355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Луис Ламур » Конагер » Текст книги (страница 2)
Конагер
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 03:03

Текст книги "Конагер"


Автор книги: Луис Ламур


Жанр:

   

Вестерны


сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Глава 3

Чтобы глотать поменьше пыли, Кон Конагер завязал нижнюю часть лица платком. Лишь однажды он обернулся, чтобы еще раз взглянуть на хижину, но она уже почти скрылась за огромным серым облаком, поднятым табуном.

Экое гадство, сказал про себя Кон, бросить женщину с двумя детьми в таком месте. Но говоря так, он знал, что зачастую люди здесь не имеют выбора. В этой стране требуется рисковать; иногда риск оправдывается, иногда нет.

Он не вспоминал о Кайове Стейплзе, дерзком человеке с репутацией бретера, который, по слухам, уже застрелил двоих – одного в Тин-Kan, в Колорадо, а другого в Мобите, штат Техас. Конагер на своем веку много перевидал таких типов, которые полагали себя большими мастерами в стрельбе, и даже помогал хоронить одного из них. Они появлялись и исчезали.

Он почесал щетину на щеке и, вполглаза вглядываясь сквозь пыль, подумал, что неплохо бы откочевать на зиму в Тускон или даже в Калифорнию. Пару раз он нанимался водить туда стада – это гораздо приятней, чем подставлять спину северным ветрам в Техасе или Нью-Мексико.

Молодость прошла, и пора бы уже где-то обосноваться. Двадцать два года провел в седле, настало время сменить его на уютное кресло на какой-нибудь веранде, или, уж на худой конец, провести хотя бы зиму в каком-нибудь сказочном отеле в Колорадо.

Тут Кон фыркнул, выражая презрение к самому себе. Какие там отели? Ему сапоги-то новые не на что купить. Он всего лишь ковбой за тридцать долларов, и на большее рассчитывать не приходилось.

Они гнали лошадей на рысях и, хотя солнце клонилось к закату, продолжали двигаться вперед. До следующей станции осталось не так уж далеко, и если поторопиться, то можно рассчитывать на теплую ночевку и готовую еду.

Крис Малер подъехал к Конагеру:

– Как считаешь, есть смысл спешить?

– Мы вроде как деньги за это получаем – чего ж время тянуть? Уложимся до полуночи – хорошо, а мустангам ничего не сделается: умотай их сегодня – завтра они опять как огурчики.

На станции Ред-Рок числилось два служащих, но, когда табун влился во двор, никаких признаков их ковбои не заметили. Мак-Гиверн подъехал к загону и открыл ворота. Лошади почуяли воду в поилке и устремились к ней.

Только когда Малер заколотил кулаками в дверь, они осторожно приоткрылись.

– Кто там? – послышался вопрос.

Кон Конагер рявкнул в ответ:

– Апостол с Божьей грамотой! Открывайте, сукины дети, пока я все тут не разнес!

Скрипнули петли, и перед ними предстал человек в нижнем белье, с ружьем в руках.

– Расседлывайте коней и заходите. Я поставлю кофе на огонь.

Отведя лошадь в загон, Кон присоединился к остальным. Нежа в негнущихся пальцах чашку с кофе, чувствовал себя замерзшим и усталым. Если оставаться зимовать в этих краях, надо хоть куртку из овчины или бизоньей шкуры себе сообразить, а уезжать, когда Кайова ведет воинственные речи, нет резона… Придется повидаться с ним. Может, все треп, однако кто его знает…

В промежутке между двумя чашками, в ожидании бобов и кукурузной лепешки, он стянул с себя сапоги. На носках обнаружилась новая дыра. Это напомнило ему анекдот о ковбое, который как-то раз по весне собрался помыть ноги и увидел на себе вторую пару носков, о которых не знал.

Кон снова наполнил свою чашку и отхлебнул кофе, глядя в огонь. В пламени, плясавшем в очаге, сконцентрировался целый мир уюта, а он последнее время повсюду ловил его признаки.

Станционному смотрителю было лет пятьдесят, если не больше, а конюх еще старше, однако они сумели найти свой очаг. Чем дальше, тем тяжелее становится жить бродягой. Холод донимает, все неприятней ночевать на голой земле. Человеку в его возрасте следует обязательно обзавестись домом – каким-нибудь местом, где можно повесить шляпу на гвоздь в ожидании заката.

