Текст книги "К западу от смерти"

Автор книги: Луис Ривера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Чертовы твари!

Медленно, шаг за шагом я начал пятиться. Те собаки, что были за моей спиной, ворчали, но понемногу расступались. Во мне все дрожало от напряжения. Я с ужасом ждал, что какому-нибудь особенно голодному и наглому псу взбредет в голову не откладывать возможность пообедать. Мне представилось, как белые клыки вонзаются в мою ногу, и я падаю, истошно крича, а сверху наваливается груда мохнатых тел, одержимых одним желанием – рвать податливую плоть.

Пот тонкой струйкой стекал по спине. Я продолжал медленно пятиться и думал только о том, чтобы не споткнуться. Иначе конец. Я посмотрел через плечо. Толпа собак поредела. Те, что преграждали мне путь к району, где жил старик-индеец, остались сидеть на месте. Меня никто не преследовал. Меня просто не пускали вперед. От этой мысли мне стало чуть легче. И я рискнул развернуться и чуть ускорить шаг.

Беги отсюда!

Мне хотелось только одного – как можно быстрее оказаться в отеле.

* * *

Как я дошел до отеля, не помню. Все это было похоже на кошмарный сон. Безумный сон. В себя я пришел только в полутемном холле отеля. Здесь меня ожидало новое потрясение. Не такое жуткое, как там, на главной улице города. Но все же достаточное, чтобы я замер от неожиданности посреди холла…

Хозяина не было на месте. Разгуливающий памятник и то произвел бы на меня не такое сильное впечатление. Я подошел к стойке, посмотрел за ней. Никого. Пустое кресло. Немного поразмыслив, я решил, что хозяин отправился выполнять чей-нибудь заказ. Должны же быть здесь постояльцы, кроме меня. Когда я приехал, некоторых ключей не хватало на крючках. Правда, я никого не видел… Но это ни о чем не говорит.

Я взял ключ и поднялся в номер. Напряжение постепенно стало спадать. Здесь я был в безопасности. Во всяком случае, собаки до меня не доберутся. При воспоминании о псах меня передернуло. Только сейчас до меня дошло, какой опасности я подвергался.

Эти твари могли сожрать тебя!

Мне вовсе не хотелось дожидаться следующей недели, когда будет поезд. Нужно попытаться найти машину. Или самому отправиться на вокзал и выяснить все на месте. В конце концов, хозяин запросто мог и солгать. Он бедствует, это сразу видно. И ему будет на руку, если я просижу здесь как можно дольше. Черта с два!

Беги отсюда!

Завтра же пойду на вокзал. А если поезда не будет, то отправлюсь автостопом. Но в этом проклятом городе не останусь. Домой, скорее домой!

И тут я вспомнил, что приехал в этот город вовсе не отдыхать и любоваться окрестностями. Я приехал сюда потому, что как раз дома-то и творилось черт знает что… Кто-то ведь забирался в мою квартиру. Это не сон и не бред… И именно в этом городе я хотел найти хоть какую-нибудь зацепку, чтобы распутать клубок друг-индеец-рукопись-пепел на страницах и прекратить этот кошмар… Но кошмар догнал меня здесь. Я снова почувствовал себя пойманной рыбой.

Пути к бегству были отрезаны. Кто-то очень умело загнал меня в ловушку. Я опустился в кресло и обхватил голову руками. Во мне росла уверенность в том, что все это закончится очень плохо.

И что из этого? Махни на это рукой. Все мы когда-нибудь умрем. Напейся. Просто напейся.

Я встал и прошелся по комнате. За окном было светло. День никак не хотел заканчиваться. Даже время пыталось сделать из меня сумасшедшего.

Заняться было абсолютно нечем. Бояться я немного устал, виски не было, для сна я был слишком взбудоражен… Поэтому я просто взял рукопись и принялся читать. ТАМ я надеялся найти успокоение.

О пустоте и пустотах

Однажды Танцующему сказали, что его учеником хочет стать один торговец.

– Почему же он сам не пришел ко мне, чтобы сказать это? – удивился Танцующий.

– Он не может оставить свою лавку. Придет, когда наступит вечер и можно будет прекратить торговлю.

Действительно, когда сгустились сумерки, пришел торговец. Он увидел, что Танцующий сидит на земляном полу и ест похлебку из черепка большого кувшина. Комната была пуста, лишь в центре был сложен из камней небольшой очаг. Поразился торговец такой бедности пророка, слава о котором бежала далеко впереди его самого.

– Почему ты живешь в такой нищете, Танцующий? Неужели у тебя нет друзей, которые подарили бы тебе хотя бы циновку, чтобы не сидел ты на земле?

Танцующий доел похлебку и выбросил черепок в окно.

– А почему ты пришел без своей мягкой кровати, без своих богатых товаров, без десятка овец, стоящих в твоем хлеву? Почему ты не взял с собой великолепные ковры, покрывающие стены и полы в твоем доме? Почему не приволок с собой всю кухонную утварь и дорогие кубки и блюда? Почему?

– Ты шутишь, Танцующий? Зачем мне тащить все это, если я пришел к тебе лишь на один вечер? Я гость…

– А я пришел в этот мир всего на одну жизнь, – сказал Танцующий. – И могу покинуть его в любое мгновение. Видишь, я тоже гость. Все мы гости в этом мире.

Ты хочешь встать на путь свободного, но путь свободного заключается в слове «нет». А ты цепко держишься за свое «да». Ты хочешь быть охотником, но добыча твоя – добыча погонщика, а не охотника.

Потерять нужно все, чтобы обрести новое. И если кувшин полон, нужно опорожнить его, а потом наполнить вновь свежим вином. В твой кувшин не поместится ни капли новой истины.

Сердце твое и дом твой должны опустеть, прежде чем сделаешь ты следующий шаг вперед. Охотник твой должен сначала взять в руки метлу и вымести вон весь сор лишних вещей в доме твоем и сердце твоем. И лишь потом настанет время взять в руки лук и стрелы, чтобы начать настоящую охоту. Ведь самые мерзкие гады живут под замшелыми камнями и гнилыми бревнами.

Пусть отрицание будет твоей метлой. И пустота – твоей целью.

Подойти к самому краю бездны должен ты в своем отрицании. И когда даже свое «Я» станешь отрицать ты, значит, готов твой дух к новой истине. И примет сердце ее, не потеряв ни капли.

О пустоте и пустотах танцую я, ибо это начало начал. Лишившись всего, ты обретаешь свободу идти по пути свободного. Тогда и путь твой будет легок. Ведь покорить неприступную вершину можно, лишь идя налегке. Если же несешь на своих плечах тяжкий груз забот и волнений, вещей и убеждений, веры и неверия, оценок и сомнений, привязанностей и привычек – не приблизишься ты и на волос даже к подножью горы. Лишние вещи в сердце твоем и доме твоем делают тебя лишним в этом мире.

Пустотой в пустоте должен стать ищущий свободы. Бежать в пустыню и там взрастить пустоту духа. А потом открыть сердце словам «ты должен».

Иди налегке, – так танцую я! И пусть дух твой будет легче пуха.

День еще не закончился, когда я оторвался от рукописи. Впрочем, вполне может быть, что это уже следующий день… А может, неделя. Или год… Мне было все равно. Все равно… Все равно…

Беги отсюда!

Глава 7

Отражение в зеркале криво усмехнулось. Это было отражение человека, который провел несколько лет в одиночной камере. Я отвернулся.

Сколько я пробыл здесь, не выходя из номера? Никаких ориентиров не было. Часы стояли. За окном было по-прежнему светло. Только мое отражение говорило, что это был не один день… Или рукопись медленно высасывает из меня силы. Не знаю…

Пошатываясь, я вышел в комнату. Серая папка лежала на столе. Куда бы я ни бросил взгляд, куда бы я ни повернулся, она была перед моими глазами. Она звала к себе. Уже не просила, а приказывала. И сопротивляться ее воле становилось все труднее.

Как она поймала меня! Сперва было простое любопытство… Потом она подсунула мне идею, что, дочитав ее, я пойму, почему и как умер мой друг… А теперь? Теперь она слишком сильна для того, чтобы хитрить со мной. Теперь она может повелевать. И даже если я найду в себе силы сжечь ее, то проиграю. Я зашел слишком далеко. Рукопись стала не только моим палачом, но и моей последней надеждой выбраться из этой истории. В ней был ответ. Ответ на все мои вопросы. Я зачем-то был нужен ей. Но и она была нужна мне…

Танцующий говорил, что нужно потерять все, чтобы обрести свободу. Кажется, я потерял даже свободу.

* * *

Я проснулся в постели. Первый раз не помню, за сколько дней и ночей. Сначала даже не поверил этому. Подумал, что вижу сон. Но солнце, назойливо светившее мне в глаза, убедило меня, наконец, что я не сплю.

Хотелось есть. Внутри меня сидел маленький свирепый зверек и с аппетитом грыз мои внутренности. Похоже, я голодал несколько дней.

Я встал, прошел в ванную, наскоро умылся, натянул единственную чистую футболку, джинсы и спустился вниз.

Хозяин отложил газету и удивленно посмотрел на меня.

– А я и не знал, что вы у себя, – сказал он.

– Немудрено. Когда я вернулся, вас не было на месте.

– Да? А как же вы попали к себе?

– Сам взял ключ. Надеюсь, вы меня извините.

– Ключ? – он выразительно посмотрел на полку.

Я проследил за его взглядом. Мой ключ висел на крючке. Под сердцем противно заныло.

– Вы что, выломали дверь? – спросил хозяин.

– Нет. Я действительно взял ключ… Может, я потом повесил его обратно? Просто не помню этого. У меня что-то странное происходит с памятью последнее время…

– Да вы вообще не в себе.

– Пожалуй…

– Надеюсь, что дверь цела.

– Это легко проверить.

– Да чего уж там… В случае чего, впишу вам в счет стоимость замка. Но в следующий раз будьте внимательнее, прошу вас. Вы что-нибудь хотели?

– Простите, что? – мои мысли были заняты другим. Эти провалы в памяти были очень тревожным симптомом.

– Я говорю, вы хотели чего-нибудь? Для этого спустились?

И тут я понял, что нужно делать.

– Да, хотел… Скажите, как вы посмотрите на то, чтобы нам вместе выпить по стаканчику? Я угощаю…

– Я не пью с клиентами, – ответил хозяин.

– В виде исключения. Прошу вас. Со мной в последнее время происходят странные вещи. Мне нужно с кем-нибудь поговорить. Обязательно. – Я старался говорить как можно спокойнее. Не хватало, чтобы он принял меня за психа. – Вы меня очень обяжете. К тому же вы видели моего друга… А вся история началась именно из-за него. Много времени это не займет…

Не знаю, что так подействовало – мои слова, мой вид или обещание дармовой выпивки, но хозяин, подумав немного, сложил газету и поднялся с кресла.

– Хорошо, – сказал он. – В конце концов, моя обязанность – заботиться о комфорте клиентов… Ничего, если мы посидим у меня? Не хотелось бы оставлять стойку без присмотра.

Я кивнул. И с трудом удержался от того, чтобы не броситься ему на шею.

* * *

В комнатушке хозяина отеля было тесно и душно. Старый журнальный столик, два продавленных кресла в углу, шкаф, стеллаж и узкая кровать. Все, за исключением стеллажа, было точно таким же, как в номерах отеля. Собственно, комнатка и выглядела, как номер. Самый дрянной и дешевый номер в дрянном и дешевом отеле. И запах… В комнате чем-то пахло. Не сильно, но довольно ощутимо. Чем-то знакомым. И этот запах тревожил меня. Но как я ни мучился, понять, что же не так в этом запахе, не смог.

Хозяин достал из шкафа бутылку Johnny Drum пятнадцатилетней выдержки. Налил два стакана, добавил содовой, протянул один мне и сел в кресло напротив.

Я сделал большой глоток. И сразу почувствовал себя лучше. Черт, похоже, я опять становлюсь пьяницей…

– Так что у вас случилось? – спросил хозяин.

По тону я понял, что ему вовсе не интересно слушать о моих проблемах. Впрочем, я вообще не знал, что ему может быть интересно… Тем не менее я сказал:

– Для начала я хотел бы задать вам несколько вопросов… Как жителю этого города. Что-то вроде любопытства туриста.

– У нас не слишком много достопримечательностей. Да и туристов тоже… За последний месяц – только вы и ваш приятель.

– О приятеле потом… Скажите, почему у вас так много собак?

– У меня?

– В городе. В вашем городе.

– Я не обращал внимания, честно говоря… Я вообще редко выхожу из отеля.

– А продукты и прочее?..

– Вас интересует система снабжения моего отеля?

– Нет, – я немного смутился. – Просто…

– Я редко выхожу из отеля, – отчеканил хозяин, глядя мне в глаза.

– Так как же насчет собак?

– Не понимаю, о чем вы.

Он явно знал и о собаках, и о том, почему их так много в городе, но по какой-то причине не хотел об этом говорить. Можно было попытаться пробить эту стену, но я боялся, что на этом разговор закончится. Мне же нужно было выяснить еще кое-что. Или, по крайней мере, попытаться…

– А почему я не видел никого из молодежи? Сплошь старики…

– Я же сказал вам, что почти не выхожу из отеля.

– Но это-то вы должны были заметить! Неужели житель города не знает, кто в нем живет? Вы что, ни с кем не общаетесь?

– Это мое личное дело, с кем я общаюсь.

– Послушайте, это не допрос… Мне просто любопытно. Я хочу побольше узнать об этом городе. Он странный, но…

– Затягивает?

– Скорее, пугает.

– С этого всегда все начинается.

– Что начинается?

– Страх. Испуг… Это начало начал.

– Оригинальная мысль.

– Нет. Она просто верная. Конечно, не любой страх… Только необъяснимый. Вы хотите понять его природу – и готово. Вы в ловушке.

Я вскинул голову. Он повторил мою мысль.

– Почему вы сказали о ловушке?

– Так бывает, – он пожал плечами.

– Вы говорите загадками.

– Иногда.

Я не знал, что сказать… Он умел сбивать с толку. Некоторое время мы молчали. Я прихлебывал виски. Если вы знаток, то Johnny Drum пятнадцатилетней выдержки может отвлечь вас от насущных дел. И еще как…

Интересно, откуда в таком отеле ТАКОЙ виски?

Есть люди, с которыми молчать невозможно, – чувствуешь дискомфорт. С хозяином отеля было иначе. Молчание казалось донельзя естественным. Правда, неизвестно, кто из нас молчал, а кто помалкивал…

– Вы родились в этом городе? – спросил я после долгой паузы.

– Нет. В этом городе никто не рождается.

– Почему?

– Так… – он опять пожал плечами.

– Вы можете хоть на один мой вопрос ответить прямо?

– Не думаю, что вы захотите услышать ответ.

– Ошибаетесь. За последние две недели я насмотрелся и наслушался такого, что готов к чему угодно.

– Всему свое время.

– Не понял?..

– Когда придет время, вы узнаете, почему здесь никто не рождается… Да и о собаках будете знать больше.

– Почему бы вам не сказать сейчас?

– Не время, – отрезал хозяин.

Я не ожидал от него такой резкости. Он сжимал стакан так, что казалось, тот вот-вот лопнет.

– Не время, так не время, – сказал я, пытаясь его успокоить. – Так понимаю, что и на остальные мои вопросы о городе вы не станете отвечать?

– Я не люблю говорить о городе, – он виновато улыбнулся. – Меня это выводит из себя. Извините, если обидел вас.

– Ничего. Хотя жаль, конечно… Впрочем, это ваше право. Вы здесь хозяин.

Мы опять замолчали. Он встал, взял бутылку и долил виски в мой стакан, который как-то подозрительно быстро опустел.

– Но о моем друге вы можете говорить? Эта тема вас не раздражает?

– Нет, конечно. Правда, не знаю, смогу ли я чем-нибудь вам помочь…

– Он не говорил, откуда приехал?.. Вообще, рассказывал что-нибудь о себе?

– Ваш приятель был неразговорчив. А что, он должен был сказать что-нибудь важное?

Я замялся. Сказать ему, что я похоронил друга почти две недели назад, а тот, как ни в чем не бывало, разгуливает по этому городу? И что? Он подумает, что я ненормальный. А с другой стороны, есть ли в этом городе нормальные? Сам-то хозяин тоже со странностями. Может, на общем фоне и я сойду за трезвомыслящего человека?..

– Понимаете… Он умер. Достаточно давно…

– Достаточно для чего? – перебил меня хозяин.

– Что?

– Вы сказали «достаточно давно». Для чего достаточно?

– Для того чтобы снимать номера в отелях. В частности, в вашем. Он умер. Повесился. Или его повесили, это пока неясно… И вдруг вы говорите, что видели его совсем недавно. Спустя неделю после того, как я бросил горсть земли на его гроб. Улавливаете? – все сказанное показалось бредом даже мне.

– Улавливаю, – кивнул хозяин.

Я был готов поклясться, что он ничуть не удивился. Будто по его отелю покойники разгуливают совершенно свободно.

– Вас это не удивляет? – спросил я.

– А почему я должен удивляться? Ничто не может исчезнуть бесследно… Если кто-то откуда-то уходит, то ведь должен он куда-то прийти… Верно?

Я был сбит с толку. Никак не ожидал подобных рассуждений. Поэтому не нашелся, что ответить, и лишь слабо кивнул.

– Ну-ну, не пугайтесь, – усмехнулся хозяин. – Я не выжил из ума. Хотя, согласитесь, определенная логика в этой идее есть. Но можно найти и не столь шокирующее объяснение. Специально для вас… Например, человек, которого я видел, лишь похож на вашего друга. Бывает ведь такое, что два человека полностью подпадают под одно описание, хотя и не очень похожи.

– Я об этом думал. Не очень похоже на правду.

– Вы можете предложить другое объяснение?

– Не знаю… Может, он водит меня за нос? Я не видел его тела… Гроб не открывали. Он мог повесить другого человека, похожего на себя, и уехать из города.

– Зачем ему это нужно?

– Он всегда бредил о полной свободе. Идея фикс, если хотите.

– И он действительно способен на убийство?

– Нет. Насколько я его знал – нет. Скорее отрубил бы себе правую руку, чем посягнул на чью-то жизнь.

– Вот видите.

– Что вижу? – меня била дрожь. – Вы хотите меня убедить в том, что видели ходячий труп?

– Я никого ни в чем не хочу убеждать, – сказал хозяин, снова доливая в мой стакан виски. Сам он почти не пил. – Вы спросили мое мнение, я вам его сказал. Выводы делать вам.

– Но должно же быть какое-то объяснение всему происходящему? – я был в отчаянии.

– Необязательно. Во всяком случае, в этой жизни.

– Мне не очень помог наш разговор.

– Сожалею, – хозяин был сама вежливость. – Только чего вы от меня ожидали?

– Я и сам не знаю… Думал, хоть про город расскажете.

– Если хотите узнать город лучше – идите к нему. Слушайте музыку его улиц, говорите с домами… Рано или поздно город ответит на все ваши вопросы. САМ ответит.

– Черта с два! Меня уже чуть не сожрали один раз ваши собаки. Давать им еще шанс я не хочу!

Хозяин молча посмотрел на меня, встал и убрал бутылку. Я понял, что наш разговор окончен. Допив одним глотком то, что оставалось в стакане, я тоже встал. Разочарование и легкий испуг где-то на самом краю сознания. Вот все, что я вынес из этого разговора.

– Простите, – сказал я, – не найдется ли у вас бутылки Johnny Drum для меня?

Хозяин залез в шкаф и протянул мне непочатую бутылку. Я посмотрел на этикетку. Двенадцатилетняя выдержка. Тоже неплохо.

– Включите в счет.

– Считайте, что это подарок. Некоторая компенсация за ваши обманутые надежды.

Я взял бутылку. Благодарно кивнул и открыл дверь. Но слова хозяина заставили меня замереть на пороге:

– Кстати, о собаках, – сказал он тихо. – Может, так город ответил на какой-то ваш вопрос? Вы об этом не думали?

Я открыл было рот, чтобы что-нибудь ответить, но хозяин демонстративно повернулся ко мне спиной.

Так ничего и не сказав, я поднялся в номер. Он уже казался мне почти домом. Моя квартира, уставленная дорогой мебелью и техникой, все эти ковры и мягкие кресла, стали лишь бледной тенью. Как и вся моя прошлая жизнь… Я не родился в этом городе. Но всю свою жизнь я провел здесь. Все, что было до него, – не более чем сон.

Я упал в кресло и сделал несколько глотков виски прямо из бутылки. Потом открыл рукопись. И стены номера начали таять…

Танец одиночества

Здравствуй, ночь. Сегодня одиноки мы с тобой. Но никто не отнимет у нас право излить друг другу свое одиночество.

Неизбывно оно. И нет ничего, с чем мы делились бы охотнее. И нет ничего, от чего так настойчиво бы отказывались те, кому мы предлагаем свою долю.

Как хотел бы я всей душой полюбить свое одиночество! Но для этого должно оно быть хоть немного ласковее со мной. Сейчас же еще слишком остры его зубы и слишком длинны когти. Опасным зверем оно подходит ко мне. И чувствую я его горячее дыхание на своем лице. Вижу, как заглядывает оно мне в лицо, и жестоки его глаза.

На мои попытки отогнать его факелом дружбы презрительно фыркает оно. Что ему свет и жар! Даже усы не опалит ему мой факел.

Самое жестокое одиночество испытывал я как раз в кругу друзей.

Ловушки любви обходит оно далеко стороной. Что ему эти ловушки! Оно само мастер их расставлять.

И в них попадаю я снова и снова.

На базарной площади и дружеском пиру, воспаряя к самым облакам и опускаясь на самое дно самой глубокой бездны – всегда чувствую я за своей спиной его когтистую лапу.

Не я властвую над ним, а оно надо мной. Оно входит в мой дом, как хозяин и господин мой. Тень его ложится на стены, и нету в мире тени страшнее.

Довольно урчит оно, видя тоску в моих глазах. И пока не насытится оно этой тоской, не уйдет на отдых. И даже когда показывает оно свою спину, мне рано вздыхать с облегчением. Вскоре я снова услышу, как оно царапает мою дверь.

Не прогнать и не одолеть его. Одиночество можно лишь полюбить и приручить через эту любовь. Но как много времени должно пройти, прежде чем эта кошка начнет есть из моих рук!

Так танцевал Танцующий на исходе ночи. И позади него танцевало его одиночество.

Я лежал на заправленной кровати. Лицо было мокрым от слез. Странно, а мне казалось, что я разучился плакать. Но почему я плакал? В голове стоял туман. Я посмотрел по сторонам. И узнал свою квартиру. Такой, какая она была два года назад.

Где я? И когда я?

Она ушла вчера. Мы спали вместе, но она была уже не в моей постели. И щеку мне щекотали не ее волосы, а волосы какого-то фантома, очень похожего на нее. Дыхание, тепло тела, запах духов – все это было здесь, рядом, но хозяйка всего этого уже ушла.

Я ощущал ее уход, лежа рядом, и боялся прикоснуться к ней. Мне казалось, что моя рука встретит пустоту. Странное чувство. Я лежал тихо и боялся его вспугнуть. Постепенно мне стало казаться, что комната растворилась в тишине и темноте, а вместе с ней растворился и диван, на котором мы лежали, растворилось само время, и мы вместе с ним. Не было ничего, что могло бы послужить привязкой к этому миру, не было самого мира, не было моего тела… Все это перестало существовать. Остались только ее дыхание и запах. А еще – мое сознание, которому вскоре предстояло вновь создавать мир.

Потом она пошевелилась и что-то пробормотала во сне. Под окном проехала машина, снова послышалось тиканье часов, и все вернулось – комната, время и понимание того, что я опять остался один.

А когда проснулся утром, от нее остался только едва уловимый запах на подушке. Я вышел на кухню. Чайник был еще совсем теплый, а окурок в пепельнице выглядел так, будто его только что затушили. Я зачем-то потрогал его, и мне показалось, что фильтр еще немного влажный.

Вот и все, что осталось от нее. Ни записки, ни одной из тех старых футболок, которые она любила носить дома. Ничего. Словно и не было человека. Просто сон. Не слишком интересный, временами приятный, но в целом ничем не примечательный сон. И только чуть влажный фильтр…

Я зашел в ванную. В стаканчике стояла одна зубная щетка. Может быть, года три назад, еще до того, как я начал медленно исчезать, этот вид одинокой зубной щетки и расстроил бы меня. Но теперь я просто почистил зубы. А потом немного подумал и вымыл голову.

Потом я снова вышел на кухню и поставил кипятиться еще теплый чайник. Пока вода закипала, я сходил в комнату и снял постельное белье. Черт его знает, что будет, ночью все не так, как днем, поэтому лучше не оставлять ее запах. Белье я бросил в корзину и постелил свежее.

Потом заварил себе крепкий чай, сделал пару глотков и закурил сигарету. Ничего подходящего моменту в голову не приходило. Ни горечи и обиды, ни мыслей об одиночестве, ни самого ощущения одиночества. Впрочем, это легко объяснялось тем, что не было раньше и ощущения НЕодиночества. Как если бы у некурящего отняли сигареты, которые он купил незнамо для чего, просто подчинившись внезапному и бестолковому порыву.

Я попробовал сесть на кровати, но тело не слушалось. Постепенно я начал понимать, что вижу сон. Или что-то очень похожее на сон. Кто-то прокрутил перед моими глазами видеосъемку двухлетней давности. Это прошлое. Это уже было. И не нужно, чтобы оно возвращалось. Я не хочу этого…

Проснись! Просыпайся, черт тебя дери!

Я с трудом перевернулся на бок. Подушка тоже была мокрой. Медленно туман в голове начал рассеиваться. Перед моими глазами снова был номер отеля. Только видел я его словно сквозь толщу воды.

О любви

Любви хотят сердца ваши, я слышу тоску и зов ваших сердец. Холод одиночества утомил вас, и хотите вы отогреть ладони у костра.

Любовью вы называете костер этот – спасение для замерзающих от одиночества на вершине горы.

Но часто одинокие суют руки в пламя и берут в ладони раскаленные угли. И то, в чем они ищут спасения, становится их гибелью.

Хочу я, Танцующий, станцевать вам о любви и любящих. Хотя плохо вытанцовывается у меня это слово. Ибо лишь тот, кто никогда не опалял сердце свое, легко произносит его.

Как-то спросили меня: «Что ты можешь знать о любви, Танцующий, если избрал уделом своим одиночество?»

Но так скажу я: лишь опустившийся на самое дно бездны способен взойти на заоблачную вершину. Лишь тот, кто сделал своей судьбой отрицание, завоевывает право утверждать. Лишь тот, кто выпестовал в одиночной камере самой мрачной тюрьмы ненависть и презрение, может познать любовь.

Долго томился мой дух в темном подземелье, где учился ненавидеть и презирать. И через ненависть и презрение открылась ему Любовь.

О! Это не веселая богиня в костюме пастушки. Хотя такой видят любовь некоторые. Но слепы глаза их. Это не прекрасная добродетельная дева с печальными глазами. Хотя многие внимают ее нежным нашептываниям. Но глухи сердца их.

