Текст книги "Утро магов. Посвящение в фантастический реализм"

Автор книги: Луи Повель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Глава 2
По ту сторону логики

«Маркиза пила чай в пять часов». Валери говорил, что нельзя писать подобные вещи, войдя в мир идей, в тысячу раз более сильный, в тысячу раз более реальный, чем мир сердца и чувств. Антуан любил Мари, которая любила Поля; они были очень несчастны и очень ничтожны. И это литература! А тем временем мысль влечет за собой подлинные трагедии и драмы, перерождает существа, потрясает цивилизации, мобилизует огромные человеческие массы.

Конец XIX века отмечен расцветом театра и буржуазного романа, и литературное поколение 1885 г. тотчас узнает себя в зарисовках Анатоля Франса и Поля Бурже. Одновременно в области чистого сознания разыгрываются куда более значительные и захватывающие драмы, чем среди героев «Развода» или «Красной лилии». С новой силой возобновляется полемика между материализмом и спиритуализмом, между наукой и религией. Для наследников позитивизма Тэна и Ренана ирреальное неожиданно становится возможным – под напором новых открытий рушатся стены недоверия и мир предстает как романтическая интрига с перипетиями персонажей, предательствами, противоречивыми страстями, спором иллюзий.

Например, если принцип сохранения энергии оказывается ложным, что мешает медиуму создавать эктоплазму из «ничего»? Если магнитные волны проходят сквозь землю, то почему этого не может сделать мысль? Если все тела излучают невидимые силы, то почему невозможно астральное тело? Если есть четвертое измерение, то не является ли оно обиталищем духов? Мадам Кюри, Крукс, Лоди занимались столоверчением. Эдисон пытался построить аппарат, посредством которого можно было бы общаться с умершими. Маркони в 1901 г. был уверен, что принял послание марсиан. Саймон Ньюкомб нашел совершенно естественным, что один медиум материализует раковины из Тихого океана. Вторжение ирреальной фантастики опрокидывает исследователей реальной действительности.

Но старая гвардия позитивизма пытается противостоять этому потоку. И во имя истины, во имя реальности она отказывается от всего разом: от Х-лучей и эктоплазмы, от атомов и душ умерших, от четвертого состояния материи и от марсиан. Так между фантастикой и реальностью разыгрывается сражение – зачастую абсурдное, слепое, беспорядочное, которое случается всякий раз во всех формах мысли, во всех областях: литературной, социальной, философской, моральной, этической. Порядку суждено восстановиться именно в физической науке, и не путем регрессии или каких-либо удалений, но посредством восхождения на высшую ступень. Именно в физике рождаются новые концепции. Этим мир обязан усилиям таких титанов, как Ланжевен, Перрен, Эйнштейн. Появляется новая, менее догматичная наука. Открывается новая реальность. Как и во всяком большом романе, в итоге не оказывается ни добрых, ни злых.

Где же мы сегодня? Открыты почти все двери здания науки, но физика уже почти без стен: собор, весь состоящий из стекла, где отражаются отблески иного, бесконечно близкого мира.

Материя, как и дух, заключает в себе неисчерпаемую энергию и неисчислимые возможности. Логика «здравого смысла» более не существует. В новой физике одна и та же теорема может быть одновременно и верной, и ложной. «А × В» больше не равно «В × А». Одна и та же сущность может быть и конечной, и бесконечной. Границы возможного уже не определяются одной лишь физикой.

Один из самых удивительных признаков открытости физики – это введение такого понятия, как «странность». Речь вот о чем. В начале XX века наивно полагали, что для определения частицы достаточно двух, самое большее – трех чисел, обозначающих ее массу, электрический заряд и магнитный момент. Для более полного описания частицы потребовалось добавить еще одну величину, которую назвали «спин». Вначале думали, что эта величина соответствует периоду обращения частицы вокруг самой себя, – нечто такое, что, например, для планеты Земля соответствовало бы 24-часовому периоду, регулирующему смену дня и ночи. Но заметили, что никакое упрощенное объяснение такого рода не годится. Спин – это просто спин, количество энергии, связанное с частицей. Математически он представляется как вращение, без того, чтобы в частице на самом деле что-то вращалось.

В научных трудах, принадлежащих, в частности, проф. Луи де Бройлю, лишь отчасти раскрыта тайна спина. Но неожиданно убедились, что между тремя известными частицами – протоном, электроном, нейтроном (а также их зеркальными отражениями: антипротоном, позитроном, антинейтроном) – существуют добрых три десятка других частиц. Космические лучи – гигантские ускорители – производят их в огромном количестве. Однако, чтобы описать эти частицы, обычных четырех единиц измерения – массы, заряда, магнитного момента, спина – недостаточно. Требуется пятая единица, а может быть, и шестая – и т. д. И совершенно естественным образом физики назвали новые величины «странностями».

Возьмите лист бумаги и проделайте в нем два отверстия на близком расстоянии. Для здравого смысла очевидно, что предмет, достаточно малый, чтобы пройти через эти отверстия, пройдет либо через одно из них, либо через другое. Для здравого смысла так же очевидно, что электрон – это предмет. Он имеет определенный вес, он производит световую вспышку, когда ударяется об экран телевизора, издает стук, когда ударяется о микрофон. Вот, стало быть, предмет достаточно малый, чтобы пройти сквозь одно из наших отверстий. Однако наблюдения с помощью электронного микроскопа показывают нам, что электрон прошел одновременно через оба отверстия! Но если он прошел через одно, то не может же он одновременно пройти и через другое! Однако так оно и есть – он одновременно прошел через оба. Это безумие, но оно доказано экспериментом. Попытки объяснения породили разные доктрины, в частности волновую механику. И однако же волновой механике не удается полностью объяснить такой факт, который лежит вне пределов нашего разума, не проявляется посредством «да» или «нет», «А» или «Б». Для того чтобы это понять, понадобилось изменить саму структуру нашего разума. Наша философия требует тезиса и антитезиса. Нужно полагать, что в философии электрона тезис и антитезис одинаково справедливы. Считать ли это абсурдом? Очевидно, что электрон повинуется определенным законам, поскольку телевидение, например, является реальностью. Так существует электрон или нет? И что же такое электрон – нечто или ничто? Этот вопрос совершенно лишен смысла. Так на острие сознания исчезают обычные методы мышления и литературной философии, рожденные ограниченным видением вещей.

Земля связана со Вселенной, и человек находится в контакте не только с той планетой, на которой живет. Космические лучи, радиоастрономия, работы по теоретической физике служат примерами контакта со всем космосом. Мы больше не живем в замкнутом мире, но почему же тогда наша психология, о которой так пекутся романисты, остается столь замкнутой, уменьшенной до бессознательных импульсов? Миллионы «цивилизованных» людей раскрывают книги, идут в кино или театр, чтобы узнать об истории Рене и Франсуаз, которая становится лесбиянкой из ненависти к любовнице своего отца, и в то же время исследователи размышляют над практическим воплощением «унитарной теории» Жана Берона, открывающей возможность реальных путешествий к далеким мирам во имя выяснения глубочайшего смысла посвящения и возможных контактов с иным разумом.

В области исследования структуры пространства и времени наши представления о прошлом и будущем повисают в воздухе. На уровне частиц время движется одновременно в двух направлениях: в сторону будущего и в сторону прошлого. А что такое время при субсветовой скорости? Мы в Лондоне в октябре 1944 года. Ракета «Фау-2», летящая со скоростью 5000 км в час, находится над городом. Полет завершится падением. Но относительно чего? Для жителей дома, что будет разрушен в одно мгновение, у которых нет никаких приборов, кроме глаз и ушей, ракета будет падать. Но для оператора радара, работающего с волнами, которые распространяются со скоростью света (в сравнении с ними ракета просто ползет), траектория бомбы уже определена. Он наблюдает, но ничего не может сделать. На уровне человека уже ничто не может перехватить орудие смерти. Для оператора ракета уже взорвалась, ибо для скорости радара время практически не движется. Жители дома еще только будут мертвы, а для радара они уже мертвы.

Другой пример: в космических лучах, когда они достигают поверхности Земли, находятся частицы, мю-мезоны, земная жизнь которых длится всего одну миллионную секунды. Но эти частицы рождены в небе, в 30 километрах от Земли, там, где атмосфера нашей планеты приобретает некоторую плотность. Чтобы преодолеть это расстояние отпущенного им времени, с нашей точки зрения, недостаточно. Но их время – другое. Они прожили вечность и вошли в царство времени в тот момент, когда потеряли свою энергию, достигнув земли, – еще одно свидетельство относительности наших представлений о времени.

