привале» Перова и округлил глаза.

«Парень, а ты и в живописи сечёшь?».

– Хорошая копия, – соврал я. – Мы в Агидели. Бывал здесь?

– Нет, только слышал, город с серебряной водой. – В голос вернулась прежняя настороженность, он через силу оторвал взгляд от холста, в простых красках которого остались жить травы, птицы и люди, так невероятно комфортно устроившиеся отдохнуть.

– Что? Далеко от дома оказался?

Ответа не последовало, интерес вызванный пейзажем совсем угас, он так и не смог решить, что можно рассказывать, а что нет, и предпочёл воздвигнуть внутри себя ещё больше преград. Наше общение продолжалось в духе висевшей на стене картины, я словно охотник, расставлял бесполезные силки, а пугливый кролик ни как не хотел вылезать из норы.

– Молчишь? И откуда ты – не скажешь?

Благодарный за подсказку, парень смущенно улыбнулся, беззвучно соглашаясь: «Не скажу. Извините». Ценность секретов я понимал, но от последней попытки не удержался:

– Послушай, мне не помешало бы знать, во что я ввязался?

Он отвёл взгляд и сжал челюсти.

«Ладно, без тебя разберусь!»

Из-за его упрямства, нашпигованного витаминами и погруженного в глубокий сон, я оставил Андрюшека в одиночестве, чтобы подальше от дома, организовать виртуальный взлом.

– Каифангну за пять сек, – пообещал Дэмп. – Пи, ганранишь систем. Первый, ты с нами?

– На месте, – отозвался Первый.

– За тобой длуотан.

– Понял.

– Крейн, хианшикви квинтуанг!

Инструкции Дэмпа для прослушки – хрень полная, сленг смеси трёх языков с русскими спряжениями, используемая только в узком кругу: Демп и Пи хакнули базу, Первый подключился к поиску, а Крейн мониторил безопасность и подчищал следы в Административной Сети, хотя ни одно из вышеперечисленных имён не принадлежало человеку. Я отслеживал владельцев продвинутых дангвеев, «склевал», то есть, незаметно для хозяина, внедрялся в программу и присоединял к ранее захваченным трофеям. Моя команда из десятка искусственных интеллектов, в купе с магическими эффектами опережала современные технологии, поэтому заметить меня в Гоутонге было не возможно.

Гоутонг—аналог интернета, когда-то многим казался пустой затеей. Зачем ещё один Интернет? Однако прижился он, и довольно быстро, благодаря своему статусу «свободной сети». Это была известная всем, но недоступная действующим ограничениям сливная, информационная яма, где свободно выкладывали и находили всё запрещённое законом. После первого знакомства с Гоутонгом я, удивлённый наглостью провайдеров, отправил, было, запрос о попустительстве спецслужб в центральные полисы Федерации, Трансполитического Альянса и Аравийского Конгломерата. В двух из трёх межгосударственных объединений я занимал в то время заметные посты в правлении, и отмахнуться от моего «любопытства» не могли. Учредили комиссии и отделы по расследованию. Остальное казалось делом техники: вычислить серверы, по кабелю отследить узлы связи и взять под контроль новую сеть.

И тут случился первый облом. Никаких кабелей не было. Не нашли, как ни искали. Я не поверил, нанял собственных агентов и понял, что отыскать экспонаты янтарной комнаты легче, чем найти провайдеров Гоутонга. Этим они меня впечатлили, а посему я предпочёл оставить их в покое. Почему бы и нет? Вместо копаний в цифровых глубинах, я приспособился виртуозно управлять чужими дангвеями и теперь, можно было с уверенностью сказать, что запретных тем для меня в Сети не было, потому что всё, чем жил и дышал человек с дангвеем, в этом самом цифровом проводнике и отражалось. А то, что я последние время «немного» отличался от обычных людей, ещё не означало, что я не разделял их грешный образ жизни.

«Свободная сеть» привлекала всех и это объяснимо, народ, существовавший под землёй ограниченный бетонными стенами, под прессом многотомных сводов закона, стремился компенсировать ограничения своей свободы виртуальной безнаказанностью.

