Текст книги "Парламентер"

Автор книги: Любовь Безбах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

ЮРИЙ ТАБУНОВ

Я не пропускал ни одного выпуска новостей. В каждом выпуске сообщалось о ходе переговоров с Онтарией – новой планетой, которую осваивала банда Власова, и о состоянии Марии. Меня очень интересовали результаты переговоров, которые то и дело пытались сорвать противники соглашения с бандитами, но еще больше меня волновало состояние Марии. В больницу, где она находилась, меня не пускали.

Когда на "Селену" прибыла вторая группа представителей с Земли, я был удивлен. Удивление переросло в изумление и крайнюю степень досады, когда я убедился, что передо мной находятся настоящие сопровождающие Марии, а сама Мария убыла с неизвестными личностями. Если бы я не был столь занят собственной персоной, эти прохвосты не смогли так просто объегорить меня. Чуточку излишнего внимания – вот и все, что тогда от меня требовалось. Посланники сразу связались с Землей. "Пепел Марса" давно числился в угоне, за который несла ответственность немногочисленная банда Репьева. Меня заподозрили в сговоре с бандитами, взяли под стражу и под конвоем доставили на Землю. Меня долго мучили бесконечными допросами, даже предъявили мой собственный лучемет с моей собственной подписью, неизвестно как попавший на борт "Пепла Марса". Из допросов самих бандитов ребята из УГБ вынесли заключение, что я ни коим образом с ними не связан. С меня взяли подписку о невыезде до окончательного выяснения обстоятельств и отпустили домой.

Дома меня прямо с порога оглушил слабый запах Галины. Я снова не мог ни на миг забыть о ней. Оставленное ею гнездо было пустым и стылым, и я не мог заполнить его собой. Я мог позвонить своему бывшему другу и снова увидеть ее, услышать ее голос, но я не делал этого. Тем не менее, я пришел в себя после депрессии, стал встречаться с забытыми приятелями и собирался вернуться на прежнюю работу, как только перестану интересовать следователей. "Селену" я поставил в ремонт на орбитальную верфь и сдал документы для оформления лицензии на каботажные пассажирские перевозки. Теперь я не мог находиться дома и большую часть времени проводил на улице. Даже ночевать старался где угодно, только не дома. Я даже нанял двух домработниц для генеральной уборки своей берлоги, чтобы уничтожить запах любимой женщины.

Я очень хотел поговорить с Марией. Я сильно опасался, что она умрет, так и не разобравшись во всем до конца, не простив меня. Или просто умрет. Каждый день я приходил в больницу, и моя настойчивость не пропала даром. Главврач удостоил меня чести беседой, которая меня только расстроила. Он не пустил меня к ней, я ее так и не увидел.

После беседы с главврачом я вернулся домой, выбрал кое-какие инструменты и снова отправился в медицинский комплекс. Море зелени обнимало белые округлые строения комплекса, прятало в тенистой глубине упругие пластиковые тропинки и резные скамеечки. Под шатром деревьев было свежо, безлюдно и тихо. Корпус, в котором находилась Мария, ничем особенным не отличался от остальных зданий комплекса. Я обошел здание с торца, перелез через металлическую ограду во дворик и спрятался за деревьями на случай возможных встреч с медперсоналом. Потом вычислил нужное окно и полез по стене больницы, цепляясь за выступы, сделанные ради украшения здания. После долгого ничегонеделанья моя физическая подготовка оставляла желать лучшего, но пока я справлялся. Нужная палата находилась на третьем этаже. Я осторожно заглянул в окно и увидел Марию, парящую в гравиложе в прозрачной капсуле, и узнал я ее только по пряди огненных волос, выбившейся из-под мягкого колпака с проводами. Рядом с гравиложем стояла медсестра или врач, проверяла показания приборов. Через пару минут медсестра ушла. Кроме Марии, в палате больше никого не было. Я оглядел сверху пустой больничный дворик, вскрыл окно припасенными инструментами и перелез через подоконник, бездумно нарушая больничную стерильность палаты. В нос ударил запах медикаментов, смешанный с ионизированным воздухом.