Не так страшен закат, если, ожидаешь его в своем гнезде, с миром в душе, глядя на свой пасущийся скот. Кон повертел сапоги. Каблуки стоптаны, подметки истончились. Какая удача, что он наездник, а не пешеход, а то бы они в момент развалились.

Он никогда не имел своего дома. Его мать умерла, когда ему исполнилось четыре года, а отец подрядился на строительство железной дороги и не вернулся назад. Кона взяли к себе тетушка с дядюшкой, но он за это на них работал. Господь милостивый, как работал! Тетушка не упускала случая напомнить ему, что его отец не вернулся… Что ж, очень многие, ушедшие на Запад, не вернулись. Их ли в том вика?

И совсем необязательно числить гибель их на совести краснокожих. Многих свела в могилу холера, еще больше – голод и жажда; кого-то убили типы, подобные Кайове Стейплзу, охотники за репутацией. Если человека, едущего в одиночку, сбросит посреди прерии лошадь, или он окажется на пути несущегося стада бизонов, и его поднимет на рога бык, или он не справится с течением, переправляясь через реку… на Западе можно погибнуть сотней способов, и ни один не лучше других. Он и сам, похоже, кончит жизнь подобным образом.

Кто-то подлил кофе ему в чашку, и он, не поднимая глаз, пробормотал слова благодарности. Пальцы его начали согреваться. Самое ужасное в этой стране – то, что она раскаляется днем и вымерзает ночью.

Пора искать место, где провести зиму. Ему не требовалось ощупывать карман, чтобы вспомнить, что у него там ровно два доллара. Два одиноких серебряных доллара, и сколько бы ему ни заплатили за эту работу – надо, пожалуй, пристроиться в каком-нибудь новом скотоводческом хозяйстве.

Двадцать два года… как долго… и ничего впереди: только лишаются упругости мускулы, быстрее приходит усталость, труднее сопротивляться холоду. Он забивал костыли на железной дороге, изготавливал шпалы на пилораме, нанимался по контракту на проходку шахт, участвовал в строительстве пары горных дорог в Колорадо, ездил возницей в Санта-Фе. Отдал четыре года службе в армии во время Гражданской войны и дослужился до сержанта; дважды был ранен, уцелел под Андерсонвилем; дрался с индейцами в Дакоте и Вайоминге; гонял скот в Техасе, в Аризоне, в Небраске. Тяжелый труд и мучительное одиночество – и он не знал ничего другого с тех пор, как кончилось детство.

Когда ты молод и глуп, все кажется легким и простым, а жизнь – вечной. Сидя в седле, он часто мечтал о девушках, обычно об одной – лицо ее менялось, но она была обязательно в него влюблена, а он жаждал умереть за нее… Вот только почему-то они так и не встретились.

Его никогда не интересовали женщины с границы, хотя он имел с ними дело. Одна девушка в Миссури, куда он пригнал однажды скот, даже запала в его сердце. Только она вышла замуж за гвардейца и успела родить ребенка, пока он снова попал туда. И слава Богу, решил тогда Кон, все же она не совсем в его вкусе – так он пытался себя утешить. А теперь ему уже тридцать пять, и владеет он разве что своими штанами да седлом; а женщины не влюбляются в того, кто не имеет ничего и едет в никуда.

Такие невеселые мысли крутились в его голове, пока он управлялся с бобами и необыкновенно жестким мясом, подбирал куском лепешки подливку и поглощал кофе. Без него Кон не мог жить и любил черный и горький.

Беда заключалась в том, продолжил свои размышления Кон, что женщину, которую он себе придумал, встретить вряд ли возможно, а на меньшее он не мог согласиться. Его не привлекали шумные, суетливые толстушки; в своих грезах он видел нечто утонченное и женственное – ему хотелось дарить цветы, и чтобы при этом на него не смотрели как на психа. А женщины, которые встречались ему, искали себе мужей с солидным куском земли, с клейменым стадом и домом не менее чем из двух комнат.

Что ж, он тоже построит дом на ранчо, если на то пошло. Он всегда хорошо управлялся с инструментами.

– Что собираешься делать, когда получишь расчет, а, Кон? – услышал он вопрос Криса Малера. – Напьешься?

