Текст книги "Ацтеки"

Автор книги: Люциус Шепард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Чилдерс сказал, что нам надо отдохнуть с полчаса, но истек час, а он не возвращался. Мое возбуждение начало мелеть, поэтому я достал еще шприц и ощутил, как легкое сердцебиение погнало тепло по телу, выжигая сверхтекучие нервные клетки. Я следил, как переупорядочивается мир в карту стратегических точек и значений. Я слышал бормотание Зи, но слишком ликовал, чтобы прислушиваться. В конце концов я повернулся к нему. Его щеки запали и посерели. Темные полумесяцы под глазами, но сами глаза оставались живыми, черными озерами в пустыне плоти.

«Так вы теперь солдат», сказал он ломким голосом.

Это, похоже, не требовало отклика.

Фрэнки, который, кажется, реагировал на звук человеческой речи, на рысях прибежал оттуда, где что-то делал на верхушке скалы, и нацелил на Зи свои линзы.

«Вы будете прекрасным солдатом», сказал Зи. «Но чьим же солдатом вы будете?»

Лупе устала затащила себя в сидячее положение. Он взглянула на меня, потом отвела глаза. Она склонилась ближе к Зи и сказала: «Ночью, когда всадник наехал на Деннара – я думала, вы говорили, что ваш Отец не может нас видеть.»

Очень слабым шепотом он ответил: «Они волочат к смерти.»

Лупе склонилась ближе, словно желая поцеловать его. «Они независимы от ИИ… от вашего Отца?»

«Дай ему помереть», сказал я. Смерть есть нечто, что я начал уважать, когда она представляет – как это было с Деннаром – новые возможности для триумфа.

Скрипучий звук сорвался с губ Зи. Что-то вроде: «парень». Рот остался открытым. Как и глаза.

Лупе пощупала пульс у него под челюстью и отдернула руку. «Эдди», сказала она, а когда я промолчал, крикнула: «Эдди, черт побери! Ты там?»

«Что?», спросил я. Я подумал, что крик выводит меня на определенный военный уровень, что я ассоциирую крики с боевым режимом.

«Ты что-то должен сделать, мужик!», крикнула она. «Этот puto Чилдерс хочет взять нас за задницу. Ты должен помочь мне, Эдди.»

Ее повелительное наклонение тоже завело меня. Она, похоже, думает, что командует. «И что ты хочешь, чтобы я сделал?»

«Хрена я знаю!» Она отскочила от трупа Зи. «Всадники. Может, мы сможем найти всадников.»

Я ждал.

«Если они независимы от Монтесумы», сказала она, «может, мы сможем заставить их помочь нам.»

«Как?»

«Эта хрень, что ты колешь, превратила тебя в идиота? Придумай что-нибудь?»

Поблескивание в левом глазу Зи привлекло мое внимание. Пока я смотрел, оно превратилось в настоящий блеск. Лупе увидела его и попятилась еще дальше. Через несколько секунд крупинки блестящего песка начали сочиться из глаза вниз по щеке Зи, образуя рядом с ним небольшую кучки, размером с маленький муравейник.

Лупе перекрестилась.

Как только последняя песчинка выпала из глаза, поблескивающая кучка начала уплывать от скалы, поначалу медленно, но набирая скорость, пока не помчалась на юг маленькой серебряной змейкой и исчезла. В течении почти всего процесса я не шевельнулся. Никакая куча песка не может испугать сэмми – я намеревался лицом к лицу встретить представляющую ею опасность. Но прямо перед тем, как серебряная змейка набрала скорость, я, действуя импульсивно, рубанул ребром левой ладони, оттяпав ей хвост. Мне хотелось верить, что немного моей личности, принадлежавшей Эдди По, пробилось до сердцевины ситуации и заставила меня так поступить, но в действительности, я думаю, это было деяние мачо-сэмми, оказавшееся блестяще идиотским. Песчинки нежно прилипли к ладони, одев ее тонкой пленкой, а потом застыли неподвижно.

«Стряхни их!», сказала мне Лупе, глядя на песок, охвативший мою ладонь.

Я не был склонен повиноваться ей.

