Текст книги "Попроси себе вот этот мир"

Автор книги: Любовь Романчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Романчук Любовь
Попроси себе вот этот мир

Любовь Романчук

ПОПРОСИ СЕБЕ ВОТ ЭТОТ МИР

– Вот здесь, – Паша ткнул пальцем вниз, автобус тормознул, и несколько человек, навьюченных огромными рюкзаками, сошли с него на пустынное, белое от солнца шоссе. Далеко внизу, залитое в твердую окантовку бухт, заливов и гротов, покоилось море. Утренняя дымка размывала, удаляла очертания прибрежных, подрагивающих от теплого воздуха скал, видимость была четкой лишь на западе. – Ну, тронули, – Паша подкинул на спине рюкзак, устраивая его поудобней, и первым ступил на ведущий вниз серпантин. Спуск был нетруден, но долог. Дорога виляла то вверх, то вниз, то возвращалась назад; она словно кружила на одном месте, изнуряя монотонностью – казалось, ей не будет конца. Цепочка растянулась на добрую сотню метров, и Паша, заходя в очередной вираж, каждый раз окидывал взором группу. Наконец, миновав пять-шесть одноэтажных пустых домиков, сложенных из туфа и известняка, вышли к тому месту, где дорога распадалась на семь узких, заросших травой тропок, ведущих в разные стороны. Остановившись, Паша скинул рюкзак на землю, затем снял мокрую рубашку и, щурясь от поднявшегося солнца, оглядел местность. – Кажется, третья, – сказал самому себе. – Валя, не помнишь? Остальные уже подтягивались, приставляя свои рюкзаки к Пашиному. Рослый Валентин, распрямляя оттянутые грузом плечи, довольно улыбался. – Красота. И надо же, такой шикарный район держать столько лет закрытым. Зачем, спрашивается? – Эта идея, кажется, принадлежала биостанции, – Жора, наклонившись, очищал вибрамы, понимая отдых единственно как перемену вида деятельности. Какие-то там они ставили эксперименты. – Ладно, биостанция, слава богу, прекратила свою деятельность как нерентабельная. Вылетела, так сказать, в дыру. Так что мы теперь тут хозяева, – Паша сплюнул и, подхватив на плечо увесистую ношу, свернул на одну из тропок. Обойдя по ней холм, сразу увидел, что не ошибся. Сказочное царство оранжевых, причудливо выеденных ветром скал открылось перед ним. Они были разной высоты и разной формы, их было много, в некоторых просвечивались сквозные пещеры, а в некоторых пещеры были без выхода. Ряд скал выходил в море (или это море постепенно наступало на них), иногда там росло что-то зеленое: мох, трава или редкие кусты, иногда выступал ракушечник, а то и совсем черный непонятный налет. Они были разного цвета, и возле многих имелись таблички с номерами, названиями или даже именами. Скалы кто-то изучал, или просто классифицировал, наслаждаясь их видом и строением. Они находились на разной высоте друг от друга, заполняя покатую холмистую площадку, и трава между ними была высокой и густой. Видно было, что сюда давно никто не хаживал. – Все, раскидываемся прямо здесь, – решил Паша, озираясь и внутренне изумляясь профессиональной работе ветра, сумевшего выточить столь замысловатые фигуры из груды твердого камня. Шура, выйдя из-за его спины, с готовностью зашвырнул свой рюкзак к подножию ближайшей скалы и, подойдя к ней, прочел: – Королева Ф. – Осторожнее, – предупредил Паша, – здесь есть пещеры. А в них, как известно, водятся отнюдь не эльфы. – Ф, – удивленно пробурчал Шура. Черные волосы на его голове торчали ежиком, придавая несерьезность его облику, штаны закатаны до колен, а левая чашечка ноги заклеена пластырем. – Почему "Ф"? – отойдя, он осмотрел скалу, но ответа нигде не нашел. – Глядите, а вот и парадная табличка, – вразнобой одновременно сообщили девочки. Их было трое. Таня была шатенкой, выкрашенной в ярко-рыжий цвет, Лена блондинкой, а у Леси волосы в этот раз были пепельные, с синеватым отливом. Они все были очень разные: Леся – тонкой и высокой, Лена – тоже высокой, но толстой, а Таня обладала и ростом и фигурой Венеры, хотя и обиделась бы, если бы ее с кем-то сравнили (она хотела быть неповторимой): бедра ее были широкие, икры ног довольно накачаны, а голос – певуч и низок. Они подняли заваленный в траву столб с железной искривленной плоскостью, на которой были красиво выгравированы следующие слова: "Черная гора – вулканический массив, потухший около 100 лет назад. Следы магмы сохранились на скалах 7, 15, 23. В Чертовом камине располагался выход расплавленной магмы на поверхность. Спектр всевозможных горных пород придает неповторимое своеобразие ландшафту, представляющему большую научную ценность." В конце текста была мелкая приписка: "Вход на заповедник скал строго воспрещен – опасно для жизни. Штраф – сто рублей." – Заповедник скал, – усмехнулся Паша, – ну не разводили же они их в самом деле! И почему опасно? – Все правильно, – подтвердил Валентин, покачивая ледорубом, – а то дилетанты всякие лазят где не следует. И сами гробятся, и скалы разрушают. Тут, гляди, на одних тропах без сноровки убиться можно. Особенно после росы, когда трава скользкая. Поехал – и прямо в морг, или в пещерку на завтрак пестроспинным. Чем фантазировать, давайте-ка лучше маршруты распределим. Я себе лично вот этого красавца выбираю, с отрицаловкой. Запетлю его веревкой через соседний уступ – и никто мне не нужен, буду потихоньку эту сторону долбать. А вон ту, с полочками – предлагаю для девчонок. – Валя, – обиженно протянула Лена. – Хватит на первый раз, – оборвал ее Валя. – Королеву... королеву пусть возьмет себе Шура на пару с Таней. – Ф, – уточнил Шура. – Пусть "Ф", – согласился Валентин. – Ну а тот зеркальный столб, – он искоса, через руку, глянул на почти гладкую плоскость дальней скалы, сильно блестящую в ярких лучах солнца, улыбнулся восхищенно и ясно, раздвинув рыжеватые редкие усы, – нет, его мы оставим на потом, – решил он, – на закуску. Солнце уже прожгло дыру в небе, и из нее проливался на землю космический мертвящий огонь. Расцветшие на склоне желто-сине-красно-зеленые палатки отражали его лучи блестящей, пропитанной водонепроницаемым раствором поверхностью. Разлегшись у тента, раскинув руки в стороны, Валя широкой выпуклой грудью принимал на себя солнечный дождь. – Шурка, рассказал бы чего-нибудь, – попросил через время, не разлепляя глаз. – Читаю, – буркнул Шура из палатки, – завтра уже некогда будет. Некоторое время он молчал, затем высунул наружу голову. – О, гляди, – он перевернул страницу и прочел: Были определенные места на этой планете, которые отторгали все. Они были красивы и именно потому красивы, что умели отторгать чужеродное. У них были разные способы для этого, они научились объединяться всеми своими биоценозами, особенностями местности, климата и пород, чтобы выжить; они были как живые. Никто не удерживался там, это были закля..." дальше вырвано. Но – все равно жутко, да? – Что это за книга? – приподнялся Валентин. – Понятия не имею. Подобрал в поезде, под полкой, уже наполовину распотрошенной. Сдается, какая-то, скорей всего американская, фантастика. – Валя, гляди, что мы нашли, – подойдя сверху, Лена протягивала ему на ладони сочные, пахнущие дерном огромные грибы, – подо мхом в тенечке сидели, – пояснила она, – там их тьма. – Нет, – резко поднялся Валентин, – ничего пришлого не надо, раз и навсегда договоримся. Будем жить лишь на своих припасах. Понятно? – Валь, ты чего? – Ничего, просто мера предосторожности. Вот, например, отчего они такие крупные, не знаешь? Я тоже не знаю. А, может, здесь радиоактивные отходы захоронены, под вывеской охраны заповедника? А? Что тогда? То-то же. Он ступил шаг вниз, намереваясь заглянуть и под соседний камень, в поисках тех же грибов, но поскользнулся и, не успев ни за что схватиться, как по льду, заскользил вниз. Ударился по ходу об острый выступ камня, содрал кожу на руке о подвернувшиеся колючки и, съехав под основание облюбованного им зеркального столба, неожиданно провалился в темень. Трещина была неглубокой, но очень узкой, он застрял в ней где-то посередине, удивляясь тому, как быстро все произошло и неожиданно, не к месту, испытывая острый приступ смеха от мысли, что только перед тем критиковал дилетантов, могущих сорваться даже на травяном склоне, и тут же сам угодил в эту ситуацию. "Непростительная ошибка, – ругал он себя, поглядывая через узкую расщелину вверх, – выпустить в горах из рук ледоруб". Успокоившись, он пошевелил руками: руки были целы, хотя и болели. Этот факт обрадовал, и, ухватившись ими за выступы, он сделал попытку подняться, и тут ощутил, что ногу его заклинило между камнями. Он попробовал высвободить ее, дергал и так и эдак, но – тщетно. Сверху послышался шорох, и, глянув в узкую, маячащую вверху синим куском неба щель, Валентин вдруг понял, что не выберется отсюда никогда. Сердце защемило так, что он застонал. – Валька, ты как там? – раздался Пашин голос, и, наклонившись, Паша заглянул внутрь. Но внутри было темно, и Валентина он не увидел. – Нормально, – отозвался Валентин глухо, – только ногу заклинило. – Сейчас сброшу веревку. – Не поможет. Спусти мне лучше какой-нибудь инструмент: молоток, крюк, хорошо бы зубило. Хотя, – Валентин попробовал нагнуться, приноравливаясь, как он будет отбивать породу, и понял, что ни развернуться, ни достать до ноги не сможет. Нога уже начинала гудеть, давить. – Сейчас я к тебе сам слезу, – сказал Паша. Послышался шорох камней, кусок неба вверху на мгновение затемнился, и, скинув веревку, Паша стал спускаться. Он догадался прихватить фонарик, и при свете его Валентин увидел, что дело совсем плохо. – Ну что? – спросил Паша, осматривая клин, в который угодила Валина нога. – Сейчас, надо же... Вытащив из-за пояса молоток, неестественно изогнувшись, он короткими мощными ударами принялся крушить породу, уворачиваясь от снопа вылетающих из-под молотка шипящих искр. – Надо же, твердая какая, – поразился он, вытирая наплывший на лицо пот. Прямо железо. Вот тебе, брат, и вулканический массив. Сверху уже заглядывали в трещину остальные. – Глупо, да? – тихо спросил Валя. Лицо его было серо, перекошено. – Ты вот что, – предложил Паша. – Погоди отчаиваться. Так не бывает. Мы сейчас сходим на биостанцию, наверняка какой-то инструмент там отыщется. А ты пока попробуй тут сам подергаться, может, как-то и вывернешься потихоньку. Фонарик я тебе оставляю, веревку сброшу и дежурного наверху оставлю. Добро? До вечера далеко, чего-нибудь придумаем, не робей. Вскарабкавшись наверх, он оглядел собравшихся и подозвал Лену: – Останешься возле трещины. Если что, пить спустишь ему или еду какую-нибудь. Разговорами поотвлекаешь иногда. Жора заготовит хворост, да и водой займись. Источник где-то здесь должен быть. А мы тронемся к станции.

* * * Широкий круглый купол открылся перед ними неожиданно, словно выплыл из воздуха, через какое-то измерение. Он был совершенно белым, покрытым во многих местах заборными щитками, закрывающими широкие проемы окон. Окна отблескивали под светом солнца, словно маленькие хрусталики, из которых была сложена вся станция. Идти предстояло еще прилично, и Паша вздохнул. – И угораздило же Вальку, – покачал головой. – Шура, а что на биостанциях, интересно, изучают? – нарушила молчание Таня, след в след ступая за Шурой. – Цветы разводят? Зверей? – На этой, я знаю, изучали дельфинов, – отозвался Шура. Там у них целый питомник был с бассейном. – А, поиск иного, родственного разума, – хмыкнул Паша. – Ерундистика. Зачем нам вообще, скажите, чужой разум? На хрена? Мы его на хлеб будем мазать? У каждого мира должна быть своя судьба, и нечего их скрещивать. – Интересно, – возразил Шура. – И этот интерес искусственный, нарочито подогретый. Вот скажи, ну интересно ли тебе и так уж нужно установить контакт, скажем, с муравейником. Там тоже своя целая цивилизация, иного уровня, ну давайте обмениваться опытом, послов друг другу позасылаем. Можешь ты представить такой контакт? Все, Шура, должно существовать раздельно, не мешая друг другу. А кто нам вообще сказал, что чужой разум обязательно будет родственным, что он не злобен? Зачем мы невесть что привлекаем, кличем себе на голову? Вот и с дельфинами ничего не получилось, потому что чихали они на нас и наши контакты. Не нужно это им совершенно. – Паша, ты так думаешь? – перебила его Леся, хмурясь. – Может, лучше в город съездить за спасгруппой? Может, зря мы лишь на себя полагаемся? А вдруг с Валентином случится что-то? – В город? – удивился Паша, рассматривая Лесино тонкое лицо. – А что там? Ты думаешь, спасотряд так и ждет тебя на рюкзаках? Его два дня собирать нужно, мы ведь нигде не регистрировались. Да еще оправдываться, выпрашивать. Два дня Валька будет киснуть в трещине с отдавленной ногой, а мы будем препираться с начальством, объяснять, почему мы в заповедный район забрели. – Интересно, – усмехнулся Шура. – Вот мы идем, идем, и никак к этой чертовой станции не подберемся. – Обман перспективы, что ты хочешь? В горах это сплошь да рядом, пояснил Паша. – А может, это вообще мираж? И нет никакой станции? Но станция была. Они подошли к ней часам к двум. Двери были закрыты, и пришлось вынуть стекло из свободной от заборного щита рамы. Внутри царил полумрак. Было гулко, прохладно и тихо. Они миновали ряд проходов, заглядывая во все открытые двери (их было не так много), затем, пройдя систему коридоров, вышли к огромному пустому резервуару. Везде были порядок и чистота, внешняя пыль не проникала сюда, а внутренняя не образовывалась, так как практически все было выполнено из металла, пластика и стекла – вечных неразрушаемых материалов. – Да, – подошел к ограждающим резервуар перилам Паша. – Консервация капитальная. Вряд ли мы тут что-нибудь найдем. – Смотри, – окликнул его от наблюдательного остекленного пункта Шура, рассматривая ряд клавиш и панелей на стене. Он приподнял какой-то прибор и издалека показал Паше. – Это передатчик и дешифратор радиосигналов, пояснил он, – причем огромной мощности. Я такой видел как-то на учениях, на базе. По-моему, здесь занимались поиском не только вторичного планетарного разума. Но, возможно, и внеземного. – А может, наоборот, глушили иные сигналы? – предположил Паша. – Ребята, нам некогда осматривать станцию, вновь воззвала к ним Леся. – Мы пришли сюда с конкретной целью. Нам ломик нужен. – Гляди, – подойдя к столу, Паша вытащил из-за стекла тетрадь в кожаной обложке и, наугад раскрыв ее, прочел: "Модель N 14. Субъект – М, 35*75*180, состояние – кремово-розовое, фон – серый. Объект N 155, зеленый. Условие для свертки – пятое. Условие для возникновения психо-натуралистического контакта – резонанс по схеме Тьюринга "психомашина". Побочные явления – сотрясение местного характера, распад, изменения внутреннего состояния." – Чушь какая-то, – он перевернул несколько страниц и пробормотал: – "Каталог биомоделей. 1, 2, 3..." Что это значит? – Какая тебе разница? Это по их работе, – объяснила Таня. – Например, характеристика дельфинов или других особей. – Биороботы, – предположил восхищенно Шура. – Почему обязательно роботы? – поморщился Паша. – Что за узость? Желание все сделать похожим на нас. Может, просто биообъекты. Он положил тетрадь на место и, глядя в погасший экран дисплея, смог вычитать где-то в его глуби застывший след от последней пробежки электронного луча: "Программа интеллектуализации ми..." – Ладно, как хотите, играйтесь, я сама поищу, – мотнув светлой россыпью волос, Леся обиженно поджала губы и исчезла в одном из проходов. – А в самом деле, – опомнился Паша, чем мы все тут занимаемся? Как будто под гипнозом, честное слово. Валька же гибнет! – Давай сообразим, где этот чертов лом может быть. В питомнике – вряд ли, не закалывали же они тут дельфинов. В машзале, лабораториях тоже исключено. Может быть, в вахтерской? Или дежурной. Или в кладовке какой-нибудь. – Тут хозяйство вели, – подсказала Таня, – может быть, где-то в сарае? Став у стены, она принялась изучать схему расположения комнат. – Тут второй этаж есть, – сказала она, – и подвал. Неделю рыскать можно. – А ну, – подойдя к ней, Шура приблизил близорукие глаза к стеклу и прочел: "План эвакуации биостанции на случай непредвиденного возмущения внешней среды". – Интересно. И куда же это они собираются эвакуироваться? – он повел пальцем по ряду красных стрелок, испещривших лабиринт коридоров и лестниц, и через некоторое время недоуменно пожал плечами. – Да тут замкнутый круг, или я не понял. – Ладно, двигаем по этой схеме, – предложил Паша. – Раз это путь эвакуации, наверняка на стенах должны висеть где-то багры, огнетушители, ведра, лопаты, может, найдутся и ломы. Наверняка. Да и заблудиться будет меньше шансов. Он сорвал со стены схему и оглянулся. – Леся! – крикнул в зал. – Где там она? Никто не отозвался, и он неохотно ругнулся. – Вот уж девчонки, бери их с собой. Куда она задевалась? Он обошел зал, заглядывая в каждый проход, вернулся. – Леся, брось психовать! Возвращайся в зал. Слышишь? – Эх, было бы подключено питание, – почесал в затылке Шура, – сейчас можно было бы по компьютеру просветить всю станцию. Наверняка у них предусматривался этот контроль. – Да отзовись же ты, черт бы тебя побрал, что за шутки? Паша в досаде пнул ногой по перилам, оглушив зал грохотом металла, многократно усиленного эхом, и в тот же миг от одного из только что осмотренных Пашей проходов вывалилась белая запыленная фигура и плашмя, не сгибаясь, рухнула на пол. – Господи, это еще что такое? – в ужасе вскрикнула Таня, отшатываясь. Подбежав, Паша приподнял упавшей голову и, заглядывая под зрачки, попросил: – Леся, очнись. Ну очнись же. Леся сдавленно застонала и раскрыла глаза. Лицо ее, и волосы, и одежда были в мелу. – Что с тобой было? – удивился Паша, рассматривая ее облик. – Ты что, ремонтом занялась? – На станции кто-то есть, – предположил Шура неуверенно, вытирая с разбитой коленки просочившуюся кровь. – Или что-то, – обобщил Паша. – Словом, вовремя ты черта помянул. – Неужели и черт в защитники подался? – съерничал Паша, обмахивая Лесино лицо платком. – А впрочем, что тут такого? Защищать в данный момент нашу дерьмовую цивилизацию – это и значит творить наивысшее мировое зло. Он просто смотрит глубже. Может быть, даже глубже бога. – Все поменялось местами, – пробормотала Леся, поднимаясь. Пыль от нее взвилась белым плотным столбом. – Все. Я не поняла, как, но это здорово. И ничего не надо. Я умею делать это. – Что ты несешь, подруга? – рассмеялся Паша. – Шок от падения? Обтрушивайся скорее и двигаем. И давайте без самодеятельности, ладно? Держимся все вместе и никуда не сворачиваем. Вот так.

* * * Лене надоело ждать, было жарко. Валентин перестал отвечать на вопросы, умаявшись внизу. Он примирился с мыслью, что ему придется умереть, и хотел постепенно привыкнуть, войти в это состояние, душевно замерев и не растравливая себя ненужной суетой и напоминаниями о верхнем мире. Перед ним была каменная стенка, он трогал ее руками, впервые ощущая враждебность столь родного ему до этого скального мира. Он считал себя состоящим в родстве с ним, но мир этого родства не принял. Он был сам по себе, холодный и неизвестный. И неизвестно что помышляющий. До него было не докричаться, с ним невозможен был контакт. И вот этот мир поглотил его. Он, может, реагировал на волны зла, исходящие от людей, а может, просто питался ими, накапливая в себе концентрат или энергию зла, управляющую его созиданием и изменением. Эта энергия выплеснулась сейчас почему-то на него, она слепа, и он не роптал, пытаясь угаснуть тихо, без сожаления, страха и боли. Он уже с удивлением посматривал вверх, где еще не было мрака, а была щель в далекий неведомый мир – такая узкая, что, казалось, в нее не просунуть даже палец. Мир исчезал постепенно, мутнея в Валиных застывающих глазах. Он распадался на куски, частицы, волны; уплывал, растекался, возвращаясь к тому первобытному исконному состоянию хаоса, которое кому-то вздумалось однажды возмутить. Валентин впервые понимал его, понимал, что так надо. Он стал мудр. Или внушал себе это. Но Лена, Лена не понимала, в чем дело. Умереть, по ее подсчетам, было еще рано, и, чтобы оживить Валентина, она иногда зачерпывала из приносимого Жорой ведра огромную кружку ледяной воды и выливала вниз. Вначале в ответ на эту акцию снизу доносился слабый стон (а может, это был просто шум падения воды), потом смолкло и это. Жора упорно не хотел спуститься вниз проверить, жив ли еще Валентин. Он прикрывался данным ему заданием, а сама Лена не решалась. Она никогда еще не сидела в трещине и, потом, боялась, что из-за своей толщины просто застрянет в ней – так же, как и нога Валентина. От скуки она начала обследовать края трещины и обнаружила, что она совсем недлинная. Куст можжевельника метил один ее конец, а другой уходил под скалу. Ей стало интересно, выходит ли трещина с другой стороны столба, она обошла скалу, внимательно глядя себе под ноги, затем изучила подножие соседнего исполина. – Жорка, – позвала тихо, – гляди, какая пещера. Может, из нее есть проход к трещине? А? Под землей. Никто не отозвался. Верещали цикады, распрыгавшиеся под солнцем; неподвижно, обречено торчали на склоне засыхающие стебли трав; стыло висло в воздухе особое горное безмолвие. Скалы плыли, подрагивали в знойном колышущемся мареве, до неузнаваемости меняя свои очертания, стиль, цвет. Потоки воздуха обдували их, накладывая очередные штрихи на свои каменные творения, доводя их до совершенства, до жуткого противоестественного изящества, и уносились дальше, на континент. Пахло морем, природой и запустением.

* * * – Так, ну, кажется, успели, – Паша, мокрый от ходьбы, тяжело покачивал в руке мощный железный лом с сильно заостренным концом. Расстегнув страховочный пояс, сбросил на траву кулек с медикаментами, и в воздухе сразу запахло больницей. – Нашатырь, йод, бинт, – перечислил содержимое кулька, – шприц... – Ты что задумал? – оторвался от костра Жорик, протирая глаза от дыма и с ужасом взирая на набор хирургических инструментов. – Сам не знаю. А где Ленка? – Бродит где-то. – Что значит – бродит? Я ей где сказал сидеть? Во бабы. Паша прошел вперед, оглянулся неуверенно, затем подозвал Шуру. – Где столб зеркальный? – спросил его тихо, боясь пасть в глазах остальных. Шура повертел головой туда-сюда. – Освещение поменялось, – догадался он. – А мы запомнили столб только по отражению. Он тогда сильно отблескивал, а теперь растворился среди остальных. Как это мы не сообразили? – Погоди, ведь другие приметы должны быть? – А кто их, скажи, запоминал? – Шура почесал голову. – Можно поставить эксперимент: скатиться и посмотреть, куда занесет. – Так мы до вечера будем экспериментировать, вон сколько направлений, отказался от этой затеи Паша. – Вот Ленка, как же можно было уйти? Может, подождем ее, она-то лучше запомнила. – А если не дождемся? – предположил Шура. – Ты что? – Паша глянул на него дико, пусто. – Хочешь сказать, что и она тоже? Ну, это уже ни в какие ворота. – Можно дождаться утра, и тогда точно найдем чертов столб. – Нет, будем искать сейчас, – решил Паша, – вместе. Обойдем все скальные группы, их же тут не бесконечное множество. И, наверное, сделаем связки, раз такие случаются тут чудеса: двойку и тройку. И ледорубы всем закрепить на кисть, намертво.

Солнце потихоньку клонилось к горизонту, когда вторая связка подошла к костру. Жора уже орудовал над котелком с ледорубом в руке, сыпал в кипяток жесткую перловую крупу. – Неужели мы перепутали направление? – тяжело переживал неудачу Паша. – Ну не могла же трещина за это время захлопнуться? – Что мы знаем, Паша, о природе? – возразил Шура. – Мы отвыкли от нее. Паша зажмурился, представив себе жуткую смерть Валентина в сомкнувшейся трещине. – Мы стали относиться несерьезно друг к другу, – сделал он вывод. – И мы убили Валентина – равнодушием. А Лена, скорее всего, с ним. Она хотела ему помочь и не смогла. Чертова станция отвлекла нас. – Станция ни при чем, – обхватив колени, Леся смотрела на всех зло, с вызовом, – мы хотели отвлечься, мы всегда делаем то, что хотим. Просто тут неожиданно смылась вся ретушь с наших истинных желаний, все сразу выпятилось, оголилось, и мы увидели, какие мы все дрянные на самом деле. Даже лучшие из нас. – Все это странно: эти исчезновения, перемены. Так не бывает, – Шура вертел в руках тесемку от веревки, поочередно наматывая ее на каждый палец. Пальцы у него были узловатые, красные, с твердыми мозолистыми наростами на подушечках. – Так не бывает, – повторил он, – не должно быть. Надо сматываться отсюда. Сразу поутру. – Завтра выходные, – вспомнила Таня, – а в выходные автобусы тут не ходят. – Замечательно. Тогда... – А ну хватит, – встав, Паша бешено, почти грозно оглядел сидящих, слушать стыдно. Вы куда приехали – к бабушке на варенье или в горы? Заныли хором. В горах бывает все, самое необъяснимое. Это запомнить надо. И в них все меняется, постоянно. То, в чем ты был уверен вчера, сегодня заново проверяй, иди как по-новому. Там меняется даже перспектива, воздух, качество, меняешься ты сам. Если вы это не поймете, не примете – здесь вам делать нечего. И ничья смерть никогда не должна выбивать остальных из ритма – это первое правило. Будем работать, не сегодня-завтра этот район могут опять закрыть под эксперименты или просто так, нам все меньше остается мест на земле. Удивительно, что тут еще с вертолета до сих пор не просмотрели местность. – Эта местность сама за себя может постоять, чего ее просматривать? буркнул Шура. – Будем работать, – не услышал его Паша. – Валька сказал бы точно так же. Еще не все потеряно, завтра можно отыскать тот столб по солнцу... – А завтра, увидишь, с утра будет пасмурно, – опять ввернул Шура. – Заткнись! – подскочив, Паша приподнял его за шиворот, слегка тряхнул. Мы никуда не уедем, запомни, – выговорил медленно. – Я всю жизнь мечтал об этом районе, понял? Мы только должны собраться, подтянуться. Мы расслабились, и горы уловили нашу слабинку. Солнце уже догорало у кромки моря – холодное, как погасшая звезда, напоминая о далеком и неизбежном будущем безумной планеты. Никто не возражал Паше. Таня мешала в котелке кашу, Жора потихоньку подбрасывал в огонь сучья – он делал свое дело. – Надо прикрыть огонь сверху, – сказал Паша, – чтоб в случае проверки не заметили. Поднявшись, он подтащил к костру несколько крупных камней, втроем ребята выложили из них полукруглую стенку и накинули сверху кусок брезента. – Вот так все и может окончиться, – сказал с грустью, – мир просто поглотит нас. – Он помолчал, втягивая в себя дым костра. – Рассказать, как погиб Черт? – предложил через время. – Вы все его знали. Мы совершали подъем по Ушбе, это очень коварная, я бы даже сказал – злобная горка. Там постоянно кто-то гибнет. Но мы шли уже проторенным маршрутом, нас было четверо. Этот маршрут мы знали как свои пять пальцев, мы не ставили целью что-то открыть, изменить в нем, это был просто тренировочный выход перед поездкой в Гималаи. Все было о'кей, мы уже спускались, погода не сильно поджимала нас тогда, хотя она обычно, как я заметил, старается выжать людей с вершин. Черт шутил как никогда, он был в ударе, хотя и сильно замерз. До этого у нас была холодная ночевка на снежной полке, мы только выбирались из состояния анабиоза, и двинулись по веревке с уступа вниз, до следующей узкой полочки – метров где-то за сорок. Черт страховал последним, ничего сложного в этом не было. Мы спустились и стали ждать. А его почему-то не было. Был туман, очень плотный, белый, и ветер, из-за которого ничего не было слышно. Докрикиваться было бесполезно, и я полез наверх, к месту ночевки, отгоняя ненужные мысли. Я лез к Черту, я уже знал, что что-то случилось. Но на карнизе никого не было. Не было даже следов. Снег покрывал все рыхлым свежим слоем, не оставив даже признаков пребывания здесь только что людей. Черт просто исчез, растворился, от него не осталось даже запаха. Он замолчал, а Шура, достав потрепанную книжку, прикорнул у костра. Тихо буравил воздух аромат каши, смешанный с запахом дыма, степной травы, моря. Ломались, корежились в пламени огня ветки. – Почему так случается? – повела плечом Леся. – Что мы тут значим? – Глядите, – перевернувшись на живот, Шура положил перед собой книжку и стал читать: "Переполненная за тысячи лет концентрировавшейся в ней энергией разрушения, насилия и зла, планета Р сбрасывала с себя инородцев. Огромный арсенал средств был в ее распоряжении, она не спешила, чтобы не разрушить саму себя. Наводнения постепенно смывали в океан города, землетрясения поглощали военные базы, полигоны и стартовые площадки, магнитные бури или просто вызванная чем-то ионизация воздуха сбивала работу приборов, отключая опасные установки. Неведомые болезни, от которых не было ни лечения, ни прикрытия, поражали жителей, независимо от их вины и возраста. Мир чувствовал опасность, он умел самоорганизовываться, это была самозащита организованной упорядоченной мертвой материи, разбуженная извне скопившейся отрицательной энергией в один организм, она была неразумна, она действовала случайно, слепо, вразброс, но это была сила, обладающая видимостью самоуправления". – Хорошая планета Р., – одобрил Паша, – самоорганизовалась и давай себе все крушить. Но только материя никак не может самоорганизоваться, ее может только кто-то направлять. – Так вот же, отрицательная энергия и направляет, – возразил Шура, вновь погружаясь в свою книгу. – А может, направляет как раз твоя книга? – подцепила его Татьяна. А Паша хмыкнул, зачерпнул из котелка готовую кашу и, дуя на нее, потихоньку стал уплетать. И вдруг насторожился, жестом призвав смолкнуть всех остальных. Тренированный горными выездами слух его сразу уловил хорошо знакомое далекое трение, похожее на гул, которое, нарастая, перешло постепенно в хлопки и стуки. Он не успел предупредить об опасности, как несколько камней перелетело через костер и по сторонам его, сбив котелок, и плотно прижало всех к земле. Удар одного камня пришелся по Пашиной каске, другой сильно толкнул в плечо. – Чертовый обвал, – прохрипел Паша, убирая со спины приличный "саквояж", и, не в силах одолеть любопытства, приподнял голову. Палатки были смяты, скалы мерно дрожали в ночном, подсвеченном луной воздухе, периодически "стреляя". Иногда с них срывались камни, со свистом пролетающие мимо, будто невидимые "стрелки" сидели на них, метя в кого-то своими ударами. Потом все смолкло. – Эй, – позвал Паша тихо, – все живы? – Чего? – откликнулся Шура от костра, переворачивая страницу. – Ты что? – крикнул ему Паша. – Обвал же. Не веря, Шура посмотрел на него внимательно, затем вокруг. – Неужели зачитался? – поразился с недоверием. – Надо же. Отряхиваясь от пыли, жалобно всхлипывая, с земли поднялась Таня. Лицо ее было разбито, с локтя вместе со свитером рвано сорвана кожа, и она плакала от боли и страха. Прихватив кулек, Паша кинулся оказывать помощь. – Хорошо, что стенку перед костром успели выложить, – тронул его за плечо Жора. Он говорил немного, но всегда то, что нужно. – Она и спасла. Он потащил его к выложенным, сбитым уже камням, и Паша увидел за ними остановленную на полпути каменную застывшую лавину. Леся сама себе уже накладывала повязку на ногу, и, глядя на нее, Паша наконец ощутил, как разламывается от боли плечо. – Так, спать будем в касках, – решил он, – и по очереди. – Не получится ничего, – заметил Шура, – это место не хочет нас сейчас, неужели не ясно? – Да пошел ты! Слушай, а ты-то чего один из нас целым остался? подозрительно оглядел он его. – Место особое выбрал? Любимчик природы. И лежал-то, главное, не за укрытием, а в стороне. – А Шуру массив не тронул, потому что у него книга, – предположил Жора. Это как магический знак. – Да вы что? – вскинулся Паша, тут же взвыв от резкой боли в плече. Какой знак? XXI век на дворе, ребята! Он хотел еще пошуметь, но испытал вдруг жуткую усталость и, махнув рукой, опустился на землю. Все планы были смяты, все настроение разрушено и какие там тренировки? – в больницу уползать надо. Бывают такие места невезения, сколько уже их приходилось ему встречать, когда в самом ответственном, почти пройденном, отвоеванном у гор маршруте вытекала вдруг вся энергия, падало до нуля сопротивление тела и непонятная тоскливая болезнь-предчувствие хватала в тиски душу, заставляя все бросать и скорей вниз, в привычный обжитой защищенный мир. Или где-то на ровном месте обрушивался дождь, подвертывалась нога, летел с примуса суп, обжигая руки или вообще не разжигался керогаз – и тогда понимал, что все, та вершина недоступна, в этот сезон к ней не пройти, все приметы кричат об этом. К ней не пройти, хотя она так близко, и столько сил и средств затрачено на подготовку к ее штурму, и объяснить это чувство посторонним наблюдателям зачастую невозможно. Приходится попросту врать, ссылаясь на недомогание, показания барометров (а они, как назло, могут быть самыми классными), рискуя быть обозванным просто трусом, в то время как ты просто видишь, что вершина захлопнута, и все. Природа ставит знаки опасности, пропитывая ими все вокруг – с этим он согласен, в это надо верить, чтобы выжить, и уметь их чувствовать. Он никогда не анализировал эти причинно-следственные связи, это было бесполезно, ни к чему – он просто верил. Но до чего бывало обидно, до чего каждый раз хотелось нарушить запрет, стереть, не заметить знаки. Сделать вопреки, доказать, что так не бывает. Но – бывает, бывает. Сотни, тысячи раз. И жизнь каждый раз доказывает это. И доказывает, и наказывает. А вопреки надо бороться – только с собой. И потому, встав при первых лучах солнца с колючей травы, Паша с сожалением окинул взором каменное застывшее царство и, вздохнув, коротко бросил: – Уматываем. Рюкзаки укладывались тяжело, лениво: ныло вс(. – До одиннадцати подождем, – сказал Паша, приседая на распухший в объеме рюкзак, – пока зеркальный столб не определится. Все же нельзя упускать последний шанс. В глубине души он уже знал, что это напрасно, что ни трещины, ни, может, самого столба они не найдут, все это было случайно, мимолетно. Но надо было сохранить уверенность остальных в том, что до последней возможности их будут искать, ждать, с риском для здоровья, удачи, даже жизни. Без веры в это в горах становилось совсем тоскливо. – Шура, а ну давай я все-таки напоследок, пока время есть, пробегусь по этой скалке, решил Паша. – Подстрахуешь. Подойдя, он прочел табличку "Скала N 325". – Сойдет, – решил снисходительно. Зайдя сверху, навесили кое-как на выступ карабин с веревкой, и, надев калоши, раскpутив ноющее плечо, Паша полез. Первые метры дались с трудом, но потом полегчало: тело разогревалось, прочнело, уходила боль из ушибленного сустава, где-то к ключице подпирала все всегда душащая поначалу радость от первого подъема, когда вот – все под тобой, и ты отталкиваешься и поднимаешься прочь от этого мира. Он пролез первый выступ, траверсировал к другому, более сложному, одну руку заложил в "карман", другую – в узкую трещину, идущую к самому верху, перенес ногу повыше, на "мизерок", затем нагрузил другую, и в этот момент что-то острое и тяжелое толкнуло его в грудь. Он слабо крикнул и, отпустив руки, полетел, удивившись тому, отчего нет рывка? "Неужели выщелкнулась веревка?" – обожгло его. Он попробовал сгруппироваться, но не ощутил своего тела. Какая-то длинная бездонная расщелина открылась перед ним, и он падал в нее неотвратимо и беспощадно.