Текст книги "Репетиция конца света"

Автор книги: Любовь Романчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Романчук Любовь
Репетиция конца света

Любовь Романчук

Репетиция конца света

ЧЕРНЫЕ ТЕЛА начали атаку сегодня. Хотя их никто никогда не видел, но слухи ходили давненько: дескать, ждите. Поначалу никогда не верится, что этот день – именно тот, ожидаемый. Все разошлись, мы остались с Машей попить чайку (другого и в мыслях не было), Маша маленькой ложечкой аккуратно отмеряла песок, я уже собирался отпустить какой-нибудь комплимент, когда Волин, забежав в редакцию, с порога крикнул: – Они! – Руки его дрожали, рубаха вылезла из штанин, под правым глазом неприятно дергалась жилочка. – Да быстрее, уже на повороте! Он опрокидывает чай, жидкость растекается по заваленному рукописями столу и, подползши к краю, водопадом низвергается на пол. – Безобразие! Нас же растерзают, – вскидывается Маша, извлекая чаинки из-под груды бумаг. – И что вы такое позволяете? Но и ее уже начинает охватывать волнение. – А кто они? Неужели те самые? – Расстреляю, – вопит Волин, пытаясь вытащить из кобуры деревянный пистолет. – Мне приказано охранять. Вон! Наскоро собираем вещи и выбегаем. Маша держится за мое плечо, повторяя: "А у него настоящий пистолет или так себе?" Краем сознания понимаю: бред, вокруг солнце, тишина, птички чирикают – и вдруг кричащий Волин, какие-то тела и эта неприятная дергающаяся жилочка под глазом. На дворе писатель Мухоедов. Подрабатывает, сгребая листья в какую-то огромную, самому ему непонятную кучу. Иногда останавливается и, осматривая ее со стороны, неудовлетворенно качает головой. – Никак гумпомощь выкинули? – в удивлении кричит нам. И метлой вычерчивает в воздухе приветственную фигуру. Я было открываю рот, но Волин делает знаки: дескать, пускай его метет. Мухоедов не из его ведомства, и потому – нечего. Минуя ворота, выбегаем на улицу. Все спокойно, никаких признаков. Даже очередь у ларька, и кто-то уже с кем-то дерется. Подмывает завернуть, но Волин тянет куда-то вбок, к насыпи. – Ты понимаешь, – поясняет на ходу, – они зачастую невидимы. Просто там, где они проходят, все исчезает. Словно не было. – Как же от них убежать, если они невидимы? – Не хочешь – оставайся, – делает вывод Волин. – А мы с Машей двинем. – И не рассчитывай. Мелькает мысль, что, возможно, таким макаром он пытается отбить у меня Машку? И всего-то? Кручу ручку приемника, но радио молчит. Глухо. По всем каналам. Съели они уже радиоцентр, что ли? Взбегаем на насыпь, и тут впервые накатывает ужас: вдалеке, там, где глаз привычно натыкался на громады домов – пусто. И самой башни нет. Как слизана. Вот это да! Солнце, не встречая препятствий, заливает бесконечные ленты дорог ослепительным желто-оранжевым светом. Подмывает посмотреть, каким образом исчезнет очередной дом, но Волин с силой тянет меня вниз, на другую сторону. Маша еще ничего не понимает. Она даже посмеивается: бежим куда-то. От кого? Пробегаем парк. Отыскав телефонную будку, Волин судорожно набирает номер: – Андрей, что там слышно? Насчет ЧЕРНЫХ? – А ты откуда? Только с полчаса назад передали: час охоты, – Андрей отвечает вяло. Видимо, спал. – Что ж ты сидишь? – Волин почти плачет, и опять эта жилочка. – А что делать? Тут уж как повезет. Волин со злостью швыряет трубку и ругается. Самое кошмарное, что нет никакой логики, закономерности. Одни слухи, легенды. – Сейчас найдем подземный переход, – поясняет Волин, – и в него. – А чем там лучше? – Откуда я знаю? Но ведь земля не исчезает, и, значит, есть шанс. Неожиданно объявляется писатель Мухоедов. По-прежнему с метлой. – Что ж вы? – укоризненно попрекает, с трудом