Отсутствие цензуры имело много плюсов, поэтому вместе со всеми я перешел на Гоутонг, а Интернет без частных клиентов стал Международной Административной Сетью или МАС. Вот так, предок служивший человечеству, превратился в технопотомока управляющего жизнью людей. Его система была отлажена и взята под контроль госслужбами. Программы МАС предписывали обязательные рекомендации к действиям каждому жителю полисов. Не позднее как вчера, мне рекомендовали составить экспертизу по своду законов, изменения в которых было вызвано подписанным договором с Конгломератом. Выполнив заказ, я получил начисление за полезность и, не выделяясь из «массы», позволил вещам свершаться по чужому сценарию, прописанному в строгих формулярах МАС, в то время как, весь виртуальный беспредел сливался в Гоутонг.

Несколько часов понадобилось химерической команде взломщиков просёрфить Гоутонг, чтобы я признал необходимость незаконного проникновения в МАС, так как законных оснований для официального расследования ни у кого из истинных хозяев не было.

Базу Мирного взломали за секунды. Сидя в удобном кресле, я обеспечивал коннект всех своих дангвеев одновременно. Их вердикт был окончательный: в институтской базе, как и во всей системе, сведений о Человеке-Ятрышнике не содержалось.

Андрюшек вырос на территории Федерации, Илима он боготворил, насчёт имени не солгал. Тогда откуда такие сложности? В сведениях я не сомневался, они были достоверными, но все наши попытки выяснить подробности эксперимента оказались тщетными. Это немного обескураживало, в виртуальном мире моей команде не было равных, мы легко доставали то, что другие хранили за семью замками-кодами. Лично для себя, я создавал новые идентификационные карты в Базе каждые двадцать, тридцать лет и даже внешность и фамилию не менял, а периоды, когда мне приходилось примыкать к стае, закончив очередную жизнь для человеческого общества, длились не больше пяти лет.

«Какой же исследовательский центр занимается клонами гениев кроме Мирного?» Я дал указание Пи и Крэйну пройтись по финансовым документам с «Пушкиным». Результат отрицательный. Время было на исходе. Защита отправила запрос о локализации взломщиков, контакт владельца Дэмпа окрасился желтым – его доступ в Интернет уже ограничили. А я тем временем задумался о том, как бы на днях всё повторить, когда получил ссылку на слово «Пророк» от Пи. Я не ошибся, деньги всегда оставляют след. Подобрав код и пройдясь по базе дешифровкой, склеил дангвей, который при внедрении определился базовым именем Ким и открыл объёмный документ.

Окруженные информацией мы с Кимом продолжали поиск. Воспринимая через дангвей поток светящихся строчек, скатывающийся сверху вниз на такой скорости, что не возможно было бы успеть различить ни единого знака, я получал уже готовый результат, так как проводник обрабатывал их в тысячу раз быстрее. Колонки цифр говорили о прекращении финансирования около года назад. Значит, эксперимент был завершен. Дойдя до конца, я вернулся к первой странице. В правом верхнем углу отправителя стояли четырнадцать цифр: три, девять, один, шесть – Восточная Европа, семь, три, восемь, четыре – код полиса в котором эксперимент был учреждён, оставшиеся шесть – точный адрес. Это было похоже на удачу.

Андрюшек пользовался Гоутонгом, за семнадцать лет должен был как минимум в чатах и обществах наследить. Ссылки, открытые повторными запросами ещё после первого раза сменили цвет на «прочитанный». Я продолжал упорствовать в поисках, пока в камере-офисе административного бункера, где я закопался в бесконечных виртуальных проекциях, не появилась одна навязчивая, порой слишком бессмертная знакомая. К тому моменту я был уже злой как чёрт, едва справлялся с желанием разбить казённый коммуникатор.

– Твою брошечку я оставила себе, – честное признание, деланным детским голоском.

– Носи… – не хватило выдержки выдавить вежливое «На здоровье». Я вышел из себя и из Гоутонга в один миг.