«Идиот!..» Она скорчилась рядом со мной, и с помощью лезвия перочинного ножа, который достала из кармана на бедре, она осторожно отслоила пленку, и перенесла ее на платочек из такого же красного шелковистого материала, что и ее красная блузка. Потом завязала платочек узлом и вручила мне. «Держи!», сказала она.

«Зачем?», спросил я.

«Эдди.» Она уткнулась в меня лицом. «Если твоя бледная задница гринго еще в состоянии слышать, то слушай, что я скажу, окей? Здесь в платочке около миллиона маленьких машин. Я не знаю, какого черта они не расплылись по всему тебе. Может, потому что вышли из Зи, может, они просто знают тебя. Но если ты швырнешь их на Чилдерса, они, наверное, сжуют его на фиг. А теперь держи проклятый платочек!»

Я взял его и сунул в карман рубашки.

«Ты ничего не хочешь сказать?» Лупе двумя пальцами ткнула мне в грудь. «Ты просто будешь тут сидеть?»

Я не ответил, занятый исследованием потенциала ситуации. Идея выйти на Чилдерса с карманным узелком, содержащим грамм машинной пыли, не показалась мне особенно мудрой.

Лупе попыталась дать мне пощечину, но я перехватил ее запястье и стиснул так, что она вскрикнула. Я отпустил, и она отшатнулась на безопасную дистанцию. Слеза показалась в уголке ее глаза, сверкнула ожившим кристаллом и сползла по щеке.

«Пожалуйста, Эдди! Пожалуйста, выслушай меня.»

Ее плачущий тон не тронул меня, но потом она снова разозлилась, и хотя ее голос еще сохранял оттенок слабости, я согласился ее выслушать.

«Черт тебя побери!», крикнула она. «Мы должны убить этого сукиного сына, Эдди! И ты должен мне помочь!» Она опустилась на колени, потирая болевшее запястье. «Ты хочешь, чтобы я сказала, что люблю тебя? Это тебе сделать? Да мне плевать на все, мне это на хрен не надо! Но это правда – я люблю тебя! Слышишь, мужик? Я тебя люблю, сволочь, окей?»

Под слоями фальши, окутывавшей душу Лупе, оказалось нечто, чего я прежде не видел, некая осязаемая сила, ставшая видимой – как казалось после ее признания в любви. Была ли это любовь? Я не знаю. Это могла быть очередной игрой Лупе, деянием ее фундаментальной фальшивости. Но чем бы это ни было, эмоция проявилась очень сильно, и ее сила вместе с гневом Лупе не только впечатлила сэмми, она заговорила с меркнущими останками Эдди По, и соединила эти две части меня единством цели. Казалось, Лупе изменилась, достигнув могущества эмблемы, иконы, той причины, чтобы каждому солдату пожертвовать собой. Глаза ее приобрели бездонность медиума, как у черной материи всадников. Щеки напряглись, красные губы раздвинулись. Все ее слабости и лживая субстанция, казалось, растворились, исчезли, как снятая кожа, открыв под собой новое создание. И я почувствовал к ней то, как инфантильная любовь Эдди По и химически вылепленная, развращенная самурайская честь сэмми соединились между собой, чтобы образовать страсть, исполненную сознанием долга. Если бы Зи был рядом, я бы ответил ему, чьим солдатом я стал ныне.

x x x

Пока мы переходили из дня в вечер, настроение Чилдерса оставалось жизнерадостным – смерть Зи оказалась для него событием типа «ну, ладно» – и он рассказывал нам истории про Гватемалу. Как его взвод, соединившись с большим отрядом про правительственных войск, взял штурмом деревню повстанцев, убив там всех. После победы она нашли громадный жбан домашнего пива – как морские пехотинцы перессорились с гватемальцами из-за обладания пивом и в конечном счете тоже всех поубивали. Он рассказывал, как сэмми видят души мертвых, что возносятся с поля боя, и как он сам видел страшные антропоморфные создания в джунглях, невидимые обычному глазу. Они были стройными, очень быстрыми, их кожа напоминала кожу хамелеона и позволяла сливаться с фоном древесной коры и листьев. Солдаты его взвода убили одного, но не смогли сохранить. Насекомые съели все, кроме костей. Чилдерс сохранил кусочек кости, и когда этот кусочек проанализировали, оказалось, это останки человеческого ребенка.