Иные хотят найти в любви покой и сострадание к своему одиночеству. Но можно ли найти покой и сострадание, сидя в утлом суденышке посреди штормового моря? Иные ищут наслаждений. Но любовь – это путь к страданию, и пройти по нему может только отрекшийся от наслаждений. Многие просто бегут в нее от тоски и пустоты, но находят еще большую тоску и пустоту. Есть и такие, кто ищет в ней забвение от самих себя. Но к самим себе неизменно приходят они.

Но так учит Танцующий: любви нужно научиться, как нужно учиться музыке. И, прежде всего, научиться любви к самому себе. Ибо лишь тот, кто умеет любить себя, может любить другого.

Но слишком многие за любовь к другому принимают лишь дурную любовь к себе. А хуже дурной любви лишь дурной вкус к истине.

Любить другого нужно так, как любите вы самих себя. Но многие ли из вас умеют любить себя?

Настоящая любовь беспощадна, как стрела, пущенная твердой рукой. Она требовательна и строга к малейшему вашему промаху. Она жестока к тому, кто охотится за ней, не имея сил, чтобы одолеть ее. И лучше смотреть на нее через щель забрала, как на врага, чем протягивать открытую ладонь. В ответ она может протянуть когтистую лапу.

Настоящая любовь жадна и прожорлива, как огонь. Она никогда не скажет: «Довольно! Ты отдал мне достаточно себя». Она захочет пожрать вас целиком. Но эту пташку нужно держать чуть-чуть впроголодь. Ибо чтобы отдать себя целиком любви, придется себя уничтожить.

Какая тонкая ирония в танце моем! С закрытыми глазами и не различишь, пожалуй, этих двух сестер – любовь и ненависть. И так танцую я: скажи мне, как ты ненавидишь, и я скажу, умеешь ли ты любить.

Слишком часто любим мы в человеке лишь самих себя. Свои надежды и свои мечты. Но стоит этим надеждам не сбыться, выбрасываем мы свою любовь, как скорлупу ореха. Но так же часто ненавидим мы в других лишь самих себя. Низость своей души и убогость нашей совести.

Нет, поистине они похожи, эти сестры. И обе одинаково отвергают презрение. Стоит ему найти лазейку в душе, как ненависть и любовь уходят из нее, ибо не могут дышать с ним одним воздухом. Слишком тесна для презрения и любви душа. И так же тесна она для презрения и ненависти.

Но всего более объединяет их цель – рождены эти сестры лишь для того, чтобы сделать вас лучше. Благая цель! Но кто бывает достаточно зорким, чтобы увидеть ее? Большинство хочет лишь наслаждения от любви и мести от ненависти. Набить свою душу, словно брюхо, – вот мечта и цель многих.

Но любовь лишь путь к свободе. И преддверие свободы.

Но путь к любви – ненависть, как младшая из сестер.

Потому так танцую я: научитесь ненавидеть себя, братья по духу. И когда не останется в душе вашей места презрению, поймете вы, что научились любить себя.

Тогда можно спуститься с вершин своего одиночества.

И еще одну маленькую истину открою я напоследок:

Любовь можно удержать в открытой ладони, но не в сжатом кулаке. И берегитесь, чтобы не удержала она вас!

Существую ли я на самом деле или я лишь призрак – всем безразлично. Те, с кем я соприкасался, воспринимали меня как мимолетный эпизод. Я сам к этому стремился, и у меня, судя по всему, неплохо получалось. Они проходили мимо, бросали на меня недоуменные взгляды и исчезали в серой дымке… Кто-то останавливался, чтобы перекинуться со мной парой слов, и тоже исчезал, пожав плечами в ответ на мои ответы… Толком я так и не узнал никого из тех, с кем сводила жизнь. Все они думали так, как того хотел я, поступали, как хотел я, и уходили, когда хотел я. Ничего удивительного, ведь и создал их я. Не их самих, конечно, а те образы, с которыми разговаривал, от которых ждал подарков на праздники или у которых занимал деньги, и с которыми в конце концов расставался. И для них я был тоже ничем…

Да проснись же ты, наконец!

Я был глубоко под водой. Вокруг была темнота. Лишь наверху маячило пятно света. Мне нужно было плыть к нему. Как можно быстрее. Я уже начинал задыхаться…