Текст книги "Обет колдуньи"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Лорел Гамильтон
Обет колдуньи

ПРОЛОГ

Пророческий сон – детский кошмар. Келейос не знала, что сон пророческий, но он был не таким, как другие сны.

Мать, Элвин Кроткая, стояла наверху лестницы. Она улыбалась и манила изящной белой рукой. Келейос, дитя, побежала к ней. В её глазах Элвин была такая высокая, такая красивая, какой может быть только мама. Вдруг на лице матери появилось пятнышко – просто кожа потемнела, – но оно росло. Чернота засасывала кожу, как чавкающая грязь. Появилось ещё одно на лбу, и ещё, и ещё. Келейос вцепилась в белую руку, спрашивая: – Мама, что это?

Элвин застонала, падая на колени, выдернула руку из руки дочери. – Беги, – шепнула она.

Келейос побежала. По тёмным, длинным коридорам, где плясали тени чадящих факелов. Из тени выступила женщина. Харкия, колдунья, соткалась из тьмы. Келейос знала, что Харкия не любит мать, и, сама не зная почему, боялась колдуньи. И Харкия сказала:

– Где же прекрасная Элвин Кроткая? Где она теперь?

Келейос вскрикнула и кинулась обратно, туда, откуда пришла. Она бежала, но голос не смолкал: «Где же прекрасная Элвин Кроткая? Где она теперь?» Из каждой тени выходила Харкия, она была повсюду. Келейос упёрлась в стену – тупик, идти некуда. А Харкия стояла за ней, высокая и суровая. – Хочешь увидеть мать? Келейос молча глядела на неё, боясь заговорить, не в силах двинуться.

– Хочешь увидеть мать? – повторила колдунья. Келейос кивнула и против своего желания ухватилась за руку ведьмы. Её вспотевшая рука ощутила ледяной холод. Харкия провела её по узкой лестнице, кончавшейся наверху одинокой площадкой с единственной дверью. Харкия улыбнулась Келейос так, что девочка съёжилась, и подтащила её к двери. – Хочешь увидеть мать? Запах, сначала слабый, становился все сильнее и сильнее. Вонь болезни, нечистого белья, пропитанного потом. Келейос хотела вырвать руку, но хватка была железной. Медленно открылась дверь. Вонь окатила Келейос волной, и девочку вырвало на каменный пол. Харкия нежно поддержала её и помогла встать.

Келейос упёрлась, не желая входить. Харкия, не обращая внимания на вопли и плач, протащила её по полу через порог в вонючую комнату. Рывком поставила на ноги: – Смотри.

В узкой комнате находилась только шаткая кровать. К ней было что-то привязано Что-то чёрное, сочащееся гноем. Кожа потрескалась и кровоточила, будто не выдерживая давления болезни. Келейос смотрела и не понимала. Глаза отказывались видеть.

Она поняла лишь, что к кровати привязан человек. И заплакала. Невозможно догадаться, кто это. Понятно лишь, что человек.

Чёрное лицо повернулось к вошедшим, и на нем открылись глаза – карие глаза. Глаза её матери. Келейос вскрикнула. Снова послышался голос Харкии: – Где же прекрасная Элвин Кроткая? Где она теперь?

Кошмар растворился в её плаче. Келейос проснулась в поту, всхлипывая. Около неё стояла няня Магда, прибежавшая на шум. – Келейос, деточка, что с тобой? Келейос разрыдалась, прижавшись к пышной груди Магды, не в силах говорить. Страх все ещё был в комнате, реальный, всеобъемлющий. Она все ещё видела глаза умирающей матери и не могла избавиться от этого видения.

Послышались мягкие шаги и шуршание шёлков по устланному камышом полу. Это пришла Элвин, высокая и стройная, одетая в белое. Келейос вырвалась из объятий няни и вцепилась в мать.

Элвин взяла её на руки и стала гладить по волосам, пока она не успокоилась и не перестала всхлипывать. – Ну, малышка, так что же тебя так расстроило? – Я видела сон, – прошептала Келейос. – Но я же тебе говорила, Келейос: сны тебе вреда не сделают.