«Граждане могут сказать, что мы пристрелили обычного парнишку», сказал Чилдерс. «Но что они знают? Проведешь время в Гватемале, и начинаешь понимать, что в подобных местах странное – нормально. Наверное, дети стали мутантами, живя в джунглях, тогда все сходится.»

Фрэнки семенил впереди, снимая его во время разговора, и Чилдерс встал в позу, напрягая бицепсы.

«Как-то раз», сказал Чилдерс, «мы отдыхали в Сан Франсиско де Ютиклан, город – мусорная куча на Рио Дульсе, прямо на краю джунглей. Город вырос возле реки. Все трущобы стоят на сваях, соединенных дорожками. Большинство из живущих – проститутки. Сутенеры, бармены и проститутки – все были там. Последнюю пару недель мы воевали вместе с ангольцами. Крепкие ублюдки. Они не великие солдаты, но большие убийцы, а мы нуждались в компании. Мы забрали себе мега-трущобу на берегу реки. Два этажа с десятками связанных номеров. Осветили все местечко. Побросали всех местных крутых в речку и начали забавляться с женщинами. В общем, я был в номере со своей сеньоритой – сучке было не более пятнадцати, но это была та еще зверушка! И я услышал, как завопил Джего. Джего Уортон. Один из моих приятелей. Нас шестеро или семеро нашли его номер и ворвались внутрь. Он лежал на постели, глядел в угол потолка и вопил. Он ужаса. Мы подняли глаза туда, куда он смотрел, и боже! Его шлюшка висела вниз головой с жестяной крыши. Словно чертова паучиха. У не на лице были черные отметины – словно кожа была взрезана и что-то с силой пробивалось изнутри. Кто-то пристрелил ее, а мы привели в порядок Джего. Я не знаю, что это была за чертова сучка. Может, какая-то ведьма. Мы сообразили, что, должно быть, здесь есть и другие такие же, поэтому собрали остальных шлюшек и проверили их. Нашли еще четверых. Хотели пристрелить, но Джего…» Чилдерс засмеялся, «… Джего заорал: „Нет, парни! Не убивайте их!“ И начал рассказывать, какое удивительное траханье устроила ему первая до того, как перешла в режим паучихи. Что-то неземное, сказал он. Тогда мы принялись трахать остальных четырех. Мы пристально следили, чтобы они не могли ничего сделать по-паучьи, и Джего оказался прав. У ведьм были какие-то, наверное, тройные суставы. Их можно было сложить в любую трахальную позу.» Он снова засмеялся – весело, легко. «Почти в любую трахальную позу.»

Я попытался сложить воедино те вещи, которые сам начал видеть – гало вокруг предметов, фантомные призрачные образы в воздухе, и тому подобное – с рассказами Чилдерса. Могут ли эти умеренные галлюцинации развиться в дикое искажение реальности? Начну ли я видеть то, что Чилдерс хочет, чтобы я видел? Трудно поверить, что он действительно видел те вещи, о которых рассказывает, и я подозреваю, что сэмми, живя в тесноте и под стрессом, могут начать видеть все, что им захочется. Такое свойство делает их работу легче для совести, но совсем не готовит их для возвращения к гражданской жизни. Но, возможно, что-то в таких историях есть, что в мире имеется много миров, которые все пересекаются в местах, наподобие Гватемалы, и только сэмми знают их секреты и тайны.

Той ночью мне не представилась возможность ввести пыль из платочка Лупе в кровь Чилдерсу, и я не уверен, что воспользовался бы такой возможностью, если б она представилась – это мог быть наш единственный шанс, но он был слишком уж с дальним прицелом, а я предпочитал дождаться более значительной возможности. Вскоре у Чилдерса либо закончились истории, либо исчез позыв их рассказывать, и мы в молчании пошли по освещенному луной песку. Когда бы мы не останавливались отдыхать, он садился далеко от нас или совсем скрывался из виду. Во время таких перерывов Лупе делала безумные предложения о том, что мы должны делать и побуждала меня придумать что-нибудь свое, но я игнорировал ее и сосредоточился на собственной фокусировке. Я не мог представить сценария, который не включал бы физической конфронтации с Чилдерсом, а я хотел быть к нему готовым.

Восход застал нас на верхушке гребня, глядящего на озеро поблескивающих машин с деревушкой из глинобитных хижин на дальнем берегу, то есть в нескольких милях. Восточное небо покрывали полосы пылающего агата, а ярко-алое солнце жарким туманцем превращалось в сердцеобразную фигуру, некую Розу Ацтеков, окрашивающую склоны холмов и силуэты сагуаро на бледно-индиговом небе. Чилдерс долго разглядывал деревушку в бинокль, потом передел его мне. Там стояла тридцать одна хижина. Их формы были до странного современны, словно если бы бунгало отеля были сконструированы, чтобы удовлетворять местному колориту. По пыльным улицам ходили люди. Индейцы. Большинство в белых длинных одеяниях. Я заметил человека на лошади. Лошадь была сделана из серого металла, который, казалось, обладал гибкостью плоти. Ее выпученные глаза были из обсидиана, на морде и боках – обсидиановые украшения. В правой руке человек держал копье с длинным лезвием, на левой болталось тело хлыстоподобного черного животного с плоской головой, смутно напоминавшего что-то кошачье. Атмосфера сцены носила обыденный характер, но все детали были совершенно экзотическими и от подобного диссонанса я чувствовал себя неспокойно.

«Это он», сказал Чилдерс, забирая бинокль.

Лупе, опустившаяся на колени, спросила: «ИИ?»

Чилдерс не обратил на нее внимания. «Ол райт», сказал он мне. «Я хочу, чтобы ты выслушал.»

Мой сержант – мой враг. Пока он говорил, я изучал грубую карту его лица, пытаясь прочесть его микровыражения, и заключил, что несмотря на свою браваду Чилдерс боится.

«Мы идем туда», сказал он. «Устроите мне любое затруднение и я убью вас обоих. Бац! и готово. Просто и без размышления. Слышишь, что я сказал?»

Я кивнул.

Он поднял винтовку и взглянул на меня холодным, твердым взглядом. «Что бы ты обо мне не думал, хороший парень здесь – я.» Он жестом показал на деревню. «У той штуки для нас имеется план. Для всех нас. Он хочет, чтобы мы сдохли. Так он намерен гарантировать свою безопасность. Карбонеллы думали правильно. Монтесума хочет завладеть нашей силой. Он хочет остаться один, чтобы делать, что пожелает, без вмешательства человека. Самый легкий способ избавиться от нас, это превратить нас всех в заумных уродов, вроде Зи. Ты этого хочешь? Мне так не кажется. Ты хочешь иметь право крутить собственной жизнью по своему усмотрению. Тебе не нужна проклятая машина, которая все это делает за тебя. Поэтому, если ты хочешь сохранить это право, если ты хочешь вернуться в Эль Райо и снова быть Эдди По, то тебе лучше помнить – хороший парень здесь это я. Я герой. У тебя два выбора. Ты можешь умереть, или можешь тоже быть героем. Лично мне без разницы, который выбор ты сделаешь. У меня работа – это все, о чем я забочусь. Но тебе есть о чем задуматься.»

На севере несколько всадников двигались по гребню, и Чилдерс следил за ними секунду-другую. «Перемать», сказал он отстраненно, словно говоря сам с собой. «Если я не отошью его, весь мир станет похож на это.»

Я подумал об этом, о мире, в котором живешь на берегу озера машин в свете Розы Ацтека и скачешь на стальной лошади, преследуя темных тварей с хлыстоподобными хвостами. Это не выглядело так уж плохо, и все-таки слова Чилдерса о самоопределении расшевелили мою кровь. У меня не было истинной веры в данную концепцию – насколько я мог судить, свободная воля так же иллюзорна, как и пятно черного тумана, что недавно затемняла мне зрение. Стараешься выжать лучшее из того, что представляет жизнь, и все-таки никогда по-настоящему не понимаешь, что же тебе представили. Однако в данный момент мне хотелось в это верить.

«Надо было забомбить сучью сволочь», сказал Чилдерс. «Ну и что, если экономика рухнет? Это единственно надежный способ.»

Он провел прикладом по песку и посмотрел на сделанную отметину. Фрэнки подбежал ближе, чтобы взглянуть под углом на его лицо, и я понял, как много людей, должно быть, следят за нашими действиями. Верят ли они, что мы актеры в пародии на конец мира? Или сидят на краешках стульев, понимая, что решается их судьба? Большинство, вероятно, просто запутались в сценарии, или подумывают, не переключиться ли на футбол, или надеются, что мы с Лупе еще успеем устроить славное непотребство до того, как им идти на работу.

Чилдерс швырнул винтовку в воздух и схватил ее за приклад сильной правой рукой. Он так широко заулыбался, что сержантские полоски почти скрылись в кожистых складках. «А, к черту! Пойдем-ка, повеселимся!», сказал он.

x x x

Никто не обратил внимания, когда Чилдерс вошел в деревню. Он принялся исследовать место, и индейцы в белых робах натыкались бы прямо на него, если б он не уступал дорогу. Но Лупе и меня они увидели, когда мы приблизились, и вышли, чтобы встретить нас на краю моря машин. Они все улыбались наподобие Зи, речи их полнились общими местами и блаженной уклончивостью. Они и были блаженны, решил я. Они сменили иллюзию свободной воли на иллюзию мира. Они относились к нам, словно мы были давно потерянными членами племени, осторожно притрагиваясь, предлагая еду и питье, дали нам искупаться, и, наконец, проводили в отдельное бунгало, построенное не из глины, а из красновато-коричневого камня, вырубленного орудиями, не оставившими следов, внутри было прохладное темное пространство с белой постелью, кухней и мягкими стульями. Потом они оставили нас одних. Измученная Лупе повалилась на постель. Фрэнки простроился рядом с ней и начал показывать на стене съемки нашего путешествия. Я уселся на один из стульев, размышляя, является ли деревня демонстрационной моделью машинного благословения Монтесумы, тем, что он сделает для человечества, или это просто обычная, импровизированная штука, ИИ-способ обращаться с какими-то муравьями, что он обнаружил на заднем дворе. Голова полнилась образами старых фильмов о злых компьютерах, пытающихся поработить человечество, однако замечание Чилдерса, что ИИ хочет остаться в одиночестве, казалось гораздо более разумным представлением того, чего могла бы желать разумная машина. Если Монтесума играет в геополитические и корпоративные шахматные игры, чтобы утвердить самого себя, чтобы он мог затем обратить мир в древнюю религию с новеньким с иголочки сюжетом… что ж, это тоже имело смысл. Религия всегда была наиболее мощным оружием в человеческом арсенале, ее эффективность проверена тысячелетиями, и версия ИИ, подкрепленная микроскопическими апостолами, была бы устойчивой и к ошибкам, и к еретикам. Раз оказавшись в пастве, человек оставался бы в ней навсегда. Может, Чилдерс действительно хороший парень, подумал я. Может, мне стоит помочь ему, вместо того, чтобы замышлять его убийство?

Чуть позже Лупе села в постели и сказала: «Черт! Эдди, поди сюда!» Потом обратилась к Фрэнки: «Прокрути последний эпизод заново.»

Образы на стене задергались в обратную сторону, остановились, потом пошли вперед. Съемка Фрэнки показывала, как Чилдерс шагает прочь от камеры в теснину между желтоватых скал – ландшафт был близок к тому большому валуну, рядом с которым умер Зи. Чилдерс прошел по дефиле пару сотен ярдов, потом остановился и начал снимать одежду. Он оглянулся в сторону камеры, и Фрэнки нырнул в укрытие, камера показала крупный план камня. Когда Фрэнки снова выглянул, нагой Чилдерс занимался упражнениями тай-чи. Я не замечал ничего такого, что так возбудило Лупе. Но когда его движения стали более экстремальными, я понял, на что она отреагировала – тело Чилдерса во время занятий менялось, растягиваясь и сжимаясь с текучестью змеиного. Камера дала крупный план его лица. В глазах был явно различимый блеск, который не являлся результатом отражения света.

«Увеличь один глаз и задержи», сказала Лупе. А когда Фрэнки сделал, что сказано, она приказала показывать дальше на малой скорости.

При большом увеличении глаз оказался доказательством технологии Чилдерса. Блеск в глазах Зи обладал тем же неорганическим глянцем и накапливался с той же скоростью.

«Окей», сказала Лупе. «Нормальная скорость и расстояние.»

Чилдерс начал карабкаться на скальную стенку с живостью и быстротой обезьяны. Я видел, что в бою не имею против него абсолютно никаких шансов, и это подкрепило мое ощущение, что я должен с ним объединиться. Какой бы он ни был сволочью, какой бы он не оказался полу-машиной, он, похоже, был наиболее близок к образу хорошего парня в сценарии. Но когда я довел эти мысли до сведения Лупе, она разозлилась. «Боже… До тебя еще не дошло?», сказала она. «У правительства нет технологии, чтобы сделать что-то вроде Чилдерса. Такое дерьмо может соорудить только AZTECHS.»

«Что ты несешь? Монтесума пользуется Чилдерсом, чтобы укокошить себя?»

«У тебя мозги, похоже, расплавились. Это еще один ИИ, Эдди. Наверное, так. Другая машина пытается завалить Монтесуму. Чилдерс работает на другой ИИ.»

«Наверное… Я не знаю…»

«Не надо, Эдди! Думай! Вся бредятина, что Монтесума боится американцев… все это чепуха! Если Америка хотела ба стереть его, она сделала бы это в ту же секунду, когда нашла, где находится его мейнфрейм. Единственная причина, по которой это еще не сделано, то, что они не могут!»

Я все еще не врубался.

Лупе уставилась на потолок и с отвращением произнесла: «Боже!» Потом сказала мне: «Слушай, мужик! Некий ИИ, полный американских военных секретов, кодов, всего такого, линяет и прячется в Мексике. Типично американской реакцией было бы: Убить его! Но они его не убивают, они оставляют его в покое, так что он может добиться еще большей силы. Единственная причина, по которой они вообще позволили такому случиться, это то, что Монтесума уже входит в правительство. Конгресс, президент, генералы… Клянусь, каждый такой мерзавец заполнен до краев маленькими блестящими машинами. Точно, как Зи. А тот враг, которого Монтесума боится, который послал Чилдерса… это, наверное, другой ИИ, который сбежал точно так же, как и он.»

То, что говорила Лупе, обладало большим смыслом, чем моя теория. Если это было правдой, то хороших парней больше не осталось. И в этом тоже был смысл.

«Так что же нам делать?» не похоже, чтобы Лупе спрашивала меня. Этот вопрос был задан пространству, пустыни, любому богу – самопровозглашенному или любому другому – который только мог услышать.

Она вскочила на ноги, сбросила одеяло с постели и направилась к двери. «Я хочу уйти отсюда!»

Я спросил, что тут не так.

Она махнула на гладкие красновато-коричневые стены. «Где мы, Эдди? Что это, черт побери, за место? Я хочу быть там, где я точно знаю, где нахожусь!»

Я последовал за ней и Фрэнки до каменистой пустоши к северу от деревни – мне больше не за кем было следовать, а Лупе, казалось, больше разбиралась в ситуации, чем я. Она прошла примерно с четверть мили, потом расстелила одеяло и уселась. Солнце опускалось, пустыня становилась оранжевой – трещины в застывшей глине такыра наполнялись тенями, и поэтому казалось, что Лупе и я расположились в точке, где начинались все трещины, разбегающиеся по всему миру. Я стоял у края одеяла, осматривая горизонт. Никакой активности на улицах деревни, и никакого следа Чилдерса. Отправился, вероятно, делать свою технотренировку. Нигде никакого заметного движения. Через какое-то время я сел и снял свою рубашку. Я обильно потел болезненной наркотической потливостью. Я сделал укол и мгновенно почувствовал себя лучше.

Лупе со значением посмотрела на меня. «Я хочу, чтобы ты занялся со мной любовью. Ты готов?»

«Я не знаю.»

«Я хочу, чтобы ты попробовал!», сказала она с не истовым раздражением. «Я хочу, чтобы ты оттрахал меня, как ты умеешь. И я говорю это тебе, Эдди, а не сэмми!»

Раз уж так было сказано, я почувствовал себя обязанным повиноваться. Поначалу было странно. Фактически, я почти не участвовал в процессе. Но чуть погодя мы вовлеклись поглубже, старый, возбужденный, утонувший в любви Эдди По пробился сквозь стены сэмми и частично принял на себя управление. Солнечный свет окрасил тело Лупе в оранжевый цвет. Оранжевый, как картины другой пустыни, которые я когда-то видел в журнале. Оранжевая Гоби. Мои мысли двигались лениво, и слово «Гоби» застряло в голове распухшим оранжевым звуком. Гладкость кожи Лупе, неестественно нежная для моих обостренных чувств, тоже обладала звучанием, шелковистым шепотом под моими пальцами. Мы занимались любовью очень долго, а Фрэнки в это время снимал нас для позднейшей передачи, пока солнечный свет не превратился в ярко-алый, а потом исчез, это было медленное траханье в пустыне, от которого что-то безумно изменилось в моей башке. Одну мгновение я весь был сэмми, настороженный и внимательный, отмечая участившееся дыхание Лупе и разнообразные другие реакции, в следующее – был неразрывно с нею, с ее влажным нижним лоскутком, на открытии нашего шоу, бойфренд-герлфрендом, глубоко растворившимся друг в друге, был на стремнине эмоции. А иногда я обнаруживал себя запертым меж этих двух состояний, вовлеченного и не вовлеченного, и у меня были странные мысли, что я вижу, как неоновые надписи одна за другой загораются на моем мысленном небе, но лишь одну я могу вспомнить – Что Если Увеличение Этого Царства Единственно Имеет Значение? Остальные надписи были неразличимы. Когда я смотрел в лицо Лупе, я мог прочесть все чувства, что она прятала от меня – они были так ясны, как если бы эти слова были написаны по-испански в уголках ее глаз.

Потом мы лежали, обнявшись, должно быть, еще около часа, следя, как небо становится пурпурным и звездным, полумесяц скользнул вверх, чтобы повесить над восточными холмами символ ин-янь. Мы никогда не делали этого прежде, никогда не занимались ласками пост-коитус – всегда было: Окей, теперь перейдем к бизнесу – и хотя я часто отчаливал на дистанцию сэмми, настороженный звуками ночи или движением рептилии, у меня и мысли не было покидать ее. Она задремала, а я продолжал удерживать ее, верный, как пес на наркотиках. В конце концов, убежденный, что мы в безопасности, я тоже задремал. На меня наползали сны, вспышки пограничной жизни, красные ночи, в которых я шагал рука в руке с Лупе, с ней было легко… сны без швов перетекали друг в друга, в более запутанный сон того же характера. Мы были на Калье 44, возле Ла Перфидиоса, адского танцзала с черным светом, где я ошивался, когда мне было четырнадцать, высматривая туристов, чтобы ограбить их. Все смотрели на нас. Шлюхи, мошенники, уличный продавцы. Они улыбались и восклицали, словно почему-то гордясь нами, а красный огонь Эль Райо над головой больше не казался барьером, а горячим фундаментальным небом, под которым я достиг своей зрелости.

x x x

Я заснул в пустыне, но проснулся в саду, таком великолепном и обширном, что подумал, что, должно быть, еще сплю. Лупе и я лежали среди высокой травы под деревом сейбой, ее ветви заплели эпифитные лианы, и эти лианы усеивали цветущие орхидеи. Широкая тропинка, выложенная камнем, проходила слева от нас, и я слышал, как где-то близко журчит вода. Среди рядов фруктовых деревьев и цветущего кустарника я увидел расчищенное место с деревянной скамейкой. Воздух был прохладен и пах чем-то сладким, а деревню скрыла растительность… или же волшебство унесло ее прочь. Когда я понял, что сад реален – реален достаточно, чтобы, по крайней мере, победить мое недоверие я нашарил в штанах шприц и вонзил себе в бедро. Как только стихло первой возбуждение, я поднялся на ноги и шагнул на дорожку. Она вела между рядами сейб к ацтекской пирамиде с осыпающимся фасадом. Маленькой. Я прикинул, что до крыши не более пятидесяти футов. Вход охраняли две статуи пернатых змеев, их лица сильно выветрились.

Я растряс Лупе и помог ей встать. Как только она стряхнула паутину сна, то совершенно потерялась, испугавшись места, а как только страх прошел, она стала беспокоиться о Чилдерсе, желая знать, где он, и что нам надо делать.

«Он рядом», сказал я. «Много шансов, что он где-то здесь рядом. Но нам не надо об этом беспокоиться. Нам надо сообразить, что, к черту, делать.»

Сомневаюсь, что после этого она почувствовала себя лучше, но когда мы приблизились к пирамиде, она начала инструктировать Фрэнки, что снимать. Мне осторожно продвигались, бросая взгляды по обеим сторонам, не видя ни одной живой души и вообще ничего живого. Ни птиц, ни насекомых, ни ящериц. Место было истинным натюрмортом. В нем ощущалась приятная пустота фойе, некоего окружения, созданного, чтобы принять жизнь, но не жить в нем. Я не эксперт, но пирамида в своей разрухе казалась подлинной. Камни потеряли цвет и стали серыми, края отдельных блоков сносились и закруглились, я между пернатыми змеями лежали куски разбитого камня, что, должно быть, свалились с их сложенных крыльев. Единственным штрихом не подлинности было слово, вырезанное на притолоке над дверью: AZTECHS. За дверью внутрь вел затененный коридор. Лупе считала, что нам надо исследовать другие стороны пирамиды, но я сказал, что если мы не войдем внутрь, то с таким же успехом можем удалиться.

Спор за нас рассудил Чилдерс.

Он вышел из-за пирамиды, неся винтовку и рюкзак в одной руке. Солнце блестело на его щетинистой голове, и, несмотря на свое спокойствие, он сильно потел. «Не могу найти вход», сказал он с неким раздражением. «Вам больше повезло?»

Так как мы стояли на вершине лестницы в тени дверного проема, я нашел этот вопрос несколько странным, но Лупе, очевидно, нет.

«Позади нет дверей?», спросила она. «Мы как раз хотим пойти посмотреть.»

Он уставился на нас, хохотнул, положил свой рюкзак и прислонил к нему винтовку. Потом пошел по ступеням к нам. «Смеетесь надо мной? Он здесь, не так ли?»

«Прямо за нами», сказал я. «Не видишь?»

Он остановился на верхней ступени и посмотрел прямо на меня. «Нет, не вижу.»

«Ты мог бы войти, парень. Дверь широко открыта.»

Он изучал меня, те три волнистые линии на лбу углубились.

«Что внутри?», спросил он.

Я сунул руку в карман, нащупал шприц и воткнул его прямо через материю. Монтесума, подумал я, что-то встроил в конструкцию двери, что ослепляет микроприятелей Чилдерса точно так же, как сам Монтесума слеп к Чилдерсу. Это было преимущество, на которое я надеялся. Стоило задуматься, что если Чилдерс не видит дверь в коридор, то он не увидит и никого, стоящего внутри.

«Сколько еще иголок осталось, Эдди?», спросил Чилдерс. «Впрочем, не имеет значения. Вколи хоть всю пачку, я все равно возьму тебя за задницу.»

Должно быть, я попал в крупный сосуд, потому что сильно застучало сердце и я весь зашатался. «Там прохладно», сказал я Чилдерсу, «и нет ничего. Просто пустой коридор.»

Он снова изучал меня, решая, что делать. «Ты пойдешь первым.»

«Мне-то зачем?», спросил я. «Давай, мужик. Делай свой маленький фокус.»

«Олл райт.» Он начал расстегивать камуфляжную куртку. «Уладим это по-твоему.»

Я надеялся, что моя похвальба может его замедлить. «Знаешь, что я понял?», сказал я. «Ты такой же, как Зи. Ты выполняешь приказ Хозяина. Только ты похож на злого близнеца Зи.»

«Злого? Да ради бога! Мой наниматель – друг всего человечества. Ему иногда нравится совать палец и пошевеливать муравейник. Но он любит маленьких сверчков.» Он подмигнул. «Ты мне веришь, Эдди?»