Текст книги "Городская рапсодия. Стихи. Рассказы"

Автор книги: Людмила Чужинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Людмила Чужинова
Городская рапсодия. Стихи. Рассказы

Стихотворения

Телеграмма

Кто помнит, что такое телеграмма?

На белом поле письмена души.

Кто снежным утром, летним утром,– рано

Читал посланье, радостно спешив?

"Я ВЫЛЕТАЮ ЗАВТРА С САХАЛИНА.

ДОМОЙ УСПЕЮ НА МЕДОВЫЙ СПАС".

Сестра и мама – милая картина,

Читают телеграмму десять раз.

«РОДИЛСЯ СЫН» и "С ДНЁМ РОЖДЕНЬЯ МАМА "

" ДЕД УМЕР УТРОМ ", " ПАПЫ БОЛЬШЕ НЕТ "

Рыдала и смеялась телеграмма.

Летели строки, обгоняя свет.

Прошло полжизни. Смолкли телеграфы.

Другие письма мчатся в небесах.

Теперь к окну заветному за правдой,

Уж не стоят давно в очередях.

Вернуть бы годы юные назад.

Решил бы каждый в зрелость не спешить.

И смотрят, словно в прошлое глаза.

На телеграммы… Письма из души.

Я провожаю юность на вокзал

В краю тоски, отсроченной на время,

Тревожных снах и дюнах снеговых,

Так ненадежно, вдевши ногу в стремя,

Промчалась юность, как на почтовых.

Познавшей и паденье и печали,

Средь звонких дней, холодных словно ртуть,

Ей в утешенье, чайки у причала

Одели в белый саван пустоту.

Но нет на свете этом, верной силы.

Чтоб возвратить прожитые года.

Не город свой, я покидаю милый,-

Я покидаю юность навсегда…

Не разберу где доброта, где трусость.

Уже привыкла лгать самой себе.

Оплакивает дождь слепую юность,

Играя громкий реквием в трубе.

И терпкий дым цветущего оврага,

И розовых снегов декабрьский пожар,

И крепкий дух, что закален как шпага-

Всё заберу с собой, заветный Павлодар.

В чужом краю, увы, не пахнет детством.

На плахе там добру не перевесить зла.

Не город свой я покидаю бегством.-

Я провожаю юность на вокзал…

Не кляни мое имя

Соберу я пожитки в сумки.

Пусть уйду я ни с чем, но знай!

Не кляни мое имя, всуе…

Я уже не вернусь назад.

Рождена я быть смелой дерзкой,

Пусть изъянов моих – не счесть.

Не кляни мое имя мерзко…

Помни, я выбираю честь.

Было мало мне нужно, только-

Чтобы жгли поцелуи уста.

Не кляни мое имя в толках…

Не для смертных моя нагота.

Пусть осыпятся листья с липы,

И за летом придет зима.

Не кляни мое имя лихо.

Буду клясть я его сама…

Трещит железная дуга

Трещит железная дуга, железный панцирь стынет.

Над водной бездной мчится конь , по рельсам, по кольцу.

Сминая дни, сквозь лютый нрав прирученной пустыни,

От безымянных черных вод, к чьему-нибудь крыльцу.

Сравню тебя с экспрессом тем – Сибирский и железный.

На лбу его, как на твоем ни капельки души .

Зачем коверкать ход судьбы?! Не тратя фраз помпезных ,

Я удалюсь. Благодарить, за счастье, не спеши .

Теперь как водку волю пей, холодной, не скупись!

Я уезжаю боль свою лечить от вечных ран.

Нам радость разную несла в скупом подоле жизнь.

Я уезжаю от тебя и скучных эпиграмм…

Молчит гусиный перелет

Я предала тебя. Всю жизнь

в душе моей раскаянье…

Все воет под руку как одинокий волк.

Так гордо и запятнано

мое призванье тайное.

Я не пишу – пророчу средь монотонных строк.

Как хочет лёд сковать Иртыш

и ветер громко гавкает.

Гремит бушует дух стихий, средь скучных берегов.

Я ночью жду, когда же день

начнет игру удавкой и

Глядишь, – уже суровый день как приговор готов.

Молчит гусиный перелет. И воронье

над шпалами.

Разлейся боль в густой туман над степью с рыжиной…

Там пыль хранит завет души

на полусгнивший палубе,

В росе холодной, клевер спит над полной тишиной.

Очаг засыпан, мир в душе

и пепел над обидами.

Я не забуду страшный день и трепет тонких рук…

Я помню– ты любил меня

и были ночи длинными.

А нынче месяц над водой, как свет в окне потух…

Азиатское лето

Азиатское лето!.. Эх!

Кто не видел тебя– тот не жил…

Там веснушки на лицах тех,

Кто от солнца приветлив и нежен.

Азиатское лето!.. Ах!

Кто не знал тебя – счастлив не был.

Там жара превращает в прах

Золотые песчинки с неба.

Азиатское лето !.. Нет!

Не забуду вовек твой пыл.

Там хвосты голубых комет,

Превращают прохладу в пыль.

Азиатское лето!.. Да!

Мне бы песней тебя облететь.

Там, где первой взошла звезда,

На старинную в злате мечеть.

Азиатское лето, ты -

Колыбель моих детских снов.

Нет смиренней твоей нищеты,

И богаче твоих даров.

Азиатское лето, ты-

Первый вздох мой, последний крик.

Бирюзовая даль красоты.

Там, где истина спит в пыли книг.

Осенний лес, как будто я мертвеет

Осенний лес, как будто я мертвеет.

Уходит он в слезах в туманы дней.

От стужи его ветви коченеют,

Но духом он сильнее и сильней.

Я ухожу, но буду помнить запах

Твоих прикосновений и обид.

В моём саду, при выключенных лампах

Я горько вспомню то, что отболит:

Большие слёзы, мелочные ссоры,

В пылу страстей пронзившие слова.

Того кто был когда-то сердцу дорог,

Как предал он, задумавшись едва ль…

И я смирюсь с утратой безнадежной.

За поволокой меркнет горизонт.

Я знаю, что от раны острой свежей

Утихнет боль в молчанье позолот.

Бессчетные следы воспоминаний

Избороздят усталостью лицо.

О, где же он конец моих страданий,

У всех начал, да и у всех концов?

Мой сад остыл. Мертвы душа и тело.

А в зеркале моём осенний блик.

Кто был не прав, и в чём же было дело-

Мы, может быть поймём в последний миг.

Осенний сад – он лучше, ярче мая.

Трепещут его листья на ветру.

Я подойду, всю боль его внимая,

И рукавами слёзы оботру.

Я ухожу, но буду помнить запах

Твоих скупых объятий и тревог.

В своём саду, где каждый лист как лампа,

И каждый утешал меня как мог…

Вылечи меня, оживи словом

Вылечи меня оживи словом

От любых, от всех умираний.

Был мой век с тобой долог– солон

Превратилась жизнь моя в поле брани.

Подними с колен, поведи к свету,

Огради щитом от словесной язвы.

Я была отрадой – стала плетью

Разлюбил меня муж. Разве не ясно?

Я хожу в поле ветром звонким,

Над холодной водой рябью.

Ты пришел героем, стал подонком.

Как мне справиться с этой явью?

Загребала, тушила жар руками.

Я тебя от смерти спасала разной.

Я тебе верила. Ты камнями

Забросал меня. Трус. Всем ясно.

Я твоим костром была, вечным огнём.

Без раздумий меня затоптал ты.

Подкаблучником ты теперь наречён

Променял меня, взяв доплаты.

И посадят тебя в салон скрипящий.

Чтоб ты волю свою задавил глупо.

Как ты вылечишь? – Сам болящий.

Будешь жить в театральной труппе.

Я отпускаю вас

В кофейне старой под французским небом,

Гарсон уставший нам подаст «Клико».

Кто торговал не совестью, а хлебом,

Тому и жить и умереть легко.

Цветные тени над палящей крышей

Сольются в рукотворную пастель.

Любовь, она ведь своего не ищет…

Ах, душный, нынче выдался апрель.

Закроют бар и глухо скрипнут двери.

Последний вечер, розовый муссон.

Расстанемся, в удачу слепо веря,

Как верящий еще в любовь, гарсон.

Огни висят над островами в море.

Вчерашний праздник в будни превращен.

Кто мало счастья знал, а больше горя,

Ты знаешь, тот заранее прощен.

Я отпускаю вас

Я отпускаю вас

В страну марионеток и шутов,

Куда уж Вам билет давно готов.

Там на афишах будет ваш анфас.

И помните: я не прощаю Вас.

И свет моей любви давно погас.

Без человека этого

Без человека этого пустым стал целый город.

Он сел в вагон плацкартный, второпях.

Порой для счастья малый нужен повод.

Играет луч в окне, глаза ему слепя…

Пойду с улыбкой, скрыв печаль, как старый лицедей.

Я ничего не знаю, чем сердце его полно.

Он ничего не скажет мне. И будет очень больно.

И я одна стою. Одна… на перекрестке дней.

Его пути предрешены, со мной иль без меня…

Ему теперь, чтоб счастье пить уже не нужен повод.

А грянет гром ли, снег пойдет, метелью зазвеня,

Без человека этого, пустым стал целый город.

Его дымок колечки вьет, мигает тускло лампа.

Вагон несет железный груз вдоль рек и по полям.

Мой дорогой! зачем… зачем… любили мы, когда то?

Вся наша жизнь лишь вздох, лишь миг, прожитый пополам.

Осталась я в плену ветров, перебирая стансы.

Ему для счастья позднего уже случился повод.

Я не сложила пальцы в крест, чтоб он мной остался.

И вот теперь, совсем пустым остался этот город…

Надрывно колокол кричит над тишиной

Надрывно колокол кричит над тишиной.

А я над пропастью, не поднимая взгляд.

Мне жутко непривычно и больно быть одной.

А стаи жадных воронов из-подо лба глядят.

Как жаждет день прийти ко всем, пьянящим чувством счастья,

В звенящей неге утра отсечь немую тьму.

А я стою твоя. Еще твоя… отчасти.

Но вся уже чужая сознанью твоему.

Я, напрягая вены, смотрю в туман белесый,

Где превращает свет в зарю, минувших страхов ночь.

Пусть наречется волей мир, где мне не будет тесно.

Я этот мир тюремный хочу покинуть прочь.

Меня запомнят ласточки, запомнят соловьи.

Пусть разрывает колокол скорбящие сердца .

А этот воздух утренний, как будто весь в крови.

Рассвет пришел, а ночь дрожит в предчувствии конца…

Полночный бред, оживший на губах

Полночный бред, оживший на устах,

Печаль мою проводит за бугор.

Вся жизнь моя, смиренно, на листах

Поместится, как страшный приговор.

Не говори, что ты любил меня.

Меня никто на свете не любил.

Себя я знамением крестным, осеня,

Уйду когда-нибудь в надежный крепкий тыл.

Не говори, ошибок трудный путь

Меня испортил, сердце осушил.

Не правда это и трепещет грудь,

От сердца нежного над пропастью ветрил.

Не задавай вопрос, откуда крепость эта.

Пусть я крепка как сталь, я, как гранит тверда.

Но мало знает кто, что я меж искр света.

Жила во тьме кромешной, под бременем труда.

Не причиняй мне боль незнаньем, святотатством.

Тебе не будет легче, да и мне смешно.

Со мною каждый вечер под тайным знаком братства,

Ведет беседу ангел, а мне понять дано.

Не спрашивай меня, как удается выжить.

Я крест несу. Несу средь двух времен.

Я знаю правду. Мне дано услышать.

Но я зато плачу. Мой долг уже прощен.

Не спрашивай меня, смогу ли я простить.

Мои обиды льются, срываясь в вечность с уст.

Они помогу выжить тем, кто уж не может жить,

Чей рай земной и одинок и пуст.

Полночный бред, оживший на устах,

Печаль мою проводит за бугор.

Вся жизнь моя, смиренно, на листах

Поместится, как страшный приговор.

Я больше тебя не краду у другой

Я больше тебя не краду у другой.

Над выжженной степью поют соловьи.

Ты с ней одинок, словно перст, недруг мой.

Тебе не дано знать надрывность любви!

Отчаянно рвется последняя нить,

Над серыми волнами плещется бриз.

Тебе не дано так вселенски любить,

Чтоб падало небо на ржавый карниз!

Я больше тебя не ценю среди всех.

Пусть временем, небо отметит черту.

Забуду твой пошлый заносчивый смех.

Тебе не дано знать любви высоту!

Я больше тебя не краду у другой.

И эту другую ты будешь винить.

Ты счастья не выпьешь ни с этой, ни с той.

Рожденный быть слабым не может любить!

Пусть прячут прохожие лица под скукой.

Я больше тебя не ищу, не томлю.

Душонка твоя – настоящая сука.

Так знай же… Я больше тебя не люблю!

Грязным кружевом пенится вечер

Грязным кружевом пенится вечер,

Черной тенью сова на ветвях.

Чья-то умная дочь, с нежной речью,

Ляжет золотом в грязных ногах.

Беззаветно умело послушно,

Будет руки его целовать.

В тесной комнате мерзко и душно…

Что ж, ты молча глядишь, Божья Мать?!

Закадит керосинка уныло,

Пока вновь не забрезжит рассвет.

Он оставит пустые бутыли

И немного блестящих монет.

Не простившись, он выйдет за двери,

Не увидев, ума и души.

Жаль, тебя не учили – не верить,

Свою честь доверять не спешить…

Отольются холодной росянкой

Слезы девки на блеклых лугах.

Измаралась в крови толокнянка,

Колет бархат на босых ногах.

От чего ты была с негодяем?

И в далекой прозрачной глуши.

Закричит коноплянка седая,

Что – не ценят мужчины души.

Она уйдет

Она уйдет. По темноте нескромной.

А ты в пальто. На площади. Один.

Ты не задержишь пули вероломной,

Когда ты -раб, а небо -господин.

Она уйдет. В тиски себя сжимая.

Не выдав боли и горючих слез.

А ты один, слова перебирая,

Стоишь под золотым укором звезд.

Она уйдет. Черту переступая.

Переживая ад. Перетекая в рай.

А ты стоишь… Стоишь… Еще не зная,

Что камни собирать пришла пора.

Она уйдет так гордо и красиво,

Не тратя слов на жадность пустоты.

И ты поймёшь что все, что с кем-то было -

Совсем не то. Издержки суеты.

Она уйдёт. А ты совсем не сильный.

Ты испугаешься утраты, как войны.

Догнать ее захочешь, взять такси ей…

Но доводы у гордости сильны.

Она уйдет. Под купол длинных теней.

Она уйдет без фальши в чей-то тыл.

Она уйдет. Но станет лишь сильнее.

А ты, увы несчастнее, чем был.

Она уйдет. Ты звездам без насмешки,

Поверишь убежденьям, вопреки,

Что за тобой придет в безумной спешке-

Холодное дыхание тоски.

Она уйдет. Ты закричишь им в небо:

"Ушла она. А нет теперь меня".

И будешь ты несчастным, где бы не был.

Себя, себя, себя за все виня.

Она уйдет. По темноте нескромной.

А ты в пальто. На площади. Один.

Ты не задержишь пули вероломной,

Когда ты – раб. А небо – господин.

Ты привыкнешь

Ты привыкнешь другую слушать.

Даже влюбишься в этот голос.

Но привыкнуть – не значит думать.

Так твое дежавю раскололось.

Кто-то будет жевать догадки,

О предательстве явном и нет.

До свиданья, мой мальчик гадкий!

Я отвыкла от стольких бед.

Незнакомые прихвостни-мысли

Твою душу сожрут под луной.

В самом правильном понятом смысле-

Мне прекрасно живется одной.

Камни склепов высотных в столице,

Замыкают привычный, нам круг.

Зацветает миндаль бледнолицый,

Осыпаясь годами из рук.

Ты привыкнешь смотреть на другую.

В ней увидишь зерцало судьбы.

Не люблю. Не кляну. Не тоскую,

В пункт назначенный к сроку прибыв.

В старой шляпе, в дешевом браслете,

Никудышным парфюмом кадя,

Ты слезинку смахнешь на рассвете,

В никуда из любови уйдя.

Ты привыкнешь. Смиришься и лихо,

Разобьешь чью-то душу легко.

Теплым вечером в парке под липой,

Обо мне вспоминая, тайком…

Я не камень

Ты забыл я не камень, а женщина.

Ты все понял. Но крыл нелюбовь мишурой.

Между нами глубокая трещина.

Плачет глупый божок с тетивой.

Здесь в руинах разбитого города,

Похоронена хрупкость любви.

На лице ни упрёка, ни повода,

Что страданья бы выдать могли.

Здесь в пыли желто– красного идола,

Под текущим ручьем бытия,

В каждой смерти спасенье я видела.

Я одна, без себя и тебя.

Погляди под Сатурном бушующим,

Разноликие беды грядут.

А меня в том безрадостном будущем,

Под жестокие крики распнут.

Сколько горя в дороге к бессмертию,

Сколько стихло сомкнувшиеся вежд.

Слезы мне, как благое известие,

Пролились в город синих надежд.

В камень я из цветка переплавлена,

Ветром битый наивный росток.

Я не понята… Жизнью затравлена.

Белой птицей бессмертья лечу на восток.

Отголосками райского лепета.

Я не понята, с тем и сойдусь.

И без излишних волнений и трепета,

В свою вечность с подножки сорвусь.

Ты меня не увидел смиренную,

В час, когда целый мир мне чужой.

Я любовь принесла упоенную,

В этот мир, как полушку с собой.

Я не камень. Не камень… Я -женщина.

И никем не любима была.

Ведь бездонная адская трещина,

Расколола мой рай пополам.

Мне стало одиноко без тебя

Мне стало, одиноко без тебя.

И больно мне не сделаешь теперь.

Мой крик проглоченный, молчит нутро губя.

Он самый поправимый из потерь…

Орех столетний с подвываньем гнется,

Прохлада майская несется на ветрах.

И кто же мне наивно улыбнется,

Так мило умолчав о "номерах"!

Кто мне теперь крючок закинет в душу?!

Кому же монологом надоем?!

Не растревожу, не кольну и не нарушу.

Закат. Покой. Молчанье. На совсем.

Мне скучно молчаливо без тебя.

Не скажешь мне обидное, теперь.

Но нет тебя. А я еще любя,

Забыв о том, держу открытой дверь.

Кричат чирки и дым над крышей вьется.

И треплет ветер гладь седой реки.

Кто подойдёт, по-детски засмеется,

Протянет руки, ссорам, вопреки?!

Унынье поднебесного свинца,

Почти не страшным, кажется теперь.

Но страшно… не оправлюсь до конца

От самой невозможной из потерь…

Тем, кто терял

Тем, кто терял, знаком гул тишины,

Почти, перетекающий в звонок!..

Врывается в раскол голубизны,

Залитый кровью, раненый восток.

И день того не спас от неподъемных дум.

Не помня снов, вдали от суеты,

Тот мучился в душе, терзая чуткий ум:

Что сделал он не так, спалив до тла мосты?..

Тем, кто терял, известна сила боли,

Изъевшая до нитки память дней.

И падают как будто с липы в поле,

Воспоминанья в лужи от дождей.

Тем, кто терял, понятна сила слова.

Как много было можно изменить!

Но делаем ошибки вновь… И снова,

Как будто только рады страданье пить и пить…

Подлец

Другая идиотка приникнет к изголовью.

Твой жаркий лоб, ладонью охладит.

О, сколько раз я проклята любовью,

Была и есть… как вечностью гранит!

Не жалко мне… И пусть спасает спешно,

Предателя и гнусного лжеца.

Ах, если б раньше знать, насколько безнадежно,

Спасать от себялюбства подлеца!

Потом она, несчастная из женщин,

Утратит мягкость нежного лица.

Когда из всех прикрытых наспех трещин,

Повалят тараканы, из чрева подлеца.

Будь проклят, ты, разврата предводитель!

И неуемной лени подобострастный жрец!

Но из под всех уловок и всех твоих прикрытий,

Твое клеймо кричит: Ты был и есть… подлец!

Однажды я покину этот дом

Однажды я покину этот дом.

Обдуманно. Навечно. Без страданья.

И завернув, за первым же углом,

Нарушу дорогое обещанье.

Пусть в клочья от мученья изорвусь,

Пусть жилы хоть на нити глухо рвутся…

Но милосердный Бог… не обернусь!

Не приведи, Господь, к тебе вернуться.

Пусть гнутся ветви голые с калиной

Я поспешу уйти, сквозь пыльные ветра.

Я о тебе не вспомню!.. И той же ночью длинной,

Быть может, поседею до утра…

Пожухли блеск и лоск любви

Пожухли блеск и лоск любви.

Проигран бой, часы стоят.

Проснулся день в пыли руин,

Пусть нас за искренность простят.

Нас оттопыренной клешней,

Судьба пытается достать.

Банально, горько и смешно.

Но ей не ранить нас опять.

Веселья час, полночный шум,

Возня, прогулки, фонари…

Легко покинули наш ум,

Покою место подарив.

Мой капитан

Мой милый капитан… Вам только двадцать лет.

И ваши флаги рваные, к несчастью, впереди.

Разуверенья страшные и попранный секрет,

Любви отрава горькая, навылет из груди.

К чему нам толковать? Меня вам не понять.

Судьбы вино прогорклое я выпила до дна.

А ваши флаги белые ещё Вам поднимать.

И Ваша даль прекрасная пред вами вся видна.

Наполовину с гордостью у юности полет.

Звучат слова заветные, поют колокола.

Не морщите печалью лба, Вам хмурость не идёт.

Покуда Ваша вера в честь, еще не умерла.

Мой милый капитан, Вам только двадцать лет…

И скоротечность времени никто не победил.

Мне так соврать вам хочется… что в жизни горя нет.

А говорю вам, милый мой, крушенья впереди.

Герои

Жаль мне не быть тех дней, свидетелем,

Когда их возведут на эшафот,

Когда сожгут зачатки добродетели

И зло доктрину святости сожжет.

Когда им скажут их труды заразные.

Как вша не гребешке от зависти вертясь.

Хоть ты клянись, что неуемным разумом

Не предала, меня соблазном, подавясь!

Когда их подведут под странности черту,

Не понимая разницы, не различая суть.

Когда их палачи смерть в узел завернут-

Их ждет не человеческий, а справедливый суд.

Безвестный подвиг,

бравый лик,

вселенская забава.

Друг с другом вы на вечность лет насильно сплетены.

Пример другим, и образец

труда и боли сплава.

Господний дар, болезнь души иль юмор сатаны.?

Потом о них расскажут все,

По фильмам и журналам.

В обычный день и праздный час,

забыв о самом главном.

Отслужат дань, стянув ремни

Наморщив лоб в картузах.

Что те герои – мы с тобой,

моя

святая

муза…

Учитесь Родину любить

Поэт народу говорит, не позволяя фальши:

Наш мир создали для борьбы, не станьте просто фаршем.

Давайте жить, не рисовать картин водой на память,

Не позволяйте вере тлеть,

Пусть ввысь летит, как пламя.

Поэт народу говорит, не применяя лести:

Давайте гордо помолчим, за тех, кто жил по чести.

Не поднимая пыль времен, для назиданья века,

И мы останемся верны призванью человека.

Поэт народу говорит, тщеславьем не позорясь:

Нельзя купить себе любовь, и Родину, и совесть.

Не разобрать где ложь, где бред, нам истина как знамя .

За нами Родина стоит, и сто веков пред нами.

Поэт народу говорит, не чествуя гордыню:

Не так легко счастливым быть, как не служить унынью.

Любить гораздо тяжелей, быть равнодушным просто.

Учитесь Родину любить с рожденья до погоста.

Сгорю кометой

Сгорю кометой. Огненным хвостом,

Подвину время, затмевая млечность…

И знаменуя жизнь скажу о том,

что

победила

словом

бесконечность.

Не зная страха, ворожа на гуще

Смотрела из окна на небосвод.

Я знала, знала там святые, кущи

Там отчий дом,

меня

ревниво ,

ждет.

Лишь тишина мне друг, наполнив скоротечность

Не замыкая круг на самом дорогом.

Сгорю кометой, не считая вечность,

Я победила смерть.

Вонзясь

в ее

излом.

Пустая ложа

Пустая ложа. Суетная память.

Неприхотливый день пятном в ночи всплывает.

Мы безнадежны, мы слагали цены,

Годам ушедшим, как полночным теням.

За что боролись? За немой спектакль,

Разыгранный, почти в небытие.

Теперь ты говоришь, что научился плакать.

Что ты не прав и жил не так – ты говоришь теперь.

Шумит балкон, гремит оркестр уже в другом театре.

С годами, меньше свойственно, завидовать деньгам.

Летит душа в вишневый сад, ища спасенье в мантре:

Один мирок малей-мала… но лишь бы… пополам.

Пустая ложа. Жизнь права и, видит Бог, прелестна.

Холодный ум, стремленье быть– предвестник– зрелых лет.

И вот в вагоне молодость тебе уступит место,

Всходя на роль смотрителя,

Держась за парапет.

Сорок сороков

Проклятье сорок сороков – мои земные муки.

Как птицы спят во тьме кустов все запахи и звуки.

Не ровен час, я выйду в бой, благословляя знамя,

Не знаю, кто я на Земле. Кто я земле – не знаю.

Кричат пророки с высоты – читай святые книги.

Прочту, когда сорву с себя тяжёлые вериги.

Снуют ветра и жизнь свистит над головой как пуля,

Я Богом проклята, ведь я – приставлена под дуло.

Ведь я поэт, я рифмоплёт, Бессонница мой подвиг.

Я, Богом проклята, пришла в наш мир под грозный окрик.

Свистали бури, рвя металл, закрученный в верёвки.

Я в этот мир пришла, как ночь, как зимний гром, чертовка!

Срывался с крыш бетонный гофр и понимая повод,

Не шли автобусы по льду, несясь с горы на город.

Не знаю я зачем и как, меня сюда послали.

Проклятье сорок сороков – Поэзией назвали.

Гудел набат и воздух рвал своим ревущим гулом.

Я родилась, и у виска ещё дымилось дуло..

Прости-прощай заветный рай! Земная жизнь, ну здравствуй!

Меня послали, чтоб страдать, мученьям не препятствуй.

Большой острог, огромный мир – поэзия святая!

Видать поэзии нужна пособница такая.

Я не смеялась никогда в своих стенах острожных.

Мне очень больно жить, но я – живу неосторожно.

Священный миг – печаль горит, диктуют строки свыше…

А я пишу ! пишу! Пишу! Пусть боль мою услышат!

В мой серый дом, где книг моих священная обитель,

Приходит муза – мой тиран, полночный посетитель.

Что миру я могу сказать? я так скажу отныне:

Что я поэт – не рифмоплёт. Я мученик в пустыне.

Не знаю я, зачем и как меня сюда послали,

Проклятье сорок сороков – поэзией назвали.

Я вижу плен, свой вечный плен изрядный и привычный.

Я в вечной жажде и за что я от людей отлична?

Я отрываю каждый раз кусок души и сердца,

Когда пишу свои стихи. И всё другими съестся.

Я откуплюсь своим умом от непристойной жизни.

Служу, служу своим трудом прославленной отчизне.

Пускай меня простят сыны моей земли великой,

Но я служила как могла, страданьем многоликим.

Простерши руку над землёй, я видела знаменья:

Бесплотных ангелов толпу, и злых умов ученья.

Но дел моих итог большой, он скреплен увереньем:

Что я покину этот мир, опившейся мученьем.

Проклятие сорок сороков – ты пытка, зло ,отрава!

Моя поэзия ты – боль -ни счастье и ни слава!

Живу как дух не зная сна, забывши о покое.

Моя поэзия со мной. Всегда. Во мне. Нас двое.

Звезда путеводная

С неба сыплются звёзды холодные,

Будто в небе прорезали дно.

Только совесть – звезда путеводная,

Днём и ночью горит надо мной.

Лезет в голову бред старомодный,

Думы мрачные в сердце моем.

Мне моею звездой путеводной

Ни согреться…ни высветить дом.

Злыми ветрами серыми бурями,

Прилетела весна голубком.

Что тебе голова моя буйная,

Все страдается в жизни, по ком?

Всё решаешь а там ли ? А те ли?

Ищешь правда с ночи до утра.

Только помни, что первыми б съели,

Тебя те, кому хочешь добра.

Что всё думаешь, выюшку клонишь

Жаркий лоб свой к стеклу, прислоня?

Успокойся… недолго утонешь,-

Под ногами дымит полынья.

Пусть Господь разбирается с миром.

От добра ведь добра не сыскать.

По пятам за порочным кумиром,

Мир от жажды идёт умирать.

Крепко держит судьбина за глотку,

Глупый люд потягайся с судьбой.

Накрывайте столы, лейте водку.

Снова выиграл дьявол свой бой.

Как тягаться есть князь, нету рати?!

В поле воин один не силён.

Все враги мы друг другу, все братья!

Кто за нас? Кто против? Кто в полон?

Всё пройдёт . Зло людей не изменит

Звёзд не видно в туманах, да днем.

А моя путеводная светит

Беспрестанно над ветхим жильем.

Позабуду я думы бесплодные.

В мире зло не умрет никогда.

С неба сыплются звёзды бессчётные-

Только совесть со мной навсегда.

Сосны мои милые

Вижу я в окне своём сосны вековые!

Сосны одинокие , сосны голубые.

Что ж апрель , ты братец мой , снег так долго топишь?

Злым колючим ветром, меж домами ходишь?

Облака игривые, лёгкие, седые.

Сосны мои верные , статные, родные!

Ветер разволнует вас , будто рябь речную

Буду я по вам страдать , сердцем кротким чую.

Мы ведь вместе выросли, сосны вековые!

Разбросал апрель горстями тени золотые.

Сосны мои, сосенки! Милые сестрицы!

Не моя , но Божья воля – чтобы нам проститься.

Сосны мои милые ,кроны наливные!

Вы крестьянки русские ! Крепкие, стальные.

Сколько б я ни плакала– вы меня ласкали…

А теперь вперёд меня, вы седыми стали.

Сосны мои милые, сосны вековые!

Ждёт меня столичный град, да пути кривые.

Не услышу нынче я , как поёт овсянка.

Будет слушать шум колёс бывшая крестьянка.

Сосны мои светлые, сосны вековые!

А нужна ль мне слава та, медяки шальные?

Сердце рвётся!.. мне б совет, милые сестрицы!

Мне земля постель и дом . Мне ли до столицы?!

Вижу я в окне своём сосны вековые.

Сосны одинокие, сосны голубые.

Может я останусь здесь , выйду в поле в слякоть

Буду звать весну в село , да от счастья плакать…

Умирать привыкаем

Умирать привыкаем

Не медля,

напористо.

В проклятой чужбине

и в милом отечестве.

Нас в пепел стирая,

подмяла

под лопастью,

Машина кровавая – человечество.

Слабеть привыкаем,

Сезонами,

пачками…

Мы двигаем время,

старясь безжалостно.

Игра роковая.

И руки

не пачкая,

Нас кто-то пошлет в преисподнюю

жариться.

Мы врать привыкаем.

Надменно

безвременно,

Покуда от совести шрот

не останется.

Но смерть выбирает

И принявших бремя,

И кучку с паршивыми

псевдо повстанцами.

Молчать привыкаем

Трусливо,

расчетливо-

Быть может от счастья кусмище

отвалится.

Мы жить забываем.

А время песочного,

Уж нет в наших житницах, чтобы

раскаяться.

Мы жить привыкаем,

Веками проверено-

Когда умирать нам пора

научиться бы…

И мы привыкаем.

И ропщем уверенно,

Что каждый обманут

бессмыслицей был.

Умирать привыкаем

Не медля,

напористо

В проклятой чужбине

и в милом отечестве.

Нас в пепел стирая,

подмяла

под лопастью,

Машина кровавая – наше невежество.

Пес

Жил-был невзрачный и преданный пёс,

Много он зла от хозяина снес.

Плохо кормили, бывало и били.

В общем-то, пса никогда не любили.

Клички уж, пса и не помнил никто.

Словно он место пустое, ничто.

В будке дырявой, на улице жил.

Верой ,хозяину, правдой служил.

Так и состарился пёс шелудивый.

Только хозяин его нерадивый,

Как-то увидел что пёсик ослеп,

Нюхом стал слаб, да не жалует хлеб.

Пёс вдалеке виновато лежит,

Водит ушами -ещё сторожит!

Грозно хозяин к нему подошёл:

"Что в тебе толку, ослепший осёл?!

Вора пропустишь , да хлеба не впрок.

Видно у годности кончился срок!.."

Глаз не поднявши, весь вечер во мгле,

Пес шелудивый сидел на земле.

Утром из дома выходит хозяин-

Пёсик от счастья, хвосточком виляет.

Хватит общипанная шкурой трясти!

Нынче решил я тебя увезти.

Садит в багажник он пса и молчит.

Сердце собачье от боли кричит.

Больно расстаться с хозяином псу.

Вороны каркают громко в лесу.

По лесу шли далеко-далеко.

Здесь привяжу я тебя на покой.

Подлый хозяин по снегу бредёт,

Пёсик безропотно рядом идет.

Грозный хозяин от важности вспух.

Вдруг оступился …и под воду "бух"!

Плавать хозяин совсем не умел.

Только "Тимошка !" – он крикнуть успел…

Тонет хозяин, от страха дрожит.

Храбрый Тимошка на помощь бежит!

Лает, как будто ещё молодой:

"Не бойся, хозяин !Тимошка с тобой!"

Шею подставил, а ну-ка держись!

Ради тебя я отдам свою жизнь.

Пёс и на миг сомневаться не стал.

Спас его. Горько хозяин рыдал…

Как же я, старый дурак, зачерствел,

Лучшего друга в судьбе проглядел!

Видно богатства не те собирал,

Чёрт бы меня ,лиходея побрал!

Пёс обзавелся в дому уголком,

Миску имел каждый день с молоком.

Только он стал равнодушен к еде,

Видимо, пёс простудился в воде.

Поздно!…Тимошку уже не спасти!..

Как же хозяину горе снести?!

Долго друг другу смотрели в глаза.

Тихо стекала по морде слеза…

Я в старой рубашке

Я в старой рубашке, в поношенных джинсах,

Иду по ступеням, держась за перила.

Я жизнь измеряю в деревьях и птицах.

И чувствую счастье, истратив чернила.

На завтрак овсянка, пробежка, водица,

И труд беспокойный, как жерло вулкана.

Закаленный разум огня не боится-

Как масляный штрих не боится изъяна.

Мне вовсе не стыдно! Я в старых штиблетах.

Я совесть, на моду и блажь не меняла.

Я жизнь измеряю в друзьях и рассветах.

А их, я особенно, много теряла.

Пусть шляпа из фетра, видавшего, виды.

По мне – этот хлам не мерило успеха.

Я жизнь не потрачу на ложь и обиды,

Видавшему войны – курок не помеха.

Я старой рубашке в поношенных джинсах.

Держась за перила, бегу , вдоль ступенек.

Я жизнь измеряю в деревьях и птицах!

На счастье не клею придуманный ценник.

Чего ты ждешь?

Чего ты ждёшь?

Раскатисто и громко

Как эхо, продолжается

война.

Грохочет дождь.

И в острых как иголка,

Холодных каплях, грусть

заключена.

Прошу тебя,

Давай покончим с этим!

Лучи скупые стынут в кронах

сосен.

И пусть летят,

Расплавленные летом,

Оставшиеся дни, перетекая

в осень.

Ты долго спал.

Теперь к греху навек,

Ты как монах к бессоннице

прикован.

И ты упал.

Как глупый человек,

Переживая прежний опыт

снова.

Оставим страсть

На сцене водевилю.

Уж сердце этим ядом давно

обожжено.

Попробуй встать!

Хулой не изобилуй.

На треснувших подмостках полжизни

сочтено.

Почти финал.

И жизни окаянной,

Итоги наконец

подведены.

Ты старость ждал.

Чтоб с отговоркой странной,

Пить из бокала горечь

тишины…

Я заберу немного

Жалкая пара туфель, старая вешалка, хлам.

Стулья без ножек, мольберт, пыльные кучи книг.

Больше меня здесь нет. Боль от меня ушла.

Я заберу немного… Только свой черновик.

Я заберу не память. Двери в нее запру.

Чистый нетронутый лист, легче чем, груз старья.

И в свой вагон с перрона, сквозь ополчение струй,

Я занесу немного – свежую ночь декабря.

Я ухожу бесстрастно. Утро сменяет тьму.

В прошлом багаж оставлю, сердце свое скрепя.

Я забрала , что меньше: мудрость и слух к уму

Так оставляя много: худшую часть себя.

Меняется твой взгляд

Меняется твой взгляд от судорог истомы.