Текст книги "Приключения парижанина в Океании"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА 11

Суеверия папуасов. – Маленькое отверстие в крыше может стать причиной огромных бедствий. – Они откармливают съедобных змей. – Жизнь рабов в Новой Гвинее. – Гирлянды из человеческих черепов. – «Птица солнца». – Приготовления к охоте на райских птиц. – Легенда о райских птицах. – «Сакалели», или же танцы райских птиц. – Жестокая бойня. – «Большой изумруд». – Diphyllodes magnificus, или королевская райская птица. – Ослепительные и гармоничные краски. – Философские размышления Фрике о парижанках и англичанках. – Пир, достойный римского императора.

Из-за не слишком приятных запахов наши друзья были не в силах оставаться в закрытой комнатушке, предоставленной в их распоряжение славным Узинаком. А потому они решили устроиться на открытой всем ветрам террасе, где, по крайней мере, можно было не опасаться зловонных испарений воздушного содома [135]135
  Слово «содом» употребляется здесь в переносном значении, означает помещение, где царят хаос, беспорядки. (Примеч. перев.)


[Закрыть]. Однако разрешение перебраться туда друзья получили лишь после долгих переговоров, во время которых они узнали о весьма странных суевериях своих хозяев.

Войдя в отведенную им клетушку, Фрике оказался в полнейшей темноте. И он, само собой разумеется, попросил огня, добавив, что хотел бы проветрить помещение. Но поскольку его просьбу должен был передать Виктор, переводивший охотно, но очень медленно и не всегда вразумительно, наш друг попытался хоть немного раздвинуть листья, покрывавшие крышу. Его столь незначительный на первый взгляд поступок вызвал целую бурю, даже маленькие свинки завизжали, яростно размахивая хвостиками в знак своего возмущения.

– Бог ты мой, что это с ними? Здесь же дышать невозможно. Я не собираюсь уносить вашу крышу. Послушай, Виктор, не совершил ли я какого-нибудь святотатства?

Оказалось, молодой человек был не так уж далек от истины. Он узнал, что через малейшее отверстие в крыше в дом могут проникнуть души умерших предков и навести порчу на его обитателей, тогда жилище превратится в настоящий ящик Пандоры [136]136
  Пандора – в греческой мифологии женщина, созданная по воле Зевса в наказание людям за похищение Прометеем огня у богов; в переносном значении «ящик Пандоры» – источник всяких бедствий (Примеч. перев.)


[Закрыть].

– Надо было сразу об этом сказать. Кто бы, черт возьми, мог предположить, что их предки настолько зловредны, что стараются насолить своим потомкам? Во всяком случае, эти шутники не так уж могущественны: здесь полным-полно всяких отверстий. Но, видимо, крыша – их любимое место. Будем уважать верования наших хозяев и перейдем в другое помещение. Ой!.. Что это такое? – вскричал вдруг Фрике слегка изменившимся голосом.

Он наступил на что-то мягкое и упругое, ползущее по покрытому кусками коры полу; сразу в темном закутке распространился тошнотворный запах мускуса, затем послышался приглушенный шелест чешуи. На этот звук тут же со всех сторон с адским хрюканьем сбежались маленькие свинки и, выставив вперед свои розовые пятачки, выстроились полукругом перед дверью.

– Уж не наступил ли я случайно на какого-нибудь предка? – спросил Фрике и, переступив через эту шуршащую ленту, вышел в коридор, за ним тут же выползли три или четыре великолепных змеи длиной метра в три, отливавшие самыми яркими красками.

– Смотри-ка, моряк, – заметил Пьер, – наши милые папуасы подготовили нам довольно любопытных товарищей на ночь.

– Змеи! Черт возьми! Тут не до шуток! Это единственное животное в мире, которого я боюсь. Они внушают мне не просто страх, а ужас и непреодолимое отвращение.

– Смотри-ка, свинки, кажется, совсем не напуганы. Наоборот, змеи, видимо, готовы сами отступить. Смелее, мои шелковые! Они же сейчас их съедят!

