Текст книги "Бросок в Европу"

Автор книги: Лоуренс Блок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Вы же с дороги, вам надо отдохнуть. Вы не голодны?

– Мы поели в кафе. Но не откажемся от ванны. Хорошо бы и переодеться. А еще мне нужна клейкая лента.

– Все будет, – заверил меня Тадеуш.

* * *

Приняв ванну и побрившись, я вновь закрепил на теле клеенчатые «конверты», надел чистую одежду и почувствовал себя если не другим человеком, то значительно улучшенной версией прежнего. Пока Милан мылся, мы с Тадеушем сидели в гостиной и болтали об общих друзьях в Америке.

– Итак, ты в Кракове, – наконец, констатировал он. – Дела в Польше или проездом?

– Проездом.

– Значит, тебе понадобится помощь, чтобы добраться до конечного пункта, так? И какая следующая остановка? Может, Западная Германия?

– Нет. Литва.

Его брови взлетели вверх.

– Ты везешь Милана Бутека в Литву?

– Как... как...

– Ивен, пожалуйста. Даже глупый поляк может сосчитать до десяти, не снимая ботинок. Я знаю, что этот человек нелегально покинул Югославию. Я вижу, как он выглядит. Я даже могу отличить парик от натуральных волос, особенно такой парик. Но ты можешь не волноваться. Он – один из героев моей юности. И сейчас я уважаю его даже больше, чем раньше. Но Литва! Поляки, конечно, глупы, но ты же собираешься везти его к чокнутым литовцам!

Он вновь разлил по стопкам водку, а я объяснил, с какой целью я еду в Россию. Тадеушу я мог это рассказать. Он воспринимал как должное желание человека помочь двум разлученным влюбленным. Политика – это политика, хорошая сигара превращается в облако дыма, тогда как любовь, в конце концов, заставляет мир вертеться. Его слова – не мои. Он осушил стопку, прикурил новую сигарету от окурка, последний бросил в камин, налил себе еще водки, удовлетворенно вздохнул.

– Я понимаю и сочувствую, – заверил он меня, – но...

– Что «но»?

– Мне бы хотелось, чтобы вы прямиком отправились на Запад.

– В Литву трудно попасть?

– Нет, это я вам устрою, но попрошу об одной услуге. Серьезной услуге.

Он сунул руки в карманы пиджака. А когда достал, в каждой лежал плоский черный цилиндр высотой в один и диаметром в три дюйма.

– Их два. Один – в Нью-Йорк, второй – в Чикаго. Микропленки. Очень важно, чтобы они попали по назначению. Ты знаешь людей, знаешь что, где и как. Я доставлю тебя в Литву, а ты отвезешь это в Америку. Идет?

В этот момент из ванной появился Милан, аккуратно одетый, чисто выбритый, в парике, надетом задом наперед.

Я сел и заплакал.

Глава одиннадцатая

Если наше правительство что и может, так это обеспечить прибытие и отправление поездов точно по расписанию", – сообщил нам Тадеуш. За то же хвалили и режим Муссолини в Италии, уж не знаю, соответствовали ли эти слова действительности. В Польше точно соответствовали. В Кракове мы провели чуть больше двадцати четырех часов. Посетили замок Вавель, погуляли по берегам Вистулы, покутили в старом квартале. Милан за это время успел отоспаться, мне приходилось неоднократно отвергать предложения Тадеуша подложить под меня аппетитную польку. Параллельно нам готовили фальшивые документы. И, получив их, мы сели на поезд, идущий в Варшаву. Кондуктор всмотрелся в нас, прокомпостировал билеты, проверил наши паспорта, вернул и оставил в уединении купе. Милан тут же заснул. Я же взял с собой дюжину книг в обложке, исключительно неполитических, и погрузился в чтение.

Согласно лежащему в кармане паспорту, меня теперь звали Казимир Миодова. Милан стал Йозефом Словацким. Документы отличались высоким качеством, и Тадеуш заверил меня, что на границе с Литовской ССР никаких проблем не возникнет.

Теперь мы уже выглядели не крестьянами, а, скорее, мелкими предпринимателями или государственными чиновниками, спасибо костюмам, пусть плохо сшитым, зато новым, и аккуратно завязанным галстукам. В маленьких чемоданчиках, которые мы везли с собой, лежали только одежда и туалетные принадлежности. Я собирался избавиться от них по пересечении границы. А пока они подтверждали нашу принадлежность к среднему классу бесклассового польского общества.

Я читал, Милан спал. В Варшаву мы приехали точно по расписанию. Сели в другой поезд, идущий в Белосток. Там сделали еще одну пересадку и доехали до Гижицко. Под ярким солнцем блестела вода озера Мамри. На автобусе мы добрались до границы. Вооруженные пограничники попросили нас выйти из салона, прощупали наши вещи, проверили документы, записали наши имена, фамилии, паспортные данные, спросили, куда мы едем, на какое время и по какому делу, в общем, честно выполняли свою работу. Я дал исчерпывающие ответы на все вопросы, Милан указал пальцем на рот, мол, он немой, после чего мы, как и другие пассажиры, вернулись в автобус и проследовали в Литву.

В результате я нелегально провез в Советский Союз рукопись, порочащую Социалистическую Республику Югославию, ее автора-югослава, нерасшифрованные китайские бумаги и две микропленки с планами, инструкциями и информацией для польских эмигрантских организаций в США. Микропленки запрятали в полые каблуки, которые приятель Тадеуша приделал к моим туфлям. Тадеуш очень гордился этой придумкой, должно быть, полагал, что раньше никто не провозил контрабанду в каблуках. Я его восторгов не разделял. Если человек вызывал у таможенников подозрения, каблуки проверялись едва ли не первым делом. К счастью, ни я, ни Милан не привлекли внимания ни таможенников, ни пограничников.

Автобус шел в Вильнюс, столицу Литовской Советской Социалистической Республики. Оттуда, на другом автобусе, мы с Миланом поехали в Каунас, столицу независимой Литвы с 1919 по 1938 год. В этот период Вильнюс входил в состав Польши. Мне представлялось, что Каунас, с населением в четверть миллиона человек, оставался истинной столицей Литвы. И мои знакомые, проживавшие в Литве, придерживались того же мнения.

Я бы все равно заехал в Каунас, чтобы повидаться с товарищами по организации «Крестовый поход за освобождение Литвы». Но для поездки были и более практичные причины. Через день или два кто-нибудь из проверяющих списки пересекших границу обнаружил бы, что ни Казимира Миодова, ни Йозефа Словацкого на деле не существует, и к этому времени хотелось бы иметь совсем другие документы. А также другую одежду, дабы превратиться из поляков в советских граждан.

Каунас после войны отстраивался заново, так что преобладали в нем бетонные жилые дома, магазины и фабрики, среди которых все-таки встречались старинные здания.

Мой литовский местные жители понимали, и в конце концов мы добрались до нужного нам дома. Жила в нем старая женщина, Хеша Улданса, с мешками под глазами, почечными бляшками на руках и хриплым, надтреснутым голосом.

– Очень приятно вас видеть. Заходите, заходите. Танир, не так ли? Заходите и закройте дверь. Когда мы вновь станем свободными, у нас больше не будет холодной русской погоды.

Мы поболтали о наших общих нью-йоркских друзьях. Когда она вышла, чтобы поставить чайник на плиту, Милан поинтересовался, понимаем ли мы друг друга.

– Неужели это язык? Какой-то набор звуков.

– Он очень похож на латышский.

– Значит, и латышский тоже не язык.

– В них обоих есть что-то от санскрита.

– Пожалуйста!

– Это правда. Литовский и латышский, возможно, два самых древних индоевропейских языка. Не пытайся что-то понять в нашем разговоре. У тебя только разболится голова.

– Уже разболелась.

Хеша вернулась со стаканами чая и маленькими пирожными. Чай был очень хороший, пирожные – так себе.

– Ты хорошо говоришь, – похвалила она меня. – Но, уж извини, долгое пребывание в Америке сказалось на твоем произношении, – она, вероятно, предположила, что я родился в Литве, и разубеждать ее я не стал. – И еще ты говоришь с легким латышским акцентом.

– Правда?

– Это заметно.

– В Америке я общался с латышами.

– Они, конечно, хорошие люди. Жаль только, что их язык – исковерканный литовский.

Латыши, однако, полагали, что литовский язык – исковерканный латышский. В разговоре я упомянул, что нам нужна другая одежда. О документах говорить не стал: с ними в силу возраста Хеша ничем не могла нам помочь. Не могло у нее быть выхода на людей, которые снабдили бы нас фальшивыми паспортами. Вот я и решил: чем меньше она будет знать о наших планах, тем лучше.

Одежду она нам принесла, добротную крестьянскую одежду, а для меня – пару крепких сапог, которые я, однако, надеть не мог. Они подходили к моему новому наряду куда лучше, чем польские ботинки, но я не мог их снять из-за микрофильмов в каблуках. Пришлось поцарапать кожу ботинок, чтобы они не слишком выделялись.

– Танир, я хочу тебе кое-что показать, – сказала она. – Ты будешь очень удивлен. В Америке никто не знает, я никому не говорила. Твой друг, он не литовец, так?

Я подтвердил, что Милан не литовец.

– Тогда пусть подождет здесь, мы скоро вернемся. Ему это будет не интересно. А тебе я покажу. Ничего?

Я перевел все Милану. Он не возражал против того, чтобы побыть какое-то время в тишине. Незнакомый литовский звенел в ушах.

Мы прошли несколько кварталов, потом Хеша свернула в какую-то подворотню, спустилась по темной лестнице, остановилась перед закрытой дверью, достала ключ, открыла ее, переступила порог, втянула меня за собой, закрыла дверь и задвинула засов.

В комнатке без единого окна, освещенной керосиновой лампой, на узкой кровати сидела девочка неземной красоты.

С серьезным личиком, она переводила взгляд с меня на Хешу.

– Минна, это мистер Эванис Танир из Америки. Танир, это Минна, – представила нас старуха.

Минна и я поздоровались друг с другом.

– Ты знаешь, кто она? – прошептала Хеша.

– Разумеется, нет.

– Прямой потомок Миндовга. Ее происхождение подтверждено документально!

– Миндовг...

– Единственный король Литвы. Миндовг уже шестьсот лет как умер, и с тех пор на троне Литвы не было монарха. Поляки навязывали нам ложных царей, это да. Но короля в Литве больше не было.

Миндовг, князь Литвы, действительно существовал и умер в 1263 году. Так что эта золотоволосая девочка действительно могла быть его прямым потомком. Не могу сказать, что я в это верил, но знал: в этом мире все возможно. Впрочем, для меня ее родословная не имела решительно никакого значения.

– Минна для нас очень важный человек, – продолжила старуха. – Ты понимаешь?

– Почему?

Хеша вытаращилась на меня, как на сумасшедшего.

– Неужели не ясно? Когда будет восстановлена литовская монархия, она станет королевой Литвы! – торжествующе воскликнула Хеша.

Я подумал, что литовскую монархию восстановят аккурат в тот день, когда реки потекут вспять, а американский конгресс отменит первый закон термодинамики. В обозримом будущем даже перспективы обретения Литвой независимости выглядели очень туманными, а уж о восшествии на престол династии Миндовгов после семисот лет...

– Поэтому мы держим ее здесь, моя сестра и я. Сестра остается с Минной по ночам, потому что днем она работает, а я прихожу, когда могу. Минну надо прятать от властей, чтобы...

– Один момент, – прервал ее я. – Она никогда не покидает этой комнаты?

– Разумеется, нет.

– Сидит на этой кровати, в этой клетушке и...

– Это удобная комната. Кровать мягкая.

– Не ходит в школу? Не играет с другими детьми? Не дышит свежим воздухом?

– Это опасно.

– Но...

– Властям известно о существовании Минны, – начала объяснять Хеша. – Если ее найдут, то изолируют, как угрозу целостности Советского Союза. Они знают, что для Литвы она может стать символом сопротивления. Если ее найдут, то увезут далеко отсюда, воспитают, как русскую, она забудет литовский язык. Более того, ее могут даже убить.

– Это нелепо.

– Ты в этом уверен? Мы не можем рисковать ее драгоценной жизнью.

– Но она, наверное, ненавидит свою камеру.

– Она всем довольна. Минна – послушный ребенок, она понимает, что в ее жилах течет королевская кровь.

– Но ей же очень одиноко.

– Она видит меня. И мою сестру.

– Но дети ее возраста...

– Это слишком опасно, Танир.

Она продолжала говорить, но я ее уже не слушал. Подошел к кровати, опустился на колени. Минна смотрела на меня своими ясными синими глазами. Золотые волосы обрамляли ангельское личико. Кожа, несмотря на постоянное пребывание в подвале, была свежей и розовой.

– Привет, Минна.

– Привет, господин Таннер.

– Зови меня Ивен, Минна.

– Ивен.

О чем можно говорить с ребенком?

– Сколько тебе лет, Минна?

– Шесть. В марте исполнится семь.

– Ты здесь счастлива?

– Счастлива? – она, похоже, не понимала смысла этого слова. – У меня есть книги. Хеша научила меня читать. И куклы. Счастлива?

– Минна, ты бы хотела отправиться со мной в далекое путешествие? Хотела бы поехать со мной в Америку?

– Америку? – она задумалась. – Но мне не разрешено выходить за дверь. Я навечно останусь в этой комнате, – говорила она на полном серьезе.

– Если ты поедешь со мной, тебе не придется оставаться в этой комнате.

– В Америке есть солнце? Дождь, снег?

– Да.

– В Америке есть дети? Они играют, плавают, ходят в школу? Там есть кошки, собаки, овцы, козы, поросята? Львы и тигры? – она указала на аккуратную стопку книг. – В моих книгах написано, что все это создано для детей.

– В Америке есть все, – заверил я ее.

Она подала мне крошечную ручку, я ее пожал, и Минна просияла.

– Тогда я поеду с тобой.

Глава двенадцатая

Русские делают отвратительные автомобили. Конструктивно вроде бы все в порядке: двигатель, салон, четыре колеса, но ведь нельзя забывать об эстетике. А если поставлена задача выпускать чисто функциональные автомобили, то они должны выполнять возложенные на них функции. Наш выполнял, но со скрипом. Двигатель натужно ревел, картер протекал, самый пологий подъем требовал от автомобиля колоссального напряжения. Хорошее о нем мы могли сказать только одно: болван-хозяин оставил ключ в замке зажигания, а потому украл я его безо всякого труда.

Ехал я на запад, навстречу заходящему солнцу. Милан сидел на пассажирском сиденье, а девочка, о которой мы говорили, расположилась между нами, прижавшись ко мне головкой.

– Ты же понимаешь, что это самый глупый поступок в твоей жизни.

– На текущий момент – да, но впереди еще много времени.

– Ты шутишь, но это не шутка. С каждым шагом мы взваливаем на себя все больше и больше. Китайские документы, польские микрофильмы...

– Югославские эмигранты...

– Все так, Ивен. Я первым признаю, что я для тебя – обуза, и ты знаешь, как я тебе благодарен. Но это же просто невозможно. Она же ребенок.

– В этом все и дело.

– Ивен...

– Черт побери! – воскликнул я. – Они держали девочку в подземелье. Ты видел, как она щурится от солнечного света? Еще несколько лет при керосиновой лампе, и она стала бы слепой, как летучая мышь. Она – умный ребенок, красивый ребенок, хочет иметь все, что имеют другие дети, так как я мог оставить ее в том подвале с этими безумными старухами?

– Я знаю, знаю.

– Чтобы забрать девочку, мне едва не пришлось отправить Хешу в нокаут.

– Знаю.

– А как бы поступил на моем месте ты?

– Также, – ответил Милан. – Точно так же.

– Тогда в чем же дело?

– Ты безумец, Ивен, и я хотел, чтобы ты это знал. Я никогда не отрицал, что я тоже безумец. Почему ты украл автомобиль?

– Потому что я безумец.

– Серьезно.

– Потому что мне нравится красть автомобили. Потому что с Минной мы не можем идти пешком или ехать в автобусе.

– Ага. Я так и думал.

Мы бросим автомобиль в Риге, если он протянет так долго. А после того как выясним, что София вышла замуж или умерла, короче, не может составить нам компанию, мы втроем отправимся в Финляндию, а оттуда улетим в Штаты. Вот почему я украл этот чертов автомобиль.

Автомобиль закашлялся, захрипел, и я выругал его на латышском. Минна шевельнулась, моргнула. Я придавил педаль газа, и двигатель наконец-то ровно заурчал. Милан указал, что на дороге собака. Я заверил его, что вижу собаку, но поблагодарил за то, что он обратил на нее мое внимание.

– Вы говорите на русском? – спросила Минна.

– На сербохорватском.

– Где говорят на этом языке? В Америке?

– В Югославии.

– Я могу читать на русском, потому что многие мои книги на русском, но тетя Хеша сказала мне, что говорить я должна только на литовском. На каком языке говорят в Америке?

– На диалекте английского.

– Там не говорят на литовском?

– Нет.

– Значит, меня никто не поймет?

– Ты выучишь английский. Я тебе помогу.

Она ослепительно улыбнулась. Милан спросил, обязательно ли нам говорить на этом невообразимом языке. Я заверил его, что да. Минна пожелала узнать, когда мы попадем в Америку.

– Не скоро, – признался я. – Сначала мы поедем в Ригу, что в Латвии. Там говорят на латышском. Ты знаешь латышский?

– Нет.

– Он очень похож на литовский, но есть некоторые отличия. Хочешь научиться говорить на латышском?

– Да!

– Тебе он дастся легко. К тому времени, когда мы приедем в Ригу, ты уже будешь правильно говорить на нем.

– Я буду говорить на латышском.

– Runatsi latviski, – ответил я. – Ты будешь говорить на латышском, – я взял ее за руку. – Видишь, как меняются слова? Zaie ir Zalia – трава зеленая. Те ir tevs – вот отец. Tevs ir virs – отец – мужчина. Mate ir plava – мать на лугу.

– Mate ir plava zaiia, – ответила Минна. Сие означало и «мать на зеленом лугу», и то, что Минна ухватила суть. Мы продолжили разговор, и вскоре я мог не переводить простые предложения на литовский, потому что она уже достаточно хорошо понимала латышский. Стоило ей уяснить, что глагольные окончания и имена существительные лишь чуть меняются, как она сама смогла преобразовывать многие литовские слова в латышские. С легкостью она вникала и в тонкости латышского синтаксиса. Дети быстро воспринимают новое, им кажется, что это не более чем игра.

– Varetu runat latviski, – изрекла она, когда мы въехали на окраину Риги.

– Да, – кивнул я, – ты можешь говорить на латышском. И очень хорошо.

Рига – большой город, столица Латвийской ССР, с населением в три четверти миллиона человек, большинство которых составляли латыши. Мы оставили наш автомобиль в тихом переулке неподалеку от порта, с ключом в замке зажигания, чтобы любой желающий мог уехать на нем, куда пожелает его душа. Втроем – Милан, Минна и я – шагали по улицам Риги. Со стороны нас могли принять за дедушку, отца и дочь: vectevs un tevs un merita. Нужный адрес нашли без труда. Миновали многоквартирный дом, в котором жила София Ладзиня, зашли в соседнее кафе, сели за столик. Я заказал всем по тарелке супа, предложил Минне заказать, что она пожелает. Она никогда не была в ресторане и не представляла себе, что есть такие места, где люди могут заказывать еду. Решила, что это блестящая идея. Я оставил их двоих, улыбнувшись при мысли о том, что друг с другом они разговаривать не смогут, и отправился на поиски Софии.

Список жильцов, вывешенный в подъезде, подсказал мне, что Ладзиня живет в квартире 4. Я поднялся на второй этаж и нашел дверь с цифрой 4 в конце коридора. Постучал, дверь открылась, я увидел лицо с фотографии и сразу понял, почему Карлис с первого взгляда влюбился в эту девушку. Формы богини, черты ангела, сверкающие глаза, белоснежные зубы, алые губы...

– Вы – София Ладзиня? – спросил я.

– Нет, – ответила она.

Наверное, я ничего не сказал. А если и сказал, то не помню, что. Стоял, словно оглушенный. Она же продолжила.

– Я – Зента Ладзиня. София – моя сестра. Старшая сестра.

– Только на год старше! – послышался голос из комнаты.

– Это чистая правда, – Зента озорно улыбнулась. – София лишь на год старше меня. Вы этому не поверите, когда увидите ее, но что правда, то правда. Только на год старше.

Карлис не говорил, что у Софии есть сестра. Возможно, не знал. С трудом верилось в существование одной такой красавицы, не говоря уж о двух.

– Теперь вы знаете, что я – Зента, а моя старшая сестра – София, а вот мы пребываем в неведении. Как вас зовут и кто вы?

– Меня зовут Ивен Таннер. Я приехал по просьбе моего доброго друга, который также и друг вашей сестры.

– Как его зовут?

– Карлис Миеловисиас.

– Карлис! – раздался вскрик. Другая богиня появилась на пороге, оттолкнула Зенту, схватила меня за руки. Ростом на дюйм выше, с более пышными формами и, как мне уже неоднократно указывали, на год старше. – Карлис! Вы приехали от Карлиса?

– Да.

– Он в порядке?

– Да.

– Он все еще меня любит?

– Больше, чем прежде.

– Он не нашел себе другую?

– Нет.

Ее пальцы еще сильнее сомкнулись на моих руках.

– Вы в этом уверены?

– Да.

– фу-у-у! – она отпустила мои руки, бросилась мне на шею, прижала к своей роскошной груди, да так сильно, что чуть не переломала ребра. Я хотел сказать ей, что я не Карлис, а всего лишь его эмиссар, но в тот момент просто не мог произнести ни слова.

Наконец, она освободила меня и пригласила войти. Мы сели на низкий длинный диван, я – посередине, Зента и София – по обе стороны. Я объяснил, что Карлис хочет, чтобы она приехала в Америку и стала его женой, а я, со своей стороны, готов сделать все возможное, чтобы привезти ее туда.

– Когда мы сможем уехать? – спросила она.

– Я, разумеется, поеду с тобой, – вставила Зента.

– На подготовку отъезда уйдет несколько дней, – ответил я. – Может, даже неделя.

– Мы подождем. А вы сможете остаться с нами. Здесь вы будете в безопасности.

– Я не один. Со мной старик и девочка.

– Они тоже могут пожить у нас.

– А вы не должны никому ничего говорить. Это очень опасно.

– Я понимаю.

– И я тоже, – добавила Зента.

– Ни слова.

– Разумеется, – кивнула София. Старик и девочка, где они?

– В соседнем кафе. Я их сейчас приведу.

Я поспешил в кафе. Минна и Милан сидели за тем же столиком. Тарелки для супа унесли: Минна сказала, что мой суп они разделили между собой. Девочка доедала отбивную, Милан – мясной рулет.

Мне хватило рублей, чтобы оплатить чек.

– Мы можем идти, – сказал я Минне на латышском. – Мы можем идти, – сказал я Милану на сербохорватском.

Подумав при этом – ну до чего же неудобно. Я всегда недолюбливал эсперанто, полагал, что множество языков красят мир, считал, что у мифа о Вавилонской башне счастливый конец. Но на собственном опыте убеждался, что в некоторых случаях универсальный язык многое упрощал. По пути к дому Софии Милан сказал, что еда ему понравилась.

Я кивнул, и только потом до меня дошло, что он сказал: «Man garsho bariba».

Я посмотрел на него – он застенчиво улыбался, на Минну, которая просто сияла, и понял, что необходимость в эсперанто, как и в сербохорватском, отпала: еще несколько дней – и под руководством малышки он заговорит на латышском.