Текст книги "Жестокий эксперимент"
Автор книги: Любен Дилов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
18
Он проснулся от боли в ступне. Кто-то ударил его со всей силы. Приподнялся и был ослеплен внезапным лучом света, этот же свет не давал ему разглядеть ничего кругом.
– Эй! – крикнул кто-то.
Очередной удар пришелся прямо по пальцам, и он скорчился от боли.
– Вставай! – приказал все тот же голос.
Так будил его когда-то в армии один из «дедов», дневальный, садист и безграмотный тупица, который постоянно стремился унизить его, отличника математической школы и чемпиона международной юношеской олимпиады по физике. Он хотел было встать по стойке «смирно», но пальцы левой ноги свело судорогой, которая вступила теперь уже и в колено, и он проснулся окончательно.
Перед ним стоял не «дед» с рыжевато-коричневыми, как будто постоянно грязными усами, перед ним стояла двадцатилетняя девушка – лохматая, в мятой сиреневой блузке и расстегнутой юбке. За ее спиной проходил белой линией корабельный релинг, как бы изображенный на ярко освещенной декорации.
Он истинктивно оглянулся – показалось, кто-то хочет напасть на него сзади, но там не было никого, кроме белых досок, упершихся в тот же самый нарисованный релинг. И он понял, что находится в каком-то тесном сценическом пространстве, имитирующем палубу маленького кораблика. В самой ее середке торчала мачта, над реей красный сигнальный фонарь силился перекрыть своим анемичным светом тысячу герц невидимого прожектора, который заливал все вокруг желтоватым светом… Неподалеку стоял штатив, какие-то картины. И тишина.
Незнакомка чего-то ждала от него, но он не знал, какую реплику должен произнести. И подумал, что, кроме нее, его некому было ударить, и ударила его она вот этой самой ногой в прорезиненной тапочке, что заняла сейчас третью балетную позицию. А может, все это – проклятый сон, что долго мучил его после защиты диссертации: его силой выталкивают на какую-то сцену, и он оторопело замирает перед набитым битком залом?
– Ты кто такой? – зазвенел голос, полный театрального драматизма.
Он назвался и добавил, что является доцентом, надеясь, что его общественное положение защитит его от этих издевок. Девушка прореагировала совсем как дневальный:
– Мерзавец! Что ты со мной делал?
Ему не впервые приходилось сталкиваться с тем, что некоторые отказывались верить, из-за его молодости, что он действительно доцент. Однако недоразумение, имевшее место сейчас, выходило за все возможные рамки.
– Но что я сделал?
– Это скажешь ты! Ну! – глаза девушки налились кровью. – Свинья такая!
– Но, прошу вас! Я… – начал было он, однако девушка резко оборвала его.
– Нечего меня просить! Говори, как выйти отсюда!
Он беспомощно огляделся, по-прежнему ожидая, что его вот-вот ударят снова. Невидимый прожектор, вырвавший, как ему сначала показалось, декоративную палубу из окружающего пространства, распространил свой свет в какойто замкнутой сфере. Плотная световая завеса изолировала его, как в шаре, вместе с этим озверевшим существом, которое, как он понял, отнюдь не разыгрывало его.
– Но я не знаю, где мы! – панически закричал он, ужаснувшись неожиданно обнаружившимися провалами памяти.
Он полез за носовым платком, чтобы вытереть проступивший пот, и рука наткнулась на незнакомый колючий свитер. Оглядев себя, он увидел, что на нем еще и чужие брюки из серого грубого вельвета с ощерившейся расстегнутой молнией на ширинке. Он выставил вперед ладонь, закрываясь от незнакомки, и подумал, неужели ему снова подстроили старый номер студенческой поры и теперь ржут от восторга, спрятавшись где-то в укромном месте.
– Поверьте мне, я…
– Хватит строить из себя идиота! – снова оборвала его незнакомка.
– Но почему вы так со мной разговариваете! – возмутился он, но это скорее смахивало на жалобу. – И вообще, кто вы такая?
Она отошла на полшага назад и, сощурившись, свирепо уставилась на него. Ему казалось, что это происходит во сне и что эти мучения длятся уже не один час. Может, ему самому стоило дать ей как следует, чтобы все встало на свои места, но он никогда не позволял себе поднять руку на женщину. Правда, иногда такое желание в нем вызывала его собственная жена своими постоянными капризами… Наконец незнакомка, видимо, оценив, что такой перепуганный замухрышка, как он, вряд ли способен сделать то, в чем она его подозревала, несколько смягчилась.