Но тут вмешался Узинак. Он проворно схватил длинное копье и, пользуясь им как палкой, сумел разогнать этот шумный отряд. Женщины и дети подхватили на руки испуганно к ним прижавшихся, словно маленькие болонки к своим хозяйкам, свинок. Узинак загнал в комнату змей и с шумом закрыл за ними дверь.

– Их бы запросто съели, не наведи я порядок, – проговорил он по-малайски.

– Кого?

– Змей, конечно. Мы откармливаем их здесь для еды. Они живут на свободе, это неядовитые змеи.

– Как угодно, мой милый папуас, но ни меня, ни моего друга ваши угри кустарников не привлекают.

Если бы Фрике успел изучить тот раздел зоологии, где говорится о змеях, он бы сразу узнал этот вид самых красивых и самых безобидных в мире питонов, очень распространенный в стране папуасов, который в некотором роде является переходным звеном между пресмыкающимися Старого и Нового Света, поскольку обладает отдельными отличительными особенностями и африканских питонов, и американских ужей.

Щитки, окаймляющие рот змей, имеют четырехугольные углубления, что делает питонов, несмотря на их добрый нрав, малосимпатичными. В длину они достигают от двух до трех метров. Кожа у них великолепного голубовато-стального цвета, хотя когда они только появляются на свет, она кирпично-красная, как бы испещренная иероглифами, с возрастом иероглифы исчезают, окраска становится ярко-оранжевой, потом темно-зеленой с прожилками и, наконец, голубой. Но как бы там ни было, Фрике не любил змей, независимо от того, красивы они или некрасивы, ядовиты или неядовиты.

Перед тем как снова пуститься в путь и добраться до Торресова пролива, Узинак сообщил нашим друзьям, что состоится праздник. В ожидании сего действа парижанин, устроившись со своими спутниками на открытой террасе этого воздушного замка, – Пьер называл ее баком [137]137
  Бак – носовая часть судна.


[Закрыть],– с неподдельным интересом наблюдал за папуасами, о которых у нас в Европе еще очень мало известно.

Жители деревни внешне ничем не отличались от жителей острова Вудлэк: тот же цвет кожи, та же фигура, те же черты лица, те же украшения. Разве что причесывались они иначе: на голове у них были целые сооружения, способные обескуражить и изумить самых смелых художников. У одних прически напоминали, как сказал Пьер, настоящие щетки для обметания потолков, причем многие непокорные пряди выжигались углями; у других волосы были разделены на десять, пятнадцать, а то и двадцать клубков, перевязанных у самых корней веревочками и поднятых на тоненьких ножках, словно помпоны киверов; [138]138
  Кивер – старинный солдатский головной убор.


[Закрыть]у третьих на головах был всего лишь один огромный пучок, с воткнутым большим, похожим скорее на вилку гребнем из бамбука с тремя или четырьмя зубьями.

Фрике вспомнил, что в тот день, когда папуасы собирались расправиться с каронами-людоедами, Узинак что-то говорил ему о рабах. Хотя рабство было широко распространено в Новой Гвинее и в доме самого Узинака жили несколько невольников, Фрике не смог бы отличить их от свободных туземцев, если бы ему на них не указали. Жили они так же, как и их хозяева: так же одевались, ели такую же пищу, были не умнее и не глупее своих господ. Помимо принадлежности к одной и той же расе, их объединяли общие заботы, а посему все работали с равным усердием.

В большинстве своем это были дети либо похищенные, либо подобранные во время сражений. Они росли в доме своих хозяев, а став взрослыми, получали вольную и уже ничем не отличались от остальных членов племени. Впрочем, положение их значительно улучшилось после введения Голландией строгих законов.

Прежде, когда остров находился под властью малайских султанов, жители Новой Гвинеи, как и жители африканской Гвинеи, постоянно подвергались опустошительным набегам. Малайские корабли нередко приставали к берегам острова, и вожди папуасов продавали перекупщикам-работорговцам с Молуккских островов врагов, взятых в плен во время их бесконечных баталий. С этим, к счастью, уже покончено.

Наконец долгожданный день наступил. Пьер, Фрике и Виктор еще спали на своих циновках, когда обитатели дома во главе с Узинаком бесшумно переправились на берег. Вскоре, оглашая воздух громкими криками, они вернулись нагруженные огромными мешками с какими-то таинственными предметами. Когда мешки были принесены на террасу, крики, если только такое было возможно, стали еще громче. Узинак торжественно развязал мешки. При виде их содержимого Фрике не смог скрыть своего отвращения – они были набиты блестящими высохшими человеческими черепами, нанизанными по шесть штук на стебли индийского тростника.

– Вот так сюрприз, – проговорил Пьер, смотревший на происходящее с не меньшим омерзением, чем Фрике.

– Если это еще только приготовления к их празднику, что же будет во время самого торжества?

– Черт возьми! Они, видимо, хотят, чтобы мы стали свидетелями уж не знаю какого там каннибальского пиршества! Будь что будет, но я сматываю удочки!

– Ну и люди! Откармливают змей, занимаются людоедством, а дети их собираются играть в шары человеческими черепами.

– Но посмотри, с каким восторгом и с каким благоговением они касаются этих костей. Можно подумать, что мы присутствуем на какой-нибудь религиозной церемонии.

Собравшиеся мужчины, ритмично и несколько своеобразно двигаясь, что-то выкрикивали низкими голосами. Женщины и дети отвечали им пронзительным визгом, а трое старейших обитателей дома после каждого такого па начинали яростно трясти гирляндами глухо постукивавших человеческих черепов. Всей этой церемонии, казалось, не будет конца; у певцов от усердия совсем пересохло в горле, им приходилось время от времени смачивать горло очень приятным на вкус хмельным напитком, приготовленным из саговой пальмы.

Европейцам было очевидно, что такое мрачное начало не может предвещать ничего хорошего, но на деле все оказалось иначе. Как только заклинанья закончились, гирлянды черепов, словно фонари, прикрепили к перекладинам, поддерживавшим крышу террасы.

– Теперь мы можем отправляться на охоту, – сказал Узинак со своей обычной сердечностью.

– Отправляемся на охоту? – спросил Фрике. – А на кого мы будем охотиться?

– На птиц солнца, – радостно ответил тот.

– Позвольте заметить, что приготовления ваши по меньшей мере странны, – проговорил Фрике, указывая на гирлянды черепов, мирно покачивающихся на ветру.

– А разве белые не знают, что папуасы, перед тем как отправиться в путь, выставляют черепа убитых в сражениях врагов, чтобы те охраняли их жилища? – удивился Узинак.

Фрике отрицательно покачал головой.

– А что отгоняет злых духов от домов белых, когда они отправляются на войну или на охоту? Кто защищает их дома от злодеев?

– У нас имеются для этого менее сложные способы. Есть замки и специальные люди в черных костюмах, их называют блюстителями порядка, они быстренько отправляют за решетку того, кто не слишком уважает чужую собственность.

– Я знал в Дорей и в Амбербаки белых людей, у которых человеческие черепа не вызывали подобного отвращения. Они покупали их и увозили с собой на родину. – Узинак недоверчиво покачал головой. – Они наверняка собирались пугать ими своих врагов, иначе зачем бы им это делать?

Вероятно, естествоиспытатели, изучающие строение черепа жителей Океании, не раз пользовались собраниями папуасских коллекционеров. Но поскольку Узинак вряд ли знал что-либо о науке, одним из крупнейших представителей которой является Поль Брока [139]139
  Брока Поль (1824–1880) – французский анатом и антрополог Основатель Антропологического общества в Париже (1859). (Примеч. перев.)


[Закрыть], Фрике предпочел не высказывать своих соображений на сей счет и лишь спросил:

– Но… вы не употребляли в пищу их владельцев?

– Нет, – с улыбкой ответил вождь. – Теперь мы не едим своих врагов. В случае победы мы уводим в рабство женщин и детей, а мужчинам отрубаем головы. Удар топора, и все кончено. Тела бросают в воду, а головы забираются с собой. Раньше их отваривали и съедали. Этот обычай и сейчас еще существует у меня на родине, но здесь их закапывают в муравейники. Муравьи съедают все мясо и оставляют лишь чистые кости. Мы прячем черепа в лесной чаще, в дуплах старых деревьев и отправляемся за ними лишь тогда, когда надолго уходим из дому; вид этих черепов внушает страх даже самым храбрым, самым злым нашим врагам. А теперь мы идем охотиться на птиц солнца.

– А зачем они вам нужны?

– Через пять лун мы направимся на север, в деревню, где живут малайцы. Малайцы охотно дадут нам за кожу птиц железные наконечники для копьев, острые топорики, рис и огненную воду, – закончил вождь, и глаза его загорелись при этих словах.

– Пусть так. Что ж, мы согласны. Все-таки какое-то развлечение. А после окончания похода мы снова отправимся в путь.

Фрике было известно, что райские птицы дорого ценятся и ими бойко торгуют не только в Европе. Чернокожие очень умело сдирают с этих прелестных птичек кожу, не повредив при этом ни одного перышка, пропитывают их особым составом и затем продают. Надо сказать, занимаются они этим с давних пор, и, когда европейцы впервые попали на Молуккские острова, в царство мускатного ореха, гвоздичного дерева и других пряностей, продававшихся тогда на вес золота, туземцы предложили им чучела удивительных птиц, и пришельцы, пораженные редкостной красотой товара, позабыли на мгновение о цели своего путешествия.

Малайцы называют это чудо природы «manouk dewata» – божьи птички. Португальские моряки за красоту оперения прозвали их «passaros do sol» (птицы солнца), но прижилось название, данное им голландцами, – «avis paradiseus» (райские птицы). В 1598 году Иоганн ван Линсхотен создал о них настоящую легенду. «Эти удивительные существа, – пишет он, – не имеют ни крыльев, ни лапок, в чем можно убедиться, рассматривая чучела птиц, привезенных в Индию и в Голландию. Этот товар так драгоценен, что он очень редко попадает в Европу. Никому еще не удавалось увидеть их живыми, так как они все время находятся в воздухе и, всегда следуя за солнцем, опускаются на землю лишь перед смертью!»

Через сто с лишним лет после путешествия Линсхотена один из спутников Дампира увидел на Амбоне несколько таких птичек. Ему сообщили, хотя данная информация не соответствует действительности, что птицы эти любят мускатные орехи и, чтобы полакомиться ими, долетают чуть ли не до островов Банда, где, опьянев от муската, падают на землю и становятся добычей муравьев.

В 1760 году Линней [140]140
  Линней Карл (1708–1778) – шведский естествоиспытатель, создатель системы растительного и животного мира, первый президент Шведской Академии наук. (Примеч. перев.)


[Закрыть], сам великий Линней, стал, видимо, жертвой той же мистификации, что и мореплаватели, поскольку знаменитый ученый назвал этот вид «paradisea apoda» («безногая райская птица»), хотя уже тогда имелись соответствующие действительности работы ряда естествоиспытателей. Впрочем, никто в Европе не видел этих птиц и не знал ничего об их жизни.

Вряд ли есть еще такие существа, о которых было бы рассказано столько нелепостей. Ведь были люди, вполне серьезно утверждавшие, что птицы эти лишены возможности садиться на землю и на деревья и цепляются за ветки имеющимися у них длинными усиками, говорили, что они не вьют гнезд, а спят, кладут яйца и высиживают птенцов на лету! Другие естествоиспытатели, пытаясь придать этим нелепостям больше правдоподобия, утверждали, что у самца на спинке есть небольшое углубление, куда самка откладывает яйцо и высиживает его. Некоторые авторы, считая эту гипотезу маловероятной, говорили, будто самка прячет яйцо под крыльями, среди своих длинных перьев и тому подобное.

Даже в наши дни об этих великолепных представителях животного царства Океании известно далеко не все, поскольку некоторые кабинетные натуралисты утверждают и пишут в своих трудах по естественной истории, что райские птицы ежегодно перелетают на острова Банда, Тернате и Амбон. В наши дни господа Рассел Уоллес и Ахилл Раффре вполне справедливо отвергают эту и ей подобные гипотезы. Однако жизнь райских птиц по-прежнему остается загадкой: малайцы иногда называют их «bourong mati» (мертвые птицы), ведь даже торговцы в этих краях сами никогда не видели их живыми.

Словно в награду за выпавшие на его долю невзгоды, Фрике, отличавшийся редкой любознательностью, получил возможность выяснить некоторые вопросы, касающиеся жизни этих удивительных птиц.

Охотники, человек тридцать, были вооружены на этот раз очень маленькими луками и стрелами, имевшими не костяные или железные наконечники, а шарики величиной с ноготь большого пальца, которыми они должны были оглушать птиц, не повредив при этом кожи и не испачкав кровью их нежное оперение. Фрике и Пьер захватили на всякий случай с собой ружья, хотя у них не было дроби, а птицы слишком высоко летали, чтобы можно было попасть в них пулями.

Отряд покинул дом глубокой ночью и оказался в девственном лесу за четверть часа до рассвета. Узинак запретил европейцам разговаривать, чтобы не вспугнуть птиц. Охотники продвигались по лесу гуськом, осторожно пробираясь сквозь покрытые росой лианы, бесшумно раздвигая высокие травы, обходя похожие на клубки огромных змей корни.

И вот, когда первые лучи солнца осветили верхушки деревьев, в не проснувшемся еще лесу раздался дрожащий звук, звук, полный радости и отваги. Птица солнца приветствовала возвращение светила. На этот громкий призывный крик ответил другой, более нежный крик самки. Затем со всех сторон полились, перебивая друг друга, звонкие песни самцов.

Отряд мгновенно остановился, папуасы, стараясь не дышать, притаились среди деревьев, держа наготове луки.

– Охота будет удачной… «бурун раджа» [141]141
  «Бурун раджа» – султанская птица; в малайском языке есть и другое название этих пташек: «бурун девата» (божественная птица).


[Закрыть](райские птицы) сейчас начнут свои «сакалели», – потирая руки, прошептал Узинак.

– Что это значит? – спросил Фрике.

– Они будут танцевать.

– Танцевать?

– Смотри внимательно и молчи…

Вскоре на высоте восьмидесяти футов над землей появилось около тридцати самцов. Они, словно стараясь превзойти соперников, покачивали разноцветными султанами, расправляли крылышки, чистили перья, гордо поднимали головки, кружились в воздухе, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Время от времени зеленый свод раздвигался и среди этой россыпи драгоценностей появлялась новая жемчужина. Ассамблея райских птиц была в полном разгаре.

Фрике как зачарованный не мог отвести глаз от такого волшебного зрелища, которое мало кому из европейцев удавалось увидеть. «Как жаль, что столько красот скрыто от человеческих глаз, – думал он, – но все это умрет в тот самый день, когда сюда проникнет цивилизация. Исчезнет девственный лес, а вместе с ним исчезнут и его обитатели, чью красоту могут оценить лишь лучшие представители нашего просвещенного мира…»

Размышления Фрике прервал раздавшийся вдруг короткий свист; одна из птиц, настигнутая меткой стрелой охотника, сверкая на солнце, подобно драгоценному камню, падала на землю. Странно, но ее собратья, опьяненные солнцем и распираемые гордостью, продолжали шумно резвиться, стараясь превзойти друг друга в грации и красоте, не обращая внимания на то, что происходит внизу. Обычно пугливые райские птицы, заслышав незнакомые звуки, мгновенно исчезают, но во время своих брачных танцев («сакалели») они забывают обо всем.

Первая жертва упала прямо к ногам Фрике. Это был «большой изумруд» – кофейно-коричневая птица чуть меньше голубя с желто-соломенной грудкой и с изумрудной головкой; из-под крыльев у нее выглядывали два длинных густых пучка шелковистых перьев орехового цвета, окаймленных ярко-красной узенькой полоской. Эти пучки, когда птицы сидят на ветках, почти незаметны, но при первом же движении крыльев, поднимающихся вертикально вверх, голова вытягивается вперед, а оба пучка раскрываются, образуя окаймленные пурпуром веера. Самой птицы не видно, видно лишь золотое сияние ее перьев, оттененное желтой грудкой и изумрудной головкой, что производит незабываемое впечатление.