– Вряд ли. Мне надо пошустрить насчет работы, чтоб было где вытянуть ноги под стол до конца зимы.

– Разве ты не уходишь на юг?

– Нет. – Решение его определилось в момент разговора. – Я останусь где-нибудь в этих краях.

– У тебя здесь друзья? – спросил Джонни.

– У меня нигде нет друзей. Только собутыльники, а они не в счет. Я кочую, сколько себя помню.

– Говорят, ты много повидал.

– Я? Гонял скот из Маслшел, что в Монтане, до Рио-Фуэрте в Соноре, а нажил – стертую задницу да кое-какой опыт. Вот еще оторванный палец. Оставил в Бразосе – пытался накинуть еще одну петлю на рожок, а стопятидесятифунтовый бычок дернул за другой конец веревки. Палец срезало как ножом, а до ранчо тридцать миль и до города – двадцать две. Я уткнул обрубок в рубашку, чтобы кровь не хлестала, раскалил клеймо – и прижег его каленым железом. Однако проехал-таки двадцать две мили и явился к доктору в городке. Он осмотрел руку и говорит: «Вы потеряли палец, молодой человек!» Как будто я сам этого не знал. Потом дал мне стопку самогона, хлопнул заодно сам, промыл этим же самогоном рану и забинтовал. Взял с меня четыре гривенника за услуги.

Кон поднялся.

– Я иду спать. Где тут можно бросить кости?

– Где желаете – на полу места много.

Кон развернул свои два одеяла и подстилку. Вдруг он поднял голову.

– Женщина, что живет к востоку отсюда, несколько дней назад видела следы краснокожих.

– Я никого не встречал, – отозвался станционный смотритель. – Ей небось померещилось со страху.

Прежде чем ответить, Кон постелил свою постель, выпрямился и выскользнул из штанов.

– Нет. Если она говорит, что видела их, значит, видела. Это крепкая женщина, без дамских штучек.

Огонь давно уже потух, а Кон все еще лежал на спине, закинув руки за голову, и думал, уставившись в темноту. В Моголлонах в этом году шли дожди, туда можно привести не одно стадо коров.

За завтраком Джонни Мак-Гиверн с любопытством посмотрел на него.

– А что ты собираешься делать с Кайовой Стейплзом?

– Делать? А что с ним можно делать? Куда бы ты ни пришел, чижик, везде есть свой Кайова Стейплз – в каждом городке, на каждом ранчо. Нельзя позволять этим типам действовать себе на нервы. Я их много перевидал на своем веку. Если он не будет лезть в мои дела – меня он не интересует. А затеет что-нибудь против меня – пусть потом не жалуется.

Конагер получил расчет в Плазе и вывел своего коня из корраля почтовой линии. Он бросил ему на спину потертое седло и отправился вдоль по улице, пока не увидел салун. Привязав коня, вошел.

Там уже сидел Малер, который помахал Конагеру, приглашая к столу.

– Выпей со мной. Я тут нанялся гонять коров у одного типа.

– Повезло! – сказал тот и опрокинул свою стопку; подкинул ее и поймал, равнодушно оглядывая сидевших в зале мужчин.

– Теперь ставлю я, а потом мне пора ехать.

Малер наклонился ближе.

– Стейплз в городе.

– Пошел он к черту.

Конагер заглянул в лавку рядом и купил себе новую веревку, кофе, хороший ломоть бекона, муки, сушеных фруктов и еще кое-чего по мелочи. Все это он увязал в узел, разместил позади седла и уже собирался повесить на рожок веревочное кольцо, как вдруг услышал за спиной шаги.

– Ну что ж, Конагер. На сей раз мы кулаками не обойдемся.

Узнав голос Стейплза, Кон мгновенно развернулся на каблуках и с размаху стремительно послал туго смотанную веревку в лицо вооруженному противнику. Жестокий удар: скрученная веревка бьет как железная. Стейплзу досталось и в нос, и по губам, отчего он пошатнулся, упал спиной на коновязь и тут же полез за револьвером, но не успел его достать. Хладнокровно, обыденно и не торопясь, Конагер снова размахнулся и нанес второй удар веревкой.

Скандалист ожидал драки или спора – чего угодно, только не этого. Конагер стоял перед ним, широко расставив ноги, прижимая его к коновязи, и продолжал безжалостно избивать свистящим мотком веревки, не оставляя ни единого шанса воспользоваться револьвером. Куда Стейплз ни пытался отвернуться, его встречала веревка. У него уже был сломан нос, расквашены губы, окровавлены щеки и уши; а когда наконец ему удалось вытащить свою пушку, сокрушительный бросок необычного оружия выбил ее из руки и она отлетела в дорожную пыль.

Ни на мгновение Кон не потерял своего спокойного вида. Он порол Стейплза хладнокровно, как бы между делом, словно не придавая своему занятию никакого значения. Собравшаяся толпа наблюдала за ними в благоговейном молчании.

Когда Кайова упал на колени, Конагер нанес еще один свистящий удар, которым свалил его в пыль, и спокойно заметил:

– Тебе лучше уехать отсюда, Стейплз. Не трогай револьвер. Ты не умеешь с ним обращаться. И не попадайся больше на моем пути. Я не выношу хвастунов.

Подняв с земли оружие, вынул из него патроны и ссыпал их себе в карман, а револьвер зашвырнул в поилку, вскочил в седло и уехал из города.

Кайова Стейплз сидел очень смирно, веря, что, стоит ему пошевелиться, – и Конагер вернется. Он сидел, хватая ртом воздух, и кровь медленно капала из носа и рта.

Толпа постепенно рассосалась. Избитый бретер, пошатываясь, поднялся на ноги и тут же снова упал спиной на коновязь и стоял, уцепившись за нее и свесив голову.

Один из зевак наклонился к нему.

– Кайова, хочешь мой револьвер?

Задира повернулся к нему и уставился невидящим взглядом. Потом выпрямился и заковылял прочь. Он хотел найти лошадь, чтобы скорее уехать отсюда подальше.

Глава 4

Когда Джейкоб Тил не вернулся и через два месяца, в сердце Эви закрались тяжелые предчувствия. Путешествие предполагалось нелегким, в поисках скота муж мог заехать дальше, чем планировал, но он обязательно прислал бы весточку. Он бы написал.

Джейкоб всегда отличался практичностью и ответственностью. Он не часто баловал Эви нежностью, но делал все, что считал необходимым для благополучия семьи. В любом случае он непременно нашел бы способ сообщить о себе.

Припасы, доставленные почтовой компанией, подходили к концу, и Эви снова сделала заказ. Ей даже удалось заработать два доллара, которые она бережно спрятала.

Ее беспокоил Лабан. Он слишком много работал: ходил за лошадьми, выводил их навстречу дилижансам, отыскивал для них зеленые лужайки, чтобы сэкономить сено, которого не хватало, рубил дрова для дома. Она пыталась предложить ему помощь, но он отвергал ее, желая один нести свою ношу.

Кайова Стейплз больше не появлялся, а Чарли Мак-Клауд вкратце рассказал потом о происшествии в Плазе.

– Никогда не видел ничего подобного, – признался он. – Стейплз искал неприятностей на свою голову, и Конагер обеспечил ему это удовольствие с избытком. Такой экзекуции еще на свете не бывало. Вы не представляете, в какую дубину превращаются сорок пять футов туго скрученной веревки. Я так скажу: Стейплз, возможно, найдет случай выстрелить в Конагера исподтишка, но он никогда не осмелится больше встретиться с ним лицом к лицу. Кайова такого не ожидал – рассчитывал на перестрелку, но летящий моток веревки сбил с него спесь. Он успел получить четыре или даже пять ударов, пока надумал что-то предпринять, но Конагер так и не дал ему собраться. Как сказали бы ученые мужи об этом проходимце, перед нами редкостный пример человека, излеченного от бретерства.

Облик тихого, мягкого человека, которого Эви запомнила, совсем не вязался с героем рассказа Мак-Клауда, и она сказала ему об этом. Тот пожал плечами:

– Миссис Тил, по-моему, Конагер здорово хлебнул в жизни. Он далеко не сразу стал таким. Сталь в него закладывалась годами. Он очень много повидал на своем веку, и ему просто нет резона разрешать какому-то хвастуну с большой дороги помыкать собой. – И тут он повторил слова, которые она уже слышала однажды: – Кон из тех, кого нельзя безнаказанно задевать, мисс Тил. Вам не приходилось слышать о Билли Бруке из Доджа? Билли, хорошего стрелка, назначили шерифом. За первые два-три месяца своей службы он стрелял в тринадцать человек… Не всех, конечно, убил, но имел с ними перестрелки. А потом скрестил рога со старым охотником на бизонов. Его звали Кирк Джордан. И Кирк не только продырявил ему шкуру, но и заставил-таки Билла убраться из города. Любой бретер, дорожащий своей репутацией, должен держаться подальше от людей типа Кирка Джордана или Кона Конагера. Они никому не прощают дури.

Прибытие дилижанса стало главным событием в жизни семьи Тилов. Его ждали. После его отъезда убирались, раскладывали по местам доставленные припасы. Дилижанс привозил новости, разговоры о политике, драках, индейцах, состоянии пастбищ.

Вечером Эви стояла у двери и глядела в степь, вдыхая запах горячей травы, принесенный ветром с далеких пастбищ, или смолистый аромат кедра с холмов.

Ей никогда не надоедало смотреть в бескрайнее, постоянно меняющееся небо и на безбрежное травяное море, наблюдать за шарами перекати-поля, несущимися по его простору. Иногда ей удавалось насчитать до шестидесяти шаров разом; они катились вдаль и останавливались, лишь когда утихал ветер, чтобы через секунду сорваться вновь и с новым порывом мчаться Бог весть куда.

Ждет ли их где-нибудь забор, на котором можно наконец повиснуть и отдохнуть? Или живая изгородь? Или лес? Или горная гряда? Или они катятся и катятся себе бесконечно, вокруг всего света?

Из окна, возле которого она готовила пищу и мыла посуду, ей была видна широкая равнина, и она постоянно наблюдала непрерывное изменение света над ней, движение теней облаков.

Как далеко простиралась равнина? Она не знала и никогда об этом не спрашивала, потому что не хотела переводить простор в количество миль. Для нее степь была бесконечна… как море.

– Я хочу больше читать, – сказал однажды вечером Лабан. – Мне надо учиться.

– Да, нам всем надо больше читать. – Она опустила шитье. – Я поговорю с мистером Мак-Клаудом. Может, он найдет для нас какие-нибудь книги, газеты и журналы. – Она снова принялась за шитье, хотя пальцы уже устали и глаза болели. – А до той поры, дружок, учись читать землю.

– Землю?

– Оглянись вокруг, Лабан, – сколько увлекательных историй! Изучай небо и деревья, следы животных и пути птиц. Ты узнаешь много такого, чего не почерпнешь ни в одной книге.

– Я вчера видела след змеи, – сообщила Руфь. – Возле источника.

– Будь осторожна, – отозвался Лабан. – Тут полно гадюк.

Наступила тишина. Где-то на холмах завыли койоты. И вдруг из загона донеслось ржание и топот встревоженных лошадей.

– Индейцы! – вскочил Лабан и бросился к дробовику.

Эви уронила шитье и, схватив лампу, побежала к двери. Подняв ее высоко над головой, она резко и широко распахнула дверь, встав на пороге.

По двору метались лошади, и среди них – великолепный дикий жеребец. Вытянув шею, он молотил копытами по изгороди загона.

Свет, упавший на спины лошадей, заставил его обернуться, и он резко зафыркал – с вызовом и с недоумением одновременно. Конь не выглядел красивым, но отличался крепким сложением и силой. Жеребец гневно закидывал голову, и его белые зубы блестели в свете лампы, грива была спутана и грязна. Забыв о загоне, он косил на свет огромный влажный глаз и свирепо бил копытом в жесткую землю. Вдруг, повернувшись, куснул ближайшую кобылу и увел свой табун прочь со двора.

Эви еще долго стояла у двери, вслушиваясь в затихающий топот, а потом пошла в загон. Встревоженные лошади испуганно жались друг к другу: их взбудоражил призыв дикого мустанга, но в то же время они дрожали от страха. Она поговорила с ними, успокаивая, положила на место сбитую жердь. Ей приходилось и раньше слышать о том, что в степи живут дикие лошади, но видела их в первый раз. И долго потом Эви вспоминался огромный жеребец с его огненным взглядом, устремленным на нее.

Дверь хижины, запертая и перекрытая брусом, давала замечательное ощущение покоя и безопасности.

Дни становились все холоднее. Эви с детьми проводила много времени в лесу, собирая топливо. Древние кедры, падая от старости, оставляли свои седые, шишковатые, искривленные сучья среди обломков скал на склонах холма. Ребята стаскивали их к хижине. В преддверии наступающей зимы подбирали все, что могло гореть.

Иногда Лабан или Руфь седлали Натана, аппалузского мерина, и на веревке издалека тащили тяжелый ствол или сук. Позади хижины медленно росла груда топлива.

Однажды морозным утром Чарли Мак-Клауд остановил дилижанс во дворе и спрыгнул, чтобы открыть дверь пассажирам. Их оказалось четверо. Среди них две женщины, настоящие леди с Востока, одетые соответственно времени года и месту. Мужчины в костюмах, широкополых шляпах и сапогах выглядели суровыми и деловыми. У одного из них, того, что повыше, имелся значок шерифа Соединенных Штатов.

Чарли пошарил в ящике для багажа и извлек оттуда целую кипу газет, журналов и две книги.

– Некоторые из них здорово потрепаны, миссис Тил, – извинился он, – но там есть что почитать.

Войдя в дом, Эви быстро накрыла на стол и обратилась к дамам:

– Может, вы предпочитаете чай? У меня есть немного.

– О, будьте так добры! – ответила старшая из женщин. – Если вам не трудно. Кофе… здесь такой крепкий.

– Да, в этих краях любят крепкий кофе. Говорят, что если в нем тонет подкова, значит, он недостаточно крепок!

Поставив на стол чай, Эви подошла к буфету и достала тарелку с печеньем.

Мак-Клауд глядел на печенье, широко раскрыв глаза.

– Миссис Тил! И вы все время скрывали свои кулинарные способности! Я первый раз вижу печенье в вашем доме!

– Я не знала, что вы любите печенье. Я еще часто делаю пончики.

– Только никому не говорите об этом, – взмолился Чарли. – Иначе половина ковбоев Территории все бросит и примчится сюда… несмотря на расстояние.

– Вы должны извинить нас, – обратилась Эви к дамам. – У нас так тесно. На будущий год мы надеемся пристроить еще одну комнату.

– Мне нравится вид из вашего окна, – сказала юная дама с голубыми глазами и длинными ресницами. На вид ей было не больше девятнадцати. – Миссис Тил, меня зову Люси Бейкер, а это моя тетушка, Селестина Скотт. Мы из Филадельфии и направляемся в Прескотт. Я ищу моего брата.

– Он живет в Прескотте?

– Нет, это его последний адрес. Я получила его письмо два года назад.

– Два года? При том, как люди на Западе передвигаются, он может оказаться теперь где угодно. Как его зовут?

– Скотт Бейкер… Его легко узнать. Он высокий, волосы темные и сильно вьются. На скуле – маленький шрам, и еще у него замечательная улыбка. Он любит смеяться… Говорили, что он невоспитанный, но Скотт просто веселый.

– Если он будет проезжать здесь, я скажу ему, – пообещала Эви. – Оставьте мне свой адрес.

Неожиданно она обратила внимание на странное поведение мужчин. Высокий с шерифским значком старательно размешивал кофе, другой упорно глядел в тарелку, но оба внимательно прислушивались к разговору.

Затем шериф поднял глаза и произнес:

– Мисс, если вы остановитесь в Плазе – ближайшем городке на линии, то, мне кажется, встретите, кого ищете. Я не вполне уверен, но там есть один парень по прозвищу Кудрявчик – он вполне соответствует вашему описанию.

Эви поймала взгляд шерифа: он едва заметно покачал головой.

Скотт Бейкер… вьющиеся волосы… Кудрявчик Скотт. Она слышала о нем от Чарли. Он входил в банду Парнелла, его, как и пятерых других крутых парней, разыскивали по обвинению в ограблении дилижансов. Тощий как щепка, с длинным, острым лицом, Смок Парнелл явился на Запад из округа Лысая Голова в Миссури. Он мастерски стрелял из винтовки, и его револьвер тоже бил без промаха. На Территорию он пришел из Невады и подозревался в ограблении дилижанса в Черном Каньоне, к югу от Прескотта. На счету банды числились также нападения на прииски и по меньшей мере одно убийство при ограблении.

