Текст книги "Крылья Дедала"

Автор книги: Людмила Жукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– О-о, как ты до-о-олго! – простонала она, привстав с пухлого ложа и протягивая руки. Огненные отсветы единственного светильника ласкали ее смуглое тело, окрашивая в цвет красной бронзы, дрожа, пробегали по оранжевому, как костер, покрывалу, и Дедал, ответно протянув руки, шагнул к этому костру...

– Ты любишь меня, Дедал? – спросила Пасифая, возложив головку, как когда-то Заряна, на грудь Дедала.

– Недостойно мужчины говорить о чувствах, – кашлянув, заученно ответил тот. – Но я здесь, с тобой, по первому твоему зову!

Пасифая улыбнулась, на миг успокоенная, но вскоре снова подняла голову в тревоге:

– Но почему ты так молчалив? Ты скрываешь что-то? Я делаю все, что ты попросишь: заставляю Миноса доставать для тебя нужный камень и металл, нанимать лучших ремесленников, покупать самых сильных рабов-камнерезов, освобождаю пленников и даже преступников, как этого клеветника – аэда! А ты скрываешь от меня свои мысли и дела! Ну, хочешь, стану твоей женой, если умрет Минос? Он так болен!

– Нет! – вырвалось у Дедала.

– Что-о?

– Я сказал – нет, я не хочу, чтобы умирал Минос – это мудрый правитель. А я – я всегда буду с тобой по первому зову.

– Поняла тебя, Дедал! – Глаза Пасифаи сузились, превратившись в темные сверкающие щелочки. Треугольный подбородок задрожал. – Ты не любишь меня!

– С чего ты взяла? – принялся успокаивать он, отвлекая ее поцелуями, и преуспел в этом.

Но перед уходом он обернулся, и его обжег ненавидящий взгляд.

Дедал медленно ступал по дорожке сада, встревоженный разговором с Пасифаей, когда увидел прогуливающегося Миноса.

Правитель еще издалека улыбался.

– Догадывается или знает о нас с Пасифаей? – кольнула тревога. – Скорее всего догадывается, но не хочет терять хорошего мастера. Наложниц у него предостаточно, а Пасифая к ним не ревнует.

Дедал почтительно поклонился, Минос милостиво кивнул в ответ, растянув в улыбке толстые губы.

– Выискиваю недоделки, – объяснил свое появление в саду в столь ранний час Дедал и, не решившись взглянуть в глаза, уставился на красный, в белых точках угрей нос Миноса.

– Похвально, Мастер. Я вот тоже осматриваю сад, но пока доволен – все превосходно, а статуи твои великолепны!

Правитель поднял голову, разглядывая ближайшую Дедалову работу. Древнее божество луны и воды у гипербореев-данепрян и амазонок, а теперь у критян великая Дана, с руками, обвитыми змеями, стояла, задумавшись. У нее были вытянутые к вискам большие глаза и горькая усмешка в углах пухлого рта.

– Пришлись ли по вкусу мои дары? – осведомился Минос.

– Благодарю за них. Но лучшим даром была бы для меня поездка на материк. Ненадолго.

– Куда? В Афины ведь тебе нельзя! – притворился непонимающим Минос.

– Нет, не в Афины. В Малую Азию, в Трою, на Делос. Там много данепрянцев, они прекрасно строят из дерева, я хотел бы посмотреть.

– Никто и нигде не может строить лучше Дедала, – отмахнулся Минос. – Я никуда не отпущу тебя.

Это было сказано твердо.

...Дедал застал дома обычную картину. Икар, узнав от Тима, что отца нет, затеял состязание по стрельбе из лука. Пятеро сверстников, выстроившись в ряд, метали стрелы в ствол молоденького кипариса, а гурьба девчонок, рассевшись по скамьям вдоль частокола, рукоплескала каждому меткому выстрелу. "Ну конечно, Икар без публики не может".

– Сын, попрощайся с друзьями. У меня к тебе дело, – сурово проговорил Дедал.

Икар снял бронзовый сверкающий шлем с перьями, вытер пот с лица.

– Но, отец...

– Жду тебя в мастерской, – поднял руку отец в знак того, что не собирается обсуждать свои решения.

Вскоре в мастерскую вошел понурый Икар и замер на пороге, подперев косяк плечом. Светлые длинные – до пояса – волосы, разделенные по критской моде на пряди, оплетенные тонкой тесьмой, закрывали полкорпуса – так худ и мал был Икар.

– Подойди сюда, сын. Видишь крылья? Они помогут нам вырваться на свободу.

– Это крылья? На них можно летать? Ой как интересно! – вскричал Икар. Если бы полететь над Кноссом, чтобы все видели!

– Нас никто не должен видеть, – оборвал Дедал. – Мы скрытно пойдем в горы и опробуем крылья. Потом оставим их там до полета. Если об этом хоть одна душа узнает, нам несдобровать. Слышишь? Хоть единая душа! Запомни!

– Запомню, – повторил испуганный Икар. – Но разве нам здесь плохо, отец?

Жалость пронзила сердце Дедала. Он привлек сына и, поглаживая по плечам, растроганно сказал:

– Ты вырос в неволе, Икар. Ты плохо помнишь родину и совсем не знаешь, что такое свобода. Но ты узнаешь и тогда поймешь, какое это счастье – быть свободным! А сейчас просто слушайся меня, ладно?

Кто-то поскребся в дверь. Дедал, оставив Икара, рванулся к ней, беспокойно оглянувшись на крылья.

– Кто?

– Господин, плохие вести!

– Тим? Входи.

– Господин, – на побледневшем лице Тима проступили желтые веснушки. Прибежала Тая, что в прислугах у Миноса. Она слышала, как госпожа Пасифая просила басилея заточить тебя в подземелья лабиринта. Она боится, что ты задумал побег. Правитель сказал: "Хорошо, завтра".

Дедал увидел, как крупными каплями пота сразу покрылось лицо Икара, и еле успел подхватить падающее легкое тело.

– Воды! Дай скорее воды, – крикнул он Тиму.

– Полежи здесь, – сказал он сыну, когда тот очнулся. – А ты, Тим, запрягай мула.

– Но Тая хочет проститься с тобой. Она плачет.

– Нет времени, Тим, да и лишнее это, – качнул головой Дедал.

Через час из усадьбы выехала непомерной ширины тележка, которую лениво тащил коротышка мул. Упрямца подгоняли трое рабов в серых грубых хитонах. Стража, охранявшая дорогу из Кносса в покоренный Фест, а оттуда в гавань Комо, поленилась даже спуститься с вышки, и так ясно, что рабы Мастера едут в горы за глиной или камнем.

Поднявшись высоко в горы, один из рабов скинул грубый хитон и остался в широкой набедренной повязке, на которой висели топор и сосуд.

– Осторожней снимай рогожи, Тим, не повреди крыльев, – сказал Дедал. Когда тебя спросят, ты ничего не видел, ничего не знаешь. И спасибо тебе за все!

– Слушаю, Мастер, – всхлипнул Тим. – Но... эти крылья! Выдержат ли они?

– Иди, Тим, иди. И не беспокойся, – подтолкнул его легонько к повозке Дедал. – По дороге наложи побольше хворосту на тележку.

Икар все время молчал, он даже забыл попрощаться с Тимом, а когда тот подошел к нему, ткнулся, всхлипнув, носом в плечо: Тим заменял ему в детстве няньку.

Они дождались, когда стих стук колес, и Дедал показал Икару, как надо привязывать ремни, как удобнее устраиваться в кожаном седле под треугольными крыльями и как, дергая за трос, управлять аппаратом за спиной, чтобы лететь на одной высоте.

– А если переменится ветер? – со страхом спросил Икар.

– Не переменится, – успокоил отец. – Я изучал эти ветры все годы, что жил здесь. Они дуют весной только на северо-восток, потому так быстро мореходы достигают Малой Азии под парусами. Но прошу тебя, не выходи из воздушного потока, ни за что не поднимайся выше: крылья не будут держать вне струи. Лети только следом за мной. Ты все понял?

– Все. Я буду лететь за тобой, – повторил сын. Он очень повзрослел за один день. Складка пролегла на переносице, и что-то дедаловское, напряженно ищущее появилось во взоре.

– Ну, сынок, не бойся, – весело сказал отец, подбодряя Икара.

Осторожно волоча крылья – два удлиненных треугольника, на которых была туго натянута материя с наклеенными пестрыми перьями, они прошли к обрыву над морем. Ветер здесь был так силен, что спаянные прочным клеем крылья громко затрещали.

Хрустел песок под ногами, тревожно вскричала какая-то птица, а рокот моря перебивала тихая песня ручейка.

"Заряна! – мелькнула радостная мысль. – Скоро, теперь уже скоро я увижу тебя!"

Сосуды были полны, и Дедал не позволил Икару напиться из ручья:

– Ты можешь сломать крылья.

– Позволь, отец, я обмакну лицо. Мне жарко! – взмолился юноша.

– Ты можешь сломать крылья! Над морем нам станет прохладно.

Странные аппараты за спинами зажужжали, крылья распластались в воздухе и потянули людей за собой. Дедал шагнул со скалы в ревущую пропасть, и крылья, красиво паря, понесли его вперед.

– Оте-ец! Как красиво! Мы летим прямо к солнцу! – воскликнул Икар и тоже ринулся в пропасть.

Аэд стоял в тронном зале дворца, украдкой разглядывая дело рук Дедала розовые стены, расписанные фантастическими зверями и растениями, черные мраморные колонны, белые пифосы с маслом – светильники, погруженные наполовину в серый пол. Изображения двуострых секир на стенах. На розовом троне – Минос, на приступочке – Пасифая.

– Так ты сочинишь хулу на Дедала? – решив, что аэд не расслышал вопроса, переспросила царица.

– Я уже сказал, – простонал певец. – Я только что сочинил гимн. Его разнесут мореходы во все концы. Как я могу теперь сочинять хулу? Может быть, кто-нибудь другой? – Он умоляюще взглянул в глаза Пасифае и тут же осекся.

– Нет, – жестко усмехнулась Пасифая. – Ведь это именно ты у нас большой мастер сочинять хулу!

Аэд упрямо опустил голову.

– Ты не понимаешь самого главного, юнец, – тебя не просят! Тебе приказывают! Если завтра на празднике Дионисия ты не будешь хулить Дедала, окажешься снова в темнице, и тогда уже навсегда.

Аэд вздрогнул. Страшная картина сырого, холодного подземелья мелькнула перед глазами.

– Ну а если ты сочинишь хулу и хорошо ее исполнишь, – заговорил Минос, мы сохраним тебе жизнь. Мы можем, например, – и он потер земляничный нос, отправить тебя на маленький далекий остров, где есть дичь, рыба. Дадим зерна. Живи!

– Что я должен сочинить? – хрипло спросил певец.

– Что Дедал – убийца, убийца, убийца! – вскричала женщина. – И убил он ученика не из ревности, а из зависти к его таланту! Понял? Что он бесчестно обманул дочь славного Гелиоса – Пасифаю, которая лю... – она запнулась, которая много сделала для него' Что он был развратником, сластолюбцем.

– Довольно! – взорвался Минос. – Главное не это... Он неблагодарный. Сбежал от Миноса, который дал ему приют, и потом он трус!

Аэд вздрогнул и ненавидяще взглянул на Миноса.

– Почему трус?

– Потому что он не полетел к Гелиосу, как смелый Икар. Икар – вот герой! Ты понял мою мысль, певец? – строго переспросил басилей.

– Не очень, – прошептал тот. Он стоял, покачиваясь. В пламени светильников было видно, как побледнело его лицо.

– Ты должен закончить хулу гимном отважному Икару, понял? Героем в памяти людей должен навсегда остаться он, а не отец. Запомнил?

Жалобно тренькнула кифара на груди аэда – дрожащей ладонью он прикрыл всхлипнувшие струны...

...Мореходы решили пристать к этому пустынному островку потому, что кончилась вода. Пока матросы заполняли бочонки у родника, купец, сопровождавший товар, – грузный, страдающий водянкой человек лет сорока забрел в единственную здесь хижину.

– Давненько тут никто не останавливался, – обрадовался хозяин, – такой же седой, как гость, но тщедушный, сгорбленный и быстрый в движениях. У него было иссохшее то ли от скудной пищи, то ли от солнца лицо и синие глаза, источавшие страдание.

– Могу угостить вином из дикого винограда. Немного кисловато, но холодное – пифос зарыт у родника, – предложил хозяин.

– Нельзя мне, – показал на отекшие ноги в веревочных сандалиях купец. Только нужда заставляет пускаться в странствия – детей у нас с супругой нет.

Гость с присвистом вздохнул, оглядел убогие стены, остановил взгляд на кифаре.

– Ты что – аэд, рапсод?

– Нет, – поспешно заверил хозяин. – Это так – память.

– Сколько тебе лет?

– Много. Очень много. Может быть, сто или больше. Я сбился со счета. Боги не пускают меня в царство теней, где бы я испил воды Леты и забыл... все забыл. Они хотят, чтоб я жил и видел...

– Что ты можешь увидеть здесь? Живешь один и не знаешь, что делается в мире.

– Отголоски доходят. Слышал, что давным-давно Тесей, сын царя Эгея, убил несчастного Минотавра. Ариадна вручила ему нить, чтобы он не заблудился в лабиринте. Слышал, погибло царство Миноса под огненным пеплом, что выбросила разгневанная Гея.

– Да, это так. Теперь ахейцы владеют Критом и собираются воевать Трою. За троянцев выступают их родичи-фракийцы с Даная и Данепра. На их стороне сам Зевс, Аполлон и Артемида. Раздоры среди людей, раздоры среди богов! Народы от войн слабеют. А с севера грозят Греции дорийцы. Тревожно!

– А что говорят о... Дедале? – тихо спросил хозяин и сцепил сухонькие ручки на груди, словно умоляя о чем-то.

– Какой Дедал? Убийца?

– Изобретатель, – робко возразил хозяин. – Парусов, инструментов. И зодчий, ваятель...

– Ну, он в самом деле что-то строил и изобретал, – усмехнулся ахеец. – Но все знают: плохой был человек. Убил ученика из зависти к его талантам. Какие-то недостойные истории с женщинами... Одна данепрянка искала его по всему свету.

– Нашла она его? – встрепенулся хозяин.

– Опоздала. Отравил его в Сицилии царь Кокалус за обиду, нанесенную дочерям: они полюбили Дедала и убили ради него Миноса, примчавшегося за ним в Сицилию. Сластолюбец! – убежденно закончил он.

Хозяин поник головой и спросил еле слышно:

– А Икар? Что говорят о нем?

– О, это герой! Остров, где он разбился, зовут Икарией, а море Икарийским, спортивные праздники – "Икариями". Многим юношам не дает покоя слава Икара: они строят крылья, чтобы летать!

– Но ведь он погиб, не выполнив приказа отца, бедный юноша! Он просто озяб и хотел согреться в лучах солнца. А крылья построил Дедал!

– Важно ли, кто построил? Славу воздают героям, а Дедал – безнравственный человек, – раздраженно ответил купец.

– Ахеец! Пора в путь! – донеслось с берега.

– Ну, мне пора, зовут, – тяжело поднялся тот и снова взглянул на кифару:

– А что это на ней порваны струны? Что не починишь? Играл бы, пел!

– Я же сказал тебе, я не аэд и не рапсод, – тихо, но твердо обронил хозяин. – И никогда не был певцом.

...Что это? Так болит тело, каждый сустав, каждая мышца. И так трудно сделать вдох, будто совсем нет воздуха в легких. "А-а!" Чей это крик? Мой? Почему такой туман? Куда это бегут жужелицы, скакнул с былинки и шлепнулся на чью-то руку, покоящуюся на траве, кузнечик. Какая знакомая рука... Белый шрам у запястья... Сережа... Милый мой... А кто это за беломраморным столом? Ричард, Курт, Марсель... Что делает здесь древний старец с кифарой в реющем на ветру ветхом хитоне... А, он хотел рассказать о Дедале...

А что это все так удивленно воззрились на меня? Потому что я кричала? У Сережи дрожат губы и тает в глазах обида.

Правда, я обидела его недавно. Или давно? Я жила на Делосе, любила Дедала и искала его по свету... А как же Сережа, мой Сережа? Где был он?

– Мы выслушали твою песнь, аэд, – услышала я ровный голос Ричарда. – Чего ты хочешь? Восстановить истину через тысячелетия? Но мы всего лишь жюри спортивных соревнований. Что можем мы?

– Мы можем переименовать "Икарии" в "Дедалии"! – воскликнул Марсель. – Это будет справедливо. А что Дедал любил женщин, это не грех. – И он приосанился, красавец Марсель, пригладив усы мушкетера.

– Если бы рассказали правду о Дедале в прошлые времена, его бы многие простили, – перебил Марселя Курт. – Но теперь человечество возродило Любовь, Верность. Пусть Дедал гений, но он предал Любовь! Он жил, кривя душой! Как считаешь... ты, Ричард, и ты, Сергей?

– Я всегда за истину и справедливость, – ответил Ричард. – А ты, Сергей?

Сергей молчал, опустив голову.

"Что же ты, Сережа, что ты? Ты сердишься на меня за Дедала? Но ведь его любила не я, а Заряна. Давным давно. А я Ольга, и я люблю тебя. И мой Дедал ты, – повернувшись к Сергею, молила я. – Прочти мои мысли, Сережа!"

– Я не знаю, как решить, – хрипло ответил Сергей и повернулся ко мне. О чем-то просили меня родные глаза. Еще раз повторить слова признания?

Снова вспомнились стихи:

Весна, весна, скажи, чего мне жалко?

Какой мечтой пылает голова?

Таинственно, как старая гадалка,

Мне шепчет жизнь забытые слова...

"Я не знаю, почему во мне проснулась память Заряны, – глядя в родные глаза, думаю я. – Но я, Ольга, люблю тебя. Ты мой Дедал. И сколько ты еще изобретешь для людей..."

Но Сережа то ли разучился угадывать мои мысли, то ли осерчал.

– Я тоже за справедливость, – говорю тогда я, обращаясь к Ричарду.

– У тебя нет права голоса, – оборвал Ричард. – А придется голосовать.

Старик понял, что это значит. Рухнул на колени, тихо заговорил:

– Значит, я не смог как следует поведать вам о Дедале, раз вы не полюбили его. Да, я плохой аэд, потому что однажды предал друга, и боги отняли у меня за это дар слова. Но я так устал жить, о как я устал жить! Пожалейте меня!

Ричард моргнул, отвернулся – проняла его жалоба старика.

– Кто за то, чтобы назвать "Икарии" "Дедалиями"?– дрогнувшим голосом спросил он.

Курт демонстративно сложил руки на груди. Марсель забарабанил пальцами по столу в явном замешательстве.

"Ну, что же вы? – хотелось крикнуть мне. – Испугались правды? Ну да, Дедал ошибался, да, убил, но он страдал! Он выстрадал прощение, как и предавший его аэд! Три с половиной тысячи лет назад... Как долго не прощает их человечество!"

Сережа, будто услышав мой безмолвный укор, повернулся, глянул понимающе.

Я подсела к нему и, обхватив руку, прижалась к плечу, как всегда.

– Так кто за "Дедалии"? Прошу поднять руку, – еще раз воззвал Ричард...

– А какими были крылья Дедала? – прерываю я Ричарда и вижу, что попала в точку: это заинтересовало всех, начались догадки, пошли споры. Все будто обрадовались, что голосование отложили, и делали вид, будто не замечают, как тихо уходит от нас старый рапсод, такой маленький и легкий, что под его босыми ногами не сминаются травы... Щемит сердце от жалости, и я кричу:

– Он уходит!

– Кто? – удивленно спрашивает Сергей.

– Аэд! Неужели мы отпустим его, не поможем?

– Какой аэд? Что с тобой? – участливо спрашивает Ричард.

– Замечталась, – объясняет Сергей. – Вы же знаете, какая она фантазерка.