Время едино и вечно; прошлое, настоящее и будущее – только различные аспекты длительной неизменной записи нашего существования. Для современных последователей Эйнштейна в действительности существует одно только вечное настоящее. То же самое говорили и древние мистики. Если будущее уже существует, то предвидение – это реальность. Все перипетии науки, обращенной к будущему, ориентированы на описание законов физики, биологии и психологии в четырех измерениях, то есть в вечном настоящем. Прошлое, настоящее, будущее – суть одно состояние сознания, работа мозга.

Сопоставление мнений ученых, специализирующихся в разных дисциплинах, приводит к следующему предположению: быть может, последние тайны элементарных частиц будут раскрыты нам в один прекрасный день более глубоким проникновением вглубь мозга, потому что именно мозг – завершение и венец самых сложных реакций в нашем районе Вселенной, и нет сомнения, что он содержит в себе самые глубокие законы этого района.

Мир не абсурден, и ум вовсе не неспособен его понять. Наоборот, возможно, что человеческий дух уже понял мир, но еще не знает этого.

Часть вторая
Заговор среди бела дня

Глава 3
Розенкрейцеры и другие

Один из персонажей Уэллса говорил: «Даже самые образованные люди зачастую не отдают себе отчета в той силе, которая сокрыта в научных книгах. В них чудеса, чудеса, чудеса».

Теперь же, однако, в этом отдают себе отчет даже люди с улицы – там есть чудеса, и притом пугающие. Со времен Уэллса родилось новое поколение ученых, и сила науки вышла далеко за пределы планеты, угрожая самому ее существованию. Современные ученые более не считают себя лишь сторонними наблюдателями и беспристрастными исследователями, а в значительной мере принимают на себя ответственность за судьбу человечества.

Жолио-Кюри бросал бутылки с бензином в немецкие танки во время боев за освобождение Парижа. Норберт Винер гневно обличал политических деятелей: «Мы дали вам источник бесконечной силы, а вы создали Нагасаки и Хиросиму!» «Исследователь вынужден признать, что он, как и всякий смертный, не просто зритель, но и участник в великой драме бытия», – говорил Нильс Бор.

Это представители нового поколения ученых – преемники великих пионеров первой четверти нашего века: супругов Кюри, Ланжевена, Перрена, Планка, Эйнштейна и других. За столь короткий исторический период пламя гения поднялось до таких высот, каких оно не достигало со времен эллинской цивилизации.

Эти мастера мысли сражались против инертности человеческого духа. Они ожесточились в этих боях. «Истина не побеждает – просто вымирают ее противники», – говорил Планк. А Эйнштейн сказал: «Я не верю в перевоспитание других. Верить нужно только в себя, даже если другие считают тебя безумцем». Вначале эти ученые чувствовали себя ответственными только перед истиной, но вскоре политика наступила им на пятки. Сын Планка был убит гестаповцами. Эйнштейн оказался в изгнании.

Современный ученый более чем связан с миром. Он обладает огромными практическими знаниями, и вскоре будет наделен всей полнотой власти. Он – ключевой персонаж приключения, в которое втянуто человечество. Окруженный политиками, теснимый полициями и секретными службами, охраняемый военными, по завершении своей работы он имеет равные шансы получить Нобелевскую премию или быть расстрелянным. Устремляясь к вершинам научной мысли, поднимаясь на уровень планетарного, если не космического сознания, он с насмешкой и горечью взирает на сферу буржуазных проблем и мелочных интересов.

Материя обнаруживает сокровенные тайны энергии, открывается путь космической эволюции. Такие события, похоже, не имеют аналогов в истории. «Мы живем в момент, когда история затаила дыхание, когда настоящее отрывается от прошлого, как айсберг откалывается от ледяных утесов и уходит в безграничный океан», – писал Артур Кларк в книге «Дети Икара». Мы живем в эпоху фантастических преобразований, ощущая себя то отсталыми людьми нового времени, то современниками будущего.

Идеи, на которых основана современная цивилизация, обветшали. В этот поистине ключевой момент нам не следует удивляться, если роль науки и миссия ученого претерпевают глубокие изменения. Каковы эти изменения? Быть может, картина из отдаленного прошлого позволит нам осветить будущее и отыскать новую отправную точку. Однажды в 1622 г. парижане обнаружили на стенах домов такое воззвание: «Мы, депутаты главной коллегии Братьев Розы и Креста, зримо и незримо пребываем в этом мире милостию Всевышнего, к которому обращается сердце Справедливых, чтобы избавить людей от пути, ведущего к гибели».

Многие сочли это розыгрышем, но сегодня мы знаем, что Общество Розы и Креста было вполне реальной силой.

Согласно преданию, адепты общества утверждали, что власть человека над природой и над самим собой может стать безграничной, что бессмертие и контроль над силами природы в его власти и что все, происходящее во Вселенной, может быть ему известно.

В этом нет ничего абсурдного, и прогресс науки уже частично осуществил эти мечты. Так что призыв 1622 г. мог бы и сегодня с тем же успехом появиться на стенах домов Парижа и на страницах газет, если бы на конгрессе «тайного общества» ученых было решено проинформировать человечество об угрожающей ему опасности и заявить о необходимости направить все усилия на поиски новых социальных и духовных перспектив. В этом смысле и патетическое заявление Эйнштейна, и высказывание Планка являются, в сущности, парафразом старинного манифеста.

Но вернемся к розенкрейцерам. «Они представляли собой, – пишет историк Серж Ютен, – общество тех, кто достиг более высокого уровня развития в сравнении с остальным человечеством и, следовательно, обладает неоспоримым внутренним сходством, позволяющим узнавать друг друга». Заслуга этого определения в том, что оно обходится без оккультных терминов, по крайней мере внешне.

Похоже, последние открытия в области психологии достаточно убедительно свидетельствуют о том, что существует высшее состояние сознания, отличное от сна и бодрствования, – состояние, в котором интеллектуальные способности человека многократно возрастают. От «психологии глубин», которой мы обязаны психоанализу, сегодня мы переходим к «психологии высот», которая открывает нам путь к сверхразуму.

Гениальность – это лишь один из этапов того пути, который предстоит пройти человеку до полной реализации всех своих способностей. Известно, что в повседневной жизни мы не используем и десятой доли возможностей нашего внимания, памяти, интуиции. Таким образом, в основе идеи грядущей трансформации человечества, к которой мы не раз еще обратимся, лежит отнюдь не мистическая фантазия. Авторы уверены, что среди нас уже сегодня живут люди, которые пережили подобную трансформацию, – те, кто первыми сделали несколько шагов по тому пути, по которому однажды двинемся все мы.

Если бы до нашего времени дошли фрагменты тайных знаний древних цивилизаций о материи и энергии, то они неизбежно были бы выражены на языке символов, понятном лишь для немногих посвященных. Такие умы несомненно знают, что не имеет ни малейшего смысла выставлять напоказ свое могущество. Если бы Христофор Колумб был человеком подобного сорта, он сохранил бы в тайне свое открытие. Вынужденные к своего рода подпольному существованию, такие люди устанавливают контакты лишь с равными себе. Если они и образуют общество, то лишь в силу обстоятельств. Их особый язык зачастую обусловлен тем, что обсуждаемые понятия недоступны обычному человеческому пониманию (простой пример: «тайный язык» врачей, непонятный для больного).

Мы выбрали пример «Розы и Креста» 1622 года, потому что настоящие розенкрейцеры, в соответствии с традицией, проявляют себя не каким-то таинственным посвящением, но углубленным и систематическим изучением мира природы. Следовательно, традиция «Розы и Креста» немногим отличается от традиции современной науки. Сегодня мы начинаем понимать, что углубленное и осмысленное изучение Книги Природы требует большего, нежели то, что мы еще недавно называли «научным умом», и даже большего, нежели то, что мы называем интеллектом.

«И хотя многие ученые по-прежнему рассматривают свои работы как интеллектуальное соревнование, – писал Роберт Юнг, – некоторые молодые ученые-атомщики находят в своих исследованиях почти религиозное решение».

Политические преследования, социальное принуждение, развитие морального чувства и сознания ужасающей ответственности будут вынуждать ученых все в большей и в большей степени уходить в «подполье». Не следует думать, что ракетная техника и гигантские ускорители будут впредь неотъемлемым инструментом исследователя. Подлинно великие открытия всегда делались простыми средствами с помощью несложного оборудования.

Мы вступаем в эпоху, которая во многом напоминает начало XVII века, – эпоху, когда, быть может, уже готовится новый манифест 1622 года. Возможно, он уже даже издан, только мы этого не заметили.

Наконец, поразительны неоднократные заявления розенкрейцеров и алхимиков, будто цель науки превращений – это превращение самого ума. Речь идет не о магии, не о воздаянии свыше, но об открытии таких реалий, которые принуждают ум исследователя перейти в новое качество. Если мы задумаемся об ошеломляющей эволюции интеллекта крупнейших атомщиков, то начнем понимать, что же имели в виду розенкрейцеры. Мы живем в эпоху, когда наука на ее высшей ступени достигает мира духовных ценностей, преображая самого исследователя и поднимая его ум на более высокий уровень.

То, что происходит с нашими атомщиками, сравнимо с опытом, изложенным в алхимических текстах и традиции розенкрейцеров. Духовный язык – это отнюдь не лепет, предшествующий научному языку, но, скорее, его завершение. То, что происходит в наше время, могло происходить и в давние времена, на другом плане знания, так что легенда «Розы и Креста» и сегодняшняя действительность взаимно освещают друг друга. Нужно смотреть на древнее новыми глазами, – это помогает понять завтрашний день.

Уэллс умер обескураженным. Этот могучий ум жил верой в прогресс. Но на закате своей жизни Уэллс увидел, что так называемый прогресс принимает ужасающие направления. Наука рисковала разрушить мир, были изобретены самые великие средства уничтожения. «Человек, – сказал в 1945 г. старый, отчаявшийся Уэллс, – дошел до предела своих возможностей». В этот-то момент старый человек, который был гением научной фантастики, перестал быть современником будущего. Мы полагаем, что человек дошел до предела лишь одной из своих возможностей. Появятся новые перспективы. Вольфганг Паули, всемирно известный математик и физик, исповедовал в свое время узкую ученость в лучших традициях XIX века. В 1932 г. на Копенгагенском конгрессе он напоминал своим ледяным скептицизмом и властностью Мефистофеля, а в 1955 г. этот проницательный ум неожиданно для многих увлекся идеей внутреннего спасения. Но это – не впадание в религиозный морализм. Речь идет о подлинно зрелом понимании перспектив развития самого духа наблюдения эволюции, типичной для многих крупных ученых.

Глава 4
Легенда о Девяти неизвестных

Во второй половине XIX века, на заре современной эпохи, существовала плеяда отчаянно реакционных мыслителей. В мистерии социального прогресса они видели обман; в научном и техническом прогрессе – гонку к пропасти. Меня познакомил с ними Филипп Левастен, новое воплощение героя «Неведомого шедевра» Бальзака и последователь Гурджиева. В то время, читая Рене Генона, пророка антипрогрессизма, и посещая Ланса де Васто, вернувшегося из Индии, я был близок к тому, чтобы из духа протеста примкнуть к идеям этих мыслителей. Происходило это в послевоенные годы. Эйнштейн только что отправил свою знаменитую телеграмму: «Наш мир перед лицом кризиса, еще не замеченного теми, кто обладает властью принимать великие решения во благо или во зло. Спущенная с цепи сила атома изменила все, кроме нашей привычки мыслить, и мы плывем по течению к грандиозной катастрофе. Мы, ученые, которые освободили эту необъятную силу, несем тяжелейшую ответственность в этой всемирной борьбе за жизнь или смерть, мы обязаны изучать атом во имя блага человечества, а не ради его уничтожения. Федерация американских ученых присоединяется ко мне в этом призыве. Мы просим вас поддержать наши усилия, чтобы заставить Америку почувствовать, что судьба человеческого рода решается сейчас, сегодня, в эту минуту. Нам срочно требуются двести тысяч долларов для финансирования национальной кампании, которая дала бы человечеству знать, что если оно хочет выжить и достигнуть более высокого уровня, нужен особый образ мышления. Этот призыв я направляю вам лишь после долгого размышления о необъятном кризисе, перед которым мы оказались. Прошу выслать чек на мое имя, председателю Чрезвычайного Комитета ученых-атомщиков, в Принстон, Нью-Джерси. Мы просим вашей помощи в этот роковой момент как знак того, что мы, люди науки, не одиноки».

Я подумал, что мои учителя предвидели эту катастрофу и что двести тысяч долларов здесь не помогут. Как говорил Блан де Сент-Бонне: «Человек – дитя препятствий», ибо Бог предложил человеческому духу препятствие в виде материи. Современники же, эмансипированные от принципов, захотели устранить это препятствие и, стремясь победить материю, подошли к вратам ада.

Две тысячи лет назад Ориген превосходно сказал, что «материя – поглотительница несправедливости». Но несправедливость нашего века давно уже перехлестывает через край, и никакой Чрезвычайный Комитет ее не впитает.

Древние, несомненно, были столь же глупы, как и мы, но их мудрость как раз и заключалась в том, что они знали об этом и потому сдерживали себя в определенных границах. Одна папская булла осуждает употребление треноги, предназначенной для укрепления лука: эта машина, увеличивающая естественные данные лучника, делает бой бесчеловечным. Булла соблюдалась на протяжении двухсот лет. Роланд Ронсельский, убитый толпами сарацинов, воскликнул: «Будь проклят трус, который изобрел оружие, способное убивать на расстоянии». Ближе к нашему времени, в 1775 г., французский инженер Дю Перрон представил молодому Людовику XVI «военный орган», приводимый в действие рукояткой, который выбрасывал одновременно 24 пули. Этот инструмент, прототип современных пулеметов, изобретатель сопроводил инструкцией. Но машина показалась королю и его министрам Мальзербу и Тюрго такой убийственной, что была отвергнута, и ее изобретателя сочли врагом человечества.

В неуемном стремлении к эмансипации мы эмансипировали саму войну, которая прежде была инструментом защиты или нападения для некоторых, а теперь стала проклятием для всех.

В то время я мечтал опубликовать антологию «реакционных мыслителей», голоса которых были заглушены в их время хором романтических прогрессистов. Эти писатели, шедшие против течения, эти пророки Апокалипсиса, возопившие в пустыне, звались Бланк де Сент-Боннэ, Эмиль Монтегю, Альбер Сорель, Донсо Кортес и др. В духе бунта, близкого к голосу предков, я сотворил памфлет под названием «Время убийц» совместно с Олдосом Хаксли и Альбером Камю. Американская пресса откликнулась на этот памфлет, где ученые, военные и политики подвергались сильным нападкам, и выражалось пожелание организовать Нюрнбергский процесс для всех, кто создает технику разрушения.

Сегодня я думаю, что все не так просто – повороты истории не случайны. Однако в беспокойное послевоенное время это течение мысли оставило сверкающий след в океане страхов, в который были погружены интеллигенты, не желавшие быть «ни жертвами, ни палачами». И правда, после телеграммы Эйнштейна дело только ухудшилось. «То, что есть в портфеле у ученых, ужасающе, – сказал Хрущев в 1960 г. – Они кончат тем, что все взорвут».

После яростной критики Олдоса Хаксли в «Контрапункте» и «Отважном новом мире» оптимизм в отношении науки был окончательно развеян. В 1951 г. американский химик Энтони Стэнден опубликовал книгу под названием «Наука – Священная Корова», где протестовал против превращения науки в фетиш. В октябре 1953 года знаменитый профессор права из Афин, О. Деспотопулос, адресовал ЮНЕСКО манифест, где требовал если не прекращения научного развития, то хотя бы его засекречивания. «Исследования, – предлагал он, – должны быть впредь доверены совету ученых, избранных во всех странах мира и обязанных хранить молчание». Эта идея, как бы утопична она ни была, не лишена интереса. Она описывает возможность будущего и, как мы видим сейчас, совпадает с одной из великих традиций ушедших цивилизаций. В другом письме, которое он адресовал нам в 1957 г., профессор Деспотопулос уточнил свою мысль: «Наука о природе – одно из наиболее достойных достижений в истории человечества. Но, высвобождая силы, способные уничтожить это человечество, с точки зрения морали она перестает быть тем, чем была прежде». Различие между «чистой наукой» и ее техническим применением сегодня настолько поразительно, что уже нельзя говорить о науке как о ценности в себе. Более того, в некоторых наиболее важных направлениях наука становится негативной ценностью в той мере, в какой она выходит из-под контроля совести и распространяет свое пагубное влияние по воле лиц, наделенных властью и несущих политическую ответственность.

Не исключено, что в других цивилизациях имело место не отсутствие науки, а ее засекречивание. Таково, как нам кажется, происхождение Легенды о Девяти неизвестных.

Традиция Девяти неизвестных восходит к императору Ашоке, который царствовал в Индии с 273 г. до н. э. Он был внуком Чандрагупти, первого объединителя Индии. Полный честолюбия, как его дед, труды которого он хотел продолжить, он предпринял завоевание страны Калинга, которая простиралась от нынешней Калькутты до Мадраса. Народ Калинги оказал сопротивление и потерял в битве ТЫСЯЧУ человек. Вид такого множества убитых потряс Ашоку, и ему открылся весь ужас войны. Он отказался от планов дальнейшего присоединения еще не подчинившихся ему стран, заявив, что подлинное завоевание состоит в том, чтобы объединить сердца людей законом долга и благочестия, потому что Богу угодно, чтобы все одушевленные существа жили в безопасности, мире и счастье, пользовались свободой располагать собой.

Обращенный в буддизм, Ашока примером собственной добродетели распространил эту религию по всей Индии и всей своей империи, которая протянулась до Малайзии, Цейлона и Индонезии. Затем буддизм распространился в Непале, Тибете, Китае и Монголии. Тем не менее Ашока уважал все религиозные секты. Он проповедовал вегетарианство, установил «сухой закон» и запретил жертвоприношения животных. В своей «Краткой всемирной истории» Г. Уэллс пишет: «Среди десятков тысяч имен монархов, сгрудившихся на страницах истории, имя Ашоки сверкает одинокой звездой».

Говорят, что, умудренный ужасами войны, царь Ашока решил навсегда запретить людям использование разума во зло. В его царствование была засекречена наука о природе, о прошлом и будущем. Исследования, начиная от строения материи до техники коллективной психологии, с этого времени скрываются на протяжении двадцати двух веков за мистическим ликом народа, который весь мир считает не занимающимся более ничем, кроме экстаза и сверхъестественного. Ашока основал самое могущественное тайное общество на земле – общество Девяти неизвестных.

Говорят еще, что важнейшие лица, ответственные за судьбу современной Индии, и такие ученые, как Боз и Рам, верят в существование Девяти неизвестных и даже получают от них советы и послания. Лишь остается гадать о степени могущества тайн, обладателями которых могут быть девять человек, пользующихся непосредственно опытом, трудами, документами, собранными в течение двух десятков веков. Каковы цели этих людей? Вероятно – не допустить, чтобы средства уничтожения попали в руки профанов. Продолжить исследования, благодетельные для человечества.

Внешние проявления Девяти неизвестных редки. Одно из них связано с судьбой одного из самых таинственных людей Запада – папы Сильвестра II, известного также под именем Герберта из Орийака. Родившийся в Оверни в 920 г., умерший в 1002 г., Герберт был монахом-бенедиктинцем, преподавателем Реймского университета и папой милостию императора Оттона III. Он прожил некоторое время в Испании, потом таинственное путешествие привело его в Индию, где он почерпнул различные познания, изумившие его окружение. Так, в его дворце была бронзовая голова, которая отвечала «да» или «нет» на вопросы о политике и общем положении христианства. По словам Сильвестра II (том СХХХIХ «Латинской патерологии» Миня), этот способ был очень прост и соответствовал двоичному исчислению. Речь идет об автомате, аналогичном нашим современным двоичным машинам. Эта «магическая голова» была уничтожена после его смерти, и знания, принесенные им, тщательно скрыты. Нет сомнений, что в Ватиканской библиотеке хранится немало сюрпризов для исследователей, которые, быть может, когда-нибудь получат возможность с ними ознакомиться.

Соприкасались ли другие европейцы с обществом Девяти неизвестных? Лишь в XIX веке этой тайны вновь коснулся в своих книгах французский писатель Луи Жаколио.

Жаколио был французским консулом в Калькутте при Второй империи. Он написал несколько научно-фантастических романов, сравнимых по масштабу мысли с произведениями Жюля Верна. Кроме того, он оставил после себя библиотеку редчайших книг, посвященных великим тайнам человечества. Но это исключительное собрание было растаскано по нитке множеством оккультистов. Совершенно забытый во Франции, он знаменит в России.