355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Луи Тома » Соучастница » Текст книги (страница 7)
Соучастница
  • Текст добавлен: 17 сентября 2016, 18:56

Текст книги "Соучастница"


Автор книги: Луи Тома



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Главе 15

Тусклый солнечный луч прорвал пелену облаков, не без труда пробился сквозь ширму на окне и замер у ног Раймонды, которая, с сигаретой в зубах, заканчивала протирать пыль на мебели в гостиной. С мечтательно-меланхоличным видом она посмотрела на него, вздохнула, затем, положив окурок «Пел-Мел» на край пепельницы, вновь принялась за работу.

Каждый день, вот и сегодня утром тоже, она ждала почтальона в надежде, что вместе с документами, необходимыми для подписания купчей, придет письмо из Аркашона, которое ускорит ее освобождение.

Затворническая жизнь не шла на пользу ни ее внешнему виду, ни ее моральному духу. Она все меньше следила за собой, и если губы по привычке еще подкрашивала, то остальной косметикой перестала пользоваться вовсе. Утратив свежесть молодости, которую поддерживала искусственно, из-за своих светлых волос, темнеющих у корней, заспанного лица без малейших следов румян на щеках она походила теперь лишь на зрелую, преждевременно состарившуюся женщину.

В коридоре раздался металлический звук заслонки, упавшей на щель почтового ящика, прикрепленного к внутренней стороне двери. Раймонда выскочила из гостиной и вынула конверт и почтовую открытку. Конверт был тяжелым, пухлым, многообещающим…

На пороге кабинета появился Филипп, вопрошающе вскинул брови:

– Есть новости?

– Письмо… с бумагами.

Лихорадочно, непослушными от нетерпения движениями пальцев, она разорвала конверт и, к своему великому разочарованию, вытащила из него размноженный на ротаторе циркуляр и рекламный проспект новой студии грамзаписи.

– Однако я готова была поклясться… – Она с трудом сдерживала слезы – так велико было ее разочарование… – Я готова была голову дать на отсечение, что это от нотариуса. А ты нет?

Он покачал головой.

– Нет! Во-первых, еще слишком рано… И потом, важные бумаги посылают заказным письмом… А открытка, это от кого?

Она протянула ему карточку, даже не взглянув на нее. На обратной стороне памятника Гете, сфотографированного крупным планом на Франкфуртской площади, Робер набросал несколько строк, весьма загадочных для непосвященного.

«Оказавшаяся более строптивой, чем предполагалось, черепаха принуждает меня продлить командировку до середины следующей недели. Настроение хорошее… Квашеная капуста тоже… До скорого… Жму руку».

– Так что теперь ты сможешь передать свеженькие новости его сестре, – язвительно заметила Раймонда.

За час до этого звонила Люсетта, желая сообщить о своем утреннем визите: «Я еду к тете в Антони… Могу ли я по пути заехать сказать вам доброе утро?»

В последние дни они виделись редко. Возможно, она даже почувствовала некоторую нерешительность со стороны Филиппа, потому что навязывала себя меньше, чем в первое время.

– Лучше поднимись наверх, – посоветовал Филипп. – Она не заставит себя ждать.

Эти минуты всегда были самыми тягостными. Раймонда переносила их все хуже и хуже… Спортивная машина с шумом проехала по проспекту и остановилась возле дома.

– Это она… давай поднимайся!

– Надеюсь, ты быстро спровадишь гостью, – сказала Раймонда.

– Как можно быстрее!

И так как она явно не спешила, он подтолкнул ее к лестнице:

– Да поднимайся же, черт побери!

Когда она была уже наверху, раздался звонок. Филипп пошел открывать дверь.

– Доброе утро, Люсетта.

– Доброе утро, Филипп. Как я рада вас видеть. Сменив прическу и надев платье, которого он на ней еще не видел, она превратилась в полную противоположность Раймонды, став более кокетливой, более женственной.

– Как поживаете? – поинтересовался Филипп, приглашая ее в гостиную.

– Это скорее у вас надо спросить.

Ни горечи, ни агрессивности в словах прибывшей. В ее интонации он не уловил ничего, кроме ласкового упрека.