Охота на птиц, к большому огорчению Фрике и Пьера, проклинавших в душе алчность малайцев и кокетство цивилизованных дам, была в самом разгаре. Служивших для самцов приманкою самок, оперение которых, впрочем, не отличалось подобным великолепием, папуасы не трогали [142]142
  Из восемнадцати известных ныне видов райских птиц одиннадцать живут только на самом большом острове Океании, три вида окончательно истреблены охотниками, выбирающими, естественно, самых редких птиц. (Примеч. авт.)


[Закрыть].

Не прошло и часа, а уже около пятидесяти птиц лежали на траве, подобно сорванным головкам цветов. И Фрике смог с восхищением и сожалением рассмотреть не только «большой изумруд», но и райскую птицу, прозванную Бюффоном [143]143
  Бюффон Жорж-Луи-Леклерк (1707–1788) – крупнейший французский естествоиспытатель. (Примеч. перев.)


[Закрыть]«великолепной» (сегодня чаще всего ее называют «diphyllodes magnificus»). Эта птица чуть меньше дрозда, но из-за пышного оперения, главным образом из-за подхвостовых перьев, свисающих из-под крыльев, можно подумать, что она гораздо больше.

Трудно описать ее словами. Словно покрытое киноварью с бесчисленными переливами оперенье и глаза, укрывшиеся за зелеными с металлическим отливом веками, которые доходят до золотисто-желтого клюва, такого же тонкого, длинного и изящного, как у колибри. Уже ярко-голубых лапок было бы достаточно, чтобы сделать из этой птицы одно из чудес света, но природа этим не ограничилась, она наградила ее двумя маленькими нагрудниками из перышек орехового цвета, окаймленных яркой зеленой полосой. К наряду, где оригинальность соперничает с великолепием, надо добавить еще два длинных хвостовых пера, легких и тонких, словно проволока, заканчивающихся пушистыми, сверкающими на солнце, подобно драгоценным каменьям, шарами.

Когда бойня закончилась, убийцы, – тут нет никакого преувеличения, – сразу огласили лес громкими криками. А оба француза, к великому удивлению туземцев, обращавших на редких птиц не более внимания, чем наши крестьяне на воробьев, искренне восхищались их редкой красотой.

– Бедная птаха, бедное Божье создание, – с нескрываемой жалостью прошептал Пьер, подняв с земли маленькую птицу, – сколько изящества, и какое яркое оперение, словно на солнце застыли брызги фонтана. А эти дикари безжалостно убивают их! И для чего?!!

– Для того, чтобы украсить шляпки наших красавиц и даже уродок, желающих стать привлекательней за счет таких вот бедняжек.

– Если когда-нибудь появится на свет особа, которую будут звать мадам Пьер Легаль, а ее супруг, присутствующий здесь Пьер Легаль, станет миллионером, мадам Пьер Легаль скорее будет ходить без шляпки, чем позволит себе из кокетства украсить ее перьями!

– Ты прав, моряк. Мне тоже не по себе, когда я вижу как уничтожают эти очаровательные создания.

Папуасы тем временем занялись «бурун раджа», они должны были, не повредив оперения, подготовить их к продаже. Делалось это следующим образом: сначала отрезали лапки и крылья, затем снимали осторожно кожу и, предварительно пропитав ее ароматическим составом, ставили сушиться, насадив на палку. В таком виде райские птицы обычно без всяких повреждений попадали в Европу.

Через час от множества ярких радующих глаз птиц остались лишь маленькие узкие цилиндрики и груда окровавленного мяса, лежавшего на широких пальмовых листьях.

– Что ты собираешься с этим делать? – спросил Узинака Фрике.

– Мясо «бурун раджа» очень вкусное в любое время года, – ответил славный папуас, – но особенно оно хорошо сейчас, когда птицы питаются мускатными орехами. Ты сам в этом скоро убедишься.

– Благодарю, – живо отозвался Фрике, – что-то нет аппетита. Меня вполне устроит саговая лепешка.