– Послушайте, вы действительно не знаете, где находитесь? – спросила она.
– Но ведь я уже сказал!
– И никогда не видели всего этого? – махнула она рукой в сторону декорации.
– Поверьте, никогда! Я не понимаю… что-то случилось со мной. Голова просто раскалывается, я как будто пьяный. Я что, терял сознание? Это вы… – он хотел было сказать «пнули», но вместо этого произнес мягко и даже как бы доброжелательно, – разбудили меня?
– Сядьте! – произнесла незнакомка уже спокойнее, хотя и приказным тоном.
Он огляделся. Ничего, кроме надувного матраца, с которого незнакомка пинком подняла его, поблизости не было. Стоявший неподалеку матерчатый шезлонг занимала сама девушка. Рядом с матрацем была расстелена скатерть, на которой стояли грязные чашки из-под кофе и чая и рюмки из-под вина, тарелки с засохшими остатками еды. Девушка склонилась над скатертью, и из разреза блузки проглянули смуглые холмики красивой молодой груди, при их виде он еще острее ощутил свою собственную наготу под чужим свитером.
– Я сказала вам сесть!
Он осторожно подогнул под себя ушибленную ногу и сел. Незнакомка взяла в руки сразу две чашки и стала обнюхивать поочередно то одну, то другую. Затем спросила:
– Вы клали сюда что-нибудь?
– А что я должен был класть? Она продолжила свое расследование:
– Мы курили что-нибудь?
– Я не курю… Я прошу вас, скажите, где мы находимся?
– Сами видите! На какой-то яхте, – ответила она, уставившись в кофейную гущу, словно гадала по ней.
Любой другой ответ вряд ли озадачил его больше, хотя окружавшая их декорация на самом деле напоминала небольшую яхту.
– Значит, вы уверены, что мы с вами не пили ничего подозрительного, не курили…
– Да я вас вообще не знаю!
Она закончила свое расследование, опустилась в шезлонг, не заметив, что край юбки загнулся и ее бедро приоткрылось. Взгляд его панически метнулся к застекленной кабине, возвышавшейся как нечто призрачное и нереальное. За стеклом кабины зияла все та же мистическая пустота.
– Где ваш паспорт?
– Не знаю. Эти вещи тоже не мои.
– Кто же тогда это сделал?
– Но что случилось?
– Дурак! – выпалила незнакомка, и глаза ее заполыхали огненно-малиновым пламенем. Пожалуй, они были здесь единственным предметом, способным менять цвет. – Ведь я сказала тебе: мы находимся на какой-то яхте, и я… И кто-то надругался надо мной!
В ее тоне уже не звучало обвинений лично в его адрес, и тем не менее он оцепенел. Выходит, на этот раз кто-то решил испортить ему теперь уже карьеру в университете.
– Вы студентка?
– Первокурсница.
Масштабы и цели заговора были столь очевидны, что ему не оставалось ничего другого, как начать действовать. Он решительно встал с матраца и спросил:
– Мне можно осмотреть все?
– Да нет здесь никого.
Прихрамывая, он двинулся вдоль борта в поисках входа в каюту.
Его внимание ничто не привлекало, кроме какого-то насоса и шланга, тянувшегося в прикрытую дверь маленького туалета. Устройство явно заменяло не функционировавшие механизмы, но поскольку моря не было ни видно и ни слышно, это становилось понятно. Он огляделся, так как необходимость воспользоваться услугами туалета стала нестерпимой, и вошел вовнутрь. А когда сместил пусковой рычаг мотора, вздрогнул от взрывного грохота, и тотчас же вернул рычаг в исходное положение.
– Ну и шум! – сразу же примчалась студентка, и он виновато кивнул на черный полиэтиленовый мешок, шевелящийся от хлынувшей в него воды.
– Извините, – сказал он.
– Вы что-нибудь уяснили из всего этого? – спросила студентка, и слова ее, рассыпавшись под тяжестью необычайной тишины, стократно отдались в ушах.
– Нет, – ответил он и двинулся дальше.
– Да я уже сто раз все осмотрела. Самое странное, что мы висим в воздухе.
– Как так висим?
– Киль вон, и тот…
– Винт, гребной винт, – поправил он ее. И уже позже стал спрашивать себя, с какой стати ему вздумалось поправлять ее, если он не разбирался в яхтах?
Из-под транца действительно выглядывали стальные лопасти мощного гребного винта. А никаких подпорок нигде не было видно. Внизу простирался тот же густой, как бы зернистый свет. Ему показалось странным не то, что они висят в воздухе, куда больше смущало увиденное: картина казалась знакомой, и она не страшила его.
– Даже лодку для нас приготовили, хотя мы и не в море. Опять какой-нибудь розыгрыш!
– А где же мы тогда? – спросила она.
Все вокруг оставалось затянутым пеленой. Яхта продолжала висеть в центре светового шара как нечто абсолютно бесплотное. На ней ничто не давало тени. Даже от стоявшей на палубе девушки не падала тень… Интересно, а во сне человек видит тени?
– Вы рисуете? – неожиданно перешла она к другой теме, предоставляя ему возможность самому искать ответы на вопросы, где же они все-таки находятся.
– Да так, по-дилетантски, – окончательно смешался он.
– Ага!
– А что? Да, на палубе стоял штатив, но он не мой.
– Кто же тогда рисовал меня?
– Вас? Нет-нет! Поверьте, портреты я не умею. Забавляюсь разными фантазиями. – И чуть погодя, неожиданно испугавшись чего-то, спросил: – А что, неприличное что-то?
– Более чем неприличное! – снова взорвалась студентка, но уже менее яростно.
– Скажите, а как вы проснулись?
– Рядом с вами лежала, – произнесла она с чувством омерзения. И он бросился в открытую дверь каюты.
Еще с порога он заметил под столом пару мужских кроссовок и стопку исписанных мелким почерком листков на столе, прижатых сверху авторучкой.
– Какие-то научные записи, – донесся из-за спины голос студентки, которая, по всей вероятности, уже все осмотрела, пока он спал. – Но я ничего в них не поняла.
– А разве вы не физик?
Этот вопрос давно не давал ему покоя. Услышав ответ на него, он мог приблизительно предположить, каковы масштабы заговора и какие кафедры университета приложили руку к инсценировке этого спектакля.
– Биолог, – ответила она. Но это уже не интересовало его, так как лежавшие перед ним записки были написаны его почерком.
Он бросился к столу, оступился и едва не закричал от боли.
– Что с вами? – испугалась студентка.
– Что-то с ногой, – ответил он, устало опустился на табуретку, помолчал, а затем обратился к ней: – Я хотел бы попросить вас оставить меня одного.
Его просьба была встречена испытующим взглядом. Затем, видимо, вспомнив, что ему некуда бежать, студентка, резко повернувшись, исчезла.
В записках кто-то с завидным усердием изгалялся над его почерком и заодно над всей физикой. Сплошная дикость выдавалась за научные размышления! Смешав в спекулятивных целях ряд теорий и гипотез, неизвестные утверждали, что их наблюдения подтверждены разными смехотворными, с его точки зрения, опытами, якобы проведенными с книгами, тарелками и гироскопами… Но уже через секунду он поймал себя на мысли, что все это представляется ему знакомым. Видимо, те, кто надругался над студенткой, не пощадили и его – применили какие-нибудь уколы, которые ослабляют волю человека, и он легко поддается внушению. Как иначе могла отложиться в его мозгу эта нелепая чушь и даже казаться знакомой? Подобным образом сознание человека воспринимает абсурд только во сне. Или же когда он лишается чувств.
Свет, опустившийся перед дверью наподобие янтарной завесы, выглядел точно таким, каким он был описан в начале записок. От посмотрел на эту странную завесу, теперь уже несколько сомневаясь в своих способностях адекватно воспринимать реальность, и все же решил подняться в рубку. И здесь его ничто не удивило: ни табло со множеством приборов, оно напоминало кабину пилота; ни застывшая в совершенно немыслимом направлении компасная стрелка, ни гироскоп, который, вместо того чтобы замереть вместе с неподвижной яхтой, усердно завращался, едва он приблизился. И это все тоже было описано в записках и отложилось неизвестным образом в его памяти!
Он заковылял обратно, не делая каких-либо попыток размышлять по данному поводу. Остановился ненадолго, чтобы спросить самого себя, что такое левый борт и что такое правый, а потом, склонившись над релингом, обнаружил металлическую тарелку, прилепившуюся к борту самым неестественным образом – ребром. Только ли случайность привела его именно сюда? Нет. Тарелка спокойно заняла свое место в цепи остальных абсурдов и не вызывала в нем протеста.
Он снова вернулся в каюту, окончательно обескураженный обрушившейся на него лавиной необъяснимого. И все же рефлекс исследователя снова возвращал его к запискам. Он без излишнего усердия пытался вразумить себя, что недостойно заниматься подобными вещами, что отныне с юношескими завихрениями нужно кончать, тем более принимая во внимание намек академика, что он собирается покинуть университет и намерен рекомендовать на свое место завкафедры его, своего ученика. И тем не менее ведомая рефлексом, рука его потянулась к нише между встроенными шкафами, поскольку там находились книги. (В записках был описан опыт, проведенный с книгой.)
Он взял одну из них и чуть не свалился в обморок. На обложке крупным шрифтом было набрано его имя! И никакая сила не могла заставить его раскрыть эту книгу, поскольку его недавний страх снова ожил. Нет, это уже был не страх, а смертельный ужас, что и содержание книги окажется знакомым, как и увиденная за бортом тарелка.
Он в ярости швырнул книгу на стол, и листки с его почерком разлетелись во все стороны, падая между столом и кроватью. Вновь появившись в каюте, студентка бросилась собирать их и как ни в чем не бывало спросила:
– А разве вы недавно не говорили, что вас зовут именно так?
Однако даже этот пристальный взгляд необычайно темных женских глаз и заданный вопрос не вывели его из состояния шока.
– А я, пожалуй что, слышала когда-то о вас, – продолжила студентка. – А может, даже видела, не помню. Моя подруга, она на физическом, рассказывала мне, что у них очень молодой профессор… и все девчонки влюблены в него.
– Я прошу вас, только не выставляйте меня сексуальным маньяком! – заорал он. – Оставьте меня!
Она в сердцах швырнула на стол еще одну книгу.
– Хорошо! Но тогда прочтите и это тоже! Прочтите и увидите! Значит, яхта тоже ваша?!
И, разгневанная, торжественно покинула каюту.
19
Однако необходимость в том, чтобы кто-то оказал ему помощь, вывела его на палубу. Кто-то должен был хоть немножко направить его, дать точку отсчета для более разумного хода мыслей. Но кроме студентки, на этой яхте-призраке никого не было.
– Это вы писали в дневнике? – спросил он лежавшую в шезлонге студентку, которая все еще злилась на него за то, что он выгнал ее из каюты.
– Если вы писали все остальное…
– Да, почерк похож на мой.
– Но вы, конечно, опять скажете, что ничего не помните, так?
– Опять скажу. Да, я женат! И никогда не позволил бы себе подобного!
– А я могу себе позволить? Так, что ли? – разозлилась девушка.
– Я не то хотел сказать.
– Советую вам больше не говорить того, чего вы не хотите.
– Послушайте, мы с вами все же…
– И яхта ваша, так? Ведь и документы есть, и все такое прочее…
Конечно же, она тоже имела право требовать от него объяснений, но неужели эта проклятая девчонка не соображает, что они должны вместе искать объяснение происходящему! Ее упоминание о документах было кстати. Среди них он обнаружил собственный паспорт, удостоверение на владение яхтой, постоянное разрешение на выход в море. Все документы были выданы на его имя, на них стояла его подпись и какие-то фантастические даты из далекого будущего. На фотографиях он выглядел гораздо старше, но это, несомненно, был он. Неужели, действительно следовало принять всерьез утверждение авторов записок, что время возвращает их в прошлое?
– Признайтесь, вы меня украли, да?
– Да на кой черт вы мне сдались! – взорвался он, размышляя над тем, стоит ли ей говорить о документах.
– В бортовом дневнике, который вы, дорогой мой доцент, держите в руках, вы обозначены как владелец яхты! – сообщила она ему то, что он уже знал. Ее нежелание разговаривать с ним нормально злило его, и он, теперь уже умышленно, решил подколоть ее:
– Послушайте, если вам так хочется, чтобы вас крали…
– А ну-ка повторите! – не дав ему договорить, вскочила с шезлонга девушка, и он поспешил удалиться на корму.
– Да такие, такие смазливые, как вы, мне просто противны! – крикнула она ему вслед.
Он застыл, оторопев от неожиданности. Да как же так, ведь все студенты любят его, да что позволяет себе эта девчонка?!
Он уединился на краю кормы, поскольку каюта пугала его своими загадками. Попытался восстановить собственное чувство времени. Однако обида вынуждала его мысленно продолжать речь в свою защиту, и он не заметил, как это отвратительное существо снова возникло перед ним, как и вообще возникло в его жизни.
– Алло, доцент, придумали что-нибудь?
– Как только придумаю, приду.
– Не сердитесь, я не хотела этого говорить!
– В таком случае соблюдайте собственные советы, которые даете другим.
Она молчала так долго, что он не выдержал и вопрошающе посмотрел на нее. Его встретила удивительно милая улыбка, в уголках губ студентки образовались очаровательные складочки.
– Я хотела сказать, таких, в которых все влюбляются. Хлебнула от таких… А если подумать, если все происходящее – правда, может, в таком состоянии вы…
– Что я?
– Может, это вы сотворили со мной такое!
– Прошу вас, не надо начинать все снова!
– В суде все выяснится! – произнесла она скорее с каким-то любопытством, нежели с угрозой. Ее обвинение прозвучало просто гнусно, и он крикнул:
– Убирайтесь отсюда, слышите! Сейчас же убирайтесь!
Она надменно вильнула юбкой и ушла в каюту, чтобы явиться минут через десять, демонстративно помахивая кухонным ножом.
– Ну что, теперь поговорим?
– Сейчас же прекратите свои дурацкие игры! – вскочил он и попятился к релингу.
– Зарежу! – замахнулась она ножом и сразу же вслед за этим завизжала, и ее визг, долгий и пронзительный, сопровождал его падение, словно это кричало само его тело в предсмертном своем состоянии. Падая, он ударился затылком о борт и почувствовал, что его голова как бы отделена от тела и падает куда-то вниз. Он пытался ухватиться за что-нибудь, но пальцы ударялись обо что-то твердое и гладкое, наверное, о борт яхты. Тело, оставшееся где-то там, наверху, взывало о помощи, но он видел перед собой только огненные отблески. Падение становилось все более замедленным, словно он прыгнул в теплую воду и та оказывала ему сопротивление. Стена, которой он касался руками, на ощупь была скользкой, как в плавательном бассейне. Придя в себя, он оттолкнулся от нее ладонями, как делал это в бассейне, и ему удалось перевернуться, не покидая ее спасительной близости, но уже находясь в нормальном вертикальном положении, и крикнул студентке:
– В трюме есть веревка!
Но маленькая негодница уже спускала ему веревку – сама сообразила, где ее можно найти. Его беспокоило только то, что он может соскользнуть под корпус яхты, прямо на киль и начать отдаляться неизвестно куда. Именно в этот момент веревка коснулась его головы, и он ухватился за нее обеими руками.
– Намотайте веревку на трубу! – крикнул он студентке.
Подъем был легким. Босые ступни прилипали к стене сами собой, и уже наверху, чрезмерно усердствуя, студентка подхватила его под мышки, рванула на себя и, потеряв равновесие, упала вместе с ним на палубу.
– Боже, что я могла натворить! – запричитала она, целуя его как безумная.
Он осторожно отстранил ее от себя, взяв за плечи стертыми до крови ладонями и дрожа от страха и усталости. Девчонка корчилась в рыданиях, как эпилептичка, и он чуть было не поддался искушению дать ей пинка.
– Хватит! Ничего не случилось бы! Хватит, говорю я вам!
Он схватил ее одной рукой за тонкую кисть и грубо поднял с пола, поскольку ее истерика напоминала ему о чем-то, что он как будто уже пережил когда-то и хотел забыть. Девчонка еле стояла на ногах, и он, поддерживая ее, повел в каюту, про себя злорадствуя: куда же подевался весь ее апломб.
Уложив ее в постель, он налил воды из термоса, оказавшегося на своем месте, поднес чашку к ее губам, очаровательным, несмотря на гримасу страдания. Девушка с жадностью выпила воду и уставилась на него мокрыми от слез глазами, а он отметил, как быстро подействовала на нее обыкновенная вода.
– Да я пошутила! Как вы могли такое подумать?
– Ничего я не думал, – сказал он и встал.
– Постойте! – поймала она его за руку. – Не оставляйте меня одну. Я прошу вас!
– Ну что? Может, начнем наконец переговоры?
– Откуда я знала, что вы такой трусливый! – продолжала она. – А я чуть-чуть артистка.
Он высвободил свою руку.
– Не обращайте внимания на то, что я говорю, подождите! – вскочила девушка. – Я в таком смятении!
Сядьте рядом, прошу вас!
Он сел, теперь не так близко, однако она все же дотянулась до его руки, прижала ее к своей груди и только после этого снова улеглась.
– Скажите, что простили меня.
– Хорошо, простил.
– Не так, искренно! И погладьте меня! Погладьте, иначе я не перестану плакать. – Она прижалась щекой к его руке.
– У вас такие претензии…
Его одолевало желание прикоснуться к ее гладкой прохладной коже, но смущали глаза девушки. У нее были глаза того же цвета, что и камень на перстне жены – круглый, очень темный аметист. Он купил этот перстень в годовщину их свадьбы, так как тот понравился ему странным отблеском – в коричнево-фиолетовой глубине кристалла, казалось, тлело страдание. Однако он, пожалуй, где-то встречал такие глаза, и не так давно.
– Вы правы, я очень испорченная! – сказала девушка, и страдальческий блеск аметистовых «ирисов» заволокло брильянтами слез.
– Прямо-таки уж и испорченная! – возразил он, хотя был склонен поверить ей, ибо ему чудилось, как будто он когда-то страдал из-за женщины, похожей на эту. – Вы позволите мне кое-что записать? Из каюты я никуда не уйду.
Она все еще прижималась щекой к его руке, и ему было неловко встать, не спросившись.
– А что вы будете записывать?
– Надо описать свое падение. Не из-за вас, не бойтесь! Это было особое падение, и оно, скорее всего, подтверждает наблюдения, описанные ранее.
– Значит, вы верите этим запискам, да? – испуганно отпрянула от него девушка. – Но тогда и все остальное в бортовом дневнике – тоже правда!
Он поспешно поднялся, испытывая чувство облегчения от возвращенной ему свободы.
– Не знаю. Знаю только, что как добросовестный ученый… я должен все записать… Хотите, я сварю кофе, я видел там, в шкафу. А если вы голодны, то там есть всякая всячина.
– Нет-нет, вдруг все это отравлено?
– Кому это надо, травить нас?
– А может, что и похуже. Ведь мы оба как одурманенные, ничего не помним. Или вы считаете: все, что написано там о времени, верно?
Ему показалось, что она знает больше, чем он. Это вселяло тревогу, и он спросил:
– Вы когда-нибудь употребляли наркотики?
Девушка обиженно посмотрела на него, но промолчала.
– Недавно вы с таким знанием дела обнюхивали чашки… Не скрывайте от меня ничего, слышите? Надо разобраться во всех этих чудесах.
– Было один раз – призналась девушка после небольшой заминки. – Любопытства ради.
– Опасное любопытство.
– Знаю. Но я была в отчаянии.
– Из-за чего?
– Вас это не касается.
– Меня все касается, девочка, – произнес он назидательным тоном. – А вас касается все то, что касается меня.
– Уж не хотите ли вы этим сказать, что я напоила вас и выкрала? – возмутилась она с такой откровенной наивностью, что он не смог отказать себе в удовольствии подшутить над ней:
– Вот именно! И именно вы надругались надо мной, а не я над вами!
Выражение страдания исчезло, глаза заискрились янтарным светом:
– Точно! Я жуть как люблю над физиками издеваться! Скажите, а в школьном учебнике есть что-нибудь, написанное вами?
– Маленькая главка в конце.
– А написана она лучше всех! Я помню, – обрадовалась девушка. – Вы правда профессор? Совсем молодой.
– Случаются и такие недоразумения, – нахмурился он, затем поправил ее: – Я доцент.
А сам подумал: разве он еще не профессор? А может, он просто уверен, что наверняка станет профессором?
– При чем тут недоразумение? Вы такой умный и…
– Откуда вы знаете?
– Ха! – засмеялась девушка. – У меня такое чувство… Ну ладно, товарищ профессор, сварите кофе. Уф, до чего же я голодная, и как хочу пить и спать… – Она сладко потянулась, словно была маленькой беззаботной девочкой, а он – ее отцом. И он поспешил на кухню, потому что ему опять почудилось, что все это происходит не впервые.
Ей-то ничего. По молодости она воспринимает весь этот абсурд гораздо легче, да еще сцены разыгрывает! И все же, не приложила ли она руку к происходящему и нет ли здесь какой связи с наркотиками?
Он ощущал в теле страшную усталость. Спать хотелось так, как будто он не смыкал глаз целые сутки. Это пугало его, хотя всему можно найти объяснение… К тому же это странное падение! Необходимо описать его подробно, и как можно точнее передать все свои ощущения. Итак, присовокупим это к ранее описанному идиотизму. Когда ученый не может добраться до истины, он обязан по крайней мере добросовестно описывать факты!
Но факты ли все это? Не походило ли раздвоение его мозга на тот самый шизофренический зев, который временно провоцирует ЛСД (он читал о подобных опытах психиатров на добровольцах). Странным было то, что именно теперешнее его состояние – какое-никакое, но реальное – пусть постепенно (из-за этой самой усталости), но все же уступало место воспоминаниям о событиях, которые не происходили в его жизни и по времени могли находиться только в будущем, но навязчиво предлагали себя как уже пережитое.
Хорошо, доцент я или профессор? Писал вон те книги или не писал, а только мечтал написать? Где мы сейчас находимся, куда движемся, и движемся ли вообще куда-нибудь? – спрашивал он себя. А много позже осознал, что, ломая голову надо всем этим, он уже ловко насыпал кофе в кофеварку, уверенными движениями доставал все необходимое из шкафчиков, а его уставшее тело помнило все, что было на этой призрачной яхте.
Хорошо говорить, что каждое мгновение своей жизни мы представляем собой совокупность прошлого и желанного будущего, что из этой мешанины состоит наше настоящее.
Почему же тогда мы по-прежнему мечтаем о стабильности? Кто-то сказал: «Цени каждый миг своей жизни!» Да, на словах-то можно быть эпикурейцем! Но попробуй ценить мгновение, когда оно предстает в облике злой истеричной дикарки.
Он вернулся мыслями к девушке и тотчас попытался отстраниться от нее, переключив внимание на поднимавшуюся кофейную пену. Старался не задавать себе вопросов, кто они такие – кто он, кто она, – и где в действительности находятся. Однако подобные состояния ему, физику, не были чужды. В теории подобного рода он нередко посвящал своих студентов.
Бомбардируя атом пучком электронов, ты никогда не знаешь, в какую часть мишени, в которую ты целишься, он попадет. Только гадаешь, по теории вероятности. А сами электроны разве знают? Или они смиряются с тем самым принципом, который физика назвала «случайностью выбора»? Спроси их, дорогой, электроны спроси, знают ли они свое место в пространстве, и направление, в котором движутся. И только после того, как услышишь их ответ, узнаешь, объективны ли законы, которые вы придумываете, или же они своего рода самооправдание нашей собственной неопределенности!… И не открывает ли человек во Вселенной такие законы, как теория относительности или принцип неопределенности Гейзенберга [6]6
Гейзенберг (Хайзенберг) Вернер (1901 – 1976) – немецкий физик-теоретик (ФРГ), один из создателей квантовой механики.
[Закрыть], – именно потому, что он сам подчинен им, и потому субъективно распространяет их на всю Вселенную?…
Ба, да от такого неопозитивизма сам Гейзенберг перевернется в гробу! Он развеселился, но уже в следующее мгновение испугался неожиданного направления своих мыслей – все это были философствования, которых не позволил бы себе серьезный ученый, – до такой степени испугался, что, казалось, мозг окончательно растекся от усталости, похожей на туман, проникший через иллюминатор даже в кухонную нишу. Он поторопил себя, стал быстро разливать кофе по чашкам, намазывать масло на хлеб, словом, готовил еду для той дурочки, которая то целовала его, то собиралась зарезать. Никогда еще он не был столь близок к сумасшествию, и единственной нитью, направлявшей его рассудок, оставалась его непонятная памятливость, подсказывавшая ему, что точно так же, но с еще большей любовью он готовил завтраки для женщины с темными аметистовыми глазами и что уже не раз его руки касались ее тела. И когда он наконец взял поднос и направился к каюте, то ожидал найти в ней именно ту женщину.
