Текст книги "Память"

Автор книги: Людмила Кулагина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Конечно, приглашение, – передёрнув плечами, словно озяб, медленно проговорил парень.

– Ну, тогда мы отказываемся от твоего приглашения, спасибо большое за оказанную честь, прощай! – язвительно сказал Анджей и начал подталкивать Адриана к выходу. Вытолкнув агитатора за калитку, Анджей весело рассмеялся.

– Ну, вот и всё! Я вас спас от длинной лекции!

Но радовался он рано. Адриан, придя в себя, вернулся обратно, уже держа в руках пистолет.

– Пожалуй, я вас арестую до выяснения обстоятельств, – с пистолетом в руке он явно чувствовал себя уверенней.

– С чего вдруг? – спросил Стах.

–Подозрительные вы какие-то! Все на фронте, а вы что тут делаете? Сапоги у вас военные и штаны тоже, только почему-то разные, вы явно не местные, выговор не тот.

– Родственники это мои! – крикнула Ярослава.

– Что-то не похожи они на тебя, родственнички эти.

– А это родственники со стороны мужа, – нашлась Ярослава.

– Значит, пока муж на фронте, ты здесь с родственниками развлекаешься?

– А тебе что за дело! – встал перед дулом пистолета Стах, закрыв собой Ярославу. – Ты только с пистолетом смелый такой?

– Что? Ты как со мной разговариваешь? – разозлился Адриан и взвёл курок.

– Тише, тише, – попытался успокоить всех Якуб. – Что шуметь, пойдём по-дружески погутарим, выпьем с тобой горилочки! Хозяйка, накрывай на стол, принимай гостя дорогого. Видишь, человек за счастье твоё ратует! Вон как старается! Грех, не накормить и не напоить такого гостя.

Ярослава, метнулась в хату, начала накрывать на стол.

Якуб вошёл в хату вместе с Адрианом, сгробастав его своими огромными ручищами, усадил его за стол, заставил выпить стакан горилки, ласково улыбаясь, налил ещё один. После третьего стакана Якуб счёл парня готовым к душевной беседе.

– Трудная у тебя работа, дружище! Набрать солдат там, где и мужиков уже не осталось! Но ты молодец, не падаешь духом! Крепкий парень! А говоришь как хорошо! Умён! Очень умён! Настоящий патриот Украины!

Адриана растрогала похвала.

– Я должен был с этого села пятерых бойцов набрать, так командир приказал, а я только двух подростков здесь завербовал, и больше некого. Меня за это с должности сместят и поставят Мишку Абрамова! И я должен буду подчиняться этому тупому козлу! Да, ни за что! Уйду из полка лучше!

– А как же патриотизм, народное единство? Мы же не должны упускать шанс сделать страну независимой!

– Да плевать мне на страну, – разоткровенничался пьяный Адриан. – Мишка у меня бабу увёл! Не буду я под его началом работать!

– Слушай, друг. Бросай ты этот корпус, найди себе бабу другую, да живи с миром, – уговаривал его Якуб.

– Как же с миром жить, если баб из-под носа уводят, – едва ворочал языком юный агитатор.

– Так убей этого Ваньку, у тебя же пистолет есть.

– Мишку, а не Ваньку! Отличная идея, брат, пойду убивать Ваньку, то есть Мишку! Или лучше убить Ваньку? – долго не мог выбрать совсем пьяный Адриан.

– Убей обоих! – предложил Якуб.

– Точно, убью обоих! Только я не понял, а кто такой Ванька?

– Неважно! – серьёзно проговорил Якуб.

– Точно, неважно. Пойду и всех троих убью! И Мишку, и Ваньку, и Мишку!– Парень решительно встал и тут же упал на топчан, уснув мёртвым пьяным сном.

Якуб вышел во двор и предложил друзьям быстро собираться, пока не очнулся агитатор. Собирать, собственно, было нечего, Ярослава приготовила им корзину с едой.

– Спасибо вам за всё! – обняла каждого Ярослава. – Уж не верила, что переживём эту зиму с детишками, а тут, как по волшебству, такая подмога появилась.

– Тебе спасибо! Выручила ты нас! Прощай! Не поминай лихом! – обнимая женщину, сказал Стах.