– Ваш брат давно здесь? – просил шериф.

– Он уехал три года назад, – ответила Люси Бейкер. – Бросил школу и решил испытать себя на горных работах. У него есть прииск где-то в Моголлонских горах. – Она произнесла это слово с ударением на «голл», в отличие от местного произношения «Магьонские». – Я не знаю, достиг ли он успехов, но, когда от него перестали приходить письма, мы стали тревожиться… и решили с тетушкой сами поехать на Запад.

Эви налила себе чаю и села у стола, а шериф вышел во двор переговорить с Чарли Мак-Клаудом. Эви стосковалась по женскому обществу, ей очень хотелось поболтать с гостьями. Жадно рассматривая их платья, она вдруг ощутила боль в сердце, представив, каким ударом будет для них узнать, что Кудрявчик Скотт стал преступником.

– Я не любила этот край, – сказала она вдруг. – Но теперь мне кажется, что здесь есть нечто, чего нельзя ни увидеть, ни услышать… больше нигде. О, здесь очень тяжело жить! – продолжала она. – Мне так не хватает женского общества, я скучаю по тому, что оставила на Востоке – по концертам, танцам. Я вижу людей только когда приезжает дилижанс, вот как сейчас. Но вы не знаете, что такое музыка, если не слышали шум ветра в кедрах или дальний шепот сосен. Когда-нибудь я сяду на коня и поеду туда… – Она показала рукой на травяное море. – Пока не доберусь до другого края… если он вообще существует.

– А индейцы? Вы их не боитесь? – спросила Люси.

– До сей поры мы ни одного не видали. Только слухи. Апачи вышли на тропу войны южнее нас, но сюда пока не добрались. В свое время нам, конечно, придется столкнуться с ними.

Под конец дамы заговорили о платьях и моде, о театрах, о школах. Долго еще после того, как они уехали, Эви слышались женские голоса. Она часто останавливалась и вглядывалась в степь, которая, темнея, приобретала все оттенки синего и багрового на горизонте; ей хотелось до единого слова припомнить все, что было сказано за чаем.

Она жалела, что не сумела предупредить женщин насчет Кудрявчика. Они остановятся в Плазе, и если он об этом услышит, то непременно явится, чтобы встретиться с ними; и шериф своего не упустит…

На следующий день рано утром Лабан, как всегда, отправился задать корм скотине, Руфь увязалась за ним. Эви вымыла посуду, вытерла руки о фартук и почти автоматически взглянула на холмы – и сразу увидела индейцев. Отряд в двенадцать воинов в боевой раскраске спускался по склону. Женщин среди них не было.

– Лабан! Руфь! – закричала она. – Скорее в дом! Оба! Быстро!

Лабан выпрямился и собрался возразить, но затем схватил Руфь за плечо.

– Пошли, – скомандовал он.

Она стряхнула его руку.

– Не строй из себя начальника! – возмутилась девочка.

– Руфь! – резко приказала Эви. – Домой… быстро!

Та было открыла рот для защиты своей независимости, но Лабан сгреб ее в охапку и, несмотря на то что она брыкалась и вопила, притащил в хижину.

Когда брат поставил ее на ноги у двери, строптивая девчонка собралась бежать обратно.

– Что случилось, мама? – спросил Лабан.

– Индейцы, – сказала Эви. – Смотрите, они спускаются с горы.

Руфь резко повернулась, увидела незваных гостей и, внезапно побледнев, бросилась домой. Лабан задержался, чтобы набрать охапку хвороста. Войдя в хижину, он подошел к задней стене и закрыл прочные деревянные ставни. В стенах имелись бойницы, через которые можно было вести огонь. Эви поставила дверной брус около двери, но оставила ее приоткрытой.

Сердце ее прыгало, во рту пересохло.

– Лабан, – предупредила она, – они не должны видеть, что мы здесь одни и что испугались их.

– Хорошо, мама.

Он стоял посередине комнаты, оглядываясь вокруг: все ли сделано, что надо.

– Они хотят забрать лошадей, – предположил он.

– Скорей всего. Надо попытаться им помешать.

Индейцы въехали во двор и остановились, увидев Эви в дверном проеме. Лабан притаился за дверью, готовый захлопнуть ее и перекрыть брусом.

– Что вам нужно? – спросила она.

– Еда, – крикнул один из них. – Ты давать нам еду.

– Сожалею, но лишней еды у меня нет.

Руфь подняла винтовку, оставленную им Чарли Мак-Клаудом, и просунула дуло в бойницу.

– Ты давать нам еду, или мы брать лошадей. Мы брать корову.

– Уходите! – приказала Эви. – Уходите немедленно! Мы не хотим ссор, но вам не следует так себя вести. Я не люблю, когда мне угрожают. Прочь отсюда!

Они молча глядели на нее. Расположение лошадей изменилось, один из индейцев медленно поехал вокруг хижины.

Эви стояла совершенно неподвижно, пряча дробовик в складках юбки. Она чувствовала, что они сомневаются. Они видели дуло винтовки в бойнице, и хозяйка держалась слишком уверенно.

Другой индеец тронул коня и направился к загону.

– Велите ему оставить наших лошадей в покое, – приказала она.

И вдруг они ринулись прямо на нее.

Что предупредило ее, она так и не поняла. Возможно, заметила, как напряглись мышцы коней перед прыжком. Индейцы были от нее не дальше сорока футов, когда началась атака.

Эви подняла дробовик и выстрелила от бедра… некогда было поднимать его выше. Затем отступила назад с такой скоростью, «то чуть не упала, а Лабан навалился на дверь и уложил в скобы брус.

Атакующие с разбегу налетели на дверь. Эви открыла бойницу, выпиленную в тяжелой двери, и выпалила из дробовика.

Она услышала вопль, и враги бросились врассыпную. Лабан подскочил к Руфи, перехватил винтовку и выстрелил, почти не целясь.

– Один готов, мам, – сказала Руфь. – Ты одного убила. И еще один здорово ранен, весь в крови.

Лабан не только умел обращаться с винтовкой, но и метко стрелял. Он наблюдал за лошадьми, а Эви и Руфь перебегали от одной бойницы к другой, пытаясь определить замыслы противника.

Но вокруг стало совсем тихо. Один из индейцев лежал в луже крови, распластавшись среди двора. Выстрел из дробовика встретил его не более чем в двадцати футах, когда он бежал к хижине. Заряд крупной дроби разворотил ему грудную клетку.

Вдруг Лабан снова выстрелил.

Загон располагался на открытом месте, и к нему было трудно подобраться незаметно.

– Мама, а ведь скоро прибудет дилижанс, – напомнил Лабан. – Индейцы могут на него напасть.

Дилижанс… она совсем забыла про дилижанс.

– Руфь, – приказала она, – лезь на чердак и следи за дорогой. Как только появится дилижанс, кричи Лабану, пусть стреляет.

– Куда стрелять? – удивился мальчик.

– Какая разница, нужно просто предупредить дилижанс. Стреляй туда, где бы сам прятался, будь ты индейцем.

Подойдя к очагу, она пододвинула горшок с бобами ближе к огню, сварила кофе и нарезала мясо. Возможно, дилижанс проскочит мимо, но если остановится, то пассажирам и охране будут необходимы и горячая еда и кофе – прежде всего, они захотят кофе.

Время от времени Эви выглядывала в бойницы, но никого не видела. Полная тишина, ни дуновения ветерка. Все как всегда – солнце, трава, лошади в загоне, дорога в далекую, Плазу. В хижине сумрачно и тихо, сквозь ставни едва пробивается свет.

Дилижансу пора было прибыть. Пассажиры устали и окостенели от долгого сидения в тесноте. Чарли или Бен Логан, который сменял его, сидит на облучке. Его отлично видно со всех сторон – превосходная мишень. Эви молила Бога, чтобы среди пассажиров не оказалось женщин.

Она перезарядила дробовик. Ей было страшно, но она прекрасно знала, что надо делать. Сколько индейцев участвовало в нападении? Ей показалось – дюжина. Но их вполне могло быть и в два раза больше. Мертвый по-прежнему лежал перед домом, еще один по меньшей мере ранен – тот, которого видела Руфь. Лабан тоже мог ранить кого-то.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю