Текст книги "Берег черного дерева и слоновой кости (худ. С. Яровой)"

Автор книги: Луи Жаколио

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Луи Жаколио
Берег черного дерева и слоновой кости

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПОСЛЕДНЕЕ НЕВОЛЬНИЧЬЕ СУДНО
I. Шхуна «Оса»

Шхуна «Оса», принимавшая в Ройяне груз к берегам Габона, Конго, Лоанго, Анголы и Бенгуэлы, 25 июня 185* года получила от своих отправителей из Бордо, братьев Ронтонаков, приказание отплыть в море.

В свою трехмесячную стоянку на рейде это судно не раз было предметом пытливых разговоров между рыбаками, которые занимались ловлей сардинок и часто посещали этот небольшой порт Жиронды. Они находили, что корпус шхуны слишком высок, водорез чересчур тонок, мачты с их принадлежностями слишком высоки и чересчур уж кокетливо наклонены к корме для простого товарного конвоира, борт, хотя без малейших признаков присутствия люков, был так же высок, как и на военном судне. Два румпеля, один – впереди мачты, другой – совершенно на задней части кормы под гиком грота, ясно обозначали, что при построении шхуны арматоры имели в виду цель, чтобы она во всякую погоду могла выдерживать плавание и смело идти на все опасности морских переходов. В ней было около шестисот тонн, что необычайно для простой шхуны; над ней развевался флаг, усеянный звездами свободной Америки.

Одно обстоятельство еще более усиливало недоумение моряков, собиравшихся вечером в кабачках на морском берегу, именно то, что за все долговременное пребывание шхуны на стоянке ни один человек из ее экипажа не сходил на берег. Каждое утро капитан садился на один из пароходов, ходивших по реке, ехал в Бордо и каждый вечер тем же путем возвращался на свое судно. Каждый день можно было видеть, как помощник капитана молча расхаживает на корме, между тем как вахтенные, под надзором боцмана, убирают судно, чинят паруса или покрывают наружные стены тройным слоем смолы.

Любопытные пытались разговориться с негром, корабельным поваром, который аккуратно каждый день отправлялся за провизией в деревню, но им скоро пришлось отказаться от этой попытки, потому что повар ни слова не понимал по-французски, по крайней мере никогда не отвечал, когда с ним заговаривали на французском языке, что, впрочем, ни мало не мешало ему в торговых сношениях, так как он отлично объяснялся с торговцами с помощью всенародного языка, заключавшегося в трех словах: франки, доллары и шиллинги. Закончив свои покупки, он знаками приказывал все перенести в шлюпку, окрещенную моряками оригинальным прозвищем «Капустная почта», и, управляя искусно задним веслом, приближался к борту шхуны, а минуту спустя был уже поднят на судно со своей провизией и экипажем. А чего бы нарассказали добродушные ройянские рыбаки, если бы знали, что таинственное судно, значившееся, по формальным документам американским, было наполнено экипажем космополитов и находилось под командой луизианца французского происхождения капитана Ле Ноэля?

После самых странных предположений общественное любопытство успокоилось за неимением пищи. Однако все пришли к единодушному соглашению, что это загадочное судно со своими изящными формами, с продолговатым и узким корпусом, с высокими, как на корвете, мачтами, роскошными парусами должно быть первоклассным ходоком и что все эти достоинства, изящество и быстрота очень редко встречаются в скромных береговых судах, предназначаемых для меновой торговли по берегам Сенегамбии и Конго.

Однажды было к нему приведено на буксире шесть плашкоутов, которые были размещены вдоль борта; и немедленно стали их разгружать на шхуну; все это были обыкновенные товары при торговле с африканскими берегами: ром, куски гвинейской кисеи, медные и железные товары, ножи, старые сабли, литихские ружья, по шести франков за штуку, стеклянные изделия, ящики с сардинками, одежды, обшитые галуном для вождей, трубки глиняные и деревянные, удочки, сети и прочее. Мало-помалу «Оса» погрузилась до грузовой ватерлинии; она получила полный груз и, по разгружении последнего плашкоута, была готова оставить порт по первому сигналу.

Утром, накануне того дня, когда шхуна должна была сняться с якоря, капитан Ле Ноэль, сойдя с парохода на Бакаланскую набережную, направился по обыкновению прямо в магазины своих арматоров и лишь только переступил через порог Ронтонак-старший молча махнул ему рукой, чтобы он следовал за ним в кабинет.

Дверь тихо затворилась за ними и негоциант сказал моряку без всякого предисловия:

– Капитан, мы должны перевезти четырех пассажиров в Габон.

– Четырех пассажиров, господин Ронтонак? – повторил капитан, совсем ошеломленный, – но вам известно…

– Тише! – сказал арматор, приложив палец к губам, – не было никакой возможности устранить эту помеху; я получил требование от главного комиссара адмиралтейства; малейшее колебание подало бы повод к бесчисленным подозрениям, которые возбуждаются против нас недоброжелателями; они ожидают только случая, чтобы предать их огласке.

– Никто не знает, что «Оса» вам принадлежит, потому что в портовых книгах записан я как хозяин и капитан; судно построено в Новом Орлеане, где я родился от родителей французского происхождения, но натурализованных в Америке; я плаваю по морям под флагом, усеянным звездами; для целого мира вы только мой товароотправитель. Отсюда следует, что никто не имеет права навязывать нам пассажиров и что вы поступили очень неблагоразумно: это может вам стоить пятьсот или шестьсот тысяч франков, а меня со всей моей командой отправят на верх мачты английского фрегата.

– Говорят вам, я никак не мог отвратить этой беды. Известно ли вам, что мы обязались перевозить почту транспорты между Бордо и французскими колониями Тихого океана?

– Не понимаю, какое отношение существует между этим и…

– Дайте же мне кончить! Морское министерство, по заключенному между нами контракту, предоставило себе право за условленную плату требовать отправления своих пассажиров, колониальных солдат и чиновников на всех судах, отправляемых нами во все страны мира, в числе двух человек на сто тонн груза. «Оса» в шестьсот тонн, и правительство имело право заставить нас взять двенадцать пассажиров вместо четырех.

– Но, господин Ронтонак, вам следовало бы отговориться вашим мнимым званием простого отправителя товаров.

– Я так и сказал, что судно не мне принадлежит, но что я постараюсь заручиться вашим согласием.

– Что за загадки! Признаюсь, я не понимаю.

– Послушайте, капитан, вы так сметливы, что должны понимать на полуслове. Через каждые два года «Оса» приходит в Ройян за грузом всегда к одному и тому же назначению, и вот в наших краях проходят уже слухи, что в продолжение столь долговременного отсутствия никогда никто не встречал ее на берегах Конго и Анголы; на этот раз клевета обозначилась еще резче…

– О! Вы могли бы сказать просто злословие, – перебил его Ле Ноэль, улыбаясь, – мы свои люди.

– Ну, вот вы и поняли, – подхватил Ронтонак, – пускай будет так, злословие… Я хотел разом ответить на него, согласившись принять этих пассажиров. Вчера, выставив на бирже объявление о времени отплытия шхуны, я мог уже лично убедиться, что эта мера произвела превосходное действие.

– Может быть вы и правы, однако, мы подвергаемся большой опасности.

– Все уладится, если принять некоторые меры предосторожности. Кто мешает вам высадить этих почтенных господ в Габоне и потом уже продолжать путь?..

– Мне придется бороться со страшными опасностями, которых вы, кажется, не в состоянии и предвидеть; если обыкновенная форма и довольно обычная внешность моего судна успели возбудить здесь некоторые подозрения, то в море дело принимает совсем другой оборот. Когда шхуна идет под ветром вся оснащенная парусами со средней скоростью двенадцати узлов, глаз моряка не ошибется и тотчас поймет, что это не какое-нибудь дрянное суденышко на веслах, перевозящее арахисы, буйволовые рога и пальмовое масло. Следовательно, весьма опасно приближаться к берегам, состоящим под надзором английских и французских крейсеров, и в особенности с тех пор, как морские державы предоставили себе право это нелепое право, осматривать суда военными кораблями. Из этого вы можете понять так же хорошо, как и я, какой опасности мы подвергаемся. Нельзя безнаказанно иметь в трюме двенадцать нарезных орудий и в отличном состоянии ружья, аптеку со снадобьями на четыреста человек и, что еще важнее, иметь целый склад цепей, которые совсем не похожи на то, чтоб их изготовляли для быков, и эту винтовую машину искусно скрытую в трюме с ее угольной камерой, всегда полною… и эти железные кольца, привинченные в равных расстояниях под кубриком… неужели вы думаете, что самый глупый офицер английского флота мог бы обмануться в их назначении?

– Не можете ли вы снять их временно?

– К чему же это послужит? И без них остается еще в двадцать раз более причин чем нужно, чтобы повесить меня со всей моей командой. Первое, чего требует от вас крейсер, – это страховой полис, потому что все они хорошо знают, что подозрительные суда не могут подвергать себя этой формальности. Как только получают ответ, что судно не застраховано, немедленно начинается обыск сверху до низу. В море я избегаю неприятных встреч тем, что не следую по общепринятым путям, притом же у меня там открытое пространство, а в борьбе на быстроту, с помощью моего винта, я никого не боюсь. Приближаясь к конторам на берегу, я почти уверен, что там ждет меня встреча; а если меня захватит авизо или корвет в ту минуту, как я буду высаживать пассажиров на берег, и прежде, чем я успею уйти в открытое море, тогда почти наверно можно сказать, что «Оса» никогда уже не увидит ройянского порта. Вам известно, какие ужасные преследования я выдержал; мы указаны с подробными приметами всем флотам, хотя ничего еще неизвестно об имени и национальности судна… Поверьте мне, господин Ронтонак, вы сделали огромную ошибку. А у нас намечалось такое приятное плавание! Король Гобби обещал нам сто штук черного дерева, а вам хорошо известно, что в Бразилии дадут в настоящее время около трех тысяч франков за штуку.

– Увы! – вздохнул Ронтонак. – Даже при том предположении, что какой-нибудь десяток из них потерпит повреждение на море, все же это принесло бы нам около миллиона барыша!

– А я-то рассчитывал уже бросить это ремесло, чтобы зажить, наконец, честной жизнью в ранчо, которое устроил себе на берегах Мисиссипи.

– И действительно, это должно быть вашим последним путешествием – в настоящее время так трудно вести это дело.

– Однако дело уже сделано, и, так как нет средства отступить, то надо придумать средство выпутаться из этой беды, чтобы вы не потеряли вашего корабля и товара, а я не расстался бы со своей шкурой.

– Боже мой? Мы создаем мнимые, может быть, опасности, а между тем нет никаких доказательств, что прямо подходя к Габону, вы не могли бы…

– Я не желаю подвергаться такой опасности.

– Так что же остается делать?

– У меня есть план… Ведь вам только нужно, чтобы эти пассажиры были доставлены на место, но все равно когда и как?

– Конечно, только с одним условием…

– Чтобы они были доставлены?

– Именно так.

– Я ручаюсь за них.

– И за плавание тоже.

– И за плавание тоже со всеми его выгодами, но после этой операции нам следует расстаться, это решено.

– Решено, и когда «Оса» вернется на рейд Ройяна, я пошлю ее за треской в Новую Землю.

– Поверьте мне на слово и позвольте продать ее в Бразилии – это будет безопаснее.

– Пожалуй, действительно, лучше ей не возвращаться сюда.

– Господин Ронтонак, если вам нечего более сообщить мне, то позвольте мне иметь честь проститься с вами.

– Все ли документы вам выданы?

– Брат ваш сам позаботился о том, мы вместе с ним ходили к нашему консулу.

– Так теперь у вас все в порядке?

– Совершенно.

– В котором часу пассажиры должны явиться?

– Сегодня же до полуночи, потому что я намерен отплыть завтра на рассвете.

– Кстати, когда вы продадите груз черного дерева, то капитал как обычно положите в банк Сузы де Рио, за исключением вашей части и доли вашей команды, и вышлите мне переводный вексель.

– Все будет сделано по-прежнему.

– Ну, желаю вам благополучного плавания и успеха в делах.

Капитан Ле Ноэль немедленно вышел на набережную, намереваясь отправиться прямо на шхуну. Кусая кончик погасшей сигары, он проворчал сквозь зубы:

– Вот пассажиры, которым предстоит приятное путешествие…

На другой день рано утром, едва взошла заря, «Оса», легкокрылая как ласточка, неслась на всех парусах, покинув воды Гасконского залива.

II. Братья Ронтонак и К0

Ронтонаки, негоцианты и арматоры проживали из рода в род более двух столетий на Балаканской набережной. Администрация фирмы изменялась с каждым поколением: то был старший Ронтонак, то Ронтонак и племянники, была даже фирма «Вдова Ронтонак и сын», но никогда этот дом не выходил из семейства Ронтонаков: потомки и их родственники жили вместе, как бы в общине, предоставляя ведение дела и права первенства искуснейшему из них. Сыновьям, братьям, племянникам и кузенам, всем было место в многочисленных конторах, которыми они владели на всех берегах или в магазинах набережной; все служащие и капитаны были Ронтонаки по рождению или по брачным союзам, и Ронтонаки по женам были приняты так же радушно, как и природные, потому что семья Ронтонаков никогда не признавала салического закона.

Когда Ронтонак старший со своим величавым лицом, обрамленным длинными белыми волосами, сидел во главе вечернего стола, более шестидесяти человек садилось вокруг него, не считая тех, которые разъезжали по морям или управляли конторами во всех странах света, повсюду, где можно было продать или менять.

Семейство Ронтонаков – это сила, маленькое государство, имеющее своего короля, своих министров, свой совещательный комитет для важных операций, свою администрацию, своих чиновников, свою чернь, то есть народ, своих солдат и свой флот.

Его конторы в Замбези охранялись отрядом в две сотни негров, на его жалованьи, которые были перевезены из Конго на восточный берег, где они смело стояли против жителей Мозамбика, к которым питали ненависть как к низшей породе.

Его торговая флотилия состояла из транспортов, быстрых клиперов, бригов, шхун и речных шлюпок для перевоза товаров, в числе более шестидесяти судов. Его актив по последней описи был выше восьмидесяти миллионов, его пассив ничтожен: дому Ронтонаков все должны, но дом Ронтонаков никому не должен. Эта патриархальная семья жила подобно людям древних времен под властью одного вождя, который поддерживал с ревнивой попечительностью всех связанных с ним узами крови, но никогда не протянул бы пальца по другую сторону своей конторы, чтобы спасти утопающего не его крови: семейство Ронтонаков жило в каком-то животном эгоизме, никогда ни для кого не делая услуги и ни от кого ее не требуя. С несомненной точностью исполнялись все данные обязательства, но и своим должникам оно не давало ни отсрочки, ни полюбовной сделки, ни мира, не принимая в соображение ни несомненной честности, ни временных помех, которые иногда парализуют лучшие намерения. Горе тому, кто должен дому Ронтонаков, не имея готового капитала к сроку.

Одно событие, получившее всемирную известность, дает понятие о характере этой необыкновенной породы. Отец нынешних братьев Ронтонаков был тоже главою дома. Однажды у него произошла жестокая распря с директором французского банка в Бордо, который в пылу гнева назвал его продавцом черного дерева. Ронтонак поклялся отомстить и вот что сделал: В надлежащий час он явился в банк с десятью миллионами собственных билетов и потребовал немедленной уплаты за них звонкой монетой. Директор не мог отвергнуть законности его требования и чтобы выиграть время, приказал производить уплату одного билета за другим, так что ко времени закрытия банка уплаченными оказались только триста тысяч франков, но он успел за это время телеграфировать в Париж и получить в ответ, что десять миллионов золотом высланы в Бордо экстренным поездом под военным прикрытием… На другой день, Ронтонак протестовал законным порядком против отказа уплатить немедленно. Два дня спустя прибыли десять миллионов в Бордо и были уплачены по его обязательствам. Но Ронтонак отказался от возвращения ему понесенных им издержек для того, чтоб иметь право сохранить протест, который был вставлен в рамку и повешен на самом видном месте его кабинета. Французский банк не мог отплатить тем же своему врагу: Ронтонаки не давали обязательств, даже надписей не делали на обороте векселей, получаемых в уплату, ограничиваясь квитанциями при уплате и поданием ко взысканию при наступлении срока. «Продавец черного дерева'', – сказал директор Бордосского отделения банка, и произнесением этих слов он метко и правильно охарактеризовал всю историю Ронтонаков за два столетия.

Действительно, своим безмерным богатством семейство Ронтонаков обязано торговле неграми.

Начиная с XIV столетия, португальцы вывозили уже негров с берегов Африки, чтобы доставить рабочие руки своим только что возникающим колониям; по этой же дороге за ними последовали все европейские нации; открытие же Америки придало этому бесчеловечному торгу страшное развитие.

Основатель дома Ронтонаков в первый раз сделал путешествие в 1640 году к Гвинейским берегам, и двести несчастных негров, выгодно проданных им на рынке Антильских островов, послужили фундаментом их коммерческого благосостояния, успехам которого нет уже конца.

Постановление нантского эдикта могло бы сделаться для них роковым, так как Ронтонаки были кальвинистами, но и этот эдикт пронесся над их головами, не коснувшись их: они были слишком могущественны, чтобы кому бы то ни было припомнилось, что и они ходят на проповедь, кроме того, они никогда не отказывались раскрывать свой кошелек на пользу французских королей – за большие проценты, разумеется.

Когда Пенсильвания в 1780 году торжественно запретила торг неграми, подавая тем сигнал восстания человеческой совести против этого позорного торга, дом на Балаканской набережной достиг уже высшей степени своего благосостояния; вся Африка была покрыта его конторами, и в хороший или дурной год им вывозилось от пятнадцати до двадцати тысяч негров во все страны мира.

Дания первая последовала в 1792 году благородному примеру, поданному Американскими Штатами, но эти отдельные протесты не очень обеспокоили суда, производящие торг неграми: ни одна из этих держав, принявших на себя великодушную инициативу, не имела силы заставить весь мир уважать их приговоры.

Однако Ронтонаки, как люди весьма осторожные, были озабочены возникающим движением, и, предвидя час, когда обе могущественные морские державы примутся, в свою очередь, запрещать их обогащающий промысел, они мало-помалу видоизменяли свои операции, чтобы придать чисто коммерческой стороне другое значение, на которое до той поры не обращали внимания. И не прекращая торговли людьми, напротив, продолжая ее еще с большим ожесточением, они вместе с тем стали посылать свои суда для торговых оборотов в Индию, Китай и Японию.

После многих и разнообразных мер, принимаемых отдельно для уничтожения торга людьми и не имевших в первое время желанных результатов, Франция и Англия решились соединить свои силы против этого позорного промысла. Право взаимного освидетельствования военными судами всех коммерческих судов, учрежденное к 1830 году и подавшее повод ко многим злоупотреблениям, было ограничено только судами, встреченными в морях, омывающих земли негров-рабов, и обе державы, посредством своих крейсеров, постоянно пребывающих там, разделили между собой право надзора за африканскими берегами от Зеленого мыса до Мыса Фрио.

Начиная с этого времени, Ронтонаки, казалось, совершенно бросили торговлю людьми и всю свою деятельность перенесли на коммерческую эксплуатацию крайнего востока и островов на Тихом океане, где они завели многочисленные фактории. Некоторые суда, еще отправляемые ими к африканским берегам, производили открытую торговлю только променными товарами. Подозревая их в торговле рабами, крейсеры останавливали их суда раз по двадцать на дороге и производили на них самый тщательный обыск, перерывали в них, казалось, все до основания, но никогда ничего не находили, что могло бы оправдать подозрение в незаконной торговле. Постоянное преуспеяние старинного дома, его обширное поле деятельности во всех отраслях иностранной торговли сахаром, кофе, тропическим деревом, орехами, каучуком, буйволовыми рогами, кожами, перламутром, рисом, кокосовым маслом и прочим, доказывали достаточно, что Ронтонаки могли бы без убытка для своих интересов, отказаться от опасной торговли черным деревом; и смелые суда, производившие торговлю людьми, а при необходимости, – настоящие морские разбойники, преобразились, так по крайней мере полагали, в мирных негоциантов. А между тем, совсем не то оказывалось на деле.

В тайном совете, в котором принимали участие важнейшие члены семейства, отец настоящих вождей этого дома торжественно заявил, что Ронтонаки положили основание своему благосостоянию посредством этой торговли и что долг чести и выгоды заставляет их не покидать этого дела до тех пор, пока под небом останется хоть один уголок земли, чтобы дать убежище рабству. По общему соглашению было решено, что один из них отправится в какой-нибудь порт невольничьих штатов Америки, выберет несколько капитанов, отличающихся умом, энергией, искусством и отвагой, поручит каждому из них судно, внесенное в роспись на их имя, – и таким образом торговля людьми будет продолжаться без всякой опасности для Бордосского дома, который ограничится, по наружности, ролью простых товароотправителей.

Цезарь Ронтонак, получив поручение исполнить эти предписания, основал контору в Новом Орлеане под предлогом закупки всей хлопчатой бумаги, добываемой из Луизианы. В сущности же, единственная цель учреждения этой конторы – получение возможности надзирать с большим удобством за своим миром.

Он вооружил и постепенно отправил до полдюжины шхун, которые все были отличными ходоками и так приспособлены, чтобы поместить от трехсот до четырехсот негров. Каждое из этих судов было снабжено машиной с винтовым двигателем в двести лошадиных сил, искусно скрытой под трюмом, и эти шхуны могли в крайнем случае с помощью машины и парусов избегать опасности и ускользать от лучших крейсеров обоих флотов.

Такая машина, тогда еще не известная европейским флотам, была изобретена одним из искуснейших инженеров в Бостоне, которому Цезарь Ронтонак предложил эту задачу для разрешения.