Келейос всегда гордилась, что она смелая девочка, и не взглянула в глаза матери, а уставилась на серебряную нить, которой был расшит лиф её платья. Нить вилась серебряной веткой листьев и цветов, тех, что используют при ворожбе. Мать пахла мятой и опавшим цветом яблони. Она творила заклинание, когда услышала плач Келейос. Отстранив девочку, Элвин сказала: – Келейос, посмотри на меня. Девочка взглянула на мать, хотя страх не исчез. – Ты все ещё боишься? Келейос кивнула: – Он не ушёл. – Кто не ушёл?

– Сон. Плохой сон. Он здесь, мама. – Она положила руку себе на лоб. – Он ещё здесь.

Элвин жестом отпустила няню и забралась к Келейос на кровать. Ласково прижав дочку к себе, она сказала:

– А теперь расскажи, что это за сон, который не хочет уходить.

Келейос все ей рассказала. Мать слушала и кивала, в нужных местах говорила слова утешения. В роду у Келейос не было пророков-сновидцев ни с материнской, ни с отцовской стороны, а волшебные способности просто так сами по себе не появляются.

Элвин успокоила дочь, и Келейос стало лучше. Словно камень с души свалился, когда она рассказала сон. Она снова могла дышать, и леденящий ужас прошёл.

– Матушка, а за что Харкия тебя не любит? Элвин вздохнула, обняв ребёнка: – Ты знаешь, что значит вызов выйти на пески? Келейос нахмурилась: – Это значит выйти драться и победить. – Не всегда, – улыбнулась Элвин, – но ты правильно поняла смысл. Много лет назад, когда ты была совсем маленькой, Харкия меня вызвала. Она проиграла и испытала унижение. Ты знаешь, что такое унижение?

– Это значит, тебя при всех обидели. – Молодец. Харкия считает, что я её унизила, и за это она меня не любит. – Я её боюсь, матушка. Элвин вздрогнула:

– Она тебя как-нибудь обидела или напугала? Харкия сделала совсем другое, но Келейос не знала для этого слов. – Нет, матушка. Элвин обняла девочку.

– Ты мне всегда должна все рассказывать, Келейос. Если тебя что-нибудь напугает, рассказывай мне. – Обязательно расскажу. – Ну и хорошо. Тебе уже лучше? Келейос улыбнулась и кивнула. Когда ей было пять лет, любимая матушка очень легко могла её утешить. Элвин положила ребёнка в большую кровать с балдахином. Поцеловав Келейос в лоб, она спросила:

– Лампу тебе оставить? Келейос была смелой девочкой и сказала:

– Нет, не надо.

Элвин это было приятно. Она улыбнулась и ответила: – Спи крепко, малышка. – Спокойной ночи, матушка. Надеюсь, я не очень испортила твоё заклинание. Элвин рассмеялась низким грудным смехом: – Нет, малышка, заклинание получилось хорошее.

И вышла. Келейос осталась одна, вокруг замка стонал ветер, но она заснула, потому что матушка сказала, что бояться нечего.

Три дня спустя колдунья Харкия похитила Элвин и её дочерей, Келейос и Метин). Ещё через пять дней Харкия заставила Келейос пройти ту кошмарную дорогу к каморке, где лежала её мать. Чего не было во сне – это ужаса в глазах матери, безумия, которое навела на неё болезнь. Так она и умерла. Жизнь уходила из её глаз, и она не знала, что Келейос здесь и что она смотрит, чтобы запомнить.

Ещё через два дня замок Харкии взяли штурмом, Келейос и её сестру спасли. Колдунья Харкия скрылась. А Келейос теперь знала, что реальные кошмары ужаснее пророческих снов.

Глава 1
НЕЖЕЛАННОЕ СНОВИДЕНИЕ

Келейос прошла в розовый сад и скрылась за стеной, готовя своё волшебство. Тёплая летняя тьма была наполнена ароматом цветов и стрекотом кузнечиков. Заплутавшая лягушка направлялась к центру сада, к фонтану, и пела в одиночку свою пронзительную песню. Келейос рассмеялась. Она, кажется, никогда не слышала одинокой песни лягушки – их всегда был целый хор.

Скоро её волшебство заставит затихнуть кузнечиков и одинокую лягушку. Странно, как под воздействием волшебства замолкает мир.

Келейос заплела свои каштаново-золотые волосы в косу, свободно лежащую вдоль спины. Каждое зеркало, мимо которого ей случалось пройти, говорило ей, что она – призрак своей матери. Единственное, что отличало её – эльфийская кровь её отца, подарившая ей утончённые черты лица и придавшая неповторимое своеобразие. Она была одета в коричневую, оживлённую лишь белой полосой полотняного воротника тунику. Бриджи на ногах были зашнурованы по бокам, до колен доходили сапоги из мягкой кожи с прочными подошвами. Келейос знала, что такой наряд привёл бы в ужас её всегда женственную мать. Но матери уже восемнадцать лет как не было; слишком много времени прошло, чтобы Келейос теперь беспокоилась из-за чьего-то мнения.

Она дотронулась до горки сухих палочек и кусочков коры. Первым её чародейством было призывание огня; это и теперь было легче всего. Пламя мелькнуло падающей звездой, вспыхнуло и затрещало вокруг растопки. Она положила в огонь два поленца побольше, и огонь принялся за более основательную работу.

Мир погрузился в молчание, и только ветер веял среди роз.

Келейос налила воды в пустой кувшинчик. Для этого огня у неё не было нужного сорта дерева, и она решила смошенничать. Она защитила руки заклинанием от огня; слова заклинания вспыхнули где-то позади её глаз, потом стали невидимыми. Теперь оставалось только твёрдо верить, что огонь тебя не обожжёт. И быть уверенной в собственном мастерстве.

Она зачерпнула огонь рукой. Пламя полыхнуло в воздухе, рассыпая в темноту искры. Келейос глядела на огонь, уходя мыслью в его красно-оранжевую глубину, изучая жар без страха. Она сосредоточилась. и пламя стало тонким языком. Следующая мысль – и оно уже горело маленькими язычками, танцующими меж углей. Оно вспыхивало и гасло, следуя за её мыслями.

Она чуть не потеряла настрой, увлечённая танцем пламени на защищённой поверхности её рук. Усилием воли она вернула мысли к работе. Отвлечься игрой света – плохой признак. Говорит о деградации сновидений. Ей являлись пророческие видения, не только сны, поэтому девушка подвергалась двойному риску.

Келейос быстро коснулась пламени, сворачивая его по своей воле. Сосредоточенность была полная. Она была готова к магическому перемещению предмета.

Это заклинание отличалось от вызова огня. Здесь нужно было не вызвать предмет из ничего, а коснуться предмета ничем и заставить его двигаться. Здесь не было ни силовых линий, ни свечения, по которым можно было бы судить о ходе работы. Предмет либо двигался, либо нет.

Кувшин с водой поднялся вверх и застыл над пламенем. Она ждала. Даже с магическим огнём нужно время.

Вода начинала закипать. Келейос свободной рукой потянулась к небольшой глиняной миске. Взяла оттуда понемножку анисового семени и пахучего корня валерианы и осторожно всыпала в булькающую воду. Келейос следила за временем по башенным курантам, отбивавшим каждые четверть часа.

Ещё подождать. У Келейос было с собой зелье, охраняющее от кошмаров, запас почти на неделю, но прошлой ночью она его израсходовала. Зелье, всего лишь дающее испуганному ребёнку возможность спокойно заснуть, у пророка-сновидца препятствовало пророчеству.

Келейос могла навлечь на себя болезнь сновидения и знала это. Слишком много пахучей валерианы могло сделать зелье ядовитым, и это Келейос тоже знала. У неё уже начиналась эта болезнь. Она легко отвлекалась в неподходящие моменты и ловила себя на том, что прислушивается к несуществующим голосам. Глупо. Страх иногда заставляет человека вести себя глупо.

Её ждал недобрый сон. Она боялась сна, боялась сновидения, боялась, что сновидения не будет. Пророческий дар был ей ненавистен. С самого первого случая пророчество никогда ей не помогало. Самый бесполезный вид волшебства.

Что бы ни ждало её, это было что-то ужасное. Никогда ещё ничего не обрушивалось с такой силой да её разум, даже когда она увидела во сне смерть матери. На этот раз будет хуже, и она не была уверена, что вынесет. Страх этот был детским, и она выругала себя за него, но не могла решиться увидеть сон.

Пробили башенные часы. Она поставила горшок остыть на гравийную дорожку. Пламя она смахнула в темноту, и оно исчезло в каскаде искр. Она сняла с рук заклинание от огня. Не трать чародейство зря – это правило вбивали в неё последние три года. Чародейство обладало немедленным и сильным действием, но легко выдыхалось и оставляло заклинателя опустошённым и лишённым волшебной силы.

Она подумала о холоде, о прохладном осеннем холоде, стучащемся в дверь в начале ноября. Не слишком сильном, чтобы не заморозить и не испортить зелье. Его нужно было только остудить.

Обвязав кувшинчик марлей, Келейос отцедила жидкость в чашу. Выкипевшую воду заменила небольшая добавка из фонтана.

Келейос держала чашу. В её руках была ещё одна бессонная ночь. Из-за башен замка всходила луна. Розовый сад погружался в серебро, серые тени и чернейшую черноту. Полуночными силуэтами смотрелись на фоне луны башни.

Самая высокая парила над ними тёмным совершенным силуэтом, подобная бархату в лунном свете: башня пророчества. Она, высокая и недобрая, смеялась над Келейос, бросая вызов. Келейос сжала в руках деревянную чашу, и та треснула, залив зельем её руки до локтей. Она приняла решение. Она пойдёт в башню сегодня ночью, без охраны, без всякой защиты, кроме своего мастерства. Все что угодно будет лучше этой трусости.

Келейос ополоснула от зелья золотые браслеты – от воды они не заржавеют. Они были волшебными и в чистке не нуждались. Ржавчина стекала с них, как вода, как сверкающие капли воды, которую роняли сейчас браслеты. Это была хорошая волшебная работа. Она прошептала про себя: «Я – мастер заклинаний и мастер сновидений, что бы ни говорил Совет». Сейчас эти слова показались ей пустыми.

Три года назад она уже была мастером. А потом она открыла, что она ещё и чародейка. В возрасте двадцати лет Келейос обрела совершенно новую волшебную силу. Это было неслыханно, невозможно, но это было правдой. И Совет Семи, правящий Астрантой, признал необходимым лишить её звания мастера, пока она не овладеет в совершенстве своими новыми способностями. Её снова послали в школу Зельна. Она снова стала подмастерьем и была им уже три долгих года.

Неужто так важно одно короткое слово? Чтобы быть мастером, надо ли, чтобы тебя так называли? Келейос встала на колени и погрузила руки в чашу фонтана. Она плеснула водой в лицо и вздрогнула от внезапного холода.

Маленькая лягушка испуганно нырнула с влажным всплеском.

Келейос моргнула, глядя на луну. Вода стекала по шее на нижнюю рубашку. Ей стало лучше, мысли прояснились. Сомнения сами по себе были ядом. Сомневаться в собственной магии – очень опасное дело.

Она вытерла воду с глаз, отряхнула с косы. Потом отёрла руки о штаны. Одно из преимуществ простой одежды. Она стала собирать компоненты своего заклинания.

Поднялась вторая луна, маленькая и туманная, жёлтая в свете белой луны-матери. В это время года только на рассвете встаёт третья луна – красная.

Три луны были тремя ликами Великой Матери, как говорили древние легенды. Всеобщей матерью была Сиа, целительница, носительница добра; второй была Ардат, хранительница равновесия, третьей – Айвел – воплощение разрушения, делающая ненависть вещественной. Астранта и её заморский сосед, Мелтаан, верили одинаково во все лики Матери. Они считали их проявлением закона равновесия. И если ты был последователем Айвел или одного из её тёмных чад, тебе в буквальном смысле могло бы с рук сойти убийство.

Келейос научилась понимать закон равновесия, но никогда не принимала его. Ей случалось несколько раз тайно взыскивать цену крови, ибо есть вещи, с которыми нельзя мириться, где бы ты ни жил.

За последние три года Келейос много времени провела в поиске. Она искала объяснений, почему богиня едина в трех лицах, но не единосущна. Подсказку давала только одна легенда: о том, как луна раскололась на три части. В ней говорилось, что богиня обезумела от головной боли. И когда боль прошла, оказалось, что она распалась на куски, и луна вместе с ней. Легенда намекала, что богиня может быть исцелена и снова собрана воедино, но не объясняла, к добру это будет или к худу.

Келейос видела луны в телескопе Зельна. Мёртвые скалы – и все, слепящий свет и тени. Ей трудно было поверить, что луны связаны с богиней. Она скорее верила, что Мать разбила луну в припадке гнева. Келейос рассмеялась:

– Я теряю время, разглядывая луны. Мой страх меня хочет обмануть.

Все, больше нельзя медлить. В решениисвобода. Теперь, когда она шла в башню за сновидением, страх стал меньше.

Она давно узнала, что любой страх уменьшается, когда посмотришь ему в глаза. Почти любой. Келейос отбросила эту мысль, на дав ей развернуться.

Келейос открыла кожаную сумочку на поясе, и та мягко засветилась, заговорённая. Её она делала не сама, а купила в Мелтаане. Через крохотную горловину сумки скользнул внутрь намного превышающий её по размерам кувшин, за ним чаша. Она раскидала остатки дров и отбросила ногой с дороги расколотую чашу. Сняв с правой руки простое золотое кольцо, отправила его туда же. Потом браслеты. Они были вчетверо больше сумки, но тоже исчезли из виду. Кинжал с пояса и два потайных ножа. Короткий меч по имени «Счастливец» остался в комнате. Зельн пытался поставить ножи вне закона в замке, но они ведь были не только оружием. Мечи же были только оружием, и чтобы носить меч открыто, нужно было разрешение.

Келейос была согласна с этим правилом – частично. Многие из носивших мечи были бы и посейчас живы, не будь они вооружены. Самой ей это правило не нравилось, но она подчинялась.

А не вносить волшебные предметы и оружие в комнаты сновидений – это правило принадлежало не Зельну. Известно было, что сновидцам случалось нанести рану себе или другим, если у них было оружие. Башня пророчества чуждой магии не жаловала. Как бы там ни было, заклинания вызывали её гнев. Сама Келейос однажды забыла кольцо-оберег, но только однажды. В тот раз башня попыталась обманом заставить её отрезать себе палец.

Горловина кожаной сумки была заговорена и могла быть открыта лишь её рукой. Кто бы ни охранял сегодня убежище пророков, сумку не обыщут.

Она приготовилась как могла. Пора было идти в башню. Келейос прошла через решётчатую арку и оказалась в саду трав. Причудливые клумбы подступали к ступеням, что вели в замок Зельна. Зельн Справедливый был когда-то богатым астрантским аристократом, и по замку это было заметно, но с тех пор Зельн переменился. От него Келейос научилась любить простую одежду, ценить чувство равенства со всеми людьми. В школу Зельна мог прийти каждый – был бы талант. И каждый ученик на своём опыте узнавал, что такое ручной труд. Многие дворянские дети находили это страшно тяжёлым. Келейос считала нормальным.

Замок нависал над ней из темноты. Его квадратные стены были выстроены для защиты, но столетия мирной жизни расширили окна и приблизили сады к самым дверям.

Внутренние коридоры замка были темнее летней ночи. Келейос остановилась, давая глазам привыкнуть. Она видела ночью, как кошка или демон. И демоны дали ей имя Зрящая-в-Ночи, но все равно при переходе от света к тьме нужно было дать привыкнуть глазам.

Библиотеки были в центре замка, а в центре круга, образованного библиотеками, высилась башня пророчеств. Келейос поднималась по узкой винтовой лестнице. Сердце билось около горла. Не хотела она этого сна.

Комнаты сновидений располагались вокруг холла, где была лестница и камин. Здесь дежурили хранители пророков. Перед камином сидел подмастерье-травник Эдвард, поджав колени к груди. На чёрных, как перья ворона, волосах играли отсветы огня. Зеленые огоньки мерцали в изумрудах, украшавших куртку. Она была короткой – до талии – а нижнюю часть тела обтягивали зеленые рейтузы. Глаза Эдварда были прозрачно-голубыми, как сапфиры.

– Заклинательница Келейос, для меня честь – охранять твоё пророчество.

Гуляющая по лицу ухмылка выдавала лживость его вежливых слов. Эдвард и Келейос понимали друг друга. Он не любил её, а она – его: он был в числе поклонников Айвел.

– Но ведь ты не один несёшь стражу, ведун Эдвард.

– Мой напарник отошёл поссать. Келейос не изменилась в лице. Если он рассчитывал возмутить се грубостью, это ему не удастся. Человек, который может рассердить тебя без особой причины, тем самым управляет тобой. Такого удовольствия она Эдварду больше не доставит. Она его не любила, но способность её сердить он утратил, и это его злило.

– Твоя маленькая подружка сегодня в комнате сновидений.

Келейос знала, кого он имеет в виду. Алиса – самая малолетняя ученица за всю историю школы Зельна. Ей было пять, и она явилась с кошмарами, которые на самом деле были мощными пророческими снами. Когда Алиса не была занята классной или домашней работой, она хвостиком таскалась за Келейос. Иногда такая постоянная близость ребёнка становилась обременительной, но Келейос не могла ей отказать. Девочка напоминала Келейос её самое в возрасте пяти лет, а к тени собственного детства следует относиться хорошо.

– А как она держалась, когда входила? Он пожал плечами:

– Нервничала. А кто бы не нервничал? Я слышал, что башня может съесть душу человека. Эту попытку её напугать Келейос игнорировала. – Есть открытая комната сновидений? – Три.

Она ждала, но он не предложил ей пустую. – Какие пусты, Эдвард?

Он оттолкнулся руками от пола и показал ей на три двери. И с галантным поклоном произнёс: – Ваш выбор, прекрасная кокетка. Это было обращение к шлюхе, но именно это он и хотел сказать. – Эдвард, перестань ребячиться. Он рассчитывал на другую реакцию. – Когда-нибудь я тебя все-таки достану сквозь твоё ледяное спокойствие. Слышал я, что у тебя взрывной характер.

– Был в детстве. Но я больше не ребёнок. Он понял намёк и помрачнел. – Все равно я найду, чем тебя всерьёз разозлить. Келейос шагнула к нему вплотную – они были почти одного роста.

– Если ты когда-нибудь найдёшь, чем меня всерьёз разозлить, это будет дуэль на песках. И я тебя убью.

Он не отступил, но руки сжались в кулаки. Минуту Келейос казалось, что он её ударит. Она позволила себе чуть-чуть улыбнуться:

– Как ты постоянно мне напоминаешь, я только подмастерье. И по законам Астранты могу вызвать на бой любого другого подмастерья.

Голубые глаза стали большими. Одно дело – дразнить разжалованного мастера, другое – драться с ним на песках. Гнев согнал краску с его лица и зажёг в глазах огонь, но он шагнул назад. – Займи любую комнату. – Благодарю.

Она протянула ему кожаную сумку. Он неохотно принял. – Твоё оружие? – Да, то, что со мной.

Он недоуменно посмотрел, озадаченный таким доверием.

– Да не беспокойся ты так, Эдвард, – рассмеялась она. – Там горловина заговорена, так что тебя ждёт неприятный сюрприз.

– Я в этом году уйду странствующим подмастерьем. Неужто ты думаешь, что я не разберу простой заговор замка?

– А кто тебе сказал, что он простой? Встретив его непонимающий взгляд, она решила развить мысль. Не хватало ещё, чтобы этот мальчишка попробовал открыть сумку и погиб. Ведунья Фиделис будет в ярости. Убивать чужих подмастерьев считалось очень невежливым.

– Сумку легко открыть, но если её откроет любая рука, кроме моей… Скажем так: это не самый приятный вид смерти. – Ты бы такого не сделала. – Я – нет, но защитное заклинание было наложено на неё при создании. И потому его нельзя снять или обезвредить. Это свойство самой сумки.

– Всегда есть способ снять заклятие – это ведь закон волшебства. – Я не говорила, что его нет. Он неуклюже принял сумку. Келейос без труда прочла мысли по его лицу, но знала, что нужно сделать, чтобы предотвратить несчастный случай.

– Ведун Эдвард, я повелеваю тебе не открывать эту сумку. Ибо это смерть, и я сказала об этом, и кровь твоя не на мне.

– Так там на самом деле смертельное заклятие? – Ты помнишь случай, чтобы я блефовала? Он помотал головой, осторожно держа сумку тремя пальцами.

Келейос была довольна. Оружие никто не тронет, и не придётся объясняться с Фиделис, куда девался её подмастерье.

Выбрав дверь, она распахнула её толчком. Воздух был сух и прохладен. Сквозь единственное окно лился оранжевый свет гаснущего заката. В комнатах сновидений время шло по-своему.

Ночная тьма Астранты осталась за порогом. Говорили, что окна отражают сны, но Келейос в это не верила. Теорий было много, но Келейос не верило ни одной. Никто не помнил, зачем строители снабдили башню окнами. Ещё одна тайна, вот к все. Свет медленно угасал на полу золотыми овалами Из окон струился терпкий аромат – вроде цветущих лиан или жасмина в оранжерее, но не совсем. Он был сладок и прян и заставлял задуматься о волшебных и тайных местах. Келейос часто его обоняла, но никогда не видела источающего его цветка.

Сновидцам рекомендовалось не смотреть в окно. Келейос все-таки часто бросала туда мимолётный взгляд. Она была почти знакома с чужими звёздами, так ярко мерцавшими, и криками никогда не виданных в Астранте птиц.

Но в эту ночь сон требовал внимания, и Келейос не стала подходить к окну. Магия башни уже начинала сказываться. Пока не придёт пророчество, Келейос принадлежит башне.

Она не глядя могла бы сказать, где она. Башня пророчества строилась медленно, тяжеловесно, камень за камнем, заклятие за заклятием, смерть за смертью, пророчество за пророчеством, ибо построена была эта башня одной из первых. В те давние дни золотые астрантийцы служили свирепым богам. Они убивали в помощь своим волхвованиям, и кровь уходила в башню. И сновидения – в особенности сновидения – это отражали.

В комнате были лишь узкая кровать, столик, незажженная лампа и умывальник.

Пейзаж за окном погрузился во тьму. Бархатная чернота залила комнату сновидений.

Кремень и огниво были под рукой. Может быть, и удалось бы зажечь лампу заклинанием сквозь густой воздух, но творить магию в башне не всегда стоило. На самом деле свет ей и не был нужен. Её просто тянуло к свету, как испуганного ребёнка привлекает радостный танец пламени. Она была Заклинательница Келейос, прозванная Зрящая-в-Ночи, и давно ей уже не был нужен свет.

Келейос сняла тунику и сапоги – мягкие сапоги на прочной подошве, эльфийская работа. Она не любила щёлканье новомодных деревянных каблуков. Охотники и разведчики по-прежнему носили мягкие сапоги. Эльфийская обувь высоко ценилась, а эти были сделаны её ритианскими кузенами под её наблюдением. Их мог бы сделать даже человек, если бы знал, как, но Келейос, подобно всем ритианам, не любила делиться секретами.

Она расплела косу. Волосы упали густой волной, и она наскоро пригладила их пальцами.

Келейос скользнула под простыню и почти сразу ощутила действие башни. Она легла на спину, глядя в потолок, стараясь противостоять притяжению сна. Но магия была слишком сильна. Веки стали опускаться, в сон потянуло неодолимо. Она сопротивлялась до тошноты, до головной боли. Но её втянуло в сон, и тошнота прошла.

Под закрытыми веками замелькали образы: яркие цвета, чувства, сны, звавшие её в себя, – но это были старые сны, память давно ушедших людей. Келейос уклонялась от них с отработанной лёгкостью. Она пришла найти свой собственный сон, а не чьё-то устарелое пророчество.

Истинный сон, который она искала, начался со спокойных воспоминаний, как и все сны. Мастер Паула, школьный преподаватель магии трав и пророчеств, шла по коридору, ведущему к выходу из замка. Как бывает в снах, её лицо изменялось, превращаясь в другие знакомые лица. Это была Алиса, самая молодая пророчица школы, которую утешала Келейос, когда она плакала от тоски по дому. Это была ученица Меландра с изрезанным шрамами лицом и робким сердцем. Келейос более или менее пригрела эту испуганную девочку, как младшую сестру, которой у неё никогда не было. Она знала, что Меландра станет когда-нибудь великой заклинательницей, но Меландра этого ещё не знала. Лицо за лицом проплывали сквозь сон, и все они шли к окнам, выходящим во внутренний двор. Пришёл страх.

Он навалился на грудь, не давая вздохнуть. К окну повернулся Белор, её друг ещё с детства и лучший иллюзионист замка. Одно из окон было заполнено тьмой. Вокруг него сиял серебристый свет, который не был светом. – Нет!

Келейос боролось со сном. Вопреки всему, чему её учили, она пыталась изменить сон, но пророчество не изменяется. Белор не должен ступить в темноту, потому что иначе он умрёт. В окно упал Фельтан, хороший мальчик, которого сама Келейос привезла учиться в хранилище. Тельце унесло прочь.

Ещё что-то было, кто-то стоял в темноте. Колдунья Фиделис, преподаватель трав и иллюзий, поклонница тёмных богов, стояла, завернувшись в чёрное. Из её руки выскользнул окровавленный кинжал и мелькнул во тьме падучей звездой. Высились в темноте стены замка, и кто-то шёл по ним – высокая женщина в серых одеждах. Келейос знала, кем она окажется, когда повернётся. По стенам школы шагала Харкия. Стены начали рассыпаться. Харкия повернулась спиной и вскинула руки к небу. Когда она вновь обернулась, это была Фиделис, стоящая на крошащихся стенах. Стена рухнула внутрь, камни полетели в сгустившуюся тьму. Видение исчезло. Навалился хаос.

Келейос оказалась в таком месте, о котором не видела снов, которое не могла себе представить. Её окружало ничто – и все же нечто. Полуосознанные цвета сплетались с оттенками серого. Неясные формы переливались во что-то полузабытое. Она стояла, но стоять было не на чем, держаться не за что – не было ничего. Келейос вскрикнула, падая на колени и закрывая глаза руками. Если бы это был сон, она не могла бы двинуться, но это был не сон.

Она стояла на коленях, стеная, пока не стало жечь в горле и голос не охрип. По лицу текли слезы, но она не знала, что плачет.

Возник шепчущий звук, но Келейос не прислушивалась. Она прижала к глазам ладони с такой силой, что под сжатыми веками взорвались цвета. Шёпот стал словом, ещё одним. Будто множество вздохов сливались в один голос, исчезающий звук, и не было в нем почти ничего человеческого.

«Пророчица, о пророчица, взгляни на нас, пророчица. Узри, чем станешь ты».

Келейос не внимала призыву, молясь Урлу, богу пророчеств. Она сосредоточилась на молитве, где важно было каждое слово, где каждый слог – защита от безумия.

«Урл, бог добрых снов, бог благостных пророчеств, помоги мне, чаду своему. Пророчица взывает к тебе о помощи. Услышь меня, Урл, бог кузницы, услышь меня и не дай мне пропасть. Помоги пророчице, чаду своему».

Келейос повторяла древнюю молитву вновь и вновь, пока шипящие вздохи не превратились в вопли. «Услышь нас, пророчица. Услышь и повинуйся. Взгляни на нас и узри истинную силу. Мы, ушедшие до тебя, повелеваем тебе смотреть. Взгляни на нас».

Келейос стала спотыкаться на словах, казалось, её язык разучился их произносить. С усилием вспоминались они, с усилием удавалось не открыть глаза, с усилием удавалось не глядеть.

Келейос знала, что это: фантазмы, пожиратели душ. Они, охотившиеся на пророков-сновидцев, были прислужниками самой Серой Госпожи, богини злых снов и вероломства. На тёмные пророчества они слетались, как стервятники на падаль.

Молитва к Урлу замерла у неё на устах. Она не могла больше о ней думать. Было что-то, что не допускало в