Текст книги "Золотая ловушка"

Автор книги: Луис Ламур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Луис Ламур
Золотая ловушка

ЗОЛОТАЯ ЛОВУШКА

Прошло не менее трех месяцев с тех пор, как Уэзертон выехал из «Лошадиной головы» и только теперь впервые увидел блестки. Поначалу в веерообразном выносе, которым из скалистого кряжа высыпало миллионы тонн песка, попадались лишь одиночные зернышки; крупинки эти казались под лупой шероховатыми и имели слоистое строение, песок и галька не успели их обкатать. Значит, основное месторождение где-то близко. Прежде чем что-нибудь предпринять – так научил его горький опыт, – он уселся и закурил трубку. И все-таки ему никак не удавалось побороть волнение.

По натуре человек рассудительный, Уэзертон за долгие годы успел убедиться, что надежда бывает обманчивой, и все же чутье подсказывало ему, что источник золота где-то наверху, на горе. Можно предположить, конечно, что он находится в выносе, окаймляющем подножие горы, однако, принимая во внимание шероховатость золотых крупинок, он считал, что это мало вероятно.

Основание выноса тянулось приблизительно на полмили, толщина же его составляла сотни футов песка и ила, намытого за долгое время разрушения высокого горного хребта. Высшая точка этого широкого веера располагалась между двумя высокими гранитными скалами, но, разглядывая гору с того места, где сидел, Уэзертон предположил, что сам источник находится значительно выше.

Разбив лагерь возле небольшого ручья к западу от выноса, старатель привязал ослов и стал взбираться вверх по склону. Поднявшись на высоту около двух тысяч футов, он остановился передохнуть и, бросив на лоток пригоршню песка, растряс его, проверив способом «сухого промыва». К его удивлению, даже в этом первом лотке оказалось довольно много зерен золота, так что он продолжал подъем и наконец оказался под гигантским порталом гранитных колонн.

Над этими естественными воротами виднелись еще три более мелких выноса, которые соединялись в самом створе, спускаясь к нижнему, наиболее крупному. Сухая проба двух первых не дала никакого результата, зато когда на лоток попал песок из третьего выноса, там обнаружилось, даже при таком несовершенном методе «промыва», не менее дюжины достаточно крупных зерен.

Верхушка этого выноса лежала в гигантской трещине гранитной скалы, напоминавшей фантастические развалины. Остановившись, чтобы перевести дух, Уэзертон окинул взглядом основание этой скалы и сразу же увидел, что изъеденную трещинами толщу гранита пересекает кварцевая жила, буквально напичканная золотом!

Увязая в песке, он с трудом подобрался поближе и замер на месте. Сердце его бешено колотилось, не столько от трудного подъема и высоты, сколько от волнения – вся в паутине золотых нитей, кварцевая лента имела не менее шести футов в ширину. Он не мог поверить своей удаче, но это было так.

Однако, несмотря на столь многообещающее открытие, какое-то внутреннее чувство, возникшее при виде этой нависшей каменной громады, помешало ему двинуться дальше. В нем заговорила осторожность, и он отступил назад, чтобы еще раз внимательно осмотреться. Чем дольше он смотрел, тем тревожнее становилось у него на душе. Он обошел скалу вокруг, а потом вскарабкался на вершину горы, расположенной позади, чтобы поглядеть на нее сверху. От того, что он увидел, у него сделалось сухо во рту, а по спине забегали мурашки.

Эта гигантская глыба, очевидно, являлась частью значительно более древнего хребта, который на протяжении долгого времени подвергался разрушению с поверхности, испытывая в то же время глубинные толчки и сдвиги, в результате которых скалу вытолкнуло наверх, и она, источенная временем, так и осталась стоять среди более молодых и крепких пиков. За минувшие века под воздействием мощных внешних сил громадина растрескалась, превратившись в то, что золотоискатели называют «кошмар шахтера». На поверхности скалы виднелись глубокие расселины, ее буквально пронизывали трещины, словно стену здания, чудом уцелевшую после бомбежки. Возвратившись к подножию скалы, Уэзертон увидел, что отдельные куски кварца можно отламывать просто руками. Уэзертон стоял и смотрел, завороженный необычным зрелищем. До неисчислимых богатств, которые таились здесь, можно было добраться только рискуя жизнью. Внешняя стена скалы имела резкий наклон, так что человеку, работающему на жиле, придется как бы подкапываться под самое основание башни. Достаточно одного порохового заряда или рокового удара кирки, и вся эта махина, возвышающаяся на добрых триста футов над выносом, превратится в груду обломков и обрушится ему на голову. Более того, и сама жила будет погребена под тоннами пустой породы, и ее разработка потребует таких денег, каких ему никогда не найти. В данный момент весь капитал Уэзертона составлял не более сорока долларов.

Отойдя ярдов на триста от скалы, Уэзертон уселся на песок и набил табаком свою трубку. Конечно, скала может обрушиться от первого же удара, но простояла же она уже столько лет! Да и выбора у него нет. Это он знал прекрасно. Ему нужны деньги, и вот они лежат перед его глазами. Если он хочет заполучить их и остаться в живых, ему следует избегать двух вещей: во-первых, нельзя забывать об опасности, это может привести к потере осторожности, а во-вторых, нельзя поддаваться жадности, стремиться ухватить еще и еще, это чревато гибелью.

Перевалило далеко за полдень, а он еще ничего не ел, однако голода не испытывал. Обойдя скалу вокруг и осмотрев ее со всех сторон и во всех ракурсах, пришел к выводу, что первоначальная его оценка абсолютно правильна. Чтобы добраться до золота, надо начать у самого основания наклонившейся скалы и копать там, работая только вручную. С того места, где он стоял, казалось просто смешным, что человек, вооруженный лишь одним кайлом, способен опрокинуть, разрушить эту каменную громаду, однако Уэзертон хорошо представлял, каким неустойчивым может быть подобное равновесие.

Скала располагалась в центре горного кряжа, а веерообразный вынос круто спускался к ее основанию, гораздо круче, чем самая крутая лестница. Верхушка ее наклоненного тела нависала над верхней границей выноса, так что, если скала начнет крошиться и человек вовремя это заметит, у него будет шанс спастись, побежав вниз на север. Серьезное препятствие представляет рыхлый песок, бежать по нему трудно. Однако и это преодолимо, если проложить к скале дорожку из плоских обломков камня.

В лагерь он возвратился уже в сумерки. Нарочно не позволил себе начать работу, не взял даже пробы песка. Нужно соблюдать осторожность, предельную осторожность, ни на минуту не забывая о нависшей каменной громаде. Секундное промедление при начале обвала – он принимал это как неизбежность, – и на него обрушатся тысячи тонн камня.

На следующее утро старатель привязал ослов на небольшой лужайке возле ручья, расчистил ручей и приготовил себе еду. Потом снял рубашку, натянул на руки перчатки и направился к скале. Но даже и теперь он не начал работать, зная, что от его осмотрительности будет зависеть не только успех всего дела, но и сама его жизнь. Он набрал плоских камней и взялся строить дорожку. «Когда начнешь работать, – сказал он себе, – время терять будет некогда».

Наконец с величайшей осторожностью он приступил к делу, расширяя трещины в кварцевой жиле кайлом, отгребая обломки и затем вынимая крупные куски кварца целиком. Кайло он использовал исключительно в качестве рычага, не осмеливаясь взмахнуть им для удара. Кварц оказался рыхлым, и он крошил его руками, доставая обломки и складывая в мешок. Наполнив, Уэзертон отнес его по дорожке в безопасное место под сенью башни. На обратном пути он подправил камни на дорожке, добавил несколько новых и начал наполнять второй мешок. Он работал даже с большей осторожностью, чем необходимо, – ему был чужд азарт игрока и он не любил рисковать.

В данном случае Уэзертон шел на сознательный, хорошо рассчитанный риск, когда все случайности предусмотрены и взвешены. Ему нужны деньги, и он твердо решил их получить. Трезво оценивая свои шансы на успех, он понимал, что величайшую опасность представляют, с одной стороны, жадность, а с другой – чрезмерная увлеченность работой, которая может привести к потере бдительности.

Стащив вниз оба мешка, старатель нашел плоский камень и, пользуясь одним лишь молотком, принялся дробить кварц – медленная, тяжелая работа! Но другого способа извлечь золото он не видел. Из раздробленного кварца золотые крупинки выковыривались кончиком ножа, настолько плотно друг к другу они сидели. То, что осталось, Уэзертон промыл на лотке водой из ручья; на это у него ушел весь оставшийся день до самой темноты.

Проснувшись на рассвете, он позавтракал и закончил промывать золото. При грубом подсчете этот первый день дал ему четыреста долларов. Припрятав заветный мешочек, снова полез наверх под скалу.

После холодной ночи солнышко приятно пригревало, а воздух все еще оставался свежим и прозрачным. Уэзертон с удовольствием ощущал в своей ладони ручку кайла.

Там, в «Лошадиной голове», его ожидали Лорри и Томи, и, если он здесь погибнет, они, скорее всего, так и не узнают, что с ним сталось. Но он отнюдь не собирался погибать. Золото, которое он здесь добывал, предназначалось для них, а не для него самого. Благодаря этому золоту они смогут спокойно жить в большом городе, у них будет свой дом и разные милые вещицы, которые делают семейный очаг желанным для женщины, а Томи получит образование. Все, что нужно лично ему, – это дом, куда он сможет возвращаться, жена, сын и – сама пустыня. Первое было для него столь же необходимо, как и второе.

В пустыне ему суждено умереть. Ему говорили об этом много раз, но какое это имело значение? Никто не знал пустыню так хорошо, как он. И он не мог без нее, как хороший дирижер без оркестра, как хирург – без человеческого тела. Это была его работа, его жизнь, то, что он знал лучше всего. Он всегда улыбался, приближаясь к пустыне, бросая на нее первый взгляд. Неужели это случится теперь? Солнце поднималось все выше, а он продолжал работать, равномерно взмахивая кайлом, тщательно сгребая обломки и складывая их в мешок. Золотые крупинки ярко поблескивали в кристаллах кварца, хотя сами по себе эти кристаллы выглядели гораздо красивее, чем золото. Время от времени он останавливался передохнуть и с удовольствием вдыхал свежий бодрящий утренний воздух, нарочно стараясь не спешить.

В течение девятнадцати дней он работал без устали, сначала по восемь часов, потом уменьшил свой рабочий день до семи, а потом и до шести часов. Уэзертон не пытался себе объяснить, почему он это делает, но вскоре понял, что ему становится все труднее и труднее. Снова и снова он отходил от скалы под тем или иным предлогом, всякий раз чувствуя, как волосы у него шевелятся на затылке, и он невольно ускорял шаг, и каждый раз возвращался назад, однако все более неохотно.

Три раза, начиная с тринадцатого дня, второй раз в семнадцатый и, наконец, в девятнадцатый день он слышал шорохи внутри скалы.

Уэзертон не имел понятия, нормальное ли явление этот шорох или нет. Вполне возможно, что это давнее естественное движение, которое непрерывно продолжается на протяжении столетий. Он знал только то, что это происходит в настоящий момент, и всякий раз у него по спине сбегали холодные струйки пота.

Разрабатывая жилу, старатель проделал в ней глубокую выемку, напоминавшую зарубку, которую делает лесоруб, готовясь повалить дерево, только шире и глубже. Мешочков с золотым песком становилось все больше и больше, их было уже семь, и общее количество золота составляло уже не менее пяти тысяч долларов или даже чуть больше.

Теперь приходилось работать на коленях. От подножия скалы, где он начал копать, кварцевая жила уходила вниз, и Уэзертон углубился на девять футов внутрь, оказавшись под скалою. Если порода начнет оседать в то время, когда он будет внутри, его раздавит в мгновение ока, у него не будет ни малейшей надежды на спасение. И все-таки он продолжал.

Шорохи, возникшие в камне, изматывали его, за последние дни он сильно изменился: похудел и стал плохо спать. Вечером на двадцатый день Уэзертон подсчитал, что у него уже есть шесть тысяч долларов, и поставил себе конечной целью десять тысяч. А на следующий день в кварце оказалось такое количество золота, какое ему и не снилось. Словно искушая его продолжать работу, жила становилась все богаче и богаче. К концу этого дня он добыл более тысячи долларов.

Теперь жажда золота захватила его целиком, она словно держала его за горло. К тому же его завораживало ощущение опасности, которую таила в себе скала, оно становилось чуть ли не сильнее стремления к богатству. Еще три дня, и он выполнит свой зарок. Неужели он остановится? Уэзертон снова взглянул на скалу, и у него возникло предчувствие, он понял, что ему суждено умереть, что ему отсюда не выбраться. Ему показалось, что внешняя стена наклонилась чуть-чуть больше. Или это только его воображение?

Наутро двадцать второго дня он взобрался наверх по дорожке, проложенной вдоль выноса, которая с течением времени превратилась в лесенку с плоскими каменными ступеньками. Он никогда не считал эти ступеньки, но их, наверное, было не менее тысячи. Пристроив флягу с водой в небольшой нише, защищенной от солнца, и взяв в руку кайло, он направился к скале.

Наклон ее стены действительно показался более крутым, чем накануне, или это всего лишь игра света? Трещина, которая тянулась позади внешней стены, похоже, немного расширилась, и, осмотрев ее более внимательно, он обнаружил на дне кучку свежего песка. Значит, она шевелилась!

Уэзертон нерешительно остановился, глядя на скалу с настороженным вниманием. Он будет полным идиотом, если снова туда сунется. Семь тысяч долларов! Да он никогда в жизни не имел таких денег! Но ведь еще несколько часов работы, и у него будет еще тысяча, а за следующие три дня он сумеет с легкостью добыть все десять тысяч, которые себе наметил.

Подойдя к входу своей выработки, старатель опустился на колени и пополз внутрь все сужающегося недлинного тоннеля. Не успел он добраться до конца, как страх сжал ему горло. Он задыхался, ему казалось, что за ним захлопнулась западня, однако панику удалось побороть, и он начал работать. Первые слабые и робкие удары не принесли никакого результата, но потом, успокоившись, Уэзертон начал работать с лихорадочной поспешностью, которая, в общем, не была ему свойственна.

Тяжело дыша, он сбавил темп, а потом остановился, чтобы ссыпать породу в мешок, однако, несмотря на спешку, мешок оказался еще не полон. Скрепя сердце он поднял кайло, но, прежде чем успел ударить, гигантская каменная масса у него над головой как будто бы закряхтела, как кряхтит усталый старик. Вслед за этим глыба вздрогнула изнутри со страшным скрипом. Уэзертону чуть не стало дурно от ужаса. Скованный страхом, он и не вспомнил о своих планах, связанных с немедленным бегством; только после того как скрип прекратился, он осознал, что лежит на спине, не смея дышать, в ожидании конца. Медленно и осторожно он выбрался на воздух и пошел, борясь с желанием бежать прочь от скалы.

Дойдя до узелка с едой и флягой, почувствовал, что обливается холодным потом и каждый мускул в его теле дрожит. Прошло не менее двадцати минут, прежде чем он смог подняться на ноги.

Несмотря на то, что пережил, он твердо знал, что если не вернется в гору сейчас, то уже никогда не сможет этого сделать. Сегодня он вынес только один мешок, а ему нужен и второй. Обойдя скалу вокруг, он внимательно осмотрел расширявшуюся сзади трещину и попытался, уже в третий раз, найти какой-нибудь другой способ подобраться к жиле.

Теперь увеличение угла наклона скалы стало очевидным, так же как и то, что скала не продержится долго. А что, если зайти с другой стороны и копать вниз? Не удастся ли выйти к жиле более безопасным способом? Но каждый новый удар кайлом будет усугублять положение, стена и так в любой момент готова рухнуть. Если это случится, новый подкоп все равно окажется бесполезным. Опасность, конечно, существовала и в этом случае, однако она была несравненно меньше, чем в первоначальной выработке. Он стоял, не зная, на что решиться.

Снова вернуться туда? Место оказалось сказочно богатым, и те несколько фунтов, которые требовались, чтобы наполнить мешок, он набрал бы довольно скоро. Уэзертон взглянул на темное, несомненно сузившееся отверстие, а потом на наклонившуюся скалу. В горле у него мгновенно пересохло, однако он взял кайло и пошел назад, словно завороженный, движимый силой, неподвластной разуму.

Сердце отчаянно колотилось, когда он опустился на колени перед входом в выработку. Ему не хватало воздуха, вся кожа на голове горела и зудела, однако, как только он пополз, ему стало легче. Забой, где он теперь работал, находился на расстоянии шестнадцати футов от входа. Используя кайло, он начал отбивать и отколупывать куски от кварцевой жилы. Это было не так легко, как раньше. Скала у него над головой молчала. А вот давление сделалось просто ощутимым. Он чувствовал, как с каждым ударом оно растет, и ждал катастрофы в любую минуту. Ему чудилось, что вся эта махина лежит у него на плечах, выдавливая воздух из легких.

Внезапно он прекратил работу. Мешок уже почти наполнился. Уэзертон лежал неподвижно, глядя на каменный потолок у себя над головой.

Нет.

Больше он копать не будет. Довольно. Больше ни одного мешка. Ни одного фунта. Сейчас он вылезет отсюда, спустится вниз и, не оглядываясь назад, пойдет прочь. Дома его ждут жена и малыш Томи, мальчик радостно побежит ему навстречу – они слишком дороги ему, чтобы рисковать.

Вместе с этим решением пришел покой, пришла уверенность… Уэзертон глубоко вздохнул, расслабился и только в этот момент почувствовал, до какой степени напряжено все его тело. Он перевернулся на бок и очень осторожно собрал все свое имущество: фонарик, мешок и кайло.

Он победил. Победил крошащуюся скалу, победил собственную жадность. Он успокоился и настолько, что, выбираясь из выработки, перестал соблюдать прежнюю осторожность, которая отличала все его поведение внутри каменной толщи. Двигаясь беспечно и уверенно, он задел ногой кусок кварца, который торчал из стенки забоя.

Удар получился ничтожно слабый, почти незаметный, и даже немыслимо было представить, что он вызовет такую реакцию. Скала вдруг вся передернулась, словно кожа животного, которому нанесен удар; вся древняя масса камня вздрогнула, послышался глубокий, со всхлипом, вздох.

Он слишком долго там задержался!

Охвативший его ужас заставил все тело сжаться. Он съежился, стараясь занимать как можно меньшее пространство. Пытался заставить себя двигаться, несмотря на гул, наполнивший всю узкую нору. Шепот каменной глыбы превратился в жуткий жалобный стон, посыпались мелкие камни. И вдруг наступила тишина.

Тишина, которая оказалась еще более страшной, чем звуки. Сам не зная как, Уэзертон продолжал ползти, ожидая каждое мгновение, что будет похоронен в этой могиле из золота. И вдруг почувствовал, что его ноги на свободе. Он выбрался!

Старатель бежал без оглядки, ему вдогонку несся все усиливавшийся рев, от которого он никуда не мог скрыться. Когда, судя по крутизне склона, понял, что находится в безопасности, он упал на колени, обернулся и посмотрел назад. Глухой рокот, напоминавший раскаты грома, не умолкал, однако видимых изменений Уэзертон не заметил. И вдруг на его глазах каменная башня сдвинулась и покачнулась. Это движение длилось всего несколько секунд, но прежде чем многие тонны камня остановились, вновь обретя равновесие, его забой и все, что было вокруг, перестало существовать.

Как только к нему вернулась способность стоять на ногах и двигаться, Уэзертон подобрал с земли свой мешок с золотоносным кварцем, сумку с едой, флягу и пошел прочь. Прохладный ветерок приятно освежал его лицо. Больше он не оглянулся ни разу.

И ЕЩЕ ОДНА ЛОЖЕЧКА ДЛЯ КОФЕЙНИКА

Добравшись до Растлер-Спрингс, Лорри поняла, что заблудилась.

Стив рассказывал ей, как нужно ехать кратчайшим путем через горы на почтовую станцию Драй-Крик, и советовал ехать именно так, если с ним что-нибудь случится. Но он предупреждал, что не следует держаться слишком близко к Джуниперу и нельзя останавливаться у Растлер-Спрингс.

Вернувшись назад, она смогла бы найти поворот, который пропустила, но времени терять нельзя, двигаться нужно немедленно – если сейчас задержаться, то до почтовой станции она доберется только глубокой ночью.

Проще всего было бы вернуться на ранчо и снова отправиться в путь на рассвете, как только Стив уйдет из дома. Однако, если она возвратится, у нее больше никогда не хватит духа снова от него уйти. Она уже и так доставила Стиву слишком много хлопот.

Гнедой стал пить свежую воду из родника, а Лорри тем временем соскользнула с седла на землю и тоже попыталась напиться, черпая воду пригоршнями из ручья. Это у нее плохо получалось, напиться ей не удалось, она только намочила все лицо и забрызгала блузку. Типичная неудача, как и все остальное, что с ней случалось, с тех пор как она приехала на Запад.

Поднявшись на ноги, она увидела, что на опушке леса стоит человек с ружьем в руках. Лорри не имела понятия, сколько времени он там простоял, только вдруг осознала, как далеко от всего и от всех находится это место. К тому же никто, даже Стив, не знает, что она здесь. А револьвер у нее в седельной сумке.

Человек был худ и стар, а его глаза – никогда в жизни, ни у кого она не видела таких холодных глаз. Тонкая сеть морщин покрывала его узкое, иссушенное солнцем лицо с высокими скулами, напоминавшее бы соколиную голову, если бы не короткий, слегка приплюснутый нос. Синюю линялую рубашку и сильно поношенные джинсы венчала совершенно новая шляпа с узкими полями.

Он ничего не говорил, просто смотрел на нее, выжидая.

– Я прозевала поворот. – Лорри сама удивлялась тому, как спокойно с ним разговаривает. – Я ехала в Драй-Крик.

Его глаза скользнули с ее лица на седельную сумку, в которой находились все пожитки, которые она привезла к Стиву Боннету на ранчо «Ред-Тэнкс».

– Ты – женщина Боннета, – констатировал он сухим и резким голосом.

Она вызывающе вздернула подбородок.

– Да, жена.

– Уходишь от него?

– Не ваше дело, – огрызнулась она, вдруг рассердившись.

– Не могу осуждать, если ты струсила.

– Да не в этом дело! – чуть не закричала она. – Совсем не в этом!

Его старые глаза привыкли разбираться в следах, а также в мотивах поступков мужчин, да и женщин тоже.

Но она говорила правду. Ею двигал не страх, а что-то другое. Он почувствовал, что в ее голосе звучит горечь, сознание своего поражения и обиды.

Он кивнул в сторону юга.

– Там моя лачуга, – указал он. – И горячий кофе.

Позднее Лорри никак не могла понять, почему она согласилась пойти с этим человеком. Возможно, ей хотелось показать, что она ничуть его не боится, или она все еще не решалась сделать последний шаг, который увел бы ее из этого края, от всех связанных с ним надежд.

Лачуга оказалась старой, но чистенькой и аккуратной. Чисто вымытые кастрюли и сковородки висели на стене, ни грязной посуды, ни разбросанных вещей. В комнате стояли койки для нескольких человек, но застланной оказалась только одна.

Налив кофе в две эмалированные кружки, хозяин поставил одну из них перед Лорри. Отпив глоток, она впервые почувствовала зависть. Дело в том, что именно с кофе она потерпела самую серьезную неудачу. Во всяком случае, это огорчало ее больше всего. Она не умела варить кофе; тот, что она готовила, не нравился даже ей самой. Да и вообще выяснилось, что она ничего не умеет и совсем не годится на роль жены человека с Запада. Ей не потребовалось много времени, чтобы понять это, но как исправить совершенную ошибку – она не знала.

Лорри снова испытала угрызения совести, вспомнив, какое выражение появилось на лице Стива, когда он увидел потертую спину ее мерина. Все оттого, что она плохо расправила потник и на нем остались складки. А потом у нее нечаянно спустился курок запасного револьвера, и он выстрелил, едва не поранив ей ногу. Стив страшно на нее рассердился, и она проплакала полночи, после того как он заснул.

– Не могу взять в толк, с чего это ты сбежала от своего муженька, – произнес старик. – Не думаю, что испугалась, я слыхал про то, как ты шуганула Большого Лью, имея в руках один старый дробовик.

Она посмотрела на него, удивляясь, откуда ему это известно.

– А зачем он решил меня напугать? Между прочим, – добавила она, – дробовик-то был не заряжен.

Холодные глаза блеснули, в них мелькнуло что-то похожее на усмешку.

– Он-то этого не знал. Ну и нагнала ты на него страху! – Старик снова поставил кофейник на огонь. – А его не так просто напугать, этого Лью. Он ведь не какой-нибудь мирный поселенец. Настоящий убийца. На его совести не один человек.

– Неужели взаправду убивал людей?

– По крайней мере троих, а то и четверых. – Он набил трубку, искоса поглядывая на ее маленькое личико с огромными темными глазами, по форме напоминавшее сердечко; да и фигурка, несмотря на приятные округлости, как у взрослой женщины, казалась слишком детской, слабенькой и непригодной для здешних мест. Но его мать тоже была маленького роста, а ведь родила десятерых детей в суровых условиях приграничного поселения.

– Если ты такая смелая, то чего же бежишь отсюда? – Тут он хитро прищурился и усмехнулся. – Да, я и забыл… Это же не мое дело.

– Я для него не подхожу, – заявила она, глядя на старика широко раскрытыми глазами. – Ему нужна помощница, а от меня только одни неприятности.

Старик внимательно рассматривал свою трубку. То, что она оказалась на месте со своим дробовиком, помешало Большому Лью и Миллерам спалить ранчо. Именно для этого они и явились на «Ред-Тэнкс».

Мало-помалу она выложила ему свою историю. Ее отец долго болел, и его болезнь поглотила все их сбережения. После его смерти она поехала на Запад, согласившись выйти замуж по объявлению. Объявление прислал по почте Стив Боннет. Увидев высокого молодого парня с бронзовым от загара лицом, Лорри почувствовала волнение. Стиву нужна была жена, а ей – дом. Все очень просто. Ни тот, ни другая ни слова не сказали о любви.

– А как сейчас? Любишь, наверное, его?

Вопрос старика сильно ее озадачил, поскольку она никогда об этом не задумывалась. И вдруг, словно прозрев, поняла, что он прав.

– Да, – призналась она. – Да, люблю.

Старик никак не отозвался, а она стала смотреть на землю, наблюдая за тенью, которую отбрасывали соседние деревья. Она вспомнила лицо Стива, когда он пришел домой накануне ночью. Какое выражение мелькнуло тогда в его глазах? Радость, оттого что не оправдались его страхи? Или что-то другое?

Он налил ей еще кофе.

– Что тебе это даст, если ты убежишь? Неужели тебе станет спокойнее? А Стив? Интересно, что он почувствует, когда вернется вечером домой?

– Ему без меня будет лучше, – едва выговорила она, пытаясь заглушить угрызения совести.

– Что хорошего, когда человек возвращается домой, а в доме пусто? Ты говорила ему, что любишь его?

– Нет.

– А он тебе?

– Тоже нет.

– Очень глупо с его стороны. Я-то повидал женщин на своем веку. Скажи ей, что ты ее любишь, приласкай чуток, сделай иногда что-то приятное, и она уже готова для тебя в огонь и в воду,

В жарком воздухе наступающего вечера тихо шелестели тополя, их зеленые ладони трепетали, порой смыкаясь друг с другом.

– Я хотела бы научиться заваривать такой кофе.

– Сегодня он не так хорош, как обычно.

Она обратила внимание на то, как он положил ружье: на краешек стола, так что дуло оказалось направлено в сторону двери.

– Приятно, когда человек приходит домой и его встречают горячим кофе.

Старик откинулся на спинку стула и снова раскурил свою трубку.

– А он знает, что ты ушла?

– Нет.

– Если снова заявятся Миллеры, они сожгут ранчо. А он на тебя рассчитывает.

– Они не вернутся.

Он только презрительно хмыкнул, дивясь ее наивности.

– Здесь идет постоянная война, мэм. Борьба за место… У твоего мужа только один союзник, это ты… а ты его бросила.

– От меня нет никакого толка. Я ничего не умею – ничего, что должна делать жена в этих краях.

– Ты можешь быть дома, когда он возвращается с работы. Человек не любит одиночества. Ему приятно сознавать, что он борется ради чего-то или кого-то. – Не услышав от нее никакого ответа, он спокойно продолжал: – Они собираются его убить, эти Миллеры.

– Убить? – возмущенно воскликнула она. – Как же так, ведь закон…

Он смерил ее холодным взглядом.

– В этой стране каждый носит закон с собой, в своей кобуре. Миллеры и не подумают расправляться со Стивом Боннетом самолично. Они кого-нибудь наймут. Твоего муженька, – старик поднялся на ноги, – считай, что уже заказали.

Он вдруг рассердился:

– Ты ведь не просто жена. Ты партнер, а тебе вдруг понадобилось сбежать, когда он больше всего в тебе нуждается.

Он двинулся к двери.

– Тебе незачем возвращаться в ущелье. Позади моей лачуги есть тропа, ее проложил старик Соткано. Держись подальше от Джунипера и не сбивайся с тропы. Она приведет тебя прямо к почтовой станции. Это возле Литтл-Драй.

Она не двинулась с места.

– Научите меня варить такой кофе? Такой же, как у вас?

Когда ее лошадь ступила на двор ранчо «Ред-Тэнкс», уже запели перепела. Стив еще не вернулся, и она быстро расседлала мерина. Вспомнив, что делал в таких случаях муж, обтерла ему спину.

Час спустя, когда кофейник вскипел во второй раз, она увидела, как Стив въехал во двор. С болью и страхом подумала о том, что чуть было не сбежала и уже не встречала бы мужа, а находилась сейчас неизвестно где. Стоя в дверях своего дома, она вдруг увидела его другими глазами.

Она же его любит! Любит этого высокого стройного мужчину со спокойным лицом и глазами, в которых порой сверкают веселые искорки. Его волосы, отливающие бронзой, блестели в свете лампы, но вот в глазах никакого веселья, только одна тревога.

– Стив… что случилось?

Он быстро взглянул на нее, словно уловив в ее голосе новые, непривычные нотки. И в первый раз в жизни поделился с ней своими опасениями. Прежде он всегда отмахивался от ее расспросов, уверяя, что все будет в порядке.

– Узнал сегодня кое-что. Старик Миллер нанял человека. Киллера.

Она схватила его за руку.

– Кого он должен убить? Тебя?

Стив кивнул; закрыв за собою дверь, он снял шляпу ц направился к тазу с водой, приготовленному для умывания. Потом потянул носом, почувствовав запах кофе, и увидел только что налитую чашку.

– Это мне? – спросил он, посмотрев на нее.

Она кивнула, со страхом ожидая, чтобы он попробовал. Мелочь, конечно, но тем не менее это очко, которое будет либо за, либо против нее.

Он опустился на стул, и она увидела, какое усталое у него лицо. Стив пригубил кофе, а потом начал пить.