переводя дыхание. – И ни полслова. – Некогда, – одергивает его Волин и на всякий случай щупает кобуру. – А ты откуда догадался? – Увидел. Выяснять не к месту. Волин поворачивается и бежит к переходу. – Быстрее. Пока остальные не догадались. А то потом не протиснемся. Впрочем, переход совсем крошечный, мало кто о нем и знает. Писатель Мухоедов отстает. От давних запоев у него трещины в желудке, и быстро бежать он не может. Радио молчит, как вымерло. Наконец ныряем, и Волин профессионально задвигает решетку. – Вспомнила, – говорит Маша, наблюдая за действиями железного вахтера. Бабушка еще о них говорила. Сядет закавыкой в углу, точно неживая, а потом вдруг отомрет и кричит: "Чернотел, чернотел!" – К черту твою бабушку! – заявляет Волин решительно. – Надо решать. – Что? – Что дальше делать (Волин – капитан в отставке, он привык действовать). Во-первых, что это? Во-вторых, откуда? В-третьих, зачем? – Так уж и решим. В переходе, – сомневается Мухоедов. – Возможно, придется забираться еще глубже, в канализационную систему, обнадеживает его Волин. – Черные тела – это скорей всего неопознанные образования, – делает попытку Маша. – Только, пожалуйста, без бабских домыслов, – обрывает ее Волин и вновь чертыхается. – Просто нахимичили тут, вот и возникло. – Все должно быть просто, – напоминает Мухоедов. – Где-то дали утечку какие-нибудь разъедающие газы, вот и... – Подмети лучше переход, – советует ему Волин. – Нам тут долго придется. Со стороны улицы уже доносится нарастающий неровный гул. Можно представить, как люди бегут, как сбивают друг друга, сдирая с себя налет цивилизованности – гнусно. – Сволочи, и сообразить не дают, – возмущается Волин и левой рукой с ожесточением хлопает себя по высокому гладкому лбу: – Думай, дрянь, соображай. Черные тела, черные тела... Почему черные? Может быть, новое оружие? В стадии испытания. Механизм свертывания пространства, коллапс. Еще! Версии! – почти требует он. Даже ногой слегка топает. – Какие-нибудь воронки пространства-времени, – добавляю я, вспоминая школьный курс физики, – нарушение законов причинно-следственных связей, сингулярность. – Бред, – отметает Волин сказанное. – Единственное черное тело, которое я видел в своей жизни, – сплющенный цинковый гроб с останками генерала, который вывалился из самолета в районе горного засекреченного района. Мы его нашли на пятые сутки, в виде лепешки. – Н-да, – мрачно говорит писатель и сплевывает. – Как же мы будем жить тут? – удивляется Маша. – Вчетвером. – Создадим свою цивилизацию, а что? – Не согласна. – А я так думаю: очередное испытание, – вставляет помрачневший писатель. Наша страна – вечная арена столкновений. Остальной мир злым силам неинтересен. У них ТУТ резон. Вот из этого и надо исходить. – Именно домыслы насчет арен и всяких там сил нас и погубили, – огрызается Волин. – А надо действовать. Дей-ство-вать! Писатель подходит к решетке и осторожно выглядывает наружу. – Мир пока стоит, – сообщает удивленно. – Существуя. Я подошел к писателю и выглянул. Подбежавшая собака подняла морду и тихо, нехотя взлаяла. Чуть колыхнулся возле нее воздух, посеревшим туманным пятном проплыл мимо – и собака исчезла. Напрочь. Почти одновременно мы с писателем отшатнулись, отчего голова моя оказалась прижата его корпусом к мраморной ледяной поверхности туннеля. – Тут, – прошептал писатель, покрываясь бисерным черным потом. Метлу он по-прежнему не выпускал, точно полковое вверенное ему знамя. – Так, отсидеться не придется, – положил Волин, вскакивая. – Надо двигать. Через противоположный вход вновь выскакиваем на улицу. Пусто. Абсолютно. Сворачиваем в переулок. В другой. "Чушь какая-то, – не