– Если бы друзья не беспокоились о вас, вы бы вообще не подавали никаких признаков жизни.

– Что вы хотите, я стал затворником.

– Содержащим свой дом в образцовом порядке, – дополнила она, проведя пальцем по мрамору камина. – Ни пылинки.

«Ай! – подумал Филипп. – Слишком чисто в комнатах, вот он – грубый психологический просчет…»

– Если вы только не завели прислугу?

Предвидя тупик, в который это могло бы его завести, он предпочел не искушать судьбу, утаивая то, что чересчур легко проверить.

– Нет, я все делаю сам… стараюсь, как могу.

– Ну, тогда «браво!»… Тысячу раз «браво»! Мужчине редко удается содержать дом в такой чистоте.

Жизнерадостная, Люсетта разгуливала по гостиной, резко поворачиваясь, игриво вихляя бедрами…

«Что у нее на уме? – терялся в догадках Филипп. – Неспроста она говорит все это…»

– Однако я приехала не только для того, чтобы расточать комплименты, – продолжала Люсетта, – но и сделать вам приглашение… Мы с Робером были бы рады видеть вас в выходные у нас в Мулене.

Он вздрогнул.

– В Мулене?

– Деревенский воздух пойдет вам на пользу.

– В эти выходные? – переспросил он. – На этой неделе?

Она кокетливо пригрозила ему пальчиком:

– Только не говорите мне, что вы заняты, я все равно не поверю.

– Подождите, – пробормотал он, – одну минутку… С Робером может получиться недоразумение…

– Он будет рад рассказать вам о своей поездке во Франкфурт.

– В том-то и дело, что нет!.. То есть, я хочу сказать, что на этой неделе он не вернется.

Она подняла брови.

– Как так?

Вместо объяснений, Филипп извлек из кармана почтовую открытку.

Пробежав текст глазами, Люсетта порозовела от смущения.

– Что ж, вы лучше осведомлены, чем я, – заявила она с обидой в голосе.

Она лгала, он это чувствовал. Чувствовал, что та знала об этой неожиданной задержке и хотела воспользоваться ею, чтобы устроить ему нечто вроде западни. Он бы приехал, ничего не опасаясь. Более суток одни посреди леса, отрезанные от остального мира, в романтическом сообщничестве с ночью, осенью, дровами, пылающими в камине…

– Что ж, тем хуже! – воскликнула она, топнув ногой. – Обойдемся и без него!

– Полноте, Люсетта… Без Робера… Это невозможно! Она с вызовом посмотрела на него.

– Почему? Вы меня боитесь?

– Что за странное предположение! – возмутился он, вовсе не находя его странным. – Просто я не хотел бы вновь появляться в Мулене…

Выбитый из седла прямым вопросом, он очертя голову бросился к единственной лазейке, которая у него еще оставалась.

– Слишком много неприятных воспоминаний связано у меня с этим местом.

Он был весьма горд верным, важным, но не выспренным тоном, которым произнес последнюю фразу. Эффект, однако, оказался противоположным тому, на который он рассчитывал. Легко исполнив пируэт, Люсетта снова оказалась возле Филиппа.

– Да будет вам, будет, – пожурила она его, словно капризного ребенка, – когда вы, наконец, перестанете изображать убитого горем вдовца?

Чего-чего, но такой наглости он от нее не ожидал. Это было выше его понимания, и, не зная, какую линию поведения выбрать, он выдал длинную торжественную тираду:

– Моя дорогая Люсетта, я слишком дорожу вашей дружбой, чтобы обижаться на вас за эти слова…

Она не дала ему договорить:

– Простите мне мою откровенность, но я только потому так с вами разговариваю, что считаю себя вашим другом. С покойниками не живут… предоставим их самим себе. – Она протянула к нему руки. – Я могу помочь вам, Филипп… я хочу помочь вам жить.

Он давно уже знал, чего можно ожидать от помощи, которую она так жаждала ему предоставить. Гораздо больше, чем эти едва завуалированные признания в любви, его озадачивала беззастенчивость, с какой она говорила о недавно наступившем вдовстве, и та поспешность, с какой стремилась стереть воспоминание об умершей.

Угадав обуревавшие его мысли, она усилила натиск:

– Я вас шокирую, не правда ли? И вы обвините меня в отсутствии такта, если я скажу, что прошлое, каким бы оно ни было, в конце концов всегда рассеивается, как дым. Вот, например, вы… вы помните…

Она замялась – таким скверным показался ей переход от одной мысли к другой. Однако желание высказаться жгло ей губы, и она закончила:

– Помните тот день, когда вы меня поцеловали?

– Я?

Ему пришлось сильно напрячься, чтобы воскресить в памяти один из вечеров, имевший место много лет назад… Время его службы в армии… товарищеские отношения, связавшие его с Робером… Отпуск… Приглашение к Тернье… Юная сестра, невинный поцелуй украдкой в коридоре… Столько лет уже прошло с тех пор!

– Я не забыла, – сказала Люсетта изменившимся голосом. – Насколько я помню, вам это не было неприятно.

– Прошу вас, – вдруг выдохнул он, охваченный паникой при мысли, что их может услышать Раймонда… – Замолчите… Сейчас не время. – Он еще больше понизил тон. – Не здесь!

«Не здесь!..» два лишних слова, которые немедленно вызвали ответный удар.

– Тогда почему не в Мулене?

Застигнутый врасплох, он не нашелся, что ответить. Люсетта посмотрела на него украдкой, уселась в кресло, положила ногу на ногу и вынула из своей сумки пачку «Голуаз». По привычке, а возможно, из снобизма, она курила только серый табак.

– Огня не найдется?

Он предложил ей пламя своей зажигалки и тоже закурил. Филипп нервничал, не зная, как выпутаться из двусмысленной ситуации, возникшей между ними из-за его молчания.

– В Мулене, – вымолвил он, тщательно подбирая слова, – без Робера… Благоразумнее было бы от этого отказаться… хотя бы ради приличия…

Вначале он даже не понял, почему Люсетта вдруг расхохоталась, разразилась этим полуистеричным смехом, который ему был так хорошо знаком.

– Приличия, – повторила она, вздрагивая всем телом, – мой бедный Филипп… Приличия…

Она выронила сигарету, на лету подхватила ее, рассыпав сноп искр на тыльной стороне ладони. Ожог моментально вернул ей серьезность.

– Приличия, мой дорогой Филипп, мне кажется, вы сами не очень о них думаете. Иначе бы… – Она встала отряхнуть юбку. – Иначе бы вы не принимали у себя женщин в такой ранний час.

Он удивился, решив, что она говорит о самой себе.

– Девять часов!.. Это, по-вашему, рано?

– Нет, нет… – Она снова заулыбалась. – Речь не обо мне, а о другой… той, что была здесь до меня.

Он проследил за ее взглядом до пепельницы, где тлел испачканный губной помадой окурок сигареты «Пел-Мел». Тяжелый свинцовый колпак захлопнулся над ним.

– Ну, что вы скажете? – ехидно спросила она. Филипп с тоской думал, а что же сможет сказать он.

– Филипп, вы вольны принимать, кого угодно.

– Это был деловой визит…

Выход ему неожиданно подсказал роман, лежавший на пианино.

– Приходила секретарша моего издателя за рукописью, которую я немного задержал… Из-за всех этих событий, правда ведь?.. Она только что ушла.

Кончиком своей «Голуаз» она размазала по пепельнице еще не остывшую золу «Пел-Мела», затем, словно побоявшись зайти слишком далеко в том, что ее не касалось, резко сказала:

– Поговорим о другом.

С его стороны было бы неразумно перечить ей.

– Как вам будет угодно.

– О вашей поездке в Бразилию, например. Вы не изменили своих планов?

– Я все больше и больше подумываю об этом путешествии последнее время.

Юношеский, почти детский восторг сделал ее на миг похожей на брата.

– Чудесно… я рада, что смогла убедить вас. Создавалось впечатление, по крайней мере внешне, что она забыла о цели своего визита.

– Будь я посмелее, я бы попросила вас одолжить мне одну-две книги о Латинской Америке, которые видела в вашей библиотеке.

Он охотно пошел навстречу ее желанию, и они перешли в кабинет, где она выбрала великолепную монографию, озаглавленную «Бразилия».

– Так у меня будет некоторое ощущение того, что я вместе с вами готовлюсь к путешествию, – пробормотала она, засовывая томик под мышку. – Когда вы к нам приедете, мы вместе это обсудим…

Филипп не знал, заметно ли исказилось его лицо, Люсетта же торопливо добавила:

– Все трое… вместе с Робером.

Теперь у нее был почти трогательный вид.

– Надеюсь, германская черепаха не слишком долго будет его там удерживать.

Она вздохнула и проследовала за Филиппом в прихожую.

– Вы знаете… – Она насмешливо хохотнула. – Или, вернее, не знаете, что его отсутствие пришлось очень не по душе Шерлоку Холмсу из Бур-ля-Рен.

Филипп, собиравшийся было уже открыть дверь, замер, зажав в кулаке дверную ручку.

– Вы снова видели Шабёя?

– Не я. Наши атомы не стыкуются… я узнала от секретарши Робера, что он приезжал на фабрику. Хотел повидаться с патроном… своим другом патроном, и всего-то.

– Уж не воспылал ли он действительно страстью к игрушкам?

– К игрушкам… да, по дешевке! Приближается Рождество, а полицейские ведь тоже люди. Вы также не знаете… – Она тараторила, не переводя дыхания, словно боялась, что не успеет сказать всего, что ей надо было сказать. – Шабёй уже звонил Роберу перед самым его отъездом. И знаете, по какому поводу? Чтобы Робер подтвердил ему в сотый раз, что он действительно был в Мулене, когда вы приехали. Вам не кажется, что это уже чересчур?

– Поразительно! – сказал Филипп. – Как будто у них в полиции делать больше нечего. – Он приоткрыл дверь. – Лучше бы ловили грабителей, вместо того чтобы отравлять жизнь честным людям.

Грабителей и убийц! Дрожь пробежала по телу Люсетты – возможно, от ледяного сквозняка, хлынувшего в дверной проем. Она зябко стянула вокруг себя пальто и продолжала:

– На прошлой неделе я читала статистику в одном журнале… Кажется, половина преступлений остаются нераскрытыми! Когда я об этом думаю…

Филипп резко распахнул дверь. Она протянула ему свою руку в перчатке, мило улыбнулась.

– Половина преступлений… Представляете!

Она вышла, а на крыльце, прежде чем он успел закрыть, обернулась:

– Филипп! – Улыбка по-прежнему не сходила с ее лица. – Насчет субботы, в Мулене. Подумайте еще!

Глава 16

– Шлюха!.. О, какая шлюха! Еще чуть-чуть, и вы занялись бы здесь любовью… без всякого стыда… А я, наверху, вынуждена все это сносить!

Бледная, с полным ртом желчи, Раймонда давала волю ненависти.

– А ты! Ты божился, что между вами никогда ничего не было… Ты ее уже целовал, она сама сказала… я слышала…

Ее сотряс приступ кашля, смеха и рыданий. Филипп положил руку ей на плечо.

– Это было давно, много лет назад… Один-единственный раз, до того, как я познакомился с тобой… Впрочем, я об этом даже не помнил.

– Но она, она помнит!

Передразнивая Люсетту, Раймонда скопировала ее голос:

– Насколько я помню, вам это не было неприятно! – Она схватила журнал и с силой швырнула его через всю комнату. – Она вела себя как… как…

– Как шлюха, ты уже говорила!

Терпение, которым он вооружился, предвидя эту сцену, начинало оставлять Филиппа. Он в очередной раз сделал над собой усилие, желая сохранить примирительный тон.

– Я ставлю себя на твое место и понимаю твою реакцию. Встань ты на мое. Что я, по-твоему, мог сделать?

– Признайся, ты ее даже не одернул, как следует.

– Я обязан был ее выслушать, прежде чем выставить за дверь…

– Ты должен был сделать это сразу.

– Чтобы поссориться с ней и Робером, спасибо за совет!

– И чтобы не поссориться с братом, – ухмыльнулась Раймонда, – ты готов переспать с сестрой.

– С сестрой я спать не собираюсь. Это раз! – Он схватил ее за запястья и заставил сесть на край кровати. – И если мы все еще торчим здесь, то из-за тебя. Это два!

– Из-за меня? Вот это сказанул!

Пробежавшая по ее плечу дрожь передалась запястьям, которые он не выпускал из рук.

– Если бы ты не была такой упрямой и уехала…

– Вот-вот, скажи, – завопила она что было силы, пытаясь вырваться. – Скажи, что я тебе мешаю… Может, это меня ты хочешь выставить, чтобы иметь свободное поле действий. Ах, если бы я была сейчас в Рио…

– Пожалуйста, не драматизируй. Я и без того в большом затруднении!

– Если бы я была сейчас в Рио-де-Жанейро, – продолжала она на одном дыхании, – ты был бы в гораздо меньшем затруднении!

Сделав резкое движение спиной, она встала. В ее запястья по-прежнему впивались пальцы Филиппа, предплечья упирались в ходуном ходившую грудь, глуховатым голосом она проговорила:

– Я – твоя… Но и ты, ты принадлежишь мне, мне одной… Если ты поедешь в Мулен, я не знаю, что сделаю!

Он ослабил хватку, дабы не поддаться искушению сломать хрупкие суставы, перекатывавшиеся под его пальцами.

– Если ты перешла на такой тон, я больше не буду спорить!

Он подчеркнуто повернулся к ней спиной и подошел к окну, на котором за один угол было подвешено одеяло, снятое на день. В подвижном небе солнце играло в прятки с облаками. Оно было таким слабым, таким болезненным, что тепло его за шторами почти не ощущалось.

– Филипп! – Голос Раймонды позади него прозвучал покорно и умоляюще. – Почему ты говоришь, что это из-за меня?

Он не шелохнулся. Голос стал хнычущим.

– Выходит, это я виновата, что Люсетта кокетничает с тобой?

– То, что Люсетта кокетничает со мной, это одно. А то, что она ведет себя так, как только что себя вела, это другое, – сказал он, украдкой наблюдая за ней.

Она вновь села на кровать и принялась усердно, одно за другим, растирать запястья. Он продолжил:

– Ты не находишь это странным?

– Скорее возмутительным!

– Ладно, – бросил он ей, возвращаясь назад ровным шагом. – Сделай над собой усилие. Попытайся хоть раз быть объективной. Она позволяет себе с такой беззастенчивостью говорить о моем вдовстве…

– С цинизмом, ты хочешь сказать.

– Поступала она безотчетно или сознательно ломала комедию, а возможно, и то и другое, понять трудно. Но я сразу почуял неладное, когда она намекнула на хорошо ухоженный дом… – продолжил Филипп. – Слишком хорошо ухоженный дом для одинокого мужчины.

– Есть мужчины, которые…

– Только не я, и она меня знает! Что же до остального…

Он еще и сейчас ретроспективно испытывал ужас, в который его поочередно повергали бесстыдство, наглость и дерзость Люсетты. То, что ему показалось тогда немыслимым, даже ненормальным, высвечивалось теперь до странности разоблачающим светом.

– Сейчас ты понимаешь, что означает для нее «Пел-Мел» в пепельнице?

Она не ответила. Из-за ее пассивности он вспылил:

– Вот она, твоя вина, твоя ошибка, вернее, твои ошибки! Слишком хорошо ухоженный дом… Свет в окне в тот день… Сегодня сигарета… завтра будет что-нибудь еще.

Раймонда сбросила на пол свои туфли без задников. Забравшись с ногами на одеяло, подтянув колени к подбородку, она свернулась в позу зародыша, как будто в своем подсознании хотела вернуться к вегетативной жизни, без ответственности, без проблем. Постепенно ее агрессивность сменилась чем-то вроде прострации.

– Я буду осторожнее…

– Слишком поздно! Люсетта пришла к убеждению, что я принимаю женщину… женщину, которая ведет себя здесь, как хозяйка дома… И лишь потому, что знает, что я никогда не был безупречным мужем, что я не являюсь безутешным вдовцом, она осмелилась…

Внезапно он понял, что говорит в пустоту, и оборвал себя на середине фразы.

– Ты меня слушаешь?

– Да, да. – Ее губы беззвучно шевельнулись.

– Значит, ты понимаешь, почему я должен быть с ней крайне осторожен?

– Ты свободен… ты не обязан перед ней отчитываться, она сама тебе сказала.

– Правильно. Но если я грубо пошлю ее куда подальше.. – Он не смог удержаться от сарказма. – Ты знаешь, она – ревнивая женщина… Представь, что она захочет отомстить и расскажет инспектору, что у меня есть любовница… Не пройдет и пяти минут, как он явится сюда, чтобы узнать ее имя. И что я ему отвечу? – Он дернул ее за руку. – Скажи, что я ему отвечу?

Поскольку она молчала, он добавил, делая акцент на «мы», слове, которое объединяло их в общей судьбе:

– Мы не имеем права так рисковать.

Ему показалось, что она свернулась калачиком еще больше.

– Значит, – произнесла она упавшим голосом, – ты опять увидишь ее? Я же буду ждать… Ждать… Все время ждать.

Слоги ее слов удлинялись до бесконечности, голос становился тоньше, превращаясь в один монотонный звук, похожий на долгий стон…

– Раймонда! – испуганно вскрикнул Филипп. Внезапно очнувшись, она вскочила на ноги и вцепилась в него, отчаянно, как потерпевший кораблекрушение цепляется за обломки судна.

– Так не может больше продолжаться, – простонала она. – Мне надоело… надоело изводить себя вопросами каждый раз, когда ты уходишь. Еще немного, и я сойду с ума.

При виде ее растрепанных волос, ее блуждающего взгляда Филипп подумал вдруг, не сходит ли она с ума на самом деле!

Глава 17

Четырьмя серебристыми ударами прозвенели часы в гостиной. Филипп перевернул страницу газеты, в чтение которой погрузился, чтобы успокоиться.

Раймонда порхала вокруг него, как бабочка вокруг пламени.

– Признайся, ты снова виделся с ней?

– Нет, – ответил он, не поднимая головы. – Я с ней не виделся.

– Или звонил ей из телефона-автомата.

– Нет, я ей не звонил.

– Тогда почему же она тебе не звонит? Почему не приезжает?

Филипп сложил газету и смерил ее суровым взглядом. Вместе с губной помадой – после случая с сигаретой она ею больше не пользовалась – исчез последний яркий оттенок с ее отмеченного бессонницей лица. По ночам она спала очень плохо, более утомленная при пробуждении, чем при отходе ко сну, она весь день проживала на нервах, внезапно переходя от криков к слезам, от просьб к угрозам, то чрезмерно активная, то апатичная и молчаливая, а иной раз охваченная настоящей паникой, от которой в ее глазах появлялся нездоровый блеск, как у безумной…

Филипп больше не решался оставлять ее одну.

– Ты сама не знаешь, чего хочешь, – сказал он. – Если Люсетта приезжает сюда, ты набрасываешься на меня с упреками… Но вот она уже не приезжает – и ты подозреваешь меня в том, что я встречаюсь с ней тайком.

После всего, что мне стало известно, уж лучше бы она приезжала.

Последние два дня она просто не находила себе места – и все из-за этого приглашения в Мулен.

– Почему она не приезжает за ответом?

В принципе, это я должен ей сообщить о своем решении. Поскольку сегодня пятница… Загнанный в тупик, он инстинктивно заговорил с англосаксонским акцентом, который прочно зарекомендовал себя в традиционной политике старой Англии: Wait and see, ждать и видеть! «Если не двинусь с места, я ничего не потеряю, – рассуждал он сам с собой. – Или же, поразмыслив, она отказалась от этого уик-энда, и тогда неуместная инициатива с моей стороны может все поставить под сомнение… Или же она по-прежнему думает о нем, и тогда сама вернется к этому вопросу. В таком случае…»

С задумчивым видом он поглаживал кончиками пальцев бархатистый подлокотник кресла. «В таком случае несложно будет заставить ее потерпеть… Достаточно дать ей немного надежды…»

Раймонда пристально смотрела на Филиппа, словно читая его мысли. Он отвернулся, и его взгляд упал на поднос, на котором она минуту назад принесла виски. Вид двух пустых стаканов вызвал у него приступ ярости.

– А это почему здесь? Кто-нибудь позвонит… Всполошимся, забудем о стаканах… как забыли о сигарете.

Поставив на место в бар бутылку «Джильбейз», он взял поднос, отнес его на кухню, прополоскал стаканы и сам поставил их в буфет.

«Достаточно дать ей немного надежды…» Идея медленно прокладывала себе путь… «И даже, если потребуется… даже переспать с ней… если от этого будет зависеть наша безопасность…»

Он принялся проклинать Раймонду, ее дурацкую ревность, ее присутствие, которое все усложняло. Если Люсетта явится снова, не придется ли ему пыжиться, тогда как будь у него возможность поговорить с ней без свидетелей…

«Не ждать и увидеть ее!» Он преобразовал старое английское изречение для своего личного употребления; в своей примитивной форме оно вдруг показалось ему символом капитулянтства. Он выйдет из дома под каким-нибудь предлогом, в действительности же, чтобы позвонить Люсетте и договориться с ней о встрече где-нибудь в городе. По иронии судьбы Раймонда своим допросом сама подсказала ему эту мысль. Опять же из-за Раймонды он, разумеется, не мог и думать, чтобы поехать на выходные в Мулен, но он выберет нужные слова… а при необходимости – и действия, чтобы увильнуть от этого свидания…

В ту самую минуту, когда он был готов уже привести свой план в исполнение, позвонили в дверь. На верху лестницы появилась Раймонда.

– Это она, – объявила она. – Я видела ее машину.

Категорическим жестом руки Филипп велел ей исчезнуть, и она скрылась, в свою очередь, дав ему понять, что будет подслушивать.

Люсетта, которой Филипп открыл дверь, улыбалась, даже вела себя импульсивно: казалось, она приехала лишь для того, чтобы вернуть одну книгу о Бразилии и взять другую.

– Это так увлекательно!

Все было бы хорошо, если бы ее восторг не был столь преувеличенным. Выспренность слов не вводила Филиппа в заблуждение.

– И это только начало, – сказал он, подыгрывая ей, и провел за собой в кабинет. – Вам еще столько предстоит открыть.

– Увы, я полная невежа, и поэтому рассчитываю на то, что вы меня просветите.

Хотя он чувствовал всю неестественность ее поведения, он обрадовался такому повороту беседы, и мало-помалу увлекся близкой его сердцу темой. Пленник своей мечты, он проявлял себя то лириком, рассказывая о фольклоре и костюмах, то ученым, пробираясь к самым истокам древних культур, то мистиком, путешествуя по Мато Гроссо.

Люсетта была идеальной слушательницей. Разинув рот, сверкая глазами, она внимала речам Филиппа.

– Ну что ж! – воскликнула она, наконец. – Мне только еще больше захотелось посетить эту сказочную страну. Вам не нужна случайно секретарша в поездке? – добавила она как бы между прочим.

– Увы, мои скромные средства этого не позволяют, – ответил он тем же тоном.

– Секретарша, которая все расходы по путешествию взяла бы на себя. Я бегло говорю по-английски… немного по-португальски… Я могла бы вам быть очень полезной.

Прозвучавшее, как шутка, предложение все же было сформулировано с недвусмысленной четкостью.

– Ну, – сказал он, – у нас еще есть время подумать об этом.

– Да, верно, – согласилась она, – время у нас есть. – Она повернулась к стеллажам. – Итак, какое произведение вы посоветуете прочесть новообращенной?

Он указал ей на очерк исследований Амазонии.

Ну вот, – воскликнула она, засовывая томик в дамскую сумку, очень похожую на портфель. – Теперь, когда у меня есть чтиво, я убегаю.

С готовностью, которая была не что иное, как плохо скрываемая торопливость, он помог Люсетте надеть пальто. Филиппа так и подмывало подтолкнуть ее к выходу, но он сдержался. Люсетта медленно натянула перчатку…

– Я также хотела спросить вас, – промолвила она, не поднимая головы.

Вдруг она вся как бы ушла в созерцание второй перчатки, у которой разошелся шов.

– Я хотела вас спросить… Завтра после обеда… мне приехать за вами на машине или вы предпочитаете, чтобы мы добирались туда по отдельности?

– Куда это? – с туповатым видом спросил Филипп. Он тотчас пожалел, что задал этот нелепый вопрос, ибо по тому, как резко она сорвала с руки перчатку, он понял, что вызвал у нее лишь раздражение своей уверткой.

– Не прикидывайтесь дурачком, – сухо бросила она, – вам это не идет. Если вы не хотите ехать в Мулен, скажите об этом прямо.

«Не так уж и сложно заставить ее потерпеть, – повторил он мысленно… – Дать ей немного надежды…» Поскрипывание паркетной дощечки на втором этаже напомнило ему, что он не хозяин своих решений. Филипп попытался уйти от прямого ответа.

– Я полагал, вы отказались от этой мысли.

– А я полагала, что уговорила вас.

Досада изобразилась на лице Люсетты, но досада, в которой не было ничего пассивного. Необычный блеск глаз, нервные движения пальцев, теребивших перчатку, подергивание губ – весь ее вид отражал внутреннюю борьбу, которая шла в ней.

Вопрос застал Филиппа врасплох.

– Почему вы меня избегаете? – Она стояла перед ним с дерзким блеском в глазах, вызывающе выпятив грудь. – Неужели я до такой степени вам противна?

Ошарашенный, Филипп отступил на шаг. «Она спятила, – подумал он про себя… – Разбушевавшаяся психопатка…» Одновременно он думал о Раймонде, которая наверху…

– Люсетта, я вас умоляю, вы испортите нашу дружбу.

– Плевала я на вашу дружбу. – Слезы готовы были брызнуть у нее из глаз. – Мне не дружба ваша нужна… Вы знаете, знаете, Филипп, знаете уже давно и притворяетесь, что ничего не замечаете.

Он покосился на дверь, ведущую в коридор. Между ним и Раймондой существовал уговор оставлять дверь открытой или, точнее, это было обязательство, которое она ему навязала, чтобы не упустить ни одного слова из их разговора. Он оказался между двух огней!.. В каком словаре найти слова, одни и те же слова, способные успокоить одну, не вызвав гнева другой?

«Достаточно дать ей немного надежды…» Всю свою надежду Люсетта вложила в этот уик-энд, она слишком много о нем думала, предаваясь самым прекрасным фантазиям и витая в облаках. Поскольку она слишком уверовала в победу, поражение, пусть даже временное, было бы для нее таким ударом, что она потеряла бы всякий контроль над собой.

– Секретарше вашего издателя, наверное, везет больше, чем мне.

Нет, это не отказ, не просто отказ повергал ее в такое состояние, но отказ, мотивированный наличием соперницы.

– Вы заблуждаетесь, Люсетта… Секретарше более пятидесяти пяти лет… почти шестьдесят… Она годится мне в матери…

Он почувствовал, что этот аргумент поколебал его соперницу, и поспешил закрепить достигнутый успех:

– Мне не безразличны ваши чувства, напротив.

Он подошел к двери, чтобы закрыть ее. Позже он объяснит Раймонде, что Люсетта сама… Одновременно мысли галопом проносились у него в голове: «Достаточно дать ей немного надежды…» Ревнуя к живой сопернице, не станет же Люсетта ревновать к умершей.

– Поймите меня правильно… Память о ней еще так жива…

Он бесшумно прикрыл дверь и повернулся, готовый прошептать слова, которые дадут понять, что в будущем… в самом недалеком будущем…

Но Люсетта не дала ему на это времени.

– Лгун! Грязный лгун!.. Неужели вы осмелитесь утверждать, что любили свою жену? Что это из-за нее вы…

Слова толкались у нее на губах. Охваченная непонятной яростью, она лепетала, молотя себя кулаками по груди:

– Что из-за нее вы отвергаете меня? Как вам не стыдно… говорить, что вы ее любили?

Филипп терял почву под ногами. Свою супружескую любовь, семейное согласие, в общем, прочность брачных уз он отрицать не мог.

– Да, – подтвердил он, – я ее любил… И до сих пор ее люблю.

Тут Люсетта перестала жестикулировать. Застыв в позе величественной серьезности, она смерила Филиппа презрительным взглядом и спросила, не повышая голоса:

– Если вы ее любили, почему же вы убили ее?


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю