Текст книги "Ловелас"

Автор книги: Любовь Федорова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Вы, господин, не признающий себя предсказателем, знали наперед все, что случится, и предупреждали ту маленькую негодяйку, когда вы были все в подвальной яме, – предъявила свой аргумент колдунья. – Обежка рассказала мне об этом.

Май призадумался.

– Я ни о чем ее не предупреждал, – попробовал возразить он. – Будущее предсказывается немного не так, любезная госпожа Береника.

– А! – она с торжеством подняла вверх палец. – Вот вы и проговорились!

Май покачал головой. Она слишком близко села, и он гадал, рассердится ли она, если прямо сейчас ее обнять. Очень уж лихо она показала себя в самом начале их знакомства. Но и близко уселась от его ладоней тоже. Впрочем, он видел, что, несмотря на показную простоту, это – девушка из тех, к которым подбивают клинья хитро. Здесь более других годился испытанный им прежде, но очень уж мудреный способ: ни на чем не настаивать, не лезть напролом, но разбудить в ней желание самой пойти навстречу. Иначе результата не будет. Если ему в самом деле нужен результат.

Май убрал от нее свои руки и сцепил пальцы поверх одеяла.

– Я могу кое-что предсказывать, – все-таки сознался он. – Но я не могу считаться предсказателем и не принадлежу ни к одному из Младших цехов, поэтому не называйте меня так. Настоящий предсказатель видит будущее других, но никогда – свое. А я, кроме своего, какое-то другое вижу крайне редко.

Она грустно вздохнула и опустила голову. Май тут же ее пожалел.

– И что за помощь вам требуется? – спросил он.

– Нужно преодолеть одно пророчество, – отвечала колдунья, – так, чтоб оно сбылось и не сбылось одновременно.

Май удивился.

– Но разве пророчество можно преодолеть? Когда оно сделано верно, оно сбывается, когда неверно – нет. Что еще с ним можно сделать?

– А что толку разговаривать, если помощи от вас не будет? – вновь вздохнула она, и Май понял, что она собирается встать и уйти.

– Может быть, я и смогу быть вам полезным, – поспешил сказать он. Все-таки, в предсказаниях я кое-что понимаю. Расскажите мне, в чем дело. Вдруг у меня родится полезная мысль.

Она помолчала немного.

– С пророчеством можно сделать самые разые вещи, – наконец, сказала Береника. – Вот, слушайте...

И она рассказала Маю весьма странную историю, в правдивость которой он мог бы и не поверить, поведай ему о таком кто-нибудь в южном Магребе или столичном шумном Франкофе. Он счел бы все это сказкой. Он даже забыл на некоторое время, что хотел Беренику тихонечко обнять.

Дело было в том, сказала она, что тридцать лет назад в поместье, называемом странным словом Жмузырьки, в десяти милях от замка Ведьмин Холм, поселился странный человек. Прозывали его Нам Тибра, хотя на самом деле имя у него было другое, иноземное. Жмузырьки свои он получил по наследству от какого-то не то двоюродного, не то троюродного деда, и откуда приехал в Туманную Долину, никто за тридцать лет так и не удосужился узнать.

И все бы хорошо было с эти соседом, – исправно он платит налоги, не перекрывает дорог, не зарится на чужие земли, не берет лишней платы с арендаторов, и сам по себе человек он весьма ученый и вежливый, хоть иногда бывает вспыльчив, – если бы не летопись Туманной Долины, которую он взялся вести.

Занялся он вначале, как положено, изучением древностей, узнавал историю родов, перечерчивал генеалогические древа, брал почитать рукописи из домашних библиотек – кто что написал о долине до него. Потом сел за свой труд. С древних времен он перешел на полудревние, потом на совсем недавние, потом на настоящие. А потом на будущие. И опять все бы было хорошо, если бы он просто сочинял будущее для Туманной долины. Но он его не сочиняет. Он его знает наверняка. И пишет. И все сбывается, как он пишет, слово в слово. Мало того, когда он с кем-то ссорится, он специально сулит ему несчастья, и они приходят, если человек вовремя не обнаружит предписанное и не обойдет слова Нам Тибры какой-нибудь хитростью.

Великую тайну из своих трудов, к счастью, господин Тибра не делает. То есть, так просто почитать написанное он не позволяет, конечно. Он говорит, что труд еще далек от завершения и читать его рано. Но, если кто умеет смотреть на расстоянии, а в Туманной долине это умеет чуть ли не каждый, – читать только умеют не все, – он может взглянуть на те страницы, которые Нам Тибра оставляет открытыми, когда его самого нет рядом. А ей, Беренике, однажды даже удалось перевернуть одну страницу...

Тут Май ее перебил, спросив, почему же только одну.

Она немного смутилась. Оказывается, она не была такой уж могущественной колдуньей, как сумела показать с утра. Она всего лишь притворилась. Сама она только путала дорогу. Фокусы с перемещениями ей помогал делать, вернее, делал за нее, ее учитель, настоящий маг Старшего Цеха, господин Бернгард Пелерин. Они объединяли Силу через два колдовских камня.

То-то Май подивился точности, с которой перемещения были совершены.

– Понятно, – кисло усмехнулся он.

Береника вернулась к рассказу.

Но пусть не думают, что она не сможет сделать того, что ей нужно. Она упряма и всегда добивается своего. Она прочитала предсказание Нам Тибры на будущий год. Предсказание гласило: "В году 1757 в замке Ведьмин Холм сменилась династия. Новый наследник был рожден от человека, имя которого у всех на устах, которым восхищаются и кого до времени называют в Туманной долине величайшим чародеем всех времен и народов."

Отец Береники и сама Береника все продумали. Самой ей пытаться снискать колдовскую славу было бы смешно. После того, как она вернула Бернгарду Пелерину колдовские камни, она не может даже разогнать мышей.

Май опять ее перебил: каких мышей?

Оказалось, бывшая обежская колдунья заговорила всех мышей в замке, на это у нее Сила осталась, – и они теперь сидят в спальне Береники и на ее вещах. Прогнать их Береника не может, потому что не знает мышиного отговора, а кошку заговоренные мыши не боятся. Так что, скорей всего, снова придется просить помощи у господина Пелерина.

Итак, они с отцом решили, что, раз замок ждет перемена династии, пусть хотя бы династия будет родственной. Вот они и придумали подарить Ведьмин Холм кузену Береники Бартелю Фрею, а величайший чародей всех времен и народов – та маленькая мерзавка, которая сидит сейчас в башне и повелевает мышами. Она выйдет за кузена замуж – ведь в предсказании не сказано, мужчиной должен быть чародей или женщиной. А уж знает про обежскую колдунью доподлинно каждая собака в долине – после того, как та прищемила хвост одному самонадеянному колдунишке из Феркертхазе, пытавшемуся с ней тягаться.

– Что же, по-вашему, будет, если никто не станет заботиться о выполнении пророчества специально? – выслушав ее, спросил Май.

Она пожала плечами.

– Оно исполнится само и каким-нибудь не самым лучшим для нас образом. Например, прилетит черный колдун Ююм с ледника, выживет нас отсюда, а в замке разведет гнездо своих нетопырей. Это стало бы большой бедой для всей округи. Понимаете?

– Более или менее, – сказал Май. – Но я никогда еще не слышал, чтобы так вольно относились к предсказаниям.

Она махнула рукой.

– Да что вы, это очень просто. Для Туманной Долины – обычное дело. За Тиброй смотрят много лет, все привыкли и уже научились, как действовать, когда он обещает вещи непонятные и злые. Главное, чтобы все в точности совпало с его записью.

И опять начались удивительные сказки.

За долгие годы случаи в долине бывали самые разные. Лет пять назад приезжал навестить родню один ученый человек, повздоривший с Нам Тиброй из-за того, что подстрелил на охоте улетевшего у Тибры павлина, которых тот для красоты разводил в своем имении. Человек этот жил при герцоге в Грааге и занимался писанием пьес и музыки для придворного театра. Тибра со зла пообещал, что сказанный человек к осени непременно провалится и долго не сможет выходить в свет. Тот бросил музыку, бросил пьесы, засел дома, дабы переждать время до осени и избежать провала своих сочинений и непременной за тем герцогской немилости, ибо истолковал предсказание именно так. И что бы вы думали? В последний день лета он полез в погреб, который у него дома перестраивали, провалился сквозь некрепкое перекрытие и сломал себе обе ноги.

В Туманной долине так и жили. То обманут Тибру, то он кого. Пообещает трактирщику молнию в самую высокую крышу дворовых построек – тот водрузит на дерево скворечник, и молния попадает в него. Крестьянину предскажет падеж домашнего скота, тот вовремя продаст стадо, и передохнут у него дома мыши да клопы. Напророчит рогатое чудище в пруду – наденут на бревно коровий череп, да пустят плавать. Вовремя подсмотреть, что он пишет, иметь в голове немножечко смекалки – и можно ничего не бояться.

Все это было странно и забавно.

– Это вроде игры, – сказала Береника, кивнув, словно прочитала мысли Мая. – Как шахматы. Вы умеете играть в шахматы? Нам Тибра сделал свой ход. Следующий шаг за нами. Так что вы мне посоветуете, послушав, что у нас здесь происходит?

Май потрогал место, где на шее у него должен был быть порез.

– Тот способ предсказаний, которым занимается ваш Тибра, называется "карта острова", – объяснил он. – Предсказания, сделанные по такой схеме, не являют жесткой последовательности и взаимосвязи событий. Их можно рассматривать как карту тропинок, на которой указана точка отправки и конечный пункт путешествия. Дорогу, по которой идти, выбираете вы сами. Но остров есть остров, его вам не покинуть.

– Если мы не можем улететь, – сказала Береника.

– А вы можете улететь?

– Мы пока не хотим.

– Значит, ищите другой путь. Предсказания по типу "карта острова" не дают возможности заниматься их детальным толкованием. Стало быть, я не знаю, каким образом еще возможно оказать вам помощь.

Береника посмотрела на него, и глаза ее хитро блеснули.

– А я знаю, – тихо сказала она.

– И как?..

– Вы предсказываете себе? Значит, вы должны принять участие в событиях.

– Но меня ждут неотложные дела на Северном берегу, – обеспокоился Май. – Мне нужно возвращаться в Котур.

Она досадливо тряхнула головой.

– Я уже все сосчитала. До Северного берега неделя пути, если кораблю не помешает шторм. Свадьба послезавтра. Вы задержитесь на пять дней или даже на неделю, и господин Пелерин вам это возместит. Я попрошу его. Мои просьбы он обычно исполняет. – Она соскочила с постели и снова подняла кверху палец. – Спускайтесь к ужину и сообщите нам свое решение. Хорошо?

– Хорошо, – ответил Май.

– Вы не сердитесь, что утром я грубо выгнала вас из замка? Мне нужно было, чтобы вы бежали немедленно и как можно дальше, иначе я не удержала бы клубок дорог. Пожалуйста, не говорите об этом моему отцу, он не одобрит моего поступка. И так придется оправдываться: мы обещали ему, что обойдемся без свидетелей. Договорились?

– Договорились, – вздохнул Май.

Высокий, как колодезьный шест, очень вежливый человек с медленной рассудительной речью, Иоганн Фосс, отец Береники, вернулся в замок к вечеру и привез с собой из Феркертхазе тамошнего аббата, ради которого и пускался в путешествие за Туманный Пояс – в долине своего священника не было.

Маю довелось услышать его наставления дочери перед выходом к ужину: никаких фокусов с огнем в камине, никакой жабы в вине; если сами собой начнут двигаться стулья – Береника сядет до окончания свадебных торжеств в башню под замок. Его преподобие – пожилой человек, если нет почтения к его сану, следует уважать хотя бы его возраст и обойтись без ребячества и этих глупых забав. Не должно быть никакого колдовства, когда господин аббат в доме, или, по крайней мере, пока он не спит; и никакой мальчишеской одежды. Береника знает, как должна выглядеть и вести себя девица из порядочной семьи? Если ей вздумается опять изображать из себя пастушонка, ее, как пастушонка, отец ознакомит с вожжой на конюшне. Решается серьезный семейный вопрос. Ясно? Да, папа.

Ни Маддалены, ни Максимилиана Май в это вечер за столом не увидел. Представленный отцу Береники и его преподобию аббату Доппельмайеру, он сидел за огромным столом и терпел всеобщие пристальные взгляды. Он больше не улыбался; напротив, был подчеркнуто серьезен.

Разговор завел аббат и стал рассказывать, как всемогущий Господь использует к славе своей чудеса, творимые через земных созданий. Май где-то посередине сумел-таки вставить, что он ненастоящий предсказатель и не принадлежит Младшему цеху. На что услышал немедленно, что всякий цех суть богомерзкое объединение, созданное не от Бога, но самовластием людей. В то время, как иного вожатого, кроме молитвы и помощи Божией, сподобленному Дара человеку нечего желать. "Молитесь, сын мой, – сказал Маю аббат, – и десница Всевышнего наставит вас на путь праведный, а сатана вкупе со всем злом бегут ваших дел и помыслов, и не будет вам от этого ничего, кроме добра."

В то же время Береника Фосс так усердно строила ему умильные глазки и так вертелась на стуле по другую сторону стола, что решимость Мая уезжать поколебалась. Он обнаружил что желание остаться и посмотреть, чем кончится вся эта кутерьма, прочно утвердилось в его мыслях и успешно конкурирует с желанием немедленно ехать в Котур за деньгами.

Иоганн Фосс вежливо ждал, пока гости покончат с собственными разговорами. Потом он начал обещать.

Обещания Май получил от него самые различные – от приглашения стать почетным гостем на бракосочетании, достойной оплаты трудов вне зависимости от их результата, и до возвращения известным способом (взгляд в сторону аббата – понимает, о чем речь? не понимает? и слава Богу) или в Обеж, или куда Май пожелает направиться по окончании торжеств, а так же создание ему всех возможных и невозможных удобств до этого времени.

Май переводил взгляд с Береники на ее отца, затем на аббата и снова на Беренику. Похоже было, его решили удержать в замке во что бы то ни стало, будь даже его желание ехать в Котур самым подлинным предвидением, что случались когда-либо на земле. Вера этих людей в возможности предсказателей была очень велика, и труды Нам Тибры премного тому поспособствовали.

Маю ничего не оставалось, кроме как сказать, что, раз его так настоятельно просят, он, разумеется, остается.

* * *

Утро заливало окрестные леса ясным светом, туман стелился низинами и вдоль пояса гор, а Май был вынужден этой картиной любоваться.

В комнате его происходила энергичная перестановка. Одно мылось, другое чистилось толченым кирпичом и щеткой, третье взбивалось и перетряхивалось; стелились на пол ковры, развешивались занавеси, вносилась и выносилась мебель.

Наблюдательный взгляд мог бы отметить, что и во многом другом внутри Ведьмина Холма произошли большие перемены. Уборка везде, это во-первых. А во-вторых – Маддалена, маленькая колдунья из Обежа, с хозяйским видом расхаживала по покоям и производила осмотр почти уже принадлежащего ей имущества.

Максимилиан, убитый горем, весь вечер накануне просидел на кухне. Ночью, как отбыл ко сну аббат Доппельмайер, херувимчик был магическим путем отправлен домой, в Обеж. Ему дали с собой письмо, в котором содержалось известие для начальника городской стражи, что его дочь выходит замуж за богатого и знатного человека, не нужно беспокоиться за ее судьбу и можно даже не беспокоиться о приданом. В обмен в замок прибыл дорожный сундук Мая, его коробка с шляпами, а так же случайно умыкнутый из пансиона, где это все хранилось, стул.

Забрав этот стул утром в свое распоряжение и разыскав среди вещей бумагу, дорожную чернильницу и очки, Май удалился от суеты спешащих лить воду, все скрести и перестилать слуг прочь, на галерею второго этажа, что вела к летним комнатам. На широких перилах балюстрады установил чернильницу и развернул перед собою чистый лист.

Был промежуток между утренним кофе и завтраком, и про Мая, казалось, ровным счетом все забыли. Он воспользовался паузой в событиях, чтобы порассуждать, что он имеет.

Он приглашен на свадьбу и нанят для услуг по предсказаниям – и получалось, что он здесь не господин и не слуга. Исходя из того, что Май успел увидеть и узнать, он мог уже вполне трезво сказать себе: Ипполито, эти люди склонны улаживать свои собственные дела, а вовсе не твои, как ни путайся ты у них под ногами, чтобы участвовать в событиях. И что ты надеешься найти здесь из непотерянного тобой? Ведь деньги, обещанные тебе – в Котуре...

Однако, эти вопросы в разговоре с самим собой он тщательно постарался обойти. Он даже специально закрыл внутреннее зрение, хотя по обязанности предсказателя должен был держать его открытым.

Зрением внешним он окидывал замок – небольшой, не бедствующий, но, в то же время, не роскошный, и помещенный словно бы нигде.

Здесь по другую сторону стен – ухоженный луг, с юга дорога, с западной стороны пасутся овцы, на востоке развалины монастыря, на севере дымит кузня. Дальнейшая перспектива теряется в зеленых волнах леса; слои тумана – в низинах гуще, прозрачней на холмах, – и все те же полуразмытые синие горы, а какое до них расстояние – неведомо за полосато-туманной далью. Где-то, не очень далеко, судя по долетающим иногда с ветерком звукам музыки – деревенский праздник, но где – не видно...

Май даже на какое-то время зачаровался. Волшебная долина действовала на него умиротворяюще. Моменты тишины (если повернуться спиной и не обращать внимания на предпраздничную суету в замке) в его жизни встречались так редко, что он не знал даже, благодарить ли за них небо, или их пугаться и, не останавливаясь, сломя голову, бросаться бежать дальше. И надо было уделить хоть чуть времени тем обязанностям предсказателя, которые на него вчера возложили. Хотя бы из интереса. Этой ночью, ему, например, приснился красивый и странный сон. Ему снились ожившие злые деревья, крылатый конь с белыми глазами, полная внутри муравьев тыква, которая затем разбилась, и огромный лакированный глобус, на котором вода была сделана черной, а суша ослепительно белой.

Он видел иногда во снах приметы, по которым мог читать будущее яснее, чем по предчувствиям, посещавшим его наяву. К тому же, восприятие его сильно обострялось, если вблизи творилось кем-то волшебство. Так вот: он был уверен, что запомнившиеся ему вещи из сна имеют значение; только какое – было неясно.

Он зарисовал их, как видел, в последовательности появления, на свой лист и стал подбирать толкования.

За этим занятием его и застал приезд в Ведьмин Холм кузена Береники Бартеля Фрея.

Заслышав топот по деревянному настилу у ворот, Май поспешно сдернул с носа очки и упрятал их в футляр.

Лейтенант лейб-гвардии его герцогского высочества Бартель Фрей влетел во двор замка на взмыленной лошади. Первой из домочадцев навстречу ему выбежала Береника, и, едва тот соскочил на землю и бросил слуге поводья, повисла у лейтенанта на шее.

Май отчего-то ждал, что кузеном Береники будет тот самый граагский моряк, которого он видел в Обеже. На самом-то деле Бартель Фрей оказался совсем другим человеком. Он был в возрасте лет двадцати пяти, среднего роста, отлично сложен, и во всем остальном замечательно хорош собой: мягкие каштановые кудри, орлиный взор, чеканый профиль...

Следом за дочерью, во дворе появился сам Иоганн Фосс, шуганул Беренику, взял племянника под руку и неспешно повел к лестнице.

Береника вилась рядом, заходя то спереди, то сбоку, была бы кошкой терлась бы в ногах. Они все время говорили о чем-то, лейтенант смеялся. Май встал со стула и прошел немного ближе к ним – они двигались в обход замка внизу под галереей, где находился он сам. Так Май узнал, что в двух часах пути вслед за лейтенантом целым обозом едут гости и множество вещей. Еще – что у Иоганна Фосса молодая жена по имени Амелия, и ей Бартель Фрей помог собраться и отправиться из Грааги в путь.

Затем, предполагая, что вскоре нужно будет спуститься в столовую, Май собрал письменные принадлежности и отправился было к себе, чтобы снять халат и одеться. Лейтенант окликнул слугу, что водил по двору его лошадь, оставил Беренику с отцом и вернулся забрать что-то с седла.

Май, уже входя в одну из растворенных для проветривания гостевых комнат, обернулся в дверях. Тут-то зоркий лейтенант его и приметил.

Может быть, ничего дурного не случилось бы, если б Май, не обращая внимания, шел себе своей дорогой. Но Маю вздумалось остановиться и дослушать разговор, пока его еще можно было слышать.

"А это что за кобель? Что он здесь делает?" – достиг ушей Мая голос лейтенанта Фрея. Последовал укоризеннно-приглушенный ответ Иоганна Фосса, содержавший его, Мая, имя. Потом лейтенант сказал: "Та-ак." И остался только замедлившийся звук шагов.

Май запнулся о порог, наступил себе на полу халата и чуть не выронил очки. Он был знаком с граагцами, хотя ему и не доводилось никогда бывать в Грааге. А известность такого рода, как у него, в первую очередь, особым образом распространялась среди армейской молодежи. Именно там Май всегда обнаруживал множество завистников, почитателей и даже подражателей. Слава Богу, от комментариев лейтенант воздержался. Пока. Надо будет припомнить ему это. Но и кобеля припомнить будет надо. Не обязательно быть предсказателем, чтобы понять, к чему может привести их с лейтенантом близкое знакомство.

Май решил, что все-таки должен уезжать.

В коридоре перед своей комнатой он столкнулся с бегущей куда-то Береникой. Май остановил ее за руку.

– Доброе утро, Береника, – сказал он. – Подождите минутку, я должен сказать вам что-то важное.

– О предсказаниях?

– Не совсем.

– Ах, вы же видите, я очень спешу! К нам едет сорок человек гостей из столицы, а еще будут собираться из окрестных имений. Пустите же, у меня дела!

Май разжал пальцы, освободив тонкое запястье, и Береника, подхватив юбки, дунула прочь с такой прытью, что вслед ей в солнечном луче столбом взвихрилась пыль.

Май, повернув голову, проводил ее взглядом. Что – похоже, ему предпочитают дурно воспитанного солдафона? Или она считает, что, наняв его предсказывать за плату, к нему можно относиться как к лакею? Нет, он это исправит. Если здесь не знают, кто такой Ипполит Май, он может им это показать.

* * *

Чувство, которое он испытывал, было подозрительно похоже на обиду. Он не привык, чтобы его вот так не замечали. Он никогда никого не интересовал как предсказатель. Что за новости? Что за беда? Неужели он стареет? Не может такого быть. Рано еще.

Просидев около полутора часов перед зеркалом и поняв, что пристойным образом причесан этим вечером он все равно не будет, Май пригорюнился окончательно. Слугу своего, с которым за год проехал полконтинента, он, хоть и жаль было, рассчитал еще во Франкофе, потому что нужно было послать матери денег, денег было мало, а путешествовать в одиночку хоть и не очень удобно, зато обходится дешевле.

Бесстыжие служанки хихикали, что гость вертится перед зеркалом, как девица на выданье, пока Май не рассердился не прикрикнул на них. "Пес с ним, деревня есть деревня," – стараясь заглушить досаду, сказал он себе в конце концов. Он и побриться-то успел чудом. Едва прибыл свадебный поезд, началась суматоха, все хотели с дороги мыться, сразу кончилась горячая вода, не хватало посуды – в ход пошли уже и лоханки из прачечной, и тазы с кухни, – Май видел, как с руганью об очередности все это разносилось по комнатам для гостей.

Окончательно убедившись, что приличного вида он сегодня не приобретет, Май выпроводил служанок и вскрыл тайник в своем многострадальном туфле. Взвесил деньги на ладони и переложил их в кошелек. Тут, конечно, все идет кувырком, и собирается не Бог весть какое общество, но играть станут наверняка, а, значит, можно будет приумножить капитал, думалось ему. Хоть чем-то нужно же себя утешить...

Когда в нижней гостинной пробило семь, а за окнами появились первые признаки приближающихся сумерек, Май завел свои часы, последний раз поправил перед зеркалом жабо, взбил щелчками кружева манжет и спустился к гостям.

Их собралось не сорок человек – гораздо меньше; сорок их могло бы быть вместе с прислугой, которую большинство приглашенных везло с собой. Мая представил гостям хозяин дома. Другие были представлены ему. Среди них пристутствовали люди уважаемые и знатные, Май даже встретил давнего знакомого, маркиза фон Валлентайна, у которого как-то выиграл в одну ночь полторы тысячи флар, – дело было, кажется, в Гольдоке. К радости Мая, маркиз не затаил на него зла, а, наоборот, принял его, как старого приятеля. Маркиз был в возрасте преклонном, влиятелен при джворе, очень богат, и лучшей рекомендации для прочих, нежели его расположение, для Мая здесь представить было трудно.

Малышка Маддалена сидела за столом против Бартеля Фрея, за весь ужин не промолвила ни слова и ни разу не подняла от тарелки глаз. Ее помыли, причесали, одели подобающим образом, но все ж среди аристократов гляделась она простовато, сразу было заметно, что происхождения девушка невысокого, а светского воспитания ей хватает только на то, чтобы сидеть, будто аршин проглотив. Зато Амелия Фосс, блистала красотой и остроумием. Их с Бартелем взгляды то и дело встречались; и Май решил, что они, должно быть, любовники. Береника оказалась упрятанной от Мая за вазой с цветами, изголодавшиеся в дороге гости усердно налегали на угощение, и беседа в основном поддерживалась Амелией и аббатом. Иоганн Фосс вставлял в разговор ничего не значащие замечания, да Береника приговаривала сидевшим по обе стороны от нее старичкам и старушке: "Кушайте, господа, кушайте, все очень вкусно."

Впрочем, вино из замкового погреба быстро поправило дело. К концу ужина усталость и скука развеялись. Гости перешли в другую залу. Специально приглашенный музыкант сел за клавесин, и Бартель Фрей взялся учить Беренику новым па из придворных танцев. Зажгли еще свечей, открыли балкон. С улицы прибежала свора борзых и разлеглась на полу перед камином.

Май делал вид, что ему вообще нет дела до женщин, хотя это было не в его правилах. Это у него называлось "ловить ворон". Ему давно пора было кого-нибудь присмотреть. И он выбрал Беренику, но с Береникой что-то было не так. Он наблюдал за ней, но заметил только, что и на Бартеля Фрея, к которому Май, было, ее приревновал, она смотрит так же отчужденно, как на него самого. Маддалена после того, как все встали из-за стола, забилась в какое-то кресло в углу и напряженным взглядом следила за женихом наверное, ей не стоило мешать. Самой яркой звездой среди собравшихся дам была, без сомнения, молодая жена Иоганна Фосса, но она то с лаской смотрела за Бартелем, то с плохо скрытым раздражением – за Береникой. Май не хотел бы попасть в неловкое положение именно из-за этой женщины, хотя с ней-то найти общую тему для беседы ему было бы проще всего. Прочие кандидатуры оказались либо уж слишком юны, либо, напротив, уже недостаточно. Правда, были еще две симпатичные сестрички подходящего возраста, но, так как они оказались близнецами, Май пока не мог отличить одну от другой, махнул на все рукой и отправился за карточный стол, решив, что все же лучше дать себе лишнее время осмотреться, чем сгоряча попасть впросак. Чутье подсказывало ему, что этот вечер будет долог.

За картами собрались хозяин замка, маркиз, аббат, некий невзрачный господин, отчего-то называвший себя баснописцем, отставной полковник, у которого – Май ясно слышал – при ходьбе громко скрипела коленка, и две презабавные старые перечницы, увешанные бриллиантами, сильно похожими на фальшивые. Аббат сел спиной к залу, Май наоборот – к окну. Ставили вначале немного. Май осторожничал и оставался при своих. Баснописец выиграл у фальшивых бриллиантов, маркиз – у аббата. Жульничать Май считал для себя зазорным лет с двадцати – зачем нужен обман, который может разоблачить нелепая случайность, если у него есть Дар? Нужно всего лишь присмотреться к партнерам, их игре, и, главное, к их деньгам: не судьба ли им сменить хозяев?

На двух диванах у дальней стены гостинной дети и дамы в обществе Бартеля Фрея играли в фанты. Кому-то уже пришлось лезть под стол и под общий хохот показывать, как поет апрельская кошка, потом там читали стихи наизусть, объяснялись в любви мраморному фавну на каминной полке и даже, с визгом и при поддержке отважного Бартеля взбирались на балконную балюстраду и шли от одного углового вазона до другого. Кому-то выпало хлопнуть веером аббата по макушке, но со смехом и шутками предложение было отклонено, а нечестный участник изгнан из круга играющих.

Когда внимание дев старых, дев юных, а так же их наперсниц и мамаш, было увлечено описанными подвигами, а картежников занимали карты, Май успел заметить, как сахарница парит над столом, а сахар в ней меняет окраску. Он тут же поставил удачно и взял банк. Он был доволен – легко предвидеть, когда рядом колдуют.

Немедленно к нему подошла Береника.

– Господин Май, в нашей игре только один мужчина, а за вашим столиком их много, – сказала она. – Не согласитель ли вы на некоторое время покинуть это общество и присоединиться к нашему?

И протянула ему шляпу, в которой лежали фанты.

Май улыбнулся, попросил прощения и вышел из-за карточного стола. Шумной стайкой вокруг шляпы столпились дети и девицы, подошел лейтенант Бартель, смерил Мая взглядом и выбрал фант.

– Разворачиваем! Разворачиваем! – защебетали юные создания вокруг Мая.

Он развернул. "Поцеловать в губы того, у кого фант внутри окажется розового цвета" – было написано там.

Все стали показывать друг другу развернутые чистые бумажки.

– Что у вас? – спросила Мая Береника.

Май не был совершенно уверен, что это не нарочно подстроенная ею шутка, но подозрение на нее все-таки легло. Розовый фант был у Бартеля Фрея, успевшего усесться на диван между Амелией и одной из сестер-двойняшек.

Май подошел, позволил лейтенанту прочитать свой фант. Амелия, тоже взглянувшая туда, до непристойности громко расхохоталась.

– Вам нравятся детские игры, лейтенант? – спросил Май, наблюдая замешательство молодого вояки, и, не дав тому опомниться, наклонился, сильно прижав его плечи к дивану, и оделил таким поцелуем, что Бартель Фрей, точно застигнутая врасплох невинность, брыкнулся и начал вырываться.

У бедной Амелии из глаз градом покатились слезы, размывая искусный грим, Береника надела на голову шляпу из-под фантов и без сил повисла на спинке стула, дети визжали, близнецы икали от смеха, аббат обернулся и спросил: "Что там такое?", старые дамы раскудахтались, словно куры, в жилище которых пробрался хорек. Май тоже рассмеялся. Не смешно оказалось только Бартелю Фрею.

– Идите за стол к картам, лейтенант, – великодушно предложил Май, полагая, что месть его свершилась. – Я вас избавлю от этой мороки, взяв бремя героя на себя.