Текст книги "Не отступать и не сдаваться. Моя невероятная история"

Автор книги: Луи Замперини

Соавторы: Дэвид Ренсин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Мой набор для выживания

А что, если вдруг случится землетрясение или любой другой природный катаклизм? Неплохо всегда иметь при себе защитный шлем и пару крепких ботинок.

– У кого они есть? – спрашиваю я, когда выступаю в школах или лагерях. Иногда в воздух взмывают несколько рук. Обычно я выбираю одного из отозвавшихся.

– И где вы их храните?

– Ну, где-то дома.

– Слишком поздно, считайте, что вы не выжили. Их нужно держать рядом с кроватью и раз в неделю проверять, на месте ли они. А еще следует надевать их каждые две недели, чтобы убедиться, что они в рабочем состоянии.

Повторю снова: жизнь у вас одна. И нельзя под предлогом сверхзанятости не предпринимать мер ради ее спасения.

Однажды я выступал перед представителями клуба альпинистов. Когда я закончил говорить, мне задали вопрос: «Я недавно прочел о двух парнях, которые погибли на Маунт-Худе[7]7
  Стратовулкан в штате Орегон. Прим. ред.


[Закрыть] на высоте десять тысяч футов. А ведь они построили снежную пещеру, чтобы укрыться от ветра. Почему так? Что с ними случилось?»

– Температура тела упала, и они замерзли, – объяснил я. – Но, может, если бы у них с собой были хотя бы два предмета из тех, что можно положить в карман рубашки и всегда носить с собой, они бы выжили.

Казалось, никто не поверил моим словам. «Что это за предметы?» – спросил я.

Один – дождевик из Диснейленда. Его выдают бесплатно всем посетителям, которые катаются на водных аттракционах. (Я не уверен, но не исключаю, что их выдают в любом парке развлечений.) Лично я их покупаю по десять центов за штуку целыми пакетами. Они большие и прикрывают все тело целиком. Другим предметом является шапочка для душа; ее можно найти в любом отеле. Даже если вам удалось укрыться от ветра, вы все равно теряете тепло через одежду и шапку, ведь в них есть мелкие дырочки. Поэтому накиньте плащ и наденьте шапочку для душа прямо поверх шапки. Это поможет удержать больше тепла. И обе вещи можно носить в кармане рубашки.

Помимо этих двух предметов я вожу в своей машине еще кое-что: хирургическую маску, хирургические перчатки, кожаные перчатки (чтобы уберечь руки от порезов), геологический молоток (инструмент, с помощью которого геологи добывают минералы), буксирный трос, кабельную перемычку, набор инструментов, бутылку воды, туалетную бумагу.

Все, что хоть как-то повышает шансы на выживание.

Когда я находился на плоту в открытом океане, у меня под рукой оказался набор инструментов, включавший в себя комплект резиновых заплат, флуоресцентный краситель для воды[8]8
  Краситель для воды – специальный, часто флуоресцентный, окрашивающий порошок. Растворяясь в воде, он создает на морской поверхности большое ярко-зеленое пятно. Такое пятно хорошо видно с высоты 2–3 километров и помогает быстро обнаружить нуждающихся в спасении. Прим. ред.


[Закрыть], сигнальную ракету, небольшие насосы, зеркало из хромированной латуни и складные плоскогубцы, в рукояти которых была отвертка[9]9
  Сейчас этот предмет более известен как «мультитул» (от англ. multi-tool) – «многофункциональный инструмент». Прим. пер.


[Закрыть].

Но не было рыболовной сети – и это на плоту! Но что еще хуже, в наборе не оказалось ножа!

Как же часто я ловил себя на мысли, что отдал бы целое королевство за один нож! Но кто-то об этом даже не подумал. А ведь всегда нужно думать наперед. Всегда.

Очутиться на плоту посреди Тихого океана – ситуация довольно экзотическая, поэтому позвольте мне поделиться опытом ближе к повседневной жизни.

Я помню, как учил своего сына Люка водить машину. По его словам, он учился не управлять автомобилем, а скорее предугадывать действия других водителей. И он был прав. А еще, прежде чем пустить его за руль в городе, я заставил его научиться ездить задним ходом. Для чего? Потому что, если вы освоите езду задом по прямой линии, ехать традиционным способом будет намного легче.

Доверяйте своим знаниям

Когда вы находитесь вдали от цивилизации, на спасательном плоту в открытом океане, вам все время хочется есть.

Но, увы, не только вам, а и акулам тоже. Они были нашими постоянными спутниками, кружившими изо дня в день вокруг. Поначалу они ждали, что им перепадет хотя бы маленький кусочек приманки – мелкой рыбешки, найденной в желудке случайного приземлившегося на наш плот альбатроса, которую я вывешивал за борт на крючках, привязанных к полоскам ткани. Я обматывал их вокруг пальцев и пытался таким образом поймать рыбу. Акулы обычно набрасывались на наживку и утаскивали с собой крючок. Я повторял попытку, и они тоже. Иногда мне все же удавалось поймать рыбу, но такое случалось редко. Хищники, кружившие вокруг плота, были не менее голодны, чем мы. Молясь о спасении, мы включали в свои мольбы пункт о том, чтобы не стать закуской акулам.

Однажды ночью, когда парни спали, мимо нашего плота проплыла небольшая акула, и я решил положить руку ей на голову и потянуть за спинной плавник. Зачем? Да кто ж знает? Так, со скуки. Я проделал это дважды. Акула медленно проплыла мимо, а потом исчезла – что было странно.

Вдруг одна появилась из воды и, как торпеда, с раскрытым ртом устремилась прямо на меня. Я на автомате ударил ее по морде, и она снова исчезла под водой. Но за ней появилась другая, и я еле отбился от нее алюминиевым веслом. Проснулся Мак и схватил второе весло – мы стали лупить акул, пока те не перестали трепыхаться.

Думаю, вполне справедливо было их съесть, раз они попытались проделать с нами то же самое. Две акулы, которые пытались запрыгнуть на плот, все еще кружили поблизости. Мы с Филом придумали план: он будет держать приманку, то погружая ее в воду, то вынимая, чтобы привлечь внимание одной из хищниц, а я, когда она подплывет поближе, схвачу ее за хвост, втащу на плот и убью. Наша приманка заинтересовала одну из акул, ту, что была поменьше, – я свесился через бортик и схватил ее за хвост, совершив тем самым большую ошибку. Кожа акулы шершавая, как наждачная бумага, я не смог ее удержать, потому что пятифутовая акула сильнее шестифутового мужчины. Она утащила меня в воду. И теперь была моя очередь выпрыгивать из воды как торпеда.

То, что произошло дальше, я описал в своей книге «Дьявол, наступающий мне на пятки» так:

Спустя пару дней мы увидели несколько акул размером в три и четыре фута, крупнее среди них не было. Мы снова вывесили приманку. На этот раз я решил сесть поглубже (чтобы сместить центр тяжести). Я ухватился за хвост проплывавшей мимо акулы и рывком вытащил ее из воды. Она раскрыла пасть, но Фил среагировал быстрее, так как держал наготове пустую сигнальную ракету. Он протолкнул ее в пасть акуле, та инстинктивно сомкнула челюсти и не отпускала ракету. Я же взял отвертку из нашего набора для выживания, воткнул ее акуле в глаз, пронзив ее мозг, чем наконец и убил хищницу.

Разделывать акулу без ножа – задача не из легких. Пришлось воспользоваться плоскогубцами и зеркалом. И хотя последнее было достаточно острым, чтобы прорезать кожу человека, кожа акулы поддалась не сразу. Нам потребовалось около десяти минут, чтобы добраться до ее желудка.

Однажды, еще когда я находился на базе на Гавайях, я прошел курс выживания и многое узнал об акулах, поэтому прекрасно понимал, что от съеденного акульего мяса нас просто стошнит. Один только его запах, чем-то похожий на аммиак, чего стоил. Единственной съедобной частью была печень.

Мне было известно, что акулья печень богата витаминами и протеином. Отведав ее, мы сразу почувствовали прилив сил. Сочную, вязкую, пропитанную кровью акулью печень мы ели дважды, и это было лучшее, что с нами тогда случилось.

Представьте себе мое удивление, когда несколько лет спустя в одном телешоу меня раскритиковали за то, что я ел акулью печень, и даже процитировали какого-то военного, который сказал, что «именно в ней скапливается весь яд». Какой еще яд? Подобно тому, как работает ваша печень, печень акулы забирает из еды все непригодные к переработке вещества и выводит их вместе с мочой и калом. В самой печени ничего токсичного не остается.

Вот еще одно доказательство: я слышал, что во время съемок «Несломленного» в Австралии актеры, игравшие Фила, Мака и меня, ели сырую акулью печень. И никто не заболел.

Если бы я не доверял своему опыту, кто знает, рассказывал бы я сейчас эту историю или нет. Возможно, все дело как раз в тех самых кусках акульей печени.

Сохраняйте ясность ума

Мы каждый день заставляем работать наш мозг, но чем старше становимся, тем больше необходимости в этом появляется. Нужно оставаться активным.

Общайтесь с людьми. Не сидите, как овощ, перед телевизором. Заставляйте себя двигаться. Включайте голову.

Конечно, вы не раз слышали эти советы, но я на своей шкуре прочувствовал их правильность, дрейфуя в Тихом океане. Когда-то я брал уроки физиологии в Университете Южной Калифорнии, занимался с доктором Робертсом. Он говорил: «Мозг – это мышца. И очень важно тренировать ее, иначе она атрофируется».

Я поверил ему. Несмотря на голод, жажду, жару, потерю веса, скуку и хищных акул, я заставлял свой мозг работать при любой возможности. Я ненавидел математику, но лежа там, на плоту, складывал в уме колонки цифр, потом пытался складывать по две колонки. Возможно, ответы у меня были не всегда верными, но с задачей я справлялся: я не позволял своему мозгу угаснуть.

Чтобы как-то совладать с голодом, пилот Расселл Филипс и я в подробностях, до мельчайших ингредиентов, описывали те блюда, которые мы когда-либо готовили или ели, а потом делились впечатлениями об их вкусе.

Такое занятие изматывало и отбирало кучу сил. Ведь мне приходилось быть очень точным: сколько нужно соли и пекарского порошка, как долго надо вымешивать тесто, как сделать уже готовое блюдо более хрустящим, сколько выпекать и при какой температуре, как готовить соус для спагетти, как начинять и запекать индейку, как делать начинку, насколько румяной должна быть корочка. У меня так хорошо получалось, что у парней текли слюнки и они заставляли меня описывать все это изо дня в день, так что я стал у нас главным поваром. Я был не против и придумывал все новые и новые лакомства. Мы даже мыли воображаемую посуду, вытирали ее насухо и откладывали в сторону. Мы делали что угодно, лишь бы чем-то занять мозг. Возможно, со стороны это выглядит несерьезно, но мне кажется, мы все здорово придумали, потому что так мы могли концентрироваться на чем-то положительном, не позволяя отчаянию завладеть нашими сердцами.

А еще мы рассказывали истории из прошлого. Пели. Обсуждали всякие хитроумные штуковины, которые хотели бы изобрести. Говорили о будущем, строили планы.

– Что ты собираешься делать, когда кончится война? – спрашивал меня Фил.

– Я хочу превратить железнодорожный грузовой склад в своем родном городе в симпатичный ресторанчик с баром.

И я начинал описывать, как он будет выглядеть, каким будет интерьер и все остальное, вплоть до мельчайших подробностей.

Пока мы дрейфовали там, в океане, похоже, отсутствие ежедневных забот освободило какое-то место в моей голове, потому что я стал вспоминать те вещи, которые ни при каких иных обстоятельствах раньше бы не вспомнил, – события, происходившие, когда мне было два или три года. Например, хотя родился я в Олине, штат Нью-Йорк, мои родители перебрались в Южную Калифорнию, когда мне исполнилось два. Все, что мы могли себе позволить, – это поездку на поезде. На Центральном вокзале мы с мамой и Питом прошли по платформе к вагону и сели в поезд. Но уже через несколько минут после того, как он тронулся, мама поняла, что потеряла меня. Она дважды обыскала все вагоны. Обезумев от волнения, она потребовала у проводника вернуться в Нью-Йорк – и не приняла бы никаких возражений. Там-то они меня и нашли: я спокойно стоял на платформе. «Я знал, что вы вернетесь», – сказал я по-итальянски. Возвратившись домой с войны, я рассказал маме об этой истории, и она была поражена, что я ее помнил.

Когда нас с Филом «спасли» японцы, мыслили мы так же ясно, как и в день авиакатастрофы, – только в весе сильно потеряли. Я подумал: «Всего шесть недель назад я был атлетом мирового уровня». И вот тогда я впервые в жизни заплакал.

Нас подняли на борт и привязали к мачте. Один из солдат ударил Фила пистолетом по лицу. Но когда они подошли ко мне, я намеренно отвел голову назад и, вместо того чтобы получить по лицу, ударился ею о мачту. Они решили припугнуть нас, чтобы доказать свое превосходство. Не считая этого момента, отнеслись они к нам неплохо. Ведь они сами были удивлены тем, что мы все еще живы и находимся в твердой памяти.

Во время нашего первого допроса на атолле Вотье, куда нас отвезли перед отправкой на испытательный полигон Кваджалейн, японцы были поражены ясностью нашего ума.

Они даже привели офицеров увидеть нас вживую. Если бы мы оказались безмозглыми дурачками, потерявшими мозги во время дрейфа, ни о каком снисходительном отношении и речи бы не было. Мне приятно думать, что острота моего ума помогла мне выжить тогда и продержаться до конца войны. Надо использовать то, что тебе дано природой.

На Кваджалейне над нами насмехались, нас изводили, унижали, избивали палками, морили голодом, на нас проводили медицинские эксперименты, пробуя практически смертельные препараты. То, чем нас кормили, трудно было назвать едой, поскольку отвратительнее я ничего не видел и не пробовал. И уж если нам и суждено было сломаться морально, то, наверное, именно там. Но при этом на допросах я мыслил достаточно ясно, чтобы ввести в заблуждение тех, кто их вел. Японцам нравилось манипулировать мной. Меня приводили в комнату, где на столах лежало печенье, пирожные, стояла содовая.

Японцы курили, выпуская сигаретный дым прямо мне в лицо. Я не был заядлым курильщиком, но как же мне тогда хотелось сигаретку! Я прекрасно понимал, что стоило мне предоставить им информацию, которую они ждали, и я бы получил небольшое вознаграждение. И я желал его – но не ценой предательства своей страны. Тогда я решил попробовать пойти на обман.

На Гавайях мы сконструировали три ложных аэродрома с липовыми самолетами, чтобы, если туда сунутся японцы, настоящий аэродром уцелел. Я знал, что один из таких объектов расположен недалеко от Хикама. Поэтому, когда они затронули тему аэродромов на Гавайях и я начал: «Ну… М-м-м…», японцы решили, что я готов им все выложить. Я сделал вид, что не хочу об этом говорить, но они надавили на меня. «Хорошо, хорошо. Один находится тут, – выдал я и указал на один ложный аэродром. – Тут еще один, и еще один здесь».

Мне дали печенье и немного содовой с сиропом. Японцы казались довольными. Таким образом я перехитрил своих врагов на «Острове смерти», получил вознаграждение и умудрился сохранить свою шкуру.

К несчастью, помимо нас с Филом, никому из военнопленных не удалось покинуть Кваджалейн живым. Нам сильно повезло. Как выяснилось много позже, один из японских офицеров знал, что я известный бегун, и порекомендовал попридержать нас с Филом, так как мы могли быть использованы в целях пропаганды.

Не забывайте смеяться

Война – дело серьезное. Да и жизнь тоже. А смех помогает нам выстоять.

Когда во время Второй мировой войны я базировался на аэродроме Хикама на Гавайях, солдат, отвечавший за порядок в офицерском клубе, должен был следить за тем, чтобы бильярдные столы и игровые автоматы находились в исправном состоянии. А еще он обналичивал наши зарплатные чеки. По какой-то непонятной причине он всегда страшно злился, когда мы приходили; позже мы узнали, что, хотя он и был лейтенантом, получали мы больше него, а все дело было в летной надбавке. «Я справляюсь с гораздо более сложными задачами, чем вы, – сказал он мне как-то. – Вы поднимаетесь в воздух, наслаждаетесь полетом, а вам еще и приплачивают за это». «Ну конечно. Мне страшно нравится, когда я лечу, а по мне стреляют», – подумал я. Но вслух сказал: «Почему бы тогда и вам не подняться с нами в воздух и не полетать на самолете – посмотрите, как это непросто».

На самом деле летать не так сложно – сами моменты взлета и особенно посадки связаны с куда большим риском.

Он согласился. И тогда мы посадили его в кабину пилота. Я же пробрался в ее носовую часть, за пульт управления, потому что именно там размещены цепи, связанные с педалями пилота. Их устройство сродни аналогичному механизму в мотоцикле.

Итак, мы с парнями находились на внутренней связи. Пилот сказал: «Отлично, я нажимаю на…» И как только лейтенант взял штурвал в руки, я потянул цепи со своего места.

А потом в противоположном направлении. Самолет дернулся, пилот вскрикнул. Я повторял это, пока лейтенант не сдался и не отдал штурвал нашему пилоту.

Тот поинтересовался: «Что-то не так? Обычно самолет летит практически сам».

– Ну тогда дайте мне еще один шанс, – попросил лейтенант.

Я проделал тот же трюк.

И парень окончательно сдался, признав: «Что ж, ребята, полагаю, вы не зря получаете свои деньги».

После того как он ушел, мы от души посмеялись. Конечно, нам не терпелось поставить его на место, но мы вовсе не собирались подличать. Ведь мы потеряли за год одиннадцать самолетов, летая только вокруг островов. В рейде можно было погибнуть в любое время. И нам просто необходимо было чувство юмора, чтобы беспокойство не взяло над нами верх.

Один из лучших своих фокусов я проделывал с помощью жевательной резинки. В Хикаме мы должны были подниматься в воздух и следовать в самых разных направлениях, чтобы проверить исправность самолетного компаса. Пока наземная команда готовила самолет, я обычно ходил вокруг машины, спокойно жуя жвачку, как если бы проводил инспекцию. Меня интересовали два маленьких отверстия рядом с носовой частью, предназначенные для шлангов в кабине пилота, которые подводили к ней водосбросные трубы; иными словами, то место, куда пилот и второй пилот могли справлять нужду во время полета. Моча стекала по этим шлангам, и ее уносил ветер.

Так вот, однажды я заткнул оба шланга кусочками жвачки. Это была моя месть, поскольку у меня пропало несколько карточек на получение пайка.

Когда появился экипаж, я занял свое место в бомбовом отсеке, и мы стали рулить по посадочной полосе к позиции для взлета. Согласно инструкции, закрыть двери бомбового отсека нужно перед нажатием педали газа. Я успел спрыгнуть и кинулся прочь с полосы. Расселл Филипс пошел на взлет, полагая, что я на борту. Я же отправился в Гонолулу.

Позже наш инженер в мельчайших подробностях описал мне все то веселье, что я пропустил. Когда Фил захотел помочиться, он использовал шланг. Но тот не опорожнялся и со временем заполнился до краев. Поэтому Филу пришлось придерживать шланг, чтобы ничего не пролить. Он понятия не имел, в чем проблема, и вызвал инженера, который предложил перелить содержимое в шланг второго пилота. Последний не возражал, но решил сначала облегчиться сам. Когда и его шланг наполнился, никто не мог понять, что происходит. Неужели оба засорились?

И им пришлось аккуратно держать шланги на весу и одновременно управлять самолетом. Когда же они попали в зону турбулентности, никакое мастерство не смогло их спасти.

Инженер обнаружил проблему только после посадки и выковырял жвачку из отверстий. К тому моменту все наконец поняли, что меня на борту не было, и отправились на поиски. Но меня и след простыл.

Когда же я вернулся, парней обуревали смешанные чувства: они и сердились на меня, и не могли сдержать смеха. В качестве наказания они обязали меня купить пиво – и сразу же почувствовали себя намного лучше.

А еще нам приходилось искать повод для смеха в лагере для военнопленных – мы делали что угодно, лишь бы хоть ненадолго забыть о страхе.

Лагерь 4-B в Наоэцу, на северо-западе Японии, так и кишел крысами, иногда сопоставимыми по размеру с кроликами. Казалось, они вообще ничего не боялись. Я спал на верхнем ярусе, но иногда ночью чувствовал их присутствие: они бегали по моему животу, останавливались и бежали дальше. Если их пытались отпихнуть, они кусали.

Однажды мое терпение лопнуло. Я склепал небольшую лопатку и спал с ней, держа прямо у горла. Как-то ночью появилась огромная жирная крыса. Она пробежала прямо по моему животу и замерла. Я схватил лопатку и как врезал ей! Звук удара слышали все – а также громкий, удивленный писк, последовавший за ним. Через секунду раздался всеобщий смех. Я не убил крысу, но, должно быть, сильно ее огорошил, потому что она с трудом нашла дорогу обратно. Мы окрестили этот случай «один-ноль в нашу пользу». Ощущение было потрясающим.

Конечно, совсем не смешно, когда по тебе бегают крысы, но это была неотвратимая истина. Лучшие шутки всегда основаны на правде, когда мы вынуждены признать пикантные или неприличные, но при этом часто случающиеся ситуации. Юмор помогает расслабиться, пусть и на мгновение.

А кроме того, принимая во внимание ситуацию, не думаю, что крысам жилось намного лучше, чем нам. Может, они так же смеялись над тем безумием, которому все мы были свидетелями.