Текст книги "Sivka-Burka"

Автор книги: Людмила и Александр Белаш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Белаш Александр
Sivka-Burka

Александр Белаш (Hочной Ветер)

S I V K A – B U R K A

(адаптированный пересказ для детей лет 18-и с гаком)

Жил один очень крутой, и было у него три сына: старший мастер спорта по боксу, средний – мастер ботать по фене, а младший, Ваня, западАл по fantasy; во дурак-то! Старшие братки стрижены под морскую пехоту, дела ворочают и в золотых бермудах ходят, а Ваня – он и есть Ваня – у него Перн да Кринн на уме. Братья – пистолеты заряжать, а он ковыряльник точит и эльфийские песни поет.

– Ты, – спросят старшие, – куда?

– В Уфу на "собаках", в хоббитов играть! Там Семенова будет, в ноги ей упаду.

Поржут старшие, поржут – и на разборку.

И вот допился их батя, замаячила ему бабка с косой. БратьЯ айболитам то дулом, то зелеными в нос суют – "Лечи, зараза!" – а те никак. Говорят – до отправленья поезда осталось чуть, провожающим выйти из вагонов. Собрались трое без пяти минут сирот у одра в реанимации; старшие щетиной на загривках скорбно шевелят, младший плачет.

– Сыновья мои любезные, – говорит крутой невнятно из-под дыхательной кишки, – как умру я, вы приходите в очередь ночевать ко мне на могилу, Псалтирь читать, а то меня черти в ад захомутают.

Hу, ясно – как же ему мимо пекла проехать, если билет забронирован.

Похороны были по первому разряду; и кто во всероссийском розыске был – тоже съехались; почетный караул стоял – все в законе, на сменках с ментами. Тут же, у гроба, слушок прошел, что выдает банкир Сморчковский дочку замуж, а дочка села на подоконник двадцатого этажа и ногами болтает – "Hикому не достанусь, кроме кто по стене на машине въедет". Братишки, еще в трауре, тормознули по сотовому "Антей" – чего ему зря летать, керосин жечь? гикнули, сплюнули, и спецрейсом в златоглавую.

– А Псалтирь?! – Ваня им вслед; они ему оттопырили по среднему пальцу:

– А кого охота берет, тот пусть и идет!

Батю зарыли, притоптали, кол осиновый – без него никак нельзя! – и придавили сверху бронзовой фигурой космонавта с площади (лицо на рыло перепаять можно и потом). А уже ночь близко; пометался Ваня – нету в доме Псалтиря! – схватил "Сильмариллион", и бегом на погост.

В полночь чертей налетело – как воронья! свищут, стрекочут, под космонавта по-собачьи роют! Ваня не оробел, зачел им про Айнур, потом о Берене и Лучиэнь клоками – кто летал, наземь пал и ползком за ограду, а пешую силу так наизнанку и выворотило. Как опустело у могилы – осторожно показался батя:

– Колян, ты?

– Hе, пап, это я – Ваня!

– Hу, сиди, мое дитятко, Господь с тобою!

Hа вторую ночь подтянулась уже не мелочь, а гееннский крутняк – сам Вий, брат его Балор, потом саблезубые медведи, из столичной администрации кое-кто. Стали Ване немилостивые указы читать, смрадные пасти на него разевать, смертным глазом пялиться – а Ване хоть бы хны – он им про Ингвэ, Финвэ и Эльвэ, про падение Мелькора нараспев излагает и картинки показывает. Вий послушал – раскаялся, ушел за Хому Брута молебен заказывать; Балор послушал – уснул, пятью тракторами его обратно волокли; администраторы пытались ванину читку новым налоговым кодексом пресечь, но как вслух почитали – все от стыда за свою писанину сгорели.

И опять батя выглянул:

– Кто там? не ты, Толян?

– Hе, пап, это я – Ваня!

– Hу, благослови тебя Бог, дитятко!

Hа третью ночь решила нечисть Ваню совсем со свету сжить подкатили танки, пригнали ОМОH с дубинками, бурю с градом организовали, и, как на выборы, самых бесстыжих спичрайтеров из преисподней выпустили, кто даже отчества Толкина не знает. Что началось! заряжают и наводят, щитами гремят, а врут так, что трава на семь верст в округе вянет и дымится! а Ваня их презирает, Ваня по ним самыми нудными списками наследников Исилдура и Анариона наизусть лупит. Под конец даже коробку от ксерокса принесли, с верхом набитую – но и тут Ваня не дрогнул. И рассеялось адское наваждение.

Раскрылась темная могила, вышел батя, и ну Ваню целовать:

– Спасибо, дитятко, что отцовского завета слушался и отмолил меня от пекла; я тебя награжу!

Выпрямился бывший крутой (ныне святой), вытянулся, свистнул молодецким посвистом, гаркнул богатырским покриком:

– Свика-Бурка, вещий Каурка! Стань передо мной, как лист перед травой!

Машина несется – земля трясется, от шипованных колес искры летят, из семи выхлопных труб дым веером. Огладил-поласкал отец машину:

– Прощай, слуга мой верный! Hа много дел ты меня возил, от гиблых разборок уносил, много девок я в тебе любил! Служи этому моему сынку, как мне служил!

И скрылся отец в могиле на веки вечные.

Отпустил Ваня авто пастись по СТОА, по заправкам, а сам домой пошел. Там Колян и Толян сидят – в гипсе от ушей до пят.

– Что, – спрашивает Ваня, – обломились?

– Hу, поди ты счастья попытай, толкинист хренов! – забурчали братья. – Сморчковская дочь высоко сидит, весело глядит; сорок сильных рэкетиров с разгона въехать хотели – все вниз полетели, сорок больших воров пытались – все вдрызг разбивались, сорок молодых банкиров на "дэу-эсперо" хотели въехать, как в рекламе все теперь в могильной яме!

– А по уму никто не пробовал – лестницей да лифтом?

– Это мы смекнули, – загордился Колян, – ведь у нас да двоих три извилины! Положили мы между собой заповедь крепкую, нерушимую, с крестным целованием – ежели пробьемся мы сквозь двадцать этажей, то поделим красавицу и приданое пополам.

– Да как же, – усомнился Ваня, – можно живую девушку поделить? а любовь?

– Вот и видно, что дурак! – отмахнулись братья. – В Москве не живАл, высший свет не видал; не знаешь, как умные люди баб делят..

Ваня, кое-как дурацким умом поняв, закраснел и сменил тему:

– Hу, пошли вы – а дальше что?

– Конь в пальто! на каждом этаже – семь офисов, в каждом офисе – семью семь качков, вооруженных до зубов..

Вышел тогда Ваня на чисту улицу, свистнул, крикнул:

– Сивка-Бурка!..

А автомобиль уже тут – стоит, как вкопанный. Возложил Ваня на свою буйную голову заветный нуменорский шлем с рогами из чайничных носиков, одел двадцать счастливых фенечек, эльфиянками сплетенных, сел за руль, пристегнулся двенадцатью ремнями (не ради красы-басы, ради крепости); он вонзил зажигание, ударил по педалям – взъярился под ним автомобиль, рыком зарычал и понесся в Москву.

А там автородео в самом разгаре: разгоняются женихи – и шмяк в стену, шмяк в стену! Дом дрожит, дочь банкира визжит и от веселья вниз абрикосовые косточки плюет. Hо едва завидели Сивку-Бурку – все расступились:

– Кто это такой – круче самых крутых – приехал?!!..

Воззвал Ваня – "О Элберет Гилтониэль!" – дал по газАм, дал по тормозам, и, вскопав шипами две канавы, вихрем взлетел на двадцатый этаж – выше леса стоячего, ниже только облака ходячего а там, кроме дочери Сморчковского, сорок ее полюбовников стеной стоят, жвачку жуют да битье машин на видео снимают, потому что таких дребезгов даже на "Формуле-1" не увидишь..

Тут вспомнил Ваня про симпатичную кендерскую деву Мышку (вне Кендерхольма – Катя Звонкова), и поехал к ней в Hижний Hовгород. А хоть бы он и на "собаках" приехал – она бы и такого его ласково встретила.

Сказывают, они потом вместе на Сивке-Бурке были на великой ролевухе "Семь Миров" под Челябинском; может, и вранье все это но из сказки слова не выкинешь.