Текст книги "Маг-новобранец"

Автор книги: Людмила Горбенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

За кадром

На наше с напарницей счастье, ветер в этот день дул только в одном направлении, а именно с юга. Сцепив зубы, мы шаг за шагом уходили от заданного участка на север, обследуя придорожный бурьян и заросли крапивы, которой вокруг кустилось видимо-невидимо.

Чертенка не было.

– Пройдите еще немного вперед! – командовал куратор.

– Никого!

– Еще на пару метров!

– Никого!

– Вы хорошо смотрите или халтурите?

Обстановка постепенно накалялась. Конечно, я допускал, что ветер мог подхватить слабое тельце и откатить его за границы участка. Но не на километр же! Ни один черт в жизни не причинил мне столько неудобств, как этот мертвый младенец, честное слово!

Самым простым выходом из тупика являлся просмотр записи «глаза», который летает в заданном квадрате, что я и предложил. Удивительно, но куратор на это вполне дельное предложение начал мяться, неестественно откашливаться и наконец признался: записи нет. Именно в тот момент, когда с чертенком что-то случилось, в «глаз» попала пчела, и он некстати моргнул. И открылся спустя минуту или две, что уже, как я сам должен понимать, безнадежно поздно.

Вот такая невезуха.

– Дальше ходу нет, там чертополох,– нахмурилась Вторая и с наивностью новичка доложила: – Возвращаемся на базу!

Ага, как же! Куратор металлическим голосом зачитал нам инструкцию, в которой говорилось, что тело любого черта принадлежит Организации живым или мертвым, должно быть доставлено по первому требованию в течение суток, и потребовал искать чертенка до победного конца. Причем запретил сворачивать с заданного направления, даже если придется пересечь вброд реку со святой водой. (Обещанного синоптиками дождя, кстати, еще не было и в помине.)

Спустя минуту наши комбинезоны были покрыты репьями, как шкуры бездомных собак. Стиснув зубы, мы прошли сквозь чертополох плечом к плечу и внизу холма были вознаграждены романтической пасторалью: голубая речушка, мельница, дружное семейство ужинает за столом, накрытым клетчатой скатертью, солнце медленно садится за городской стеной.

– Конец поискам, это граница,– сказал я, падая в душистый стог сена.– Жрать хочу – умираю, готов съесть даже пучок клевера!

– Где-то я уже видела похожий пейзаж,– задумалась Вторая, пожевывая пухлыми губами травинку.– Хоть убей, не помню.

– Хорошо-то как… – блаженно сообщил я, зарываясь поглубже.– Присоединяйся, Вторая! Отдохни на мягком…

– Вспомнила! Вспомнила! Смотри, что будет, когда сядет солнце! Вот сейчас, смотри!

Кажется, Третий утверждал, что все существа женского пола любят романтику? Вернусь на базу, плюну ему в рожу.

Неохотно приподнявшись, я проследил за простертой вдаль рукой напарницы и молча икнул. Хотелось снять с лица повязку, чтобы насладиться зрелищем, так сказать, в полном стереообъеме, но и половина картинки вполне впечатляла. С террасы дома, где расположилось дружное семейство, раздался крик – мельник тоже заметил неладное.

Почтенная труженица-мельница, в движениях которой до сего дня были только покой, надежность и уверенность в завтрашнем дне, вдруг ускорила свой ритмичный ход. От деревянных лопастей колеса пахнуло жаром, и они на наших глазах превратились в нечто новенькое.

Мельник выронил изо рта недожеванную булку и крепко зажмурился.

– Однако… – сказал я.

– Что… что это? – слабым голосом вопросил небо мельник, убедившись, что наваждение не пропало.

Первыми, как это часто бывает, отреагировали дети. Дочь мельника тихонько прыснула в ладошку, старший сын молча покраснел. Только младшенький как самый юный и поэтому непосредственный выпалил:

– Неужели ты не видишь, папа? Это же голая по…

Твердая рука матери зажала рот малышу. Другая ее рука, не менее твердая, отвесила старшему сыну затрещину.

– А ну идите отсюда! Что уставились?

Мельник сглотнул застрявший в горле ком и вяло опустился на услужливо подставленную женой табуретку.

Уста младенца высказали (хотя до конца высказаться им не дали) суровую истину: это действительно была она. Огромная, розовая, раздвоенная, выпуклая и гладкая. Но самое похабное состояло в том, что эта своего рода телесная конструкция еще и вращалась!

Раз оборот – и дети радостно визжат из окна комнаты, два оборот – и жена уходит в дом, чтобы отогнать малышню и задернуть шторы, три оборот…

Мельник воровато оглянулся и рысцой поскакал к дому.

– Куда это он? – удивилась напарница.

– Ну как тебе сказать? – криво улыбнулся я.– Вспомнил о своих семейных обязанностях. Решил детей наказать, а заодно и жену проведать.

– Понятно,– ухмыльнулась Вторая.– Как тебе моя задумка?

– Гениально,– искренне сказал я.– А в чем, собственно, смысл? Сегодня по столичному календарю День святого Валентина, и ты решила таким образом намекнуть мне?..

– Да нет же! – возмутилась Вторая.– Сею в городе страхи, как приказано! По эскизам Филиппа Стульса! Я ведь тебе показывала план.

Вылетевший из наушника звук был похож на рев раненого крокодила:

– Порнухой развлекаемся?! Тебе, Вторая, что было поручено? Навести ужас! Город должен погрузиться в панику, понятно? А ты что творишь? Способствуешь приросту населения?! Немедленно ликвидируйте этот стриптиз и возвращайтесь в исходный квадрат! Оба!

Пока я с некоторым сожалением по кусочку удалял наведенный на мельницу морок, напарница взмыла в воздух, не дожидаясь меня. От ее обиженного лица исходили волны гнева, а из пальцев во все стороны летели искры. Походя сорвав с угодившего под горячую руку дерева сразу всю листву, она пнула каблуком самую толстую ветку, раздробив ее в труху. Невинные пылинки разлетелись в стороны стайкой бабочек с острыми, как ножи, крыльями и недобрыми улыбками наемных убийц.

– Не бери в голову,– успокоил я напарницу, едва сумел догнать.– По-моему, отличная мельница получилась. Готов поклясться: когда мельник выйдет из дома и увидит старое скучное колесо, то будет горько разочарован. Да что там разочарован – он обкусает себе локти с досады!

– Еще насмотрится твой мельник.– Вторая смахнула со щеки злую слезинку и неожиданно хихикнула.– Каждый вечер на закате сможет любоваться.

– Жаль тебя разочаровывать, но я самым добросовестным образом снял морок,– охладил я ее пыл.– Не знаю, как в столице, а у нас приказы куратора лучше не нарушать.

– Это был не совсем морок,– скромно потупилась напарница и, увидев мое недоумевающее лицо, пояснила шепотом: – Понимаешь, опыта работы с такими крупными объектами у меня не очень много, тем более при совмещении с вымышленным, нарисованным образом. Вчера полдня без толку билась: я материализую мельницу – она ни в какую, я с удвоенной силой – она как была деревянная, так и стоит. Ну я и… по-обещай, что никому не скажешь!

– Могила!

– А как же куратор?

Выразительным жестом прикрыв микрофон, я пресек ее сомнения.

– Ну!

Вторая подняла на меня честные голубые глаза.

– С мельницей у меня так ничего и не получилось, поэтому я отнесла рисунок в отдел к ландшафтным дизайнерам и наврала, что из столицы приказали в порядке эксперимента изменять ежевечерний вид с холма.

– И?

– Они засунули картинку в сканер.

– И!

– Машина поставила превращение мельницы на автомат…

Город. Вечер того же дня

Почему Джульетта настаивала на том, чтобы Оскар покинул трактир именно вечером, он понял слишком поздно.

Не успела лошадь отдалиться от трактира и повернуть за угол, как сразу несколько пар рук вцепились в ее гриву и загубник.

– Стой! Спешивайся и доставай кошелек!

Черные фигуры, окружившие лошадь, ступали неслышно, как бестелесные призраки. Оскар невольно вздрогнул – с мертвых, словно вылепленных из непроницаемой черноты лиц за ним пристально наблюдали вполне живые и даже насмешливые блестящие глаза, отчего фигуры казались еще более жуткими.

Дипломат в ужасе прижался к Подлюке, столкнувшись с одним из призраков нос к носу, и чуть не рассмеялся от облегчения. Никакой мистики – просто люди, головы которых облегают плотно вязаные шлемы с прорезями для глаз. Что плохо – длинные ножи в их руках тоже, несомненно, настоящие.

Тускло освещающий улицу фонарь моргнул и превратился в туманное пятно. Пальцы Оскара быстро скользнули за пояс – пусто.

– Не это ищешь? – посмеиваясь, спросили сзади, и в бок Оскару уперся его собственный кинжал. Дипломат послушно поднял руки.

– Что замер? Спускайся с лошади, выворачивай карманы! – тихо приказал невидимый собеседник.– Эй! Что смеешься, глупец? Умом повредился с перепугу? Это ограбление!

Видимо, Оскар был первой в истории города жертвой, встретившей эти слова радостной улыбкой. Обескураженный противник так растерялся, что даже опустил руку с кинжалом и тревожно заглянул в лицо истерически хихикающего человека.

Трико на нем было чуть более черным, а нож чуть более длинным и острым, чем у других. По этим приметам Оскар предположил, что перед ним главарь. Дипломат стер с лица неуместную улыбочку, внутренне поражаясь причудливым поворотам судьбы. Какой молодец подлец Хендрик, что перепрятал деньги! Вот уж поистине не знаешь, где найдешь, где потеряешь!

Пока Оскар тихо радовался, грабитель, удивляясь странно веселому настроению жертвы, пришел в себя и попытался вернуть кинжал на прежнее место – то есть упереть в бок дипломату,– но немного опоздал.

Неожиданно для него Оскар приподнялся в стременах, резко оттолкнулся от крупа лошади и, ловко перевернувшись в воздухе, приземлился уже за пределами кольца нападающих. Привычная к подобным кунштюкам Подлюка стояла не шелохнувшись.

В открытом окне соседнего дома свистнули и зааплодировали. Подлюка польщенно заржала и опустилась в низком реверансе. Когда лошадь выпрямила ноги, к ее шее уже прижималось тонкое лезвие кинжала.

– Да,– с сожалением сказал грабитель.– Вы оба были поистине достойны восхищения. А теперь, как ни грустно, представление окончено. Попрошу деньги, и без фокусов. Надеюсь, жизнь лошади для тебя что-то значит?

– Держи.– Оскар медленно отвязал от пояса сморщенный кошель, одновременно нащупывая другой рукой в сумке коробку с метательными ножами.

Тихий свист главаря слился с возмущенным карканьем потревоженной вороны, про которую дипломат успел забыть, и характерным звуком, который издает металл, скребущий по металлу. Оскар не понял, как это могло случиться, но его метательные ножи вдруг оказались в руках нападающих, хотя коробка по-прежнему не покидала сумки. Кольцо фигур, затянутых в трико, начало зловеще сжиматься.

Умение достойно проигрывать является неотъемлемой частью дипломатической деятельности. С сожалением вздохнув, Оскар протянул свое имущество главарю.

– Подачки не принимаю! Давай деньги, что получил от трактирщика! – угрожающе зашипел грабитель, даже не притронувшись к худому кошельку.– Семьдесят семь монет!

– Вот, значит, как,– задумчиво протянул дипломат.– Молодец, Джульетта… Прости, брат, но это все, что у меня при себе. Если тебе обещали больше, то это была жестокая шутка. Или гнусный обман, что еще более вероятно. Можешь обыскать мои карманы и вещи, а также лошадь от копыт до кончика гривы– пусто. Все деньги, что я получил от трактирщика, сейчас у моего… у того сына Солли, который увезен в Башню.

– Поклянись!

– Ей-богу! Клянусь аллахом! Да пронзит меня карающий меч Албакона! Да грядет на мою…

– Достаточно. Подойди! – велел главарь.

Оскар послушно выполнил приказ. Глава шайки быстро обшарил лошадь, не побрезговав даже несвежим потником, и личные вещи Оскара. Почтовая ворона, все еще томящаяся в неволе, сварливо закаркала, когда ее сжали руки вора. Главарь разочарованно скривился, потом вдруг ухватил Оскара за подбородок и приблизил лицо жертвы к себе.

– Слу-ушай! Знакомое лицо! Я не мог тебя где-нибудь видеть раньше?

Оскар застонал.

– Только не говори мне, что узнал во мне старого друга из Дольчезадо и что твоя супруга до сих пор вспоминает мое лицо, когда у нее подгорает мясо! Еще одного сопливого Солли я не переживу! Ты нигде не мог меня видеть, понятно? Я дипломат! Путешественник! В вашем городе первый раз в жизни!

– Дипломат, говоришь? А ну разведи руки в стороны! Не так, пошире! Еще шире! Покажи ногу!

– Я тебе что – танцорка из балета? – возмущенно зашипел Оскар, но, ощутив холодок ножа на шее, ногу все-таки приподнял.

– Ну-ка, ну-ка… вспомнил! Ярмарочная площадь! Выступление цирка! Ты ходил по проволоке! Значит, говоришь – дипломат?

– Искусство балансирования – одно из основных в дипломатии,– не моргнув глазом, отчеканил Оскар.

– Ага. На проволоке.

– Нигде лучше этому не научишься.

– Ладно,– смягчился грабитель, пряча оружие.– Стыдиться нечего. Циркачи нам почти как братья. Мой покойный отец всегда говорил: люди в трико и мягких тапках должны помогать друг другу. Забирай свои гроши и проваливай.

Оскар, не веря своему счастью, протянул ладонь. В нее упали несколько сентаво, сверху тяжело брякнулся золотой паунд.

– Но позволь! Ты взял больше!

– А плата за работу? – невозмутимо улыбнулся вор.

– ЭТО ты считаешь работой?

– Кто на что учился.

– А метательные ножи?! – окончательно расстроился Оскар.– Серебряные рукоятки под мою ладонь, специально рассчитанная форма лезвий, инкрустация горным хрусталем, работа самого…

– Хочешь поймать? Ребята, кидайте…

– Не надо! – поспешно отказался Оскар.

– Правильно,– усмехнулся вор.– Торговаться будешь на базаре. А теперь беги отсюда, дипломат, так быстро, как только умеешь, пока я не передумал. У тебя сейчас финансов в самый раз. Не так мало, чтобы голодать, но и не так много, чтобы беспокоиться об их сохранности. В крайнем случае – дашь урок балансировки на площади. А ты хитер, лис! Ладно, иди.

Оскар развернулся и, старясь не уронить остатки достоинства суетливостью, занес ногу, собираясь забраться на лошадь.

– Э, нет! – твердо сказали сзади.– Кобыла останется.

– У нее сложная артистическая натура,– предупредил Оскар.

– У меня тоже,– хохотнул вор.

Оскар молча пожал плечами, бесстрастно наблюдая, как темные фигуры растворяются в полумраке. Тускло горящий фонарь снова вспыхнул, словно опомнившись. Последний из грабителей по знаку главаря вскочил верхом на Подлюку и поскакал, победно вздернув подбородок.

Оскар дождался, пока он удалится до конца квартала, и три раза резко хлопнул в ладоши. Подлюка как подкошенная рухнула в поклоне, а всадник кувыркнулся с ее спины прямиком в сточную канаву. Из-за угла ветер донес еле слышный смех главаря.

Не теряя времени, Оскар вскочил на подбежавшую лошадь (она выглядела весьма довольной) и погонял до тех пор, пока они не оказались на ярко освещенной улице, по которой одна за другой катились кареты. Под ажурной решеткой ворот величественного палаццо, облицованного желтым мрамором, он дал старушке Подлюке передохнуть, и сам перевел дыхание.

Что-то царапнуло ладонь, и Оскар испуганно поднес ее к лицу, но обнаружил только безобидный твердый прямоугольник визитной карточки: «Шухер и компания. Срочное решение финансовых проблем за умеренный процент. Часы работы с 21.00 до 9.00».

Пока Оскар нервно посмеивался, около него притормозила карета, окошки которой были затянуты плотной сеткой.

Колеса еще не перестали вращаться, а к карете со стороны дворца уже бежали трое: высокий сухой мужчина в бархатных штанах и коротком плаще, под которым угадывались очертания пистоля, и с трудом поспевающие за ним слуги.

Вооруженный мужчина вскользь покосился на потную взмыленную лошадь Оскара и приник к решетке. Дверь кареты распахнулась, и оттуда буквально вывалился пассажир, обряженный в черную мантию до полу, из-под которой торчали вызывающе яркие сапоги. Под мышкой у него компактно умещались остроконечный колпак и огромная черная книга с крестом на обложке.

– Надо же,– подивился про себя Оскар.– Да у них здесь прямо помешательство какое-то на магии.

– Пан Ректор? – строго окликнул мужчина, вышедший из дворца.– Неужели вы? Наконец-то.

– Простите меня, пан канцлер! – умоляюще сложив руки, выкрикнул гость.– Ради бога, простите!

– Бог простит. Что так долго? – сурово осведомился канцлер, не обращая внимания на навострившего уши Оскара.

– Прошу прощения, ясновельможный пан, на улице Божественного Провидения затор. Вознице что-то дьявольское привиделось. Вывалился, скотина, с сиденья, бросил вожжи, заорал – лошади, естественно, понесли. Еле остановили, имеются пострадавшие.

– Что именно привиделось?

– Не то лиса, не то енот в иголках,– махнул рукой Ректор.– Очередная погань, прости господи. Да вы же знаете…

К сожалению, канцлер знал. Не далее как вчера он лично столкнулся в своей собственной спальне с существом, назвать породу которого словами или просто опознать так и не смог. Бурое страшилище, у которого ноги растут из шеи, а глаза на лбу – иначе не скажешь. Причем живое и вполне здоровое страшилище – вот что жутко-то! Опасную игру с магией затеял старик Наместник, очень опасную…

Канцлер стряхнул с себя оцепенение и повернулся к Ректору, который уже минуты две что-то вещал, патетически размахивая руками.

– Узнал бы кто, убил своими руками!

– Что-что? – перепугался Ректор.– Я не… Вы не думайте! Если вы насчет перерасхода, то это не от меня… Мыши мрут, скоты, не успеваем новых завозить… Опять же два мешка крупы сожрали…

– Вы о чем? – не понял канцлер.

– Так я же… мыши… – растерялся Ректор.

Не выдержав, Оскар хихикнул и тут же прикрыл рот ладонью, но было уже поздно: на него обратили внимание.

– Нас подслушивают! – заорал Ректор.– Пан канцлер!

Оскар не стал дожидаться, пока его вежливо или невежливо (что более вероятно) попросят отойти в сторону, и ретировался сам, со всей скоростью, на которую была способна лошадь.

– Сегодня же разберусь и накажу! – клятвенно заверил канцлера Ректор, проводив Оскара негодующим взглядом.– Больше не повторится! С этой минуты лично каждую крупинку…

– Как новое пополнение? Прибыли все? – перебил его Канцлер.

– До единого,– облегченно продолжил Ректор, радуясь, что беседа вновь свернула на безопасный путь.– Даже с запасом. Из семьи молочника пришлось забирать сразу двоих, они близнецы.

– Оба седьмые? – удивился канцлер.

– Господь с вами, нет, конечно! Просто ни мать, ни повитуха не помнят, кто был первым. В смысле, седьмым. Фузик и Казик.

– Похожи? – заинтересовался канцлер.

– Как вам сказать? Не так чтобы очень, но…

– Понятно. А остальные?

– Остальные по списку. Сначала были получены данные, что сын плотника Филипп сбежал из города, но это оказалось ошибкой. Просто мальчишка нанялся в услужение к другому курсисту – сыну трактирщика Кендру. Они прибыли вместе, только Филипп без формы. Пришлось выдать казенную. Правда, она не новая, побурела уже…

Канцлер вздрогнул. После вчерашней встречи с нечистью в собственной спальне он не мог без содрогания думать о буром цвете.

– Найдем другую, поновее! – тут же откликнулся Ректор, по-своему истолковавший гримасу начальника.

– Да не надо,– грустно усмехнулся канцлер.– Шустрый парнишка этот Филипп. Что называется, магом будет или нет, а деньжат подзаработает. Как ведет себя новый набор?

– Пока все как обычно, сэр. Мальчишки возмущаются плохой кормежкой и строгим режимом. Выделяется только один.

– Кто такой?

– Сын трактирщика Хендр. Он единственный, кто съел всю кашу до крошки, за себя и своего слугу, и попросил добавку.

– Голод на нервной почве? Прикажите коменданту дать ему отвар ромашки.

– Думаю, ромашкой тут не отделаться, пан канцлер. Хендр утверждает, что мантия – самая удобная одежда, которую он носил в жизни. Цитирую дословно: «Так и льнет к телу, не стесняет движений, мягкая, просто снимать не хочется». Вечером сам попросился осмотреть Башню. Парень явно слегка не в себе.

– Хм. Подозрительно как-то. Говорите, «снимать не хочется»? Не хватает нам второго мага. Один потомок Мерлина уже натворил в городе делов, лошади по улицам ходить боятся. Представляете, что будет, если их станет двое?

– Ну, насчет этого я бы не беспокоился,– скептически вздернул плечами Ректор.– По-моему, большинство страшных историй про городских монстров просто выдумки. Пусть даже пошалил один из наших учеников, создал пару зверушек – к чему паниковать? Никто же не умер!

Канцлер молча выпрямил плечи и стиснул зубы.

Взглянув на его перекошенное гневом лицо, Ректор перестал дышать и поспешил успокоить начальника:

– Я уверен, что вы напрасно беспокоитесь! Колдующего ученика мы найдем, я обещаю! А Хендр просто сумасшедший, право слово! Вряд ли возможно, чтобы у Мерлина обнаружилось сразу два наследника, один из которых к тому же страдает скудоумием. С момента открытия курсов даже нормальные ребята никак не могут магию осилить, а вы боитесь, что полудурок…

Пламенная речь Ректора была прервана жужжанием.

От неторопливо нарезающей над воротами круги мухи отделился бледный комок и полетел вниз, неотвратимо метя на плащ канцлеру. Раздался чавкающий звук, и плечо государственного мужа украсилось отвратительно воняющей кляксой. Этот незначительный инцидент буквально стал последней каплей.

Отбросив церемонии, канцлер просунул руки сквозь решетку и попытался ухватить Ректора за воротник, угрожающе кривя пальцы, словно собираясь немедленно задушить его.

– Ваша недальновидность настораживает меня, пан Ректор! Как правило, в жизни чаще всего и случается то, что никак невозможно! Причем неожиданно случается! А если вы столь легкомысленны, то предлагаю вам немедленно снять с себя полномочия!

Спасло Ректора природное везение и то, что он не растерялся в трудную минуту. Выхватив из-под мышки книгу, Ректор подпрыгнул, как мальчишка, и прихлопнул зловредную муху прямо в полете, потеряв колпак, но зато намертво припечатав ее тело к воротам. Потом вытащил из-за пояса батистовый платок с монограммой и, не жалея тонкой ткани и золотой вышивки, тщательно стер кляксу с плеча канцлера.

– Молодец! – выкрикнул канцлер, с явным удовольствием разглядывая тело насекомого, размазанное по золоченому вензелю.– Так ее! Что за книга?

– Библия,– признался Ректор, водружая пыльный колпак на место.

– То есть нехорошо, конечно… – покачал головой канцлер, но радость от справедливой мести вырвалась наружу.– И все же – молодец! А что за монограмма у тебя на платке? ЧБ – это кто?

– Так… Черная Башня,– застенчиво признался Ректор.– Казенное имущество, как у всех преподавателей.

– Однако. Беленый батист, вышивка золотой канителью – не слишком ли шикарно?

– Сию секунду заменим на холщовые… Разрешите идти? – мягко спросил Ректор, по-рачьи пятясь к карете.– В Башне ждут…

– Идите,– махнул рукой канцлер и, спохватившись, выкрикнул вслед: – Только вот что: приставьте к этому скудоумному Херну, Хандру, как там его… отдельного человека из новых учеников. Пообещайте ему качественное питание, денежное вознаграждение, что угодно. Пусть следит за каждым шагом! Докладывать ежедневно!