Сначала она показалась мне мертвой. От ее гравиложа и от колпака к сложной аппаратуре тянулись провода и тонкие шланги. Нижнюю половину ее лицо скрывала маска. Жизнь Марии поддерживали искусственное дыхание и искусственное кровообращение. Главврач и не думал меня обманывать: девушка и в самом деле казалась безнадежной. От острой, щемящей жалости мне перехватило горло. Я подошел к гравикойке и склонился над девушкой. Скорбно прикрытые фиолетовые веки оставались неподвижными.

– Мария, – прошептал я.

Я вовсе не ждал, что она оживет, но она ожила. Глаза, густо обрамленные темно-рыжими ресницами, открылись, блуждающий взгляд остановился на мне. Внезапно Мария рванулась ко мне всем телом, обрывая провода и шланги. Колпак и маска слетели с нее и остались в гравиложе. Мгновение назад казавшаяся мертвой Мария взмахом руки открыла капсулу. Я не успел отшатнуться. Судорожно глотнув воздух, Мария обхватила мне шею, приникла ко мне, и ее тело полностью погрузилось в мое. Испуганный, изумленный, ничего не понимающий, я отпрыгнул от пустой гравикойки. Из шлангов вытекала красная жидкость. Я затравленно огляделся, но в палате, кроме меня, больше никого не было. Мария исчезла. Попискивание приборов превратилось в монотонный писк, а за дверью палаты негромко загудела сигнализация. Я услышал топот множества бегущих ног и кинулся в окно. Первым забежали два охранника, но я успел вылезти наружу. Я спустился вниз с завидной скоростью, и только на земле почувствовал прибавку в весе килограммов на пятьдесят, а то и больше. Я разбил себе ладони и локти. Удивляться было некогда.

– Стоять! – проревели в окно охранники.

Через ограду я не полез, слишком отяжелел, вместо этого побежал прямо в корпус больницы с черного хода. Часть охраны парламентера умчалась ловить меня, мимо остальных я прошел спокойным шагом. Они даже поздоровались со мной. Им еще не успели передать мои приметы. Ускоренным аллюром я пересек небольшое пространство под деревьями от корпуса Марии до решетчатых ворот комплекса к стоянке флаер-такси и рухну в машину. Даже от обычной рыси я изрядно запыхался. За стволами деревьев замелькали фигуры охранников. Возвращаться домой было нельзя. Я смутно представлял себе, в какую заварушку ввязался. Я уже достаточно пообщался с управой по борьбе с организованной преступностью внеземелья, продолжать общение и дальше мне не хотелось. Я взлетел и направился за город.

Голодный, выбитый из колеи, с истертыми ногами, я устроился на ночлег прямо в траве на окраине сельского пастбища. Надо мной мерцали звезды, непривычно бледные после путешествий по Галактике. Я лежал на спине и оцепенело смотрел, как по небу то и дело чиркали спутники. Почти на головой неподвижно зависла белая метелка далекой кометы. Совсем близко шелестела автострада. Как я и ожидал, меня объявили в розыск. Наверняка поднялась невообразимая шумиха. Приходилось постоянно бороться с подступающей паникой. Я не имел ни малейшего представления, что я скажу парням из УГБ или из УБОПа. Мало того, у меня имелись реальные шансы угодить в дом для умалишенных. Я пробирался к своему другу, живущему далеко за городом в собственном особняке. К тому самому Ваське Колобку, которого обидел в порту полгода назад. Я знал – старый друг меня примет. Завтра после полудня я планировал до него добраться. Звонко стрекотали ночные насекомые, и их стрекот убаюкивал. А я не мог уснуть от усталости, от боли в теле, от постоянных стрессов. То и дело мое тело словно бы куда-то проваливалось, конечности немели, от внезапного испуга я мгновенно приходил в себя и снова видел комету на земном звездном небе. За последние месяцы я здорово потерял форму. Кроме того, сильно утомлял загадочным образом увеличенный вес собственного тела. Я устал ломать голову над этим феноменом. Я не понимал, куда исчезла Мария, и не знал, что со мной сделают за ее исчезновение.

Чей-то силуэт заслонил звезды.

– Вот он, – произнес этот кто-то. – Проснись, Табунов.

Последняя фраза прозвучала насмешливо. Все-таки меня выследили. Я дернулся, но незнакомец навалился на меня, рывком поднял на ноги и куда-то поволок. Я вырывался, но противник оказался тяжелым и жилистым, как дикий хищник. Второй даже не пытался помочь товарищу. Меня заволокли в большой флаер, который сразу взлетел. Пилот не слишком заботился об удобстве пассажиров, однако привыкшие к перегрузкам пассажиры, как и я, особых неудобств и не испытывали.

Теперь я видел двух ментов в штатском, взявших меня на пастбище. Они оба нависли надо мной, как два карающих меча. Я сжался от страха.

– Отбегался, приятель, – сказал мне здоровенный парень. Оказывать сопротивление такой детине было необязательно.

– Куда ты Поморову дел? – холодно осведомился второй – пожилой, угрюмый, буравящий меня маленькими глазами-сверлами.

– Что с ним цацкаться? Давай я съезжу ему по зубам, и дело с концом, – предложил молодой верзила.

– А чем он говорить будет, если ты ему зубы выстеклишь? – хмыкнул угрюмый.

– Так и быть, я оставлю ему один зуб.

– Вы не имеете права меня избивать, – заявил я, едва ворочая стиснутыми страхом челюстями. – Я подам жалобу в прокуратуру.

– Тебя в прокуратуре сильно не хватает, – заметил угрюмый. – Радуйся, дурень, что ты к нам попал, а не туда.

Я сообразил, что это не милиция и испугался еще больше.

– Кто вы такие? – спросил я.

– Мы из банды Власова, – не слишком дружелюбно сказал верзила. – Мы из экипажа, который доставил сюда материал. Церемониться мы не любим, имей в виду. Слушай, дядь Вов, давай я ему шею скручу.

– На кой ляг я вам понадобился?

– Нам нужен наш человек, а не ты. Ты – последний, кто ее видел, – ответил угрюмый.

– Мы за нее кому хочешь голову оторвем, – сообщил верзила. – Да что с ним церемониться?

– Куда ты ее спрятал? – наседал угрюмый.

– Кулаки видел? Глаза на попу натяну и моргать заставлю! – рычал верзила.

– Погоди ты, лезешь со своими кулаками, – прикрикнул на него угрюмый и сказал мне:

– Мы отпустим тебя, как только получим нашего парламентера.

– Да не знаю я, где она! – в отчаянии крикнул я.

– Не дергайся, дурень, – посоветовал мне верзила.

– Зря ты отпираешься, – спокойно сказал угрюмый. – Надрать тебе уши мы всегда успеем. Давай-ка лучше обойдемся без мордобоя, хорошо? Или не обойдемся?

– Я расскажу вам все, как было, – весьма покладисто ответил я. – Только вы мне не поверите. Я и сам ничего не понимаю. Только давайте сразу договоримся, что вы не сдадите меня в психушку.

– Валяй, рассказывай, может, мы поймем, – сказал верзила. – А может быть, и поверим.

Я честно рассказал все, что произошло в палате. Бандиты переглянулись.

– Это все?

– Все. Но я предупреждал.

– У тебя, случаем, глюки не случаются? – угрожающе спросил верзила, и я решил, что дела мои стали еще хуже, чем были.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил угрюмый, только без ожидаемого сарказма.

– Тяжелее стал. Намного. На полцентнера, если не больше.

Бандиты снова переглянулись.

– Он действительно тяжелее, чем кажется, – подтвердил верзила.

– Саня, какой мы вес взяли на борт? – крикнул пилоту угрюмый.

– Сто тридцать один килограмм, – отозвался тот.

Бандиты присвистнули.

– Сто тридцать кило – это два тебя. Сколько ты весил до этого?

– Около восьмидесяти.

Бандиты отошли от меня.

– Ты, я вижу, ему поверил, – буркнул верзила. – Ему же прямая дорога в психушку, если я раньше не прибью его за свист.

– Кто ее знает, эту бестию, – мрачно ответил угрюмый. – Я своими глазами видел, как ее доставили на "Боевого слона" из космоса девять лет назад.

– Ух, и взгляд у нее тогда был, мороз по коже! – добавил пилот, обернувшись.

– Кто ее знает, на что еще она способна, – продолжил угрюмый. – Куда бы он ее дел за несколько секунд? Охрана торчала прямо за дверью. Никто ее с тех пор не видел.

Они оба посмотрели на меня. Я нервничал. Угрюмый приблизился ко мне.

– Полетишь с нами, – сказал он.

– Куда? Куда вы меня тащите?

– На Онтарию, ессно, – фыркнул угрюмый.

– Что?! Зачем мне лететь на Онтарию? – возмутился я.

– Затем, чтобы ты не угодил в лапы местного правосудия, а еще хуже – в лапы местного медперсонала. Они тебя наизнанку вывернут. А мы тебя, дурня, беречь будем. Пусть тебя ищут, сколько влезет.

– Я не полечу на Онтарию, – глупо возразил я.

– Дурак, – хмыкнул верзила. – Тебе дядь Вова поверил, а ты капризничаешь.

– Ты что, до сих пор не врубился, где Мария? Она – в тебе, ясно? – объяснил угрюмый. – Мы будем беречь тебя, а ты будешь беречь ее. Пуще глаза, понял? Саня, поворачивай в космопорт. Выгрузим этого типа на "Свет Маяка". Спрячем так, что и с собаками не найдут. С Власовым связаться надо и как-нибудь ему так сказать… Уже наверняка поднялся кипиш, что мы летаем без сопровождения. Не вешай нос, парень. Все будет хорошо. Мы не бандиты. Меня зовут Владимир Викторович, а это невоспитанное рыло – Толян. А это – Саня, – кивнул Владимир Викторович в спину пилота.

Все мое существо бунтовало против вынужденной поездки на Онтарию. На верфях ремонтировался мой "кентавр", скоро лицензию получать, я же за нее штраф отвалил! Я вдруг понял, что привязан к своему судну и расставаться с ним не желаю даже временно. В то же время я не сомневался в правоте моих новых знакомых. Надо было любыми путями выкручиваться из ситуации, в которую меня угораздило вляпаться. Еще раньше меня угораздило познакомиться с Марией. Если бы не она, никаких проблем бы не было. Все мои проблемы я создал для себя сам – до тех пор, пока не появилась взбалмошная рыжая девчонка. Галина, Галина, я снова бесконечно отдаляюсь от тебя.

МАРИЯ ПОМОРОВА

Я вынырнула из вязкого омута и увидела его глаза совсем близко.

– Ты? – удивилась я. Мой голос прозвучал сорванно. Руки и плечи освободились, и я уперлась руками ему в грудь. Юрий внимательно смотрел на меня жгучими глазами. Мне было трудно, и я задыхалась. Постепенно освободились и мои ноги. Я рухнула на кровать, и Юрий сразу отошел от меня.

– С возвращением, – сказал он мне мягко.

– Где я была? – сиплым шепотом спросила я.

– Лучше бы ты спросила, где ты сейчас, – сказал он и ушел – дверь, задернутая выцветшей занавеской, выходила прямо на улицу.

Я преодолела слабость и огляделась. Я находилась в комнате, олицетворяющей собой предел крайнего аскетизма. Да, это была обыкновенная времянка на гусеничном ходу. Времянка Ивана Сергеевича, я без труда ее узнала. За окном я увидела типичный пейзаж обживаемой Онтарии: работающие люди и техника под жемчужно-белым небом. Экскаваторы рыли котлован под очередное здание. Дымила печь, в которой калили добротные кирпичи из местной глины. Моросил дождь. Разумеется, я на Онтарии, где же еще? Я продрогла и только теперь заметила, что обнажена и почему-то вся влажная. Я залезла под одеяло. Меня грела мысль, что Юрий на Онтарии, со мной. А еще меня не покидало ощущение, будто между нами произошло нечто интимное, но я не могла понять, что именно, и вспомнить я тоже не могла.

