Текст книги "Лорд Безупречность"
Автор книги: Лоретта Чейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
– Большое спасибо, – поблагодарила миссис Уингейт и засмеялась. Стертые слова; они совсем не выражают истинных чувств. Если бы она была Шекспиром! Но увы, до него слишком далеко. А потому два слова обязаны выразить то, на что мастеру потребовались бы многие страницы прекрасных стихов.
Она действительно собиралась поручить словам ответственную миссию.
Однако чувства разбушевались, и на какое-то мгновение все показалось возможным. Поэтому Батшеба отважилась приподняться на цыпочки и легко прикоснуться губами к его щеке.
В этот момент Бенедикт повернулся и губами перехватил ее губы. Властно обнял за плечи, и она окончательно и бесповоротно ступила на гибельный путь.
Лорду Ратборну не следовало поворачиваться.
Не следовало искать поцелуя пухлых соблазнительных губ.
Однако он пренебрег запретом, и, едва губы встретились, знаменитое самообладание мгновенно улетучилось.
Он жадно, словно боясь потерять, схватил Батшебу за плечи, привлек к себе и начал целовать так страстно, как мечтал с первой минуты знакомства.
Он ощутил ее напряжение, и какой-то далекий уголок мозга, ответственный за безопасность, тут же просигналил, что опасаться нечего. Она сейчас же его оттолкнет, отвергнет, а возможно, даже наградит за старания звонкой пощечиной.
Но ничего подобного не произошло.
Напряженное тело внезапно обмякло, став податливым и далее покорным, а губы откровенно и искренне приняли поцелуй. Длинные шелковистые волосы слегка щекотали тыльную сторону ладони и как будто просили, чтобы их намотали на палец. Аромат нежной кожи предательски проникал в душу и будил жестокое, коварное желание, которому так трудно сопротивляться.
Тело его прекрасно помнило ощущение ее тела – ведь совсем недавно он нес ее на руках. Она так легко, так естественно устроилась в его объятиях! Изгибы хрупкого стройного тела так гармонично совместились с линиями и углами сильной жесткой фигуры! Тело настойчиво требовало продолжения, и когда Бенедикт заговорил, то лишь огромным усилием воли сумел скрыть разочарование и неудовлетворенность.
Но так было раньше. Сейчас существовали лишь объятие и вкус губ. Только настоящее имело смысл и право на жизнь. Бенедикт с отчаянной страстью впитывал сладость долгожданного поцелуя, а вместе с ним аромат юности, мечты, томления – тот самый привкус, который остается после лишнего бокала вина, после долгих одиноких ночей.
Разумеется, он не был пьян и не чувствовал себя одиноким. Не собирался тосковать по ушедшей юности с ее метаниями, сомнениями, страстями. Все эти бури давно миновали. Утихли много лет назад. Канули в небытие.
Следовало осознать опасность; понять, что именно зарождается в глубине души, и немедленно остановиться.
Однако Бенедикт уже переступил черту осмысления. Пересек роковую границу, за которой утрачивается чувство опасности, а потому потерял способность понять силу влечения, перед которым отступал здравый смысл. Он понимал лишь одно: сладкие объятия, вкус женщины, аромат женщины, прикосновение женщины. Женщина была запретной, недоступной и от этого еще более желанной и неотразимой.
Нежные гибкие руки поднялись по сукну сюртука и крепко сжали мягкую ткань. Бенедикт ощущал на груди милые кулачки, и сердце билось неуемно и пылко, как бьется сердце мальчишки, впервые услышавшего девичье «да». Пальцы-сами развязали ленты шляпки и сбросили ее, как докучливое и досадное препятствие. Ладони принялись гладить блестящие шелковистые волосы, и густые локоны потекли, исполняя мечту. Они оказались еще мягче, еще податливее, чем рисовало воображение. Все в этой необыкновенной красавице превосходило мужское воображение. Но он хотел большего.
Бенедикт безжалостно, страстно обнял Батшебу и утонул в поцелуе, стремясь испытать тайный, секретный вкус. Руки блуждали по спине, добрались до талии, потом до груди… и в этот момент она отпрянула.
Оттолкнула с неожиданной, удивительной силой.
– Нет! Хватит! Достаточно!
Отвернулась, нагнулась, подняла шляпку с пола.
– О, как плохо!
Торопливо надела шляпку и крепко завязала ленты.
– Непростительная глупость. Что на меня нашло? Поверить не могу: истинный идиотизм. Следовало стукнуть вас, изо всех сил наступить на ногу. Клянусь, можно подумать, будто я ничего не знаю о мужчинах. Какая ужасная ошибка!
Бенедикт наконец-то обрел голос и некое подобие ясности ума.
– Да, – согласился он, – ошибка:
Собрал свое знаменитое самообладание и помог даме выйти из экипажа.
Как всегда, безупречный джентльмен.
– До свидания, – попрощался он.
Батшеба ничего не ответила и поспешила прочь. Мгновение – и ночь задернула свой черный занавес.
Он едва слышно выругался, несколько раз глубоко вдохнул сырой промозглый воздух и занялся неотложным делом – восстановлением еще недавно безупречно выстроенного, а теперь разбитого на мелкие кусочки внутреннего мира.
Глава 6
Пятница, 5 октября
Чтобы не посвящать камердинера в тайну продолжающейся переписки, Перегрин устроил в старой кирпичной стене сада собственный почтовый ящик. Конструкцию выбрал простую и в то же время остроумную: всего-навсего вытащил пару кирпичей. В образовавшееся углубление Оливия прятала свои письма и оттуда же забирала ответные послания. Мисс Уингейт разгуливала по Лондону куда свободнее, чем молодой граф Лайл.
В отличие от него, у нее не было утомляющих неотступным вниманием слуг. По дороге в школу и из школы она вполне могла отклониться от маршрута в том направлении, которое подсказывало воображение, причем вовсе не считала необходимым сообщать матери о дальних прогулках. Такая необыкновенная свобода ужасала и в то же время восхищала Перегрина.
Сейчас он поглубже спрятался в густые заросли, чтобы никто не помешал уединению, и распечатал очередное письмо.
«Куин-сквер. Четверг, 4 октября.
Милорд, прощайте! Время пришло. Мне пора отправиться в путь и выполнить миссию, возложенную судьбой на мои плечи».
– Нет, – вслух произнес Перегрин и повторил: – Нет!
Он уже написал два длинных письма, в которых подробно объяснил принципиальные недостатки возникшего плана поисков сокровищ Эдмунда Делюси. Первое и главное: молодые леди – а Оливия по рождению была настоящей леди и не должна была об этом забывать – не отправляются в путешествие в одиночестве, без сопровождающих.
Второе: нельзя забывать о том горе, которое ее бегство доставит матери. Миссис Уингейт – милая, разумная, обаятельная особа, в отличие от некоторых иных родителей.
Далее были подробно изложены третий, четвертый, пятый и шестой пункты. В результате подобной обстоятельности чернильница опустела.
– С таким же успехом я мог писать все это голове молодого Агамемнона, – сердито пробормотал Перегрин.
«Не сомневайтесь, сэр: я внимательно прочитала и обдумала каждое слово, которое вы мне написали. И все-таки обстоятельства зашли в тупик. В понедельник мы с мамой переехали на Куин-сквер. Наша новая квартира чрезвычайно удобна, а я особенно счастлива потому, что удалось уехать подальше от паба «Разбитое сердце». И все же мама с каждым днем становится все несчастнее. Опасаюсь, что просто слабеет под натиском неведомой тяжкой болезни. Хотя она и притворяется, что ест и спит, все это – одна лишь видимость, потому что она заметно худеет и теряет интерес к жизни. Я даже рада, что папа умер и не видит всего, что происходит, иначе он тоже непременно заболел бы от горя.
Даже вы не сможете не согласиться с тем, что нельзя терять ни минуты. Необходимо немедленно отправиться в путь. Поверьте, я прислушалась к вашему настойчивому совету не путешествовать в одиночку. Сэр, Оливия исполнит предначертанное судьбой служение в сопровождении верного оруженосца – Ната Диггерби. Дядя этого достойного джентльмена по понедельникам и пятницам приезжает на рынок в собственной повозке. Мы договорились встретиться завтра, на углу Гайд-парка. Он довезет нас до самого Хаунслоу. Согласитесь, что план весьма мудр».
– Нет, не соглашусь, глупая девчонка! – почти выкрикнул возмущенный Перегрин. – Что случится с тобой после Хаунслоу, даже если ты до него доберешься? Неужели тебе не пришло в голову, что «верный оруженосец» может отвезти тебя к дядюшке-сутенеру или тетушке – хозяйке борделя?
Перегрин не мог поверить, что Оливия настолько наивна; ведь она знала так много интересного! Молодой граф решил, что недостатки в образовании объясняются тем, что новоиспеченный сэр никогда не посещал частную школу. В древних стенах почтенных учебных заведений наряду с латынью и греческим мальчики очень быстро узнавали все необходимое о сутенерах, проститутках и содержательницах публичных домов.
У него не было времени, чтобы заполнить брешь в образовании Оливии Уингейт.
Импульсивная девчонка полна решимости отправиться в путь сегодня.
Он непременно должен ее остановить.
* * *
Батшеба ждала графа Лайла уже полчаса. Должно быть, на прошлом уроке она неправильно поняла его слова. Как ей показалось, Перегрин собирался отправиться в Шотландию в субботу. Судя по всему, он говорил о пятнице, а она недостаточно внимательно слушала.
Она не помнила, чтобы он прощался перед дальней дорогой. Но с другой стороны, с какой стати тринадцатилетний лорд должен прощаться с учительницей рисования? Его дядя уже очень вежливо попрощался, через несколько дней после последней встречи. По просьбе виконта секретарь написал любезное благодарственное письмо и вложил в конверт плату за оставшиеся уроки.
Миссис Уингейт собрала вещи, заперла классную комнату на ключ и отправилась домой: в свою новую квартиру. Спасибо лорду Ратборну, которого она никогда больше не увидит. Отныне он наверняка будет держаться на расстоянии, ведь и сама Батшеба, и ее дочка теперь в безопасности, в полной безопасности.
Равно как в тоске и смятении чувств…
…а через несколько часов, вынимая из шкафа чистую скатерть, она обнаружила прощальное письмо Оливии.
Перегрин появился на углу Гайд-парка усталый, запыхавшийся, потный и злой. Несколько раз он едва не заблудился, а дважды со всех ног убегал от каких-то босяков, посягавших на его дорогой костюм. В другое время молодой граф побежал бы не от них, а к ним, чтобы как следует проучить. Но сейчас было не до драк, и собственное трусливое поведение отнюдь не улучшало настроения.
Кроме того, он злился на себя за то, что с самого начала не нанял экипаж: конечно, подобное решение потребовало бы материальных затрат, но зато избавило бы от множества неприятностей.
Вот в таком воинственном настроении граф Лайл и подошел к Оливии, которая стояла на углу и беседовала с торговками пирогами. Рядом возвышался бык в обличье мальчика: несомненно, сам Нат Диггерби. Голова отрока переходила непосредственно в плечи, минуя стадию шеи. Плечи же казались настолько широкими, что, должно быть, их хозяину приходилось протискиваться в дверь боком. Да и стоял он точно так, как стоят быки: склоненная голова застыла в неподвижности, а глаза вращаются, не пропуская ни единого дюйма прилегающей территории.
Перегрин решительно расправил собственные плечи – увы, не столь впечатляющей ширины, надулся для солидности и решительным шагом двинулся на соперника. Вместо заранее приготовленного убедительного и тактичного монолога коротко произнес:
– Мисс Уингейт, я явился, чтобы немедленно отвезти вас домой.
Огромные, синие, как у куклы, глаза, округлились:
– Почему? Неужели с мамой что-то случилось?
– Нет, случилось с вами, – возразил Перегрин. – Насколько могу судить, серьезные неприятности с разумом. Только этим можно объяснить ваш безумный план.
Бык нахмурился и сделал шаг вперед.
– Ну ты, вали отсюда, – лаконично произнес он.
– Сам вали, – огрызнулся граф. – С тобой не разговаривают.
Бык сделал еще один шаг и схватил Перегрина за лацканы красивого пиджака.
– Убери руки, – приказал граф.
– О, что он говорит? – удивленно протянул парень. – Разве он не благородная леди?
– Нет, – коротко ответил Перегрин и нанес противнику точный удар прямо в челюсть.
Бенедикт сидел в своем клубе, когда ему сообщили, что один из слуг добивается возможности немедленно с ним поговорить.
Сам факт не сулил ничего хорошего.
В последний раз слуга беспокоил виконта в клубе в тот самый вечер, когда Ада вернулась с молитвенного собрания и почувствовала себя совсем скверно.
И нее же Бенедикт постарался успокоиться и спустился в холл, где и ожидании стоял Томас.
При виде хозяина лицо верного камердинера заметно напряглось.
Очень плохой знак.
Подавляя неумолимо расползающийся ужас, Бенедикт попросил изложить суть дела как можно лаконичнее.
– Лорд Лайл, милорд, – произнес Томас, усиленно моргая. – Не знаю, где он. Как всегда, в назначенный час вошел в магазин гравюр и эстампов. Я же отправился в кофейню Портера, чтобы спокойно дождаться конца урока – тоже, как всегда. Вышел и подошел к крыльцу, как всегда, за несколько минут до срока. Но граф так и не вышел, сэр. Я подождал четверть часа, а потом поднялся наверх. Классная комната оказалась заперта. Я долго стучал, но никто так и не ответил. Спустился в магазин и спросил мистера Попхема, давно ли закончился урок. Он ответил, что сегодня урока не было. Миссис Уингейт ушла домой рано, так как ученик не явился.
Холод безжалостно расползался, замораживая мысли и чувства. Само время замедлилось, как будто тоже замерзло.
– Понятно, – коротко произнес Бенедикт. Приказал подать шляпу и плащ и вместе со слугой вышел из дома.
Быстрая ходьба и, вечерний воздух немного привели в порядок чувства. Бенедикт усилием воли привел в действие разум и попытался спокойно проанализировать случившееся – так, как будто возникла обычная ситуация; одна из тех, которые случаются каждый день.
Возле дома круг из тысячи самых разнообразных возможностей сузился до двух наиболее вероятных. Они заключались в следующем:
1. Перегрин убежал.
2. Несмотря на все предосторожности, кто-то все-таки узнал, к какой семье принадлежал Перегрин, и похитил его.
Вместе с Томасом Бенедикт поднялся в комнату племянника. Никаких признаков запланированного ухода обнаружить не удалось. Одежда, как всегда, в идеальном порядке висела в шкафу. По словам слуги, отсутствовал лишь костюм, который лорд Лайл надел сегодня утром. При более строгом допросе, однако, открылись две важные детали. Во-первых, две недели назад в Британском музее молодой граф встретился с рыжеволосой девочкой. Во-вторых, в последнее время он приобрел привычку несколько раз в день посещать сад.
Принеся в жертву несколько кустов и цветочную клумбу, Бенедикт в конце концов обнаружил в дальней стене сада почтовый ящик. Один из кирпичей свободно вынимался. К нему даже прилипли вещественные доказательства: кусочек восковой печати и крошечный клочок бумаги.
Виконт вернулся в комнату. Взгляд упал на низкий подоконник выходившего в сад окна. Он нередко заставал племянника именно здесь. Перегрин всегда сидел, склонившись над книгой. Впрочем, через несколько минут удалось отыскать и письма: листки были спрятаны между страницами толстого тома Бельцони.
Лорду Лайлу понадобилось совсем немного времени, чтобы превратить Ната Диггерби в бесчувственную массу. Претендент на роль оруженосца так и остался лежать у края дороги. И все же этого времени вполне хватило, чтобы вокруг собралась целая толпа зевак. Оливия воспользовалась суматохой и незаметно улизнула.
Толпа привлекла всеобщее внимание; движение на проезжей части замедлилось. На обеих сторонах улицы образовались заторы из экипажей, лошадей и пешеходов. Среди тех, кому пришлось остановиться, оказался и молодой фермер в небольшой повозке. Оливия подошла к нему. Огромные синие глаза затуманились от слез. С дрожащих губ сорвалась горькая история о тяжелобольной матери.
Тронутый до глубины души, крестьянин предложил заботливой дочери доехать с ним до Брентфорда.
Оливия забралась в повозку.
Однако не успел сердобольный крестьянин миновать шлагбаум на углу парка, как из-за угла выскочил взмыленный лорд Лайл.
– Гадкая девчонка! – закричал он. – Я не позволю тебе уехать!
– Ой, смотрите, вот бежит мой бедный брат! – трогательно воскликнула хорошенькая рыжеволосая особа. – Совсем обезумел от горя. Я велела ему оставаться в Лондоне и продолжать поиски работы. Но он…
Она продолжила трагический рассказ о семейных бедах и горестях. Доверчивый фермер проглотил его целиком, со всеми душераздирающими подробностями, и предложил лорду Лайлу присоединиться к сестре.
Молодой граф посмотрел по сторонам. Двое военных подобрали Ната Диггерби и как раз в эту минуту волочили бесчувственное тело в участок.
Он проворно забрался в повозку.
Батшеба зажгла еще одну свечу и снова прочитала письмо. Первый раз она не поверила собственным глазам. Второе прочтение повергло ее в ярость.
План Оливии показался до боли знакомым. Точно такой же способ применяли для решения возникших трудностей родители. Выдумывали какой-нибудь безумный способ разрубить узел решительным ударом, вместо того чтобы устранять накалившиеся задачи методично, одну задругой. Они предпочитали бросить деньги на кон в азартной игре, но не спешили оплатить накопившиеся счета.
Наконец Батшеба положила письмо на стол.
– Ну подожди, доберусь я до тебя, Оливия Уингейт!
Однако сначала предстояло разыскать означенную мисс Уингейт.
Письмо утаивало предполагаемое направление движения. Однако Оливия сообщала, что твердо намерена отыскать легендарные сокровища Эдмунда Делюси. Этот важный факт давал ключ к разгадке.
Она наверняка отправится в Трогмортон, в поместье графа Мандевилла. Джек рассказывал, что клад спрятан именно там. Зачем слушать скучные мамины нотации, когда папины истории куда как романтичнее и увлекательнее?
Единственный вопрос заключался в том, когда именно Оливия отправилась на подвиги. Батшеба немного подумала и решила, что произошло это не раньше, чем часа три назад. Если бы девочка пропустила уроки в школе, мисс Смитсон уже наверняка подняла бы тревогу. При удачном стечении обстоятельств на поиски беглянки могут потребоваться не дни, а всего лишь несколько часов.
И все же преследование требовало денег, а значит, встречи с ростовщиком. Батшеба еще не освоилась в Блумсбери и не знала, куда следует обращаться в случае финансовых затруднений. Впрочем, можно было навести справки у миссис Бриггз. Квартирная хозяйка наверняка знакома с местной географией. Оставалось лишь найти то, что можно заложить.
Миссис Уингейт принялась безжалостно опустошать комнату. Вывернула содержимое шкафа и комода, сняла с кровати постельное белье. Скоро в центре комнаты выросла солидных размеров куча тряпья. В тот момент, когда Батшеба бережно заворачивала небогатый запас столового серебра, раздался нетерпеливый стук в дверь.
Она поднялась с пола, убрала с глаз волосы и отправилась открывать, надеясь, что сейчас увидит сторожа, судебного посыльного, констебля – кого угодно. Лишь бы рядом оказалась Оливия.
Дверь распахнулась. В тускло освещенном коридоре стоял человек. Однако это был не сторож, не судебный посыльный и не констебль.
– Миссис Уингейт, – скучающим тоном произнес лорд Ратборн. – Полагаю, ваша дочь сбежала вместе с моим племянником.
Комната казалась окончательно разоренной, и точно так же выглядела сама миссис Уингейт.
Прическа рассыпалась. Иссиня-черные локоны закрыли плечи, шею и даже лицо. Щеки пылали. На носу и на подбородке отчетливо виднелись грязные пятна.
Она хмуро, почти сердито смотрела на непрошеного гостя.
Бенедикту отчаянно захотелось схватить это одинокое создание в охапку, чтобы поцелуями стереть и пыль, и этот настороженный, неприязненный взгляд.
Пришлось усилием воли вернуться к реальности и напомнить самому себе, зачем пришел. Перегрин.
Парня здесь не было. Это Бенедикт понял сразу, в тот самый момент, как обвел глазами комнату. Надежда погасла. Ведь все улики свидетельствовали, что лорд Лайл скорее попытается остановить мисс Уингейт, чем отправится в путь вместе с ней.
И все же виконт пережил две недели томительной, опустошающей скуки, а потому сейчас было просто невыносимо смотреть на растрепанную, сердитую Батшебу Уингейт и ощущать острое разочарование.
– Прошу прощения за то, что явился без доклада. Непременно попросил бы миссис Бриггз сообщить о себе, но у нее сейчас гости. Мне показалось неуместным сидеть в гостиной, стеснять незнакомых людей и ждать, пока хозяйка выяснит, склонны ли вы принимать посетителей. Так что я просто сказал, что явился проверить, все ли в порядке. Можно войти?
– Разумеется. Почему же нет? – Небрежно пожав плечами, миссис Уингейт отошла от двери. – Я собиралась отправиться к ростовщику, но все это… – Она в растерянности провела рукой по блестящим черным волосам. – Так что же, лорд Лайл тоже сбежал? Вместе с Оливией? Но ведь они едва знакомы.
– Напротив. Оказалось, что они знакомы очень близко. Тайно переписывались в течение нескольких недель.
Кратко изложив открытия последних часов, виконт вытащил из внутреннего кармана сюртука последнее из найденных писем.
Батшеба быстро пробежала его глазами и еще больше покраснела.
– Да уж, побледнела и похудела, – заметила она. – Вот так работает буйное воображение моей дочки.
Бенедикт позволил себе усомниться насчет буйства воображения. Хотя сейчас миссис Уингейт трудно было назвать бледной, лицо ее действительно заметно осунулось. Пока она читала дальше, виконт посмотрел ниже. Да, и фигура раньше казалась более округлой… последний раз, когда он ее видел…
Целовал…
Сжимал в объятиях…
Ратборн решительно оборвал собственные мысли и приказал себе думать исключительно о погоде.
Батшеба быстро свернула письмо.
– Должно быть, его письма она тоже где-то спрятала. Впрочем, не вижу особого смысла тратить время на поиски. Лучше поскорее отправиться вслед за ней и лордом Лайлом, если они вместе. Правда, в это не слишком верится. Перегрин мыслит логически и, как вы сказали, во всем сомневается. Не может быть, чтобы он поверил Оливии. Молодой граф слишком рассудителен, чтобы участвовать в ее безумных затеях.
Бенедикт спрятал письмо в карман.
– Я тоже так думал, – согласился он. – Не мог поверить, что Перегрин способен поддаться влиянию. Вы, наверное, заметили, что в последнем письме Оливия упоминает некоего Ната Диггерби, которого выбрала в компаньоны, и ссылается на недоверие Лайла к ее плану. Должно быть, парень пытался разубедить ее. В таком случае логично предположить, что он отправился, чтобы остановить новоиспеченного «рыцаря». Честно говоря, я приехал сюда в надежде, что он уже поймал беглянку и благополучно вернул домой.
– Что вы, в одиночку это ему ни за что не удастся. Если бы граф спросил моего совета, то я порекомендовала бы пригласить на помощь служащего судебного ведомства или взвод солдат.
Бенедикт подумал, что в подобной ситуации любая другая мать наверняка билась бы в истерике. А эта удивительная красавица даже не выглядит чересчур взволнованной. Впрочем, она явно раздражена.
– Поскольку мне уже не тринадцать лет, то я постарался бы обойтись без помощи военных. Да и власти не стал бы беспокоить. Огласка нужна меньше всего.
Действительно, узнай о происшествии хоть один человек его круга, уже через несколько часов история облетела бы весь Лондон. А через несколько дней докатилась бы и до шотландского имения Атертона. Перспектива не слишком приятная.
– Мне вполне достаточно верного Томаса, – продолжал виконт. – Надеюсь, нам с ним удастся привести в чувство парочку непослушных детей.
С этими словами он направился к двери.
Батшеба стремительно преградила дорогу. Глаза сверкали так ярко, что он едва не отступил на шаг – разумеется, просто от удивления.
– Вы расстроены и подавлены, – заговорила она. – И это обстоятельство в полной мере объясняет и забывчивость, и заблуждение.
– Объясняет – что?
– Затея принадлежит Оливии. Поведение дочери – целиком и полностью мое упущение. Я понимаю ход ее мысли. Знаю, куда она может поехать. А потому должна как можно быстрее отправиться на поиски. – Румянец сменился внезапной бледностью. – Впрочем, если вам угодно одолжить мне денег, чтобы нанять экипаж, то это значительно сэкономит время.
От удивления Бенедикт едва не раскрыл рот. К счастью, успел вовремя взять себя в руки.
– Неужели вы всерьез считаете, что я буду преспокойно сидеть дома, позволив вам рыскать по стране в поисках племянника? Уж за него-то отвечаю я и только я, – с иронией заметил Бенедикт.
– А вы готовы предположить, что я смогу доверить вам поиски собственной дочери? – пылко воскликнула Батшеба. – В таком случае вы глубоко заблуждаетесь!
– Только один из нас сможет отправиться в путь. Другому все-таки придется дожидаться дома. Путешествовать вместе нельзя.
– Это вполне очевидно. Но вы слишком сбиты с толку, а потому не в состоянии рассуждать здраво.
– Сбит с толку? – удивленно переспросил Бенедикт. – Но меня невозможно сбить с толку.
– И все-таки логика в ваших мыслях отсутствует, – настаивала Батшеба. – Вы же не хотите огласки, правда?
– Разумеется, я…
– Вот именно, – нетерпеливо перебила она. – А я привлеку куда меньше внимания. Вам не удастся выяснить, видел ли кто-нибудь детей, и при этом не заинтересовать окружающих собственной особой. Все в вас кричит, кто вы и что собой представляете. Вы будете разговаривать с людьми скучающим или саркастическим тоном, будете смотреть на всех свысока и требовать немедленного и полного подчинения. Все сразу поймут, что вы за птица, словно на шее будет висеть табличка с титулом и подробным перечнем высокопоставленных предков.
– Я умею быть скрытным, – возразил Бенедикт.
– Но не умеете быть ординарным.
Как будто ей самой удастся быть ординарной, с таким лицом и такой фигурой, подумал Бенедикт. Везде, где появится яркая, необычная красавица, моментально вскружатся все головы. Мужчины выстроятся в шеренгу и будут ловить каждый взгляд, каждое слово.
Виконт сжал кулаки. Отпустить ее одну, на ночь глядя, в наемном экипаже, без надежного человека, даже без горничной…
Нет, это просто немыслимо.
– Вам нельзя ехать одной, – отчеканил он с тем выражением, в котором кто угодно услышал бы окончание дискуссии.
– Но в последние три года я постоянно езжу одна, – просто, спокойно возразила Батшеба.
Бенедикту отчаянно захотелось встряхнуть упрямицу. Он заставил себя разжать кулаки. Призвал на помощь все свое терпение.
– С вами была дочь, – попытался объяснить он. – С одинокой женщиной люди ведут себя совсем не так, как с матерью, путешествующей вместе с ребенком.
– Что за чепуха! – воскликнула миссис Уингейт и резко отвернулась. – Спорить с вами просто невозможно. Пустая трата времени. А потому поступлю так, как планировала.
Батшеба подошла к куче вещей на полу и начала связывать их в узел.
Она сказала, что собиралась к ростовщику.
Бенедикт лихорадочно соображал, как же ее остановить, не прибегая к грубой физической силе: в самом деле, не привязывать же леди к тяжелому шкафу…
– Прекратите, – произнес виконт тем тоном, который берег исключительно для разбушевавшихся членов парламента. – Забудьте о ростовщике. Давайте объединим усилия.
– Это невозможно…
– Но вы не оставляете выбора, упрямая леди. Я скорее пойду на виселицу, чем позволю вам отправиться в путь в одиночестве.
Бенедикт ждал, пока Батшеба соберет кое-какие необходимые вещи и возьмет шляпку и плащ. Одновременно пытался восстановить связь между собственным мозгом и языком.
Он никогда не позволял себе подобного тона с женщинами.
Всегда проявлял по отношению к ним выдержку и терпение.
Но она…
С ней постоянно возникали неувязки.
Вот миссис Уингейт наконец-то появилась на крыльце дома, сказала несколько слов миссис Бриггз и спустилась по ступенькам. Посмотрела на стоящий напротив парный двухколесный экипаж.
– Мы поедем в открытом ландо?
– Неужели вы полагаете, что я отправлюсь в карете, запряженной четверкой? А может быть, прикажете взять в путешествие кучера?
– Но этот экипаж не подойдет; он слишком хорош.
– Не волнуйтесь, пожалуйста. Взят внаем, явно нуждается в покраске, и вообще ему уже десять лет. Очевидно, вы понятия не имеете, что такое хороший экипаж. Садитесь.
Батшеба оперлась на предложенную руку и взглянула на Томаса, который держал лошадей.
– Но мы не можем путешествовать с прислугой.
Бенедикт мысленно призвал себя к спокойствию.
– Кто-то должен смотреть за лошадьми, – терпеливо пояснил он. – Томаса вы и не заметите. Он будет сидеть сзади, смотреть на дорогу и думать о своем.
Батшеба потянула Бенедикта за руку, чтобы тот наклонился, и зашептала в самое ухо:
– Вы с ума сошли. Слуги – страшные сплетники, хуже старушек. Завтра же весь Лондон узнает в мельчайших подробностях, что вы делаете и с кем.
Теплое дыхание щекотало ухо. Сжимающая руку маленькая мягкая ладонь волновала.
Он молча схватил неугомонное создание и быстро сунул на сиденье.
Потом поднялся сам и сел рядом.
– Позволительно ли напомнить, что на дворе уже не девятый век, а девятнадцатый? – поинтересовалась Батшеба, едва виконт устроился. – Подобное поведение давно вышло из моды, вместе с латами и шлемами.
Томас торопливо уселся на свое место. Бенедикт натянул поводья и, когда лошади тронулись, заговорил.
– Я не привык объяснять свои поступки, миссис Уингейт, – начал он.
– Заметно, – вставила она.
Бенедикт сжал зубы. Заставил себя успокоиться и вспомнил важное правило: «Женщины и дети наделены мозгом меньшего размера, а следовательно, ограниченной способностью к здравому рассуждению. В общении с ними требуется значительное терпение».
После этого заговорил почти спокойно:
– Томас вырос не в Лондоне. Он – сельский житель и воспитывался в родовом поместье в Дербишире. Хотя сейчас он мой камердинер, с лошадьми обращается также умело, как заправский конюх. Доверенным лицом стал уже давно, с тех самых пор, как Перегрин начал брать уроки рисования. Если бы я хоть чуть-чуть сомневался в его умении молчать, то ни за что не вовлек бы в столь деликатное предприятие.
Миссис Уингейт раздраженно фыркнула, выпрямилась и сложила руки на коленях.
– Прошу прощения за то, что позволила себе поставить под сомнение принятое решение. В конце концов, какое мне дело, даже если это решение окажется ошибочным? Я не несу ответственности за единственного отпрыска и наследника маркиза Атертона. И не мне падать с пьедестала, если мир вдруг узнает, что кое-кто не только позволил, но и поощрил общение собственного племянника с некоторыми неблагонадежными личностями. И не я…
– Было бы просто восхитительно, если бы именно вы оказались тем человеком, который вдруг вспомнил старинную мудрость: «Молчание – золото», – прервал монолог лорд Ратборн.
– Я не политик, – тут же возразила миссис Уингейт, – и привыкла говорить то, что думаю.