– Сделайте мне пароход, но без боковых колес, так чтобы по виду своему он ничем бы не отличался от простого парусного судна.

Янки принялся за дело и разрешил задачу тем, что скрыл под корпусом судна единственное колесо с твердыми стальными лопатками. Это не был еще винт в настоящем его виде, но первый шаг к нему.

За изобретение и за сохранение его в тайне Ронтонак заплатил миллион долларов. Помещение трубы скрывалось под камбузом, и когда эти изящные шхуны стояли на рейде, ничто не выдавало, что по первому сигналу они могли обратиться в быстрые пароходы.

Капитаны этого странного флота никогда друг друга не видели и никогда не должны были встречаться. Каждое судно, как только было снаряжено, уходило из Нового Орлеана немедленно, с тем чтобы никогда уже туда не возвращаться: нагружались они в Ройяне и отправлялись в путь, назначение которого было известно только капитану. Таким образом, они совершали четыре плавания, и каждый раз доставляли в назначенное место на берега Бразилии, Кубы или Южной Америки от трехсот до четырехсот негров, причем добывали от семисот До восьмисот тысяч франков барыша.

Первое плавание погашало расходы по покупке судна и всякого рода вооружения; барыши трех остальных путешествий делились следующим образом: одна треть отдавалась капитану со всей его командой; две трети предоставлялись арматорам. Все люди обязывались сделать эти четыре кампании; по окончании последней капитан возвращал свободу своей команде и продавал судно на берегах Чили или Мексики в первом же удобном порту, предоставляя каждому свободу идти куда кто хочет: никто против того не возражал, потому что все были обогащены.

Все в этих смелых предприятиях было удивительно предусмотрено: команда и их офицеры были убеждены, что плавание совершают с капитанами-собственниками, а капитаны, очень хорошо понимавшие, каким опасностям они подвергаются, не имели ни малейшего клочка бумаги, по которому можно бы, в случае их захвата крейсером, представить какое-нибудь доказательство, уличающее их. И действительно, они были связаны только честным словом и личным интересом и до такой степени считались законными собственниками, что одному из них, командиру шхуны «Шершень», пришло в голову, по отплытии из Ройяна, наполнившись грузом меновой торговли по самый дек, воспользоваться обстоятельствами и присвоить себе корабль и груз его. И вот, вместо того, чтобы отправиться к назначенному месту, он преспокойно плавал у Сенегамбии.

По началу все шло хорошо, но он не рассчитал адской сообразительности Ронтонаков. По контракту, им же подписанному в Новом Орлеане, его старший помощник должен получать каждый месяц тысячу франков; главный механик столько же; все прочие оклады постепенно понижались; последний из служащих получал по двести пятьдесят франков. Из большей предосторожности вставлено было условие, что жалованье уплачивалось только в тех портах, где указана стоянка, из чего следовало, что капитан плавал почти без денег, получая от директоров контор надлежащие суммы для уплаты команде только в тех местах, где приказано было ему останавливаться.

С подобными окладами и обязательством сделать четыре кампании, капитан, при первом требовании своей команды об уплате жалованья, понял, что ему пришлось бы скорехонько продать корабль и груз его без всякой выгоды для себя, и потому, отбросив в сторону мечты, поспешил к месту назначения и постарался смягчить насколько мог причину своего замедления перед представителем Ронтонаков. Разумеется, его тайна была разгадана, но в Бордо и вида ему не показали: его неудача и скорое возвращение ясно доказывала, что с этой поры можно на него рассчитывать.

После уничтожения торга неграми, у Ронтонаков один только корабль был захвачен крейсером: но как истый янки, его капитан, во избежание виселицы, взорвал себя, со всею командой и тремястами неграми.

Множество агентов, поселившихся в Моямбе, Лоанго, Лоанде, Бенгуэле и в устье Конго, скупали официальным путем слоновую кость, золотой песок, каучук, но под рукой вели торговые сношения со всеми королями и начальниками внутренних земель, и приготовляли вывоз черного дерева. За несколько месяцев они обозначали посредством шифрованной корреспонденции неизвестное и пустынное место на берегу, где надлежало производить мену и принять груз – этим объясняется, почему шхунам приходилось иной раз постоять в Ройяне по три-четыре месяца, прежде нежели они узнавали место своего назначения.

Капитан Ле Ноэль был, может быть, искуснейшим из всех находившихся в эту пору в распоряжении Ронтонаков, а шхуна «Оса» – лучшим ходоком из всего их флота.

Оба начали свое четвертое плавание.