Дверь открылась, занавеска, свистнув по гардине кольцами, отлетела в сторону, и во времянку вбежал Иван Сергеевич. Он с силой захлопнул дверь, за которой я успела разглядеть несколько человек, и задвинул засов.

– Привет, солнце ясное, – захихикал он и потер сухие коричневые руки. Он достал из стеклянного шкафчика свои инструменты и бесцеремонно вытянул меня из-под одеяла. Не обращая ни малейшего внимания на мою наготу, он внимательно осмотрел меня, смерил давление, температуру и даже заглянул в рот. Попутно Качин непрерывно сыпал последними колониальными сплетнями, которых накопилось на удивление много. Я перестала жалеть об уходе Юрия. Я не любила медосмотры, даже если за это время успевала узнать, сколько домов построено, кто в кого влюбился, сколько детей родилось, кто с кем поссорился и помирился. Лапутина и Кутейко родили по ребенку? Когда ж успели-то? Когда я покидала Онтарию, у обеих не было и намека на беременность.

– Судя по беглому осмотру, ты здорова. Спинка – как атлас. Ни малейшего намека на ранение.

Иван Сергеевич сунул в ухо шарик "бухтелки" – переговорного устройства:

– Все в порядке, Матвей. Она здорова. Сегодня же я доставлю ее на "Тихую гавань" и сам осмотрю, как следует.

– О каком ранении вы говорите? – спросила я.

– Лежи, девочка, – сказал Иван Сергеевич.

К времянке с шумом, смехом и ругачками пробилась Лола и заколотила в дверь кулаком. Иван Сергеевич открыл ей дверь. Лолу подкидывало от нетерпеливого любопытства. Иван Сергеевич перешел на русско-латинский диалект с медицинским уклоном, и я получила возможность отвлечься от окружающей среды. Сначала я вспомнила боль, потом о своей миссии на Землю, отчего настроение мое упало в глубокие минусы, затем замороженное лицо Репьева, затем и все остальное и, наконец, удивилась. Осторожно напрягла спину – нет, ничего не мешает, не болит.

– Иван Сергеевич, я провалила миссию, – сказала я виновато, ибо не было мне оправдания.

– Кто тебе сказал, что ты ее провалила? – поинтересовался Иван Сергеевич.

– А еще я не могу вспомнить, как я сюда попала. "Пепел Марса" был в пяти парсеках от Земли, когда я его покинула. И почти в трех тысячах парсеков от Онтарии – три недели пути. Иван Сергеевич, какое чудо помогло мне их преодолеть?

Лола сделала мне укол и дала неведомое лекарство.

– Приготовь ей укрепляющий чай, – указал Лоле Иван Сергеевич и обратился ко мне:

– Ты выполнила задание, Маша. Онтария не вошла в состав Содружества, но мы на это и не рассчитывали. Зато Онтария стала неприкосновенной. Разумеется, пока мы соблюдаем все пункты Кодекса. Отныне Онтария – независимая планета и имеет большинство прав, которыми наделены члены Содружества.

– Иван Сергеевич, вы не шутите?! Мы действительно получили независимость? Мы теперь не преступники?

– Не совсем так. Земля контролирует каждый наш вздох.

– Теперь мы сможем спокойно торговать с соседями?

– Да, торговать нам разрешили, правда, ограниченно. Онтарианский газ оказался очень востребованным. Утверждены списки товаров, которыми мы имеем право торговать и покупать, – Иван Сергеевич с довольным видом потер руки. – Оружие, естественно, в список не входит. Ну, и не надо, – и он хихикнул.

Его слова звучали сладкой музыкой, хотя я не все понимала. Каким образом наша команда сумела договориться так быстро? Даже при лучшем развитии событий на решение всех вопросов потребовалось бы не меньше года!

– Значит, сбылась моя мечта. Но почему так быстро?

– Не слишком быстро. Ты получила серьезную рану, от которой оправлялась целый год и полтора месяца.

– Год и полтора месяца?! Откуда так много? Я их совсем не помню!

– И не надо. Лола, где чай?

Иван Сергеевич стал рассказывать мне, насколько вырос поселок и сколько газа в месяц выдает месторождение. Наговорившись всласть, старый профессор удалился за перегородку греметь пробирками (на Онтарии обнаружено немало неизвестных науке вирусов), а я спаслась от болтливой Лолы в обволакивающих объятиях Морфея.

ЮРИЙ ТАБУНОВ

Я надеялся избежать встречи с Марией, но она разрушила мою надежду. Она готовилась к встрече со мной – явилась пред очи мои слегка подкрашенной, с замысловатой прической. Внешне Мария чересчур ярка и не нуждается в косметике, и на «Селене» я ни разу не замечал, чтобы Мария ею пользовалась. Косметика ее почти не испортила. Я только подосадовал, что она закрасила черным свои темно-рыжие ресницы. Она надела военную форму защитного цвета, которая подчеркнула ее осанку. Знала, что ей идет.

– Засиделся уже, – сказала она мне. – Пошли, я покажу тебе Онтарию.

– Мария, я торчу здесь уже год и все пересмотрел за это время.

– Ты имеешь в виду колонию. А саму Онтарию ты видел? В четырех километрах отсюда трава вымахала выше головы. А за деревьями есть озеро. Вода там такая прозрачная, что видно дно, хотя глубина там двадцать метров. Когда у меня есть время, я там купаюсь. Хочешь искупаться?

– Температура воды в том озере – шесть градусов. Извини, Мария, но это удовольствие не для меня.

– Но купаться совсем необязательно. Туда прилетают большие белые птицы и садятся на воду. У них полет не птичий, а порхающий, как у бабочек. Красиво, как в сказке.

– Я видел этих птиц. Все видел.

Мария расстроилась. Она села, и я предложил ей кофе. Она приняла у меня чашку с таким благоговением, словно кофе ей предложили боги на Олимпе.

– Поселок за год сильно разросся, – с гордостью сказала она. – Я многое пропустила. Год назад на Онтарии стояли только бараки да времянки. А теперь появились красивые двухэтажные здания. Выше строить никто не хочет. Места и без того всем хватит. Даже парк заложили, видел?

– Все видел. Я их и строил, эти здания. Я ведь не сижу без работы, возить людей тоже надо, помогать в строительстве. Здесь ценится каждая пара рук, способная поднять кирпич.

– У нас никто не бездельничает, – довольно улыбнулась Мария. – Власов бездельников не держит. Мы сильно похожи на шайку бандитов?

Этот вопрос был для нее болезненным.

– Нет, не похожи, – подмаслил я. – Вы сильно похожи на обычных колонистов.

– А мы и есть обычные колонисты.

– Честно говоря, если бы я не знал, где нахожусь, я бы никогда не признал в вас космических пиратов.

Мария снова с гордостью улыбнулась и сказала:

– Через месяц семьи с детьми переселятся с "Гавани" в поселок. Как им надоело кружиться на орбите! Раз в неделю женщины и дети прилетают сюда на экскурсию, если позволяет погода. Радуются!

Я рассеянно улыбнулся в ответ, и Мария помрачнела.

– Я так рада, что ты с нами, что ты на Онтарии, – сказала она. – На "Селене" я об этом мечтала. Неужели тебе здесь не нравится?

– Я завтра улетаю на Землю. Навсегда. Меня отпускают. Техники и снабженцы готовят к полету катер.

Белая кожа Марии под слоем веснушек побелела еще больше.

– Как улетаешь? Ты улетаешь? Почему? – пролепетала она растерянно.

– Потому что мой дом там, а не здесь.

Мария беспомощно огляделась и встала. Я тоже встал.

– Неужели улетаешь? Я думала… думала…

– Мария, я женат, пойми это. Я люблю свою жену.

Она тоскливо смотрела на меня несчастными, влюбленными глазами, и мне было жаль ее. Я не знал, как смягчить удар.

– Ты покинул Землю из-за нее?

– Да.

Я предпочел быть с ней честным, она вполне заслуживала серьезного к себе отношения. А еще по рассказам колонистов я уже знал, насколько мстительно это удивительное существо в обличье огненной женщины. Я многое о ней узнал, но мало что понял.

– Ты надеешься, что она к тебе вернется, – печально сказала Мария.

– Да.

Мария стояла и сжимала в руках чашку с забытым кофе.

– Скоро ты забудешь меня, – утешающее сказал я.

– Я буду ждать тебя. Тоже буду надеяться, – ответила Мария.

Я вдруг понял, что мне не стоит опасаться мщения. И мучительно досадовал, что невольно причиняю ей страдания.

Мария – девушка с шармом, бесконечно удивляющая, солнечная, любящая – шагнула ко мне, привстала на цыпочки и прикоснулась губами к моей щеке. Я чертыхнулся про себя, еле сдерживаясь. И она ушла, унося с собой незабываемое очарование суровой Онтарии.

МАРИЯ ПОМОРОВА

Колонисты отстроили для Качина и его исследовательской группы отдельный особняк, но Иван Сергеевич никак не мог решиться на переезд со своей хрупкой лабораторией. Он не находил в себе сил оторваться от работы хотя бы на день. Его не подгоняли, ведь от результатов работы его команды зависели здоровье и жизнь колонистов Онтарии.

Власов тоже не перебирался в благоустроенное жилье и обретался во времянке. Скорее всего, ему было безразлично, какая обстановка его окружает. Главное, чтобы ничего не отвлекало от работы. Я обязана была отчитаться перед ним за выполнение задания, и в половине шестого утра я отправилась к нему. Я с удовольствием посмотрела на себя в зеркало. Знала, бессонные ночи не отражаются на моем лице. Какие глаза, какие брови! Что ему не хватает?! После вторичного фиаско я чувствовала себя подавленной, уверенность в себе поколебалась. Во время службы на "Стремительном", где женщин в экипаже было всего пятеро, я привыкла к мужскому вниманию. Оно не проявлялось явно, но я его ощущала постоянно и не обращала на это внимания. Я никогда не задумывалась, насколько оно способствует уверенности в себе. Теперь эта уверенность изрядно пошатнулась.

На улице светало. На строившейся дороге рычали два экскаватора и бульдозер, громко разговаривали рабочие – бывшие вояки-астронавты. Облака надо мной разошлись, и в образовавшейся небесной полынье густо засверкали яркие звезды, крупные, как грецкие орехи. Почему-то вспомнилось, как пару лет назад Матвей силой тащил меня в шлюзовой тамбур, чтобы запереть меня там и открыть шлюз наружу. Именно тогда я впервые перешла в иной режим существования. На Матвея, правда, надулась на целых четыре месяца.

Матвей сидел над компьютером и бессовестно гонял чертей по виртуальным подвалам.

– Заходи, опаленыш, – сказал он мне. – На столе чай и свежие булки. Завтракай.

– Спасибо, – ответила я, ухватила булку и с наслаждением вонзила в нее зубы. Чай себе наливать поленилась, отхлебнула из большой Матвеевой кружки. Чай был крепкий и сладкий. Матвей сказал:

– Скоро на Онтарию прибудет Адамсон с женой и со свитой.

– С женой? Это хорошо.

– Женой займешься ты. Ты хорошо знаешь, что ей следует показывать, а чего не следует. Задавай ей больше вопросов – о Земле, о Содружестве, о ее семье и ее дельфинах, о чем угодно. Больше будет говорить – меньше задаст вопросов.

Я не садилась, ходила из угла в угол. Матвей поднял голову:

– Что-то не так?

– Почему так плохо быть человеком? – спросила я в тоске.

– Почему плохо? – удивился Матвей.

– Он улетает. Насовсем. Он не вернется. Я дважды села на одну и ту же мель.

Матвей усмехнулся и ответил:

– Возможно, ты еще не раз сядешь на мель. А скорее всего, будешь садить на мель мужчин.

– Он улетит на Землю, на которой я так и не побывала.

Матвей оставил компьютер и повернулся ко мне. Мощная табуретка заскрипела под его грузной тушей. В барак бесшумно влетела летучая мышь. Я потушила верхний свет. Мышь уцепилась за стену под потолком.

– Наохотилась, наелась местных фруктов, будет теперь спать до вечера, – ласково улыбнулся мне Матвей. – Никаких забот, она тут от меня не зависит.

– Пожалей меня, – попросила я.

Матвей вздохнул, мягко привлек меня к себе, взял за лицо обеими руками и заглянул мне в глаза. Его глаза я видела сквозь черные очки и удивлялась, почему они должны приводить людей в ужас. Его глаза улыбались, и мне захотелось раствориться в нем, как в планете-океане.

– Тебе сейчас нелегко, – произнес он. – Это пройдет.

– И я забуду?

– Нет, не забудешь. Просто перестанет болеть. Все через это проходят.

– Даже ты?

– Даже я.

Он задумался чему-то своему, потаенному.

– Почему ты послал парламентером именно меня, а, Василич?

– Раньше ты была Наблюдателем. Теперь ты Участник.

– Трудно.

– Верно. Тебе хочется обратно в Океан, Афродита?

– Нет, не хочется. Только совсем чуть-чуть.

– Значит, быть человеком не так уж плохо.

Матвей молча повернулся к монитору, вошел в общую сеть Онтарии.

– Смотри, – сказал он мне и повернул монитор ко мне.

На фоне слабо светящихся звезд медленно поворачивалось военное судно. Крупный линейный корабль в зловещем молчании демонстрировал торпедные отсеки, бортовые установки и башни базук и пушек разного калибра. Шесть солнечных батарей вполовину развернулись навстречу безвестной звезде, словно мокрые крылья летучей мыши. Поля батарей зримо ощущались в потоке солнечного ветра.

– Прямо как новогодняя елка, – с уважением сказала я.

– Во всей красе. А маскировка – по последнему слову техники, – лениво заметил Власов. – Ни дать, ни взять – мирный торговец, каких в космосе хоть пруд пруди.

Я испытала неведомое мне доселе чувство – чувство узнавания.

– "Пепел Марса", – с изумлением прошептала я. Снаружи "Пепел Марса" я видела только замаскированным, но все-таки я узнала его.

– Он самый. Ребята во главе с Прыгуновым угнали его, когда его перегоняли с орбитального ремзавода Земли в район Кардабая. Заявили, что у них с "Пеплом" счеты. Флибустьеры, мать их. Даже совета не спросили.

– Я его сильно повредила?

Власов глянул на меня исподлобья.

– Одиннадцать погибших, семнадцать пострадавших, – невпопад, как мне показалось, ответил он. – Девять детей остались сиротами.

Матвей смотрел на меня в упор, и я слегка ему удивилась. Наконец он перевел взгляд на "Пепел Марса".

– Думал тебе подарок сделать, – невесело проворчал он. – Передумал.

– Почему?

– Маленькая еще для таких подарков. Когда поймешь, почему, станешь хозяйкой "Пепла".

– Шутишь?

– Ничуть.

Потом мы долго сидели и молчали, в словах мы не нуждались. Стены времянки равномерно содрогались – колонисты забивали сваи. Рычали бульдозеры, пронзительно скрипел кран. Сегодня снова целый день будут промозглая морось и липкая грязь по самые уши. Скоро грязи не станет, а поселок огласится детскими голосами. Почему-то при мысли о детях на Онтарии у меня потеплело в груди. Девять детей остались сиротами… Что-то тут не так. Я беспокойно заерзала на табуретке.

Онтария строилась.

2002 г.