– Чувствую я, что будет повод вспомнить тебя, – загадочно сказала Ярослава, с сожалением разжимая объятья.

Стах, не понимая, о чём она говорит, ещё раз прижал её к себе. Вновь вчерашние видения ворвались вихрем в его затуманенный похмельем мозг, он с трудом оторвался от неё и быстро пошёл прочь, догоняя уже вышедших за калитку друзей.

9. Собрание.

Вечером Ганна собрала семью за столом. Весь день никто не разговаривал друг с другом. Без Ганны в хате царило мрачное молчание, и работа не спорилась. Мать как ушла с утра на реку, так к вечеру только вернулась. Ганна выставила на стол остатки холодной еды, но никто к ней не притронулся.

– Ну, что с позором этим будем делать? – спросила Ганна.

Молодёжь молчала. Семён сжал под столом руку Орины.

– Хватит обжиматься! – резко гаркнула мать. – Иди Маринку позови, невесту свою.

Семён подскочил с лавки красный, как рак.

– Зачем, мама?

– Она невеста твоя, она должна знать. Во вранье жить нельзя. Не буду я тебя перед Мариной всю жизнь покрывать! Иди! – грозно крикнула мать.

Все молча сидели, притихшие и ошарашенные, пока Семён ходил за Мариной. Марина вбежала в хату запыхавшаяся и радостная, ни о чём не подозревая.

– Что тут у вас за собрание? –спросила она.

– Садись, – жёстко сказала Ганна.

Весёлость Маринки как рукой сняло, она тихо опустилась на лавку.

– А ты не топчись в сенях, – сказала Ганна Семёну, – надеешься, что само собой всё наладится? Давай, сам рассказывай!

– Я не могу, мам,– забубнил Семён.

– Ах, не может он, – буквально взвизгнула Ганна. – Как с девками резвиться, так ты мастер, а как за поступки свои отвечать, так в кусты? Говори! – гаркнула мать.

Семён встал со скамьи, перебирая скатерть руками. Посуда поехала со стола.

– Не тяни! – опять закричала Ганна. Орина, не выдержав, тоже поднялась.

– Да говори, что стряслось? На фронт что ли забирают? – спросила Марина.

– Ну! – угрожающе рыкнула мать.

– У нас с Ориной будет ребёнок, – наконец, выговорил Семён.

Марина вскочила, несколько секунд она молчала, оглядывала всех присутствующих, пытаясь понять, где тут подвох, затем рухнула на скамейку, захватив скатерть так резко, что посуда посыпалась на пол, и начала смеяться громко и заливисто! Отсмеявшись, сказала:

– Ну, ты, Оринка, даёшь! Два мужика у тебя теперь? Муж и ещё … муж? – и опять начала смеяться. – И ты молодец, Семён! Ой, молодец. Я думала, ты на Сашку глаз положил, а у тебя с Оринкой любовь!

– Что? И Сашка тут замешана? –вскочила с лавки Ганна.

– Да я бы руки лучше на себя наложила, чем такой позор терпеть! – зардевшись, звенящим от напряжения голосом, сказала Саша.

– Во даёт! – улыбаясь, ответила Марина, – Да проще ребёнка задушить!

– У тебя хватило бы… Ты бы смогла задушить ребёнка? – заикаясь, пролепетала Орина.

– Да не заикайся, Оринка, рожай, не бойся. Ничего с твоим ребёнком я делать не собираюсь, я не про твоего ребёнка говорила! – весело сказала Марина.

– А про какого ты ребёнка сейчас говорила? – не зная, что ещё от них ждать, прошептала Ганна. –И ты туда же, девка, согрешила? Грех на душу взяла? До свадьбы? О, господи! Ты что, тоже беременна?

– Пока точно не знаю! – захохотала Маринка.

– Срам какой! Как в глаза людям смотреть! Как жить дальше!– остановила её Ганна.

– Пусть Семён живёт с Ориной, пусть ребёнка растят вместе! – предложила Марина.

– Я же замужем уже, как я могу с Семёном жить? –тихо сказала Орина и заплакала.

– Да ты уже с ним живёшь месяцев восемь, как минимум, судя по пузу, – Маринка опять засмеялась.

– Греховодники! Про бога забыли! Что творится в моей семье! Мужняя жена прелюбодействует, девка незамужняя грешит до свадьбы! Хлопец, как кобель, всех девок кроет! Был бы отец в доме, не допустил бы такого позора, – запричитала мать. – Что ж делать-то? Перед людьми стыдно! Как людям в глаза смотреть?

– Не до людей пока, нужно в семейных отношениях разобраться, это важней сейчас. Пусть каждый скажет, кто кого любит, как и с кем хочет жить, – спокойно сказала Александра.

– Девчонка правильно говорит, – неожиданно выступила обычно молчавшая баба Ярина.

– Дельное предложение. – Ганна удивлённо посмотрела на Сашу и, неожиданно для себя, согласилась, перестала причитать и начала по-хозяйски решать текущую проблему. – Давайте по очереди. Семён, начинай. –мать строго посмотрела на сына, хотя необходимости в этом не было. Семён был серьёзен, таким его никто никогда не видел.

– Виноват я перед вами всеми. Простите меня. Из-за меня все эти проблемы.

Зависла пауза. Семён впервые выступал с подобной речью.

– Ты кого из них любишь, Семён? – спросила мать уже спокойно, без злости, видать, перекипела. Все девки за столом замерли.

Семён остановил взгляд на Саше, затем серьёзно ответил.

– Я их всех люблю, мама.

Маринка захохотала пуще прежнего, никак не могла остановиться!

– Правильно, Семён, молодец, пора разрушить все эти дурацкие правила и устои! Многожёнство – это прекрасно! А я тогда заведу себе пять мужей!

– Марина, срамота-то какая! – остановила её Ганна.– Так, ты, Орина, чего хочешь, кого любишь? Мужа разлюбила уже?

– Я люблю Виктора и жить с ним хотела бы, и ребёнка от него хотела бы, – немного успокоившись, сказала Орина.

– Так чего ж ты с Семёном-то загуляла, если Виктора любишь? – удивилась Ганна.

– Мама, я удержаться не смогла. Виктора уже год почти дома нет, а Семён … он такой ласковый, весёлый и красивый. Как тут устоять? – объяснила Орина.

– Что-то я не пойму, так ты Семёна любишь или Виктора? – напряжённо спросила мать.

– Я и Семёна люблю, и Виктора, – призналась Орина.

Маринка опять захохотала.

– Вот семейка! Не зря вы мне нравитесь! Все поперёк правил живут! Молодец, Оринка! Если бы не твоё пузо, была бы лучшей!

– Хватит веселиться, Марина. Про себя расскажи. Чего ты хочешь? – опять прервала её мать.

– Я вообще замуж не хочу. Меня родители заставляют, – ответила Марина.

– Молодец, Маринка! – с печи вставил слово Пашка.

– Смолкни, – огрела его полотенцем по спине Ганна и повернулась к Марине. – А как же ты жить будешь без мужа? – удивилась Ганна.

За всю жизнь не слышала она ни разу, чтоб девка замуж не хотела, да и разговоры такие про любовь никогда в её семье не велись. Обычно, как отец сказал, так и было, а тут глава семейства на фронте, а она совсем запуталась в делах своих взрослых детей.

– Я в армию хочу. Говорят, что революционеры женщин тоже берут в армию, вот и я пойду. Хочу мир посмотреть, хочу свободы! – уверенно и с воодушевлением произнесла Марина.

– Уж если Маринка в армию пойдёт, то я тоже сбегу на фронт! – вставил слово Павел.

– А если тебя убьют? Или ранят? – спросила Олеся, до этого молчавшая.

– Да пусть лучше убьют, чем гнить в этом забытом богом селе до конца жизни, горбатиться до старости на полевых работах, – уже яростно продолжила Марина.

– Ну, а ты, Семён. Что ты думаешь делать? – спросила Ганна.

– Я тоже в армию уйду. Может, там баб будет меньше. Пока девки рядом, я ни о чём больше думать не могу, – откровенно признался Семён.

– А как же мы тут будем с двумя младенцами и без мужиков. Ты подумал? Сбежать от всех проблем куда подальше и всё?– не смогла сдержать своих эмоций Ганна.

– А я виноват, что ли, мама, что натура у меня такая. Не могу я спокойно на девок смотреть. Хочу, а не получается. И хоть бы одна отказалась, все сами на меня вешаются. – Семён встретился взглядом с Сашей. – Нет, одна всё-таки есть.

– Кто есть, я не поняла? – уточнила Ганна.

– Одна отказалась, – задумчиво промолвил Семён.

Ганна подозрительно проследила за взглядом Семёна. Александра зарделась румянцем, опустила глаза.

– А мне как быть? – вступила в разговор Орина.

– Ты замужем за Виктором. Виктор придёт с войны, пусть с Семёном разбирается сам, а пока сиди в доме, не высовывайся. Соседям скажем, что уже родила, а сыну врать я не стану, и вам не позволю.

Вздох облегчения вырвался у Орины и, вдруг, перешёл в длинный протяжный стон. Семён подскочил к ней, схватил за руку, заглянул в глаза.

– Схватки, – спокойно сказала бабушка Ярина.

– Началось? – понимающе и заботливо спросил Семён у Орины. Она утвердительно качнула головой.

– Раньше времени? – спросила бабушка. Орина опять утвердительно кивнула. – Сколько месяцев?

– Восемь. Почти, – испуганно сказала Орина.

– Ничего, не бойся, выходим малыша. Семён, уведи её в спальню. Маринка, готовься, будем с тобой роды принимать, повитух в селе не осталось, – сказала Ганна.

Тут улыбка сошла с губ Марины, она побледнела, задышала громко.

– Ты чего? Ты же смелая такая, решительная? Чего испугалась? – спросила Ганна.

– Я это… Я не это, – забормотала Марина.

– Да, помощница с тебя не получится, – задумчиво проговорила Ганна.

– Я могу помочь, – уверенно произнесла Саша. – У меня отец ветеринар, я ему помогала, когда лощадь или корова не могли разродиться.

– Эта сможет,– поддержала её бабушка Ярина.

– Ну, пойдём, тихоня. Чего ещё мы о тебе не знаем? – удивлённо проговорила Ганна, провожая взглядом длинную нескладную Александру.

10. Анархисты

Анджей шёл впереди, напевая что-то. Стах и Якуб брели рядом, время от времени обмениваясь незначительными фразами. Смеркалось. Села пока ещё не было видно, и неизвестно, успеют ли они до ночи найти ночлег.

Какие-то странные звуки донеслись до их слуха. Мужчины переглянулись, остановились, прислушиваясь. Стук колёс, крики. Поляки спрыгнули в овраг и спрятались за кустами. Появилась повозка. Возница стоял на облучке, вероятно, пьяный. Непонятно было, как держался на ногах, орал неразборчиво что-то. Ещё несколько парней, перекрикивали его, развалившись на сене. Лошади пугались громких криков. Повозка то заезжала на бугор, то сваливалась в колею, но никого это не волновало, все были пьяны и веселы.

Поляки, увидев, что проезжающие не представляют опасности, вышли на дорогу.

– Тпррру! – остановил лошадь возница. – Здорово, братья! Чего за кустами прячетесь? Не боись, выходи, погутарим! – крикнул парень, затем, не удержав равновесия, рухнул в остановившуюся телегу. Парни стали вылезать из повозки, разминая затёкшие руки и ноги.

– А давайте тут и заночуем, – сказал один из них. – Спать будем в стогах. Богдан, разводи костёр, а ты, Валька, за водой к ручью сбегай.

– А где тут ручей? – спросил парень, которого назвали Валькой.

– Да вон там кусты в низине, наверняка там и ручей есть, – ответил худощавый невысокий возница. – А вы, мужики, помогайте дрова рубить, если хотите горячей похлёбки.

– Как тебя зовут, командир? – спросил парня Якуб.

– Я – Гаврила, но я не командир. У нас, анархистов, нет командиров! Мы все равны!

– Как так, все равны? Так бывает? – спросил Стах. – Мне показалось, что ты всеми тут командовал сейчас?

– Эх, глупые вы люди. Сейчас Валька вернётся, он вам всё объяснит про анархизм. Он у нас идейный вдох… вдах…

– Идейный вдохновитель,– подсказал подошедший с ведром воды Валентин.

– Ну, расскажи, Валентин, что у вас за идеи такие?– спросил, разламывая руками огромную ветку, Якуб.

– Хотел тебе топор предложить, но, похоже, он тебе без надобности, – сказал Гаврила, постепенно немного трезвея. – Просвети товарищей, Валёк, они какие-то тёмные.

– Да это запросто, – согласился Валька, пристраивая ведро над кострищем, которое умело подготовил Стах, расчистив место от травы и установив несколько камней. – Анархисты – это свободные люди! Они никому не подчиняются и ни от кого подчинения не требуют.

– Как же можно что-то организовать, если никто никому не подчиняется? – удивился Якуб. – Это будут беспорядочные действия– кто в лес, кто по дрова!

– Нет, это не так. Обязанности по организации можно распределить, вовсе не обязательно, чтобы один кто-то командовал.

– Свобода или смерть! – рявкнул низким голосом подошедший с несколькими брёвнами Богдан. – Мы никому не подчиняемся, и нам никто не подчиняется! Мы свободны! Анархия – мать порядка!

На Анджея все эти новые мысли организации общественного устройства и звучные лозунги произвели огромное впечатление. Он сидел у костра, замерев, и ловил каждое слово.

– А что именно вы делаете? – спросил он.

– Мы занимаемся экспроприацией! – ответил Валентин.

– Это что такое? – спросил заинтригованный Анджей.

– Экспроприация – это отчуждение имущества, – попытался объяснить Валентин.

– Воровство, что ли? – вставил слово, продолжая ломать ветки для костра, Якуб.

– Воровство – это когда себе лично берёшь, а когда для всего общества стараешься – это экспроприация, – начинал раздражаться Валентин.

– А у кого вы имущество забираете? – поинтересовался Анджей.

– Понятно, что у богатых, – поддержал беседу уже почти протрезвевший Гаврила.

– А почему вы у них забираете имущество? – заинтересовался Стах.

– Буржуи заставляют рабочих на них работать. А мы, анархисты, против того, чтобы кто-то кого-то заставлял что-то делать, – с трудом выпутывался Валентин.

– Ну, допустим, вы забрали деньги у буржуя, куда вы их деваете? – поинтересовался Якуб. – Всем людям по одному рублю раздаёте?

– Нет, конечно. Они же просто прожрут эти деньги, и ничего не изменится, – решил помочь другу Богдан.

– А куда тогда вы их деваете? – не отставал Якуб.

– Оружие покупаем! – тихо, таинственно, будто их могли подслушать, сказал Гаврила.

– А оружие зачем? – с восхищенным блеском в глазах спросил Анджей.

– Чтобы отстаивать свои интересы! Чтобы освободить всех рабочих от гнёта, чтобы бороться за свободу! – уверенность вновь вернулась к Валентину после поддержки друзей.

– А сами-то вы, анархисты, чем занимаетесь, где работаете? – уточнил Стах.

– Мы не можем работать на буржуев, этим мы только их власть укрепляем, понимаешь? – проникновенно сказал Валя.

– А на что живёте? – не мог понять Стах.

– Они же экспроприируют всё, уж на еду себе всегда смогут немного денег оставить, – с усмешкой объяснил Якуб. – Или не немножко.

– Ну что, неучи, всё поняли? А теперь, давайте горилки выпьем!– вытаскивая из телеги большую зеленоватую бутыль, предложил Гаврила.

– Сам гнал или экспропировал? – спросил Якуб ехидно.

– Говорить сначала научись, потом ехидничай, – добродушно проговорил, оглаживая рукой и с вожделением поглядывая на полную бутыль, Гаврила.

– Наливай! – согласился Анджей.

– За анархию – мать порядка! – гаркнул любимый лозунг Богдан.

Через полчаса уже трудно было понять кто из мужиков анархист, а кто нет. Все говорили лозунгами, все были друзьями. Идеологические разногласия были стёрты легко и просто бутылкой самогона. Воистину волшебная жидкость!

11. Роды

Орина обрадовалась, что, наконец, избавится от бремени, от которого она уже устала, которое начало угнетать. Девушка чувствовала себя фермой по производству детей, она сама уже никого не интересовала, все интересовались ею, как местом для вынашивания ребёнка. Сама она жила лишь ожиданием окончания этой муки, и вот, наконец, начались роды. Она обрадовалась и испугалась одновременно. Она видела, как рожала Олеся, этот опыт не добавлял оптимизма.

На мучения женщины во время родов лучше не смотреть. Роженица забывает их быстро, так уж устроена человеческая психика, какой-то хитрый механизм помогает забыть негативные переживания. Физиологический процесс, запланированный самой природой, не оставляет рубцов, так как воспринимается организмом как нечто естественное, а зритель со стороны долго помнит картины этого «страшного кино».

Схватки тянулись невыносимо долго, и когда пришло время потуг, Орина безумно устала. Равнодушие и апатия пришли на смену страстному желанию, чтобы всё быстрее закончилось. Потуги не приводили к результату, ребёнок не двигался.

– Положение плода неправильное, – поставила диагноз бабушка Ярина.

Орине было уже всё равно, она не открывала глаз, лишь завывала тоскливо при каждой новой потуге. Ганна грустно смотрела на женщину, гладила её по руке. Такие случаи обычно заканчивались летальным исходом и для роженицы, и для ребёнка, но Александра была другого мнения.

– Давайте я попробую, – вдруг, сказала она.

– Что ты попробуешь? – удивилась Ганна.

– Развернуть ребёнка, он же лежит поперёк. Нужно развернуть его ногами вперёд и тянуть за ноги, телят так иногда вытаскивают, – спокойным тоном предложила Саша.

– Ты что с ума сошла, а если голова застрянет? – изумилась Ганна.

– Потуги скоро закончатся, и тогда шансов выжить у ребёнка не останется, – чётко произнесла Саша. – А промежность рассечь можно, если голова не будет проходить.

– Сделайте хоть что-нибудь, – сказала Орина, – подыхаю я. Вытащите его из меня. Хоть перед смертью спокойно вздохну один раз, не могу больше это терпеть.

– Пусть пробует, – посоветовала бабка Ярина.

Ганна долго смотрела на Орину, затем коротко кивнула Александре.

– Начинай.

– Мне нужны простыни, острый нож, горячая вода.

Ганна, молча, обречённо глядя вникуда, подготовила всё это.

– Дайте ей горилки, – приказала Саша.

Глаза Ганны изумлённо расширились, но приказание мать выполнила без споров.

– Перенесём её на стол! – последовал новый приказ. Забежал бледный, измученный ожиданием Семён и перенёс Орину.

– Останься, поможешь,– сказала Семёну Саша, – мой руки.

Александра засунула руку куда-то внутрь Орины, резко сказала Семёну:

– Держи её за плечи. Да не так. Прижми её всем телом к столу, руками схватись за столешницу.

Александра сделала мягкое, но сильное движение, Орина дёрнулась и закричала.

– Теперь надави предплечьем на верхнюю часть живота и сдвигай руку медленно вниз, как будто выдавливаешь. Сильней! – крикнула она. – Подайте нож. Пашка! Подавай полотенца! -она рассекла живую плоть, Орина уже не реагировала. – Ганна, поговорите с ней, полейте лицо водой! Дайте ей ещё горилки!

Саша тянула ребёнка за ножки, Семён выдавливал плод, навалившись предплечьем на живот.

– Угробишь дитя! – крикнула Ганна.

– Дави, Семён, не слушай её! – резко выпалила Саша.

Саша ещё углубила разрез, и, наконец, плод вышел и, как ни странно, сразу закричал.

– Мальчик, – сказала Саша, передала окровавленного ребёнка Ганне. – Пашка, иглу и нитку из жилы тащи.

Ожидая выполнения приказа, девушка подошла к лавке, взяла бутылку горилки, выпила глоток, затем помыла руки, и облила их из той же бутылки.

– Держи её крепко, – сказала она Семёну и полила горилкой на место разреза.

Орина уже не шевелилась. Саша взяла иглу и стала зашивать рассечённую плоть как заправский скорняк, будто делала это каждое утро.

А на дворе и так уже было утро. Закончив операцию, Саша присела на крыльцо, переминая в руках окровавленное полотенце. Орине приложили к груди ребёнка, и он сразу же принялся сосать, умело и настойчиво, чмокая. Ганна вымыла избу, села рядом с Сашей. Саша вдруг разрыдалась, как маленькая, и уткнулась Ганне в плечо, она, по сути, и была ещё маленькой наивной девочкой.

Солнце вставало. Начинался новый день, а вместе с ним начиналась ещё одна новая жизнь.

12. Дорога

Анджей уехал с анархистами. Понравилась ему их уверенность, свобода; ему открылась перспектива какой-то новой, неведомой жизни. Возможность попасть домой с каждым днём представлялась всё более призрачной, так как Австро-Венгры наступали, и линия фронта продвигалась вглубь России. Анджей бросился навстречу неизведанному, с малознакомыми людьми, сам не понимая, куда и зачем идёт, увлечённый волной авантюризма и сомнительной романтики. Неожиданно свела судьба Анджея со Стахом и Якубом, потом внезапно развела. Увидятся ли они ещё когда-нибудь? Неизвестно.

Стах и Якуб же упорно стремились к дому, у них не было никаких идей, как перейти линию фронта, и даже если они смогут это сделать, трудно даже предположить, как встретят их на родине. Сейчас их села заняла австрийская армия, а они являются солдатами русского войска, то есть врагами, но и здесь, на территории России, они были преступниками, сбежавшими из-под стражи. И там, и здесь они были чужими. Такие мрачные мысли одолевали их, они шли по дороге, отстранённо наблюдая за жизнью, занятые бесплодными попытками найти выход из безвыходного положения. Враги для всех, чужие в своей стране, предатели и преступники. Думали ли когда-нибудь эти простые крестьяне, что окажутся в таком положении?

Шли Якуб и Стах от села к селу, почти не разговаривая, уже ни на что не надеясь. Питались, чем бог пошлёт. То подаст кто-нибудь, то на работу наймутся, а порой и воровать приходилось.

Время от времени по дороге, направляясь к линии фронта, проезжали повозки, груженые провиантом, следом гнали гурты скота, тоже предназначавшегося для питания армии, но в основном, на телегах, на грузовиках к фронту везли ящики с патронами и снарядами. Проходили отряды новобранцев.

А обратно ехали вереницы подвод с ранеными, искалеченными бойцами. Будто какой-то монстр поглощает людей, продукты, снаряды, а выплёвывает отработанный, ненужный фарш. Вся страна живёт, чтобы только прокормить этого ненасытного великана. Всё новые и новые отряды бойцов, новое вооружение, продовольствие, но ему всё мало, аппетит увеличивается, люди – лишь пища для этого великого монстра под названием Война. Трудно представить, что от одного приказа, отданного правительством, вся жизнь целой страны кардинально изменилась, подобно тому, как круги на воде уходят бесконечно далеко от единственного, брошенного камня.

Иногда на дороге встречаются группы испуганных людей: женщин, детей, в последний миг под пулями покидающие свои жилища, а порой и совсем странные картины предстают перед глазами. Не обращая внимания на звуки боя, на снаряды, которые взрываются совсем близко, крестьяне, всего в нескольких верстах от линии фронта, продолжают убирать урожай. Даже если люди уцелеют от пуль, они могут умереть от голода.

Над всеми этими «кругами на воде» летает аэроплан, вероятно, производящий разведку, но он кажется отстранённым, будто не от мира сего, живущий по каким-то своим законам, среди медленно плывущих мягких облаков безмятежных и равнодушных к человеческой суете, к человеческой жизни и смерти, как, наверное, равнодушен и камень, от которого пошли круги по воде.

Якуб и Стах подошли совсем близко к линии фронта. Уже слышен свист пуль, не только взрывы снарядов. Тонкий писк шрапнели, эффектно взрывающейся в высоте. Отбивают дробь пулемёты, трещат ружья. А вот совсем низко разорвалась шрапнель с визгом и глухим треском, осыпая осколками и пулями большой участок земли. Жуткая музыка войны. Наш ненасытный монстр ещё и музыкант, оказывается.

Перейти на ту сторону фронта даже ночью не представляется возможным, прожектора освещают разделительную полосу. Если попасть в этот луч –выстрелят, причём и те, и другие. Если схватят в расположении частей, примут за вражеских разведчиков. Стах и Якуб идут дальше по дороге, то удаляясь, то приближаясь к линии фронта, не имея чёткого плана, надеясь лишь на счастливую случайность, потеряв счёт не только часам, но и дням. Как загнанные зверьки, прячутся от каждого встречного, от телег, от грузовиков. Взрывы их так не пугают, к взрывам они привыкли. Люди страшнее.

13. Саша

Жизнь Саши изменилась после того, как она спасла Орину. Ганна стала прислушиваться к её мнению, советоваться с ней.

Орина была благодарна Александре и предложила быть крёстной мамой её ребёнку.

Орина и Олеся занимались теперь, в основном, детьми. Ганна как-то сдала, не то чтобы болела сильно, но энергии у неё,будто, стало меньше. Постарела, осунулась, а с другой стороны – стала мягче, спокойней. Теперь многие решения в семье принимала Саша, мать лишь озвучивала их для всех. И Ганна позволила себе немного расслабиться, переложив часть ответственностина Сашины плечи.

Семён присмирел, затих немного, но лишь на время. Его жизнерадостная натура не позволяла ему надолго задумываться над проблемами, и вскоре, вновь на лице его засияла улыбка, походка опять стала то ли танцующей, то ли подпрыгивающей, опять зазвучали шутки и смех.

Маринка перестала к ним заходить, но Семён навещал её, выманивал из дома и увозил куда-то время от времени. Ганна ругалась на него, когда тот пропадал надолго. Семён в ответ начинал требовать отпустить его на войну. Договориться у них не получалось, но, вероятно, Семён не так уж сильно мечтал об армии, иначе, вряд ли бы кто-то смог удержать его.

К ребёнку Семён относился очень трепетно и ласково, помогал Орине, нянчился, стирал пелёнки. Он всех успевал одаривать своим вниманием, кроме Саши. К ней относился почтительно и осторожно, не шутил, не балагурил, обсуждал серьёзно хозяйственные вопросы и всё. А Саша вздрагивала от его случайных прикосновений во время совместной работы, замирала, услышав его голос, начинала заикаться, когда он спрашивал что-то и смотрел на неё, ожидая ответа.

Саша не могла понять, что с ней происходит, её бесила легкомысленность и бесшабашность Семёна, его «всеядность» по отношению к женщинам, лёгкость в вопросах морали, но что-то притягивало Сашу к нему. Она сопротивлялась, боролась с собой, злилась и ненавидела себя за это, но сделать ничего не могла. Это притяжение было сильнее её воли. Работа отвлекала Александру от мыслей о Семёне, и девушка старалась загрузить себя делами до предела, работала с рассвета до заката, не давая себе поблажек.

Бабушка останавливала её, порой, принося то кружку молока, то яблоко. Саше нравилась эта тихая, почти безмолвная старушка, которая круглый год ходила босиком, не взирая на погоду, была такой чистой и опрятной, что можно было подумать, что она только что надела свой белоснежный передник. Бабушка была бодрой и активной, глаза светились тихим теплом, она мягко улыбалась,её зубы были безупречными, белыми и ровными, и лишь кожа выдавала возраст. Её кожа была похожа на кору огромного ореха, который рос во дворе, он-то и привлёк, притянул Сашу в этот дом тем тёплым осенним днём, когда та впервые вошла в село.

Это старое, мудрое дерево Саша и любила, и ненавидела одновременно, как и Семёна. И в том, и в другом было что-то общее, какая-то неиссякаемая жизненная сила, радость, любвеобильность и красота, перед которой невозможно было устоять. Обнимая своими ветвями, орех укрывал и дом, и двор, и всех, кто жил там, одаривал орехами, не скупясь, раздавая силы и любовь через плоды всем, кто подходил к нему. Казалось, что орехи не кончатся никогда. Их собирали, ели, складывали на зиму, раздавали соседям, а они всё сыпались и сыпались. Уже выпал снег, и орехи падали беззвучно, зарывались в белые хлопья, и снежинки быстро прикрывали образовавшуюся норку. Бабушка в белом переднике, неслышно ступая босыми ногами, улыбаясь всепонимающей и всепрощающей улыбкой, собирала орехи в передник, затем подходила к огромному стволу и поглаживала его сморщенной коричневой рукой. И казалось, что родные души встретились: рука и кора, так они были похожи. Саше представилось, вдруг, что это она, много лет спустя, старая и сморщенная, гладит ствол. Всё изменилось, состарилось вокруг, и только орех остался прежним, он – хранитель вечности, хранитель жизни.

Саша вздрогнула, почувствовав, что кто-то подошёл к ней тихо. Это был Семён. Подобрался неслышно, протянул Саше горсть очищенных орехов.

14. Станция