Моей злости подходил любой повод: «Когда уже перестану позволять бабам вить из меня верёвки?!» Макош присвоила очередной подарок Есении и вернулась покапать на мозг. Самым близким другом стала Сирин – бес в юбке, правда представление о дружбе у неё было вполне мужское. И третья, любимая Есенюшка: умудрилась выторговать с меня клятву, не появляться больше в Чуди в обмен на её обещание не якшаться с Такрином. Спасало то самое клятвенное слово, а то бы, наверняка, прямо сейчас, во весь опор помчался к ней. Зачем? Да, за очередной порцией унижений на мои мольбы о капельке любви!

– Не учтиво, но всё равно, спасибо. – Макош не обиделась, возможно, хотя бы отдалённо представляла, какие муки я испытывал и поэтому сказала: – Твоя зазноба собирает противодействие.

– Зря старается. – Глоток из озера забвения впитал заклятие, а кровь его запечатала жизненной энергией бессмертного, поэтому готовить противодействие без главного ингредиента было бессмысленно.

– Ты ведь себя от того печатями невидимости закрываешь, чтоб у её жалельщиков искушения не возникало за твоей кровушкой прийти?

Она не ошиблась в причине, упоминая защитные символы вокруг мест, где я обычно жил, но на признания рядом с ней по-прежнему не тянуло, я промолчал, а Макош продолжила докапываться:

– Для тебя важно, чтобы она осталась с тобой? – Без ответа. – Ты в этом весь, Вел… Ты можешь отвергать свою суть, но Миша из Екатеринбурга ценил дружбу.

– Я изменился…

– Ты можешь нам доверять. Мы твои друзья.

Тишина.

– Род благодарит тебя за заботу о мальчике. – Тон её стал официальным, – Он напоминает, что в храме есть один документ, известный тебе, но не доступный, забытый людьми, снующими мимо. И он надеется, что это не измениться.

«Ох, как же она тяготит к голосовым эффектам! Прошепчет очередную страшную сказку и ждёт когда собеседник завизжит, как от резкого «Бу!» за спиной». – Я продолжал делать вид, что мне наплевать, хотя предупреждение дошло до меня: мой кровавый отпечаток на клятве – неразглашении сведений о Такрине, который я оставил, общаясь с воеводой, и Есения, посещающая храм.

И я не выдержал:

– Кровь в этом теле не та, что на клятве!

Она хмыкнула, подошла ближе и, уставившись в упор на меня, заговорила вновь, понизив голос до зловеще-торжественного шепота:

– «Каменный отторженец, поднялся в глубинах Нави и пятый перст судьбы возвысился над всеми, но был Бог заточён Сотником Рода, не он впитал кровь жертвенную, чтобы не Бог нарушил круг, а человек». Это написано о тебе в книге «Камень, кровь и душа» – она вернула свой обычный голос и спросила:

– Ты не только плоть, ты кровь мужчины и сила бога. Тому много свидетелей.

– Я не Велес…

– К счастью для многих. Помнишь, как это было?

– Не всё, – не солгал, хотя, то о чём я не помнил, мне поведала Стая. Жуткая история получилась. Чего только стоило описание визжащего от ужаса Чернобога, и меня обвитого тончайшем светом праны, призванной сотником Рода. Велигор действительно завладел моим телом в последнюю минуту моей человеческой жизни, я истекающий кровью выворачивал себе руку, освобождаясь от мёртвой хватки врагов, чтобы завладев своим верным ножом, превратиться в неуловимую, сокрушающую тень. Я всё-таки добрался до Чернобога. Вернее моё ещё тёплое тело. На пороге смерти Велигор запустил в Чернобога моим бессознательным туловищем и обеспечил связь для создания нового, немного подкорректированного заранее сплетённым заклинанием цикла. Маг приготовил заклинание, когда находился в теле наёмника Аказия, последнее слово он вплёл моими руками и ритуал перехода изменился. У души смертного появился шанс на спасение, так как соединительной основой души и тела на этот раз выступила не душа претендента, а душа мага. Я сохранил себя, память выбрала главную цель – спасти Есению и Навь не передала мне свою мощь, так как я от неё отказался, услышав просьбы Сирин. Повторный пересказ событий, последовавших за вмешательством сотника, описание смерти Чернобога и моей человеческой, вызвали тошноту и меня передёрнуло.