покидает мысль. Ни за что ни про что". Заметив будку, Волин вновь крутит диск. Никого. Набирает еще несколько номеров. Глухо. Через несколько домов натыкаемся на почту, и, ввалившись в дверь, Волин на всякий случай кричит: – Стоять! Хотя на почте никого нет, за исключением круглой как шар связистки, одиноко сидящей за перегородкой. – Связи нет, – предупреждает она, не дожидаясь требования Волина. – А мне и не надо, – отзывается Волин. Связистка вскидывает на него огромные голубые глаза и вдруг испуганно вскрикивает. Я оборачиваюсь: туманная пелена проходит передо мной, слизывая часть здания, кассовый аппарат, крыльцо. Ничем не поддерживаемые, верхние этажи начинают заваливаться, и мы выскакиваем. В поднявшемся грохоте, тучах пыли, оконном звоне слышен крик связистки: – Сволочи! Аппарат верните. – Ополоумела баба, – замечает Волин, проверяя наличие кобуры. Вид у него совсем неопрятный, подозрительный: отросшая щетина (за два часа-то!), сбившийся на спину галстук, измазанная рубашка. На улице видны первые жертвы. Те, кого ТЕЛО слизнуло не полностью. Они находились еще в шоке, выли скорее от ужаса, нежели боли. Кровь дымящейся струей стекала по тротуару к сливному зарешеченному отверстию. Из окна кто-то высунулся посмотреть – и так и остался. Из наполовину слизанной головы падали ошметки розоватой студенистой массы. Безрукий мужчина, давясь выходящим пузырящимся воздухом, спрашивал: – И какая зараза? Вдалеке появился "бобик". Увидев картину, затормозил, пытаясь развернуться. Волин уже бежал к нему, крича: – УБЬЮ! Мы тянулись следом, писатель держался за живот, по-прежнему не выпуская метлы. "И почему мы вверили свою судьбу Волину? – затравленно билась мысль. – Почему он взял на себя миссию спасения?" Волин уже добежал и, выбив стекло, забрался внутрь, сорвал с сидевшего шапку и швырнул на тротуар. – Я вам сбежать не дам. Вместе вымрем, – и на всякий случай пнул сидящего в скулу. – Народу объяснение требуется. – Спокойно, господин Волин, – раздался с заднего сиденья бас, хотя Волин мог поклясться, что никого там не заметил. – Объясним. Со временем. Ошарашенный знанием своей фамилии, Волин отпустил избиваемого и тихо, но очень раздельно спросил: – Что э-то? – Вот сейчас в лабораторию одну съездим и выясним, – успокоил его басистый. – Врет, – прокомментировал его заявление писатель, облокачиваясь об открытую дверцу машины. Рука его автоматически выламывала осколки разбитого стекла. – Лаборатории уж давно нет. Слизана. – Вам откуда знать? Мы сами в неведении. – Но слухи-то ходили, – напоминаю я. – Слухи ходили, а мер не было, – подтвердил Волин. – Я предлагаю действовать вместе, – предложил обладатель густого баса. Вы, как военный человек, должны это понимать. Что разброс в нынешней ситуации – смерть. – Что я должен делать? – Обеспечивать связь и порядок. Мы оставим вам передатчик, будете информировать. Ситуация должна остаться под контролем. – Дудки, – ответил Волин. – Будто я не понимаю, к чему. – Понимать будем мы. Ваше дело – информировать. Вот, – ему протянули рацию и, воспользовавшись минутным замешательством, вытолкали из машины. Волин упал на землю, успев прикрыть голову руками, машина между тем, лишив опоры писателя, рванула прочь и растаяла. – Чтоб тебя слизнуло, – пожелал вслед Волин, растирая ушибленный нос. Он высморкался и, вытащив из кобуры пистолет, сделал вид, что целится. – Ладно, успеем, – махнул он рукой и, помешкав, обратился ко мне. – Как грамотный, ответь. Если чертовы тела не видны при дневном свете, то, возможно, различимы при инфракрасном или еще каком. Возможно, при определенном освещении они хотя бы отбрасывают тени? И с ними можно договориться. Чего-то же они хотят? – Самое печальное в том, – добавил писатель, подвигая метлой шапку, – что мы можем друг для друга являться невольным злом. Трагедия мироздания. – Заткнись, – ответил Волин, засовывая на место пистолет. – А, может быть, они нас спасают? – вмешалась Маша, в очаровательной улыбке открывая недостающий зуб. – И надо лишь погрузиться. Без боязни. – Смотрите, – ткнул писатель вдаль символически поднятой метлой, где нечто невидимое, а лишь ощущаемое словно всасывало в себя огромный многоэтажный дом. – Возможно, они тоже растеряны. Они с трудом продираются сквозь наш мир, и им больно. Заблудившиеся вселенные. – Кретины, – отозвался Волин незлобно. – Вот так всегда. Раздавшийся сзади крик привел всех в чувство. ЧЕРНЫЕ ТЕЛА шли сплошным фронтом. Направление их движения угадывалось по исчезанию расположенных на пути предметов. Какая-то женщина бежала впереди, прижимая к груди сумочку – слизнуло и ее. Без остатка. – Никакой стратегии, – проворчал Волин, завороженный необычным зрелищем. Ни зацепки. Бред. Он вытащил пистолет и наугад несколько раз выстрелил в воздух. – Глупо, – отозвался писатель. – Ваши пули так же стираемы, как и все остальное. Но он ошибся. Где-то вдалеке раздался звон выбитого пулей стекла, и Волин подпрыгнул. – Прошли. Значит, – он оглянулся на каменный мешок, куда нас прижало, и вздохнул, – для движущихся навстречу тел они прозрачны. Вывод: будем прорываться сквозь них. Не убегать, а, напротив, все время идти на сближение. – Ваши предположения белыми нитками шиты. – Плевать. Другого выхода просто не существует. Главное – не останавливаться. Вытянув пистолет, он устремился вперед. Схватив Машу за руку, я побежал следом, стараясь никуда не смотреть и по возможности ни о чем не думать, но через несколько метров наткнулся на внезапно затормозившего Волина. – Идиоты, – прошептал он, пятясь. – Поддались гипнозу. Как кролики. А ну назад. – Мне подчиняться надоело, – объявил Мухоедов, опускаясь на землю. Хватит. – Подчинишься, – поднял его за шиворот Волин. – Ты теории гаразд плести. Сейчас эту часть дома слижут, и проход откроется. Надо только успеть.

Мысль об инфракрасном приборе, позволяющем разглядеть ТЕЛА, запала в Волина намертво. Мы кружили по улицам, сворачивая в опустевшие магазины, сами похожие на бредущие черные тела, Волин тянул нас за собой, не отпуская, поясняя, что у него приказ, энтропия ЧЕРНЫХ ТЕЛ немного уменьшилась, они словно вписались в изгибы улиц, не ломились напролом, снося дома, только иногда задевая выступающие фронтоны, шпили или балконы, и, значит, возникла надежда отсидеться в домах. Больше ничего было не надо, только отсидеться, замереть, выждать, при свете свечей, при монотонном тиканье часов, отмеряющих скудный запас жизненных сил, при разговорах о воротничках, фасоне шляп и пунше – о чем угодно, только не о ЧЕРНЫХ ТЕЛАХ, и если кто-то не возвращался с улицы, говорили, что произошел несчастный случай. – Понять, понять, – твердил Волин, выводя нас глухими окраинами куда-то к границе города. Похоже, ему только это и осталось важным: не спастись, не спасти, а только понять. И, поняв, умереть. В одной из подворотен искалеченная собака ползла на передних лапах, волоча за собой шлейф кишок. – В истории часто поминалось некое черно нашествие, – вспомнил писатель, обходя собаку. – Его пытались отождествить то с турками, то с варварами, то с каким-нибудь орденом, то даже с саранчой, но документальных подтверждений подобного не было, и на этом версии ломались. А если допустить... – Заткнись, – посоветовал ему Волин. – Тебе лишь бы сюжет плести. Балабол. В доме со злосчастной подворотней нас пустили внутрь, но прибора там не оказалось. – Мне бы только посмотреть, – объяснял Волин. – До жути. Хозяин дома, толстый лысый боров, поняв, кто мы, стал тут же потихоньку подталкивать его в спину: – Иди, смотритель, топай дальше. Откуда нам знать, за кем ЧЕРНЫЕ ТЕЛА охотятся? Может быть, им как раз ты нужен. – Это не по-евангельски, – запротестовала Маша, пятясь к двери. – По-евангельски, именно, – возразил ей хозяин. – Мотив Евангелий какой? Спасайся, кто может. Так-то. – Вот оттуда наперекосяк и поехали, – подхватил Волин, без конца хватая рукой кобуру. – Точно подмечено. Не кого-то, а себя, б..., спасай, свою мелкую поганую душонку готовь к вожделенному вседозволенному бессмертию. А что она есть такое? Мерзость и пыль. Зачем ей, скажи, бессмертие и блаженство? Да в распыл ее, пускай развеется и сгниет. Туда и дорога. Вот это бы по справедливости. – Не перевирай, – пытаюсь одернуть Волина. – Царствие Божие только для праведников, и в этом смысл. А грешники... – Враки, – заводится Волин. – Мы же ничего не знаем, нас обмануть – раз плюнуть. И Богом, и дьяволом. А самое ужасное в том, что мир неизбирателен. И ему плевать, кто мы. Грешники, праведники. Это мы придумали, что кто-то с нас будет где-то что-то спрашивать. И бороться. Душа вроде бы наша кому-то нужна. А на-кось. Христу бы так по честному и сказать: ваша миссия в мироздании, дескать – сторожить мир, время и еще какую-нибудь хреновину, это и выполняйте, не посягая на большее, ибо трудно даже помыслить, что такую пыль господь заметит и, заметив, ублажит. И не прельщайтесь, и не убивайте зря ради надежды и желания попасть туда, где вам не светит. Ваше дело – сгнивать, и ради бога. Не ропща. А Христос надежду посеял, бич человечества. – Да как же без нее? – удивляется Маша. – Без надежды и жить незачем. – Незачем, – соглашается Волин. – Во всех аспектах. – И не живи, – выталкивает его окончательно хозяин. – Но за пределами моего дома. – Учти, я уполномочен, – предупреждает его Волин тихо. – Одно только слово, – и он медленно вытаскивает рацию. Кнопочка тотчас зажигается, и басистый голос спрашивает: – Как дела, господин Волин? – Я пошутил, – тут же предупреждает хозяин. – Я тоже уполномочен. – Заговор, – кратко сообщает Волин, не глядя на хозяина. – Врагу готовится поддержка. – Это вранье, – возмущается хозяин. – Мы заодно. – Они уже заодно. – Не перевирайте. Я уважаемый человек. Человек, а не ЧЕРНОЕ ТЕЛО. – Решайте на месте, – советуют в рации. – Я наделяю вас чрезвычайными полномочиями. Слышите? – Я хочу узнать что-нибудь о ЧЕРНЫХ ТЕЛАХ, – отвечает Волин, припечатывая хозяина к стене тяжелым негнущимся взглядом. – Пока ничего конкретного. Ни в каких лучах они не просматриваются, но есть мнение, что это... э-э-э... турбулентные завихрения, перекачивающие материю с одного конца в другой. По методу пылесоса. Где-то, возможно, произошла утечка материи и для равновесия требуется выкачать ее из нашего плотного мира. – Бредни. Полные. – Есть другое мнение, будто это особым образом структуризованные тени неких запредельных, протекающих в ином измерении процессов. – В задницу. Такие объяснения сам дать могу. А конкретно? – Ну, знаете, вам никак не угодишь. Решайте как знаете. – Погодите, а... Но кнопка уже погасла, и Волин, спрятав рацию, сказал: – Харчи, быстро. Хозяйка тут же засуетилась, а Маша, присев на стул, поинтересовалась: что на том конце, куда нас перекачивают. – На рай не надейся, – ответил ей Волин. – Мрак и пустота. – Точно, – подтвердил Мухоедов, прямо руками кладя в рот принесенный хозяйкой салат. – Природа мира, господа, непознаваема. Он выпил вторую рюмку и щелкнул пальцами. – Но-но, – остановил его Волин. – Не на конференции. – Тело мира – это загадка, – пьянея, продолжал вещать писатель. – Иногда от него отпочковываются всевозможные образования, и нам не дано понять суть... Мировые законы – это как водка. Пытаешься постичь и дуреешь. Факты, увы, для нас непроницаемы. И выводов можно делать, сколько угодно, и ни один не будет правильным. – Если ЧЕРНЫЕ ТЕЛА для нас прозрачны, то, возможно, и мы прозрачны для них, – подумал вслух Волин. – И тогда это взаимоуничтожение. – А может, ЧЕРНЫЕ ТЕЛА – куколки? – дернул его за рукав писатель. – И раз в сто лет им необходим выход в плотный мир, для сусусения... для осуществления жизненного цикла или какого-то преобразования. И они приходят и уходят, без всяких злых умыслов, ради выживания. И не надо бороться с ними, задерживать, а просто пропустить, сквозь. Сопротивление же может привести к краху. Всех. Потому что при сопротивлении энтропия зла неимоверно возрастает. Всегда, – договорил свою мысль Мухоедов. – Всё? – поинтересовался Волин, дожевывая бутерброд. – Можно еще картошку, – предложил хозяин, но Волин его отодвинул. Поднявшись, он подошел вплотную к Мухоедову и, прижимая его мощным невысоким телом к стенке, зашептал: – А тебе не пришло в голову, почему я вас спасаю? В твою пьяную пустую башку не стукнуло, что о ЧЕРНЫХ ТЕЛАХ могли знать заранее и каждый раз действительно пропускать, но не через себя, а через вас, олухов бестелесных, самим предварительно укрываясь? Тебя не осенило, что мог быть сговор? И ваша жизнь – всего лишь звериная тропа для кого-то. Что вы нужны лишь для создания звериной тропы. Чтобы вымостить путь. Кому-то. Но нас оставили, забыли в джунглях в час охоты. И я не могу понять, почему? – Зачем нас спасать? – выдавил я из себя. – Кто мы? – Вы обеспечиваете ровность звериной тропы, – медленно ответил Волин с усмешкой. – Стрижка газона. – Какой газон? – Вы из меня слова не вытянули бы, но нас низвергли в саму подстилку, в мох, и потому – плевать, – Волин подтянул ремень и зачесал волосы. – Когда я это еще не понял, я искал выход. Но теперь я спокоен, теперь – все. Мы просто звериная тропа. – Ты не ответил. – Кому? – Волин удивленно оглядел меня и разочарованно покачал головой. Виновнику массовых убийств, извини, отвечать не обязательно. – Что?!! Мы с Машей закричали одновременно, хотя, собственно, какое до всего этого дело Маше? Прикрыв ладонями уши, Мухоедов безмолвно раскачивался с носка на пятку. – Водярой обпоить бы, – бормотал он время от времени, подымая сощуренные усталостью глаза на Волина. – Чтобы намертво. Волин подтянул штаны и почти сладостpастно зашептал: – Сколько людей ты отправлял в творческое небытие своими приговорами? Они приносили тебе на суд кусочки своей души – и что ты с ними делал? А? изогнувшись, он пpиставил к уху сложенную тpубочкой ладонь и сделал вид, будто стаpательно пpислушивается. – Ты их топтал, давил, потому что единственной твоей целью было выравнивание звериной тропы. Для удобства прохождения. А таланты ей не нужны. Ей нужна одинаковость. – Мы все сейчас просто бредим, – успокаиваю я Волина. – Ведь это бред обвинять друг друга в охоте ЧЕРНЫХ ТЕЛ. – Но охота разрешена, а мы – закланы. – Кем? – Назначь вам ЧЕРНЫЕ ТЕЛА цену, – не ответил Волин, – и вы бы вместе с ними весь этот мир – к черту. – Ты заговариваешься, приятель. – Я – инспектор, я многое пытался узнать и понял: цель подрывной деятельности во все времена – вовсе не равенство, братство и свобода, а постепенное стирание этого мира, подготовка, истончение, размывание граней реальности до иллюзий. Уничтожение мира вменяется в вину всем бунтовщикам. ЧЕРНЫЕ ТЕЛА – последний этап. Самостирание, проваливание истонченной реальности в небытие. У меня чрезвычайные полномочия и потому я вас приговариваю к смерти. – Он ненормальный, – шепнула Маша. Волин поднял пистолет и выстрелил. Схватившись за бок, Мухоедов ойкнул и безвольным мешком рухнул на пол. – Да что это такое? – успел он сказать, прежде чем закрыл неожиданно уставшие глаза. Я схватил Машу за руку и выскочил в дверь. Волин несся следом. – Волин, – периодически заклинал я, оглядываясь. Волин не слышал. Пули свистели с разных сторон. Мы выбежали к станции. Пути уходили вдаль тонкими, слегка волнистыми нитями. Пусто. Электрички не ходили. – Я больше не могу, – стонала Маша. – Пусти меня. – Еще немного. – Зачем? – Затем, что я люблю тебя. – Врешь. Я не врал. В эти несколько минут пробежки я понял, что в моем сердце проснулось неведомое мне чувство, и жизнь надо начинать строить на красоте, терпимости и взаимопомощи. Я понял, нет, ощутил из самого нутра рвущихся от напряжения легких, что хватит расшатывать и колебать этот мир, равновесие подошло к критической точке, а, значит, грани реальности пора утолщать. Я хотел объяснить это Волину, но он стрелял. И тогда мы залезли на крышу станции. Волин не видел нас, он метался по низу, ради расстрела спасший нас солдат. С трудом переводя дыхание, мы подняли головы, чтобы впитать в себя последние краски стынущего неба. И тут увидели ЧЕРНОЕ ТЕЛО. Оно застыло перед зданием, поднимаясь на высоту крыши, внутри него вращались какие-то потоки, частицы, излучения. Это было какое-то первородное, еще не расщепленное состояние, выплеск сингулярности – я не мог точно определить. Мы почувствовали себя в плену этой первозданной, всезнающей мощи, мы знали, что сейчас Волин выскочит и как раз вклинится в ТЕЛО. И будет слизан. Но молчали. И Волин выскочил. Вытянутая, с пистолетом рука его была словно стерта, но он успел остановиться. В растерянности, мучимый все тем же любопытством, он протянул к невидимому ТЕЛУ вторую руку, чтобы в краткий момент стирания успеть ощутить, что это?, и тут же отшатнулся. Из обрубков его рук фонтаном била кровь. Отыскав камень, я кинул его в ЧЕРНОЕ застывшее ТЕЛО и кинулся вниз. Волин слабо по-детски стонал. – Пристрели меня, – попросил он. Я вытащил из заднего кармана брюк пистолет вместе с удостоверением инспектора и прицелился. – Газон приходится подстригать, – сказал я Волину. – Звериная тропа должна быть ровной. Я выстрелил, и тотчас заработало радио. Передавали, что полным ходом идут восстановительные работы по ликвидации ущерба, нанесенного ураганом. Не могут пока отыскать снесенные крыши, главы соборов, башни – видимо, они были перенесены на слишком большое расстояние, и потому просьба... Я щелкнул ручкой. – Значит, это был всего лишь смерч, – сказала подошедшая Маша. – Какие-то отделившиеся куски урагана, получившие временную самостоятельность. Нечто вроде природного разума, да? Или просто была нужна жертва? – Стрижка, – поправил я ее. – Что? – не поняла Маша. Волин лежал, завалившись на спину, кровь еще текла, постепенно густея. Открытый рот его силился произнести последнюю фразу. – Я люблю тебя, – повторил я Маше. – Что бы ни случилось. Навсегда. – Мы просто все немного сошли с ума, – сказала Маша. – Но это пройдет. Я обернулся, и тут ЧЕРНОЕ ТЕЛО, развернувшись всем своим огромным непостижимым фронтом, всеми суставами, круговращениями и гранями, слизнуло напоследок Машу и растаяло в выцветшем опавшем небе. И Кто-то навалился на меня и держал за руки и кричал и было вокруг много лиц и ни одного конкретного и чей-то палец раскручивал какое-то колесо и быстро и еще быстрее я уже ничего не понимал и понимал что не понимаю где я был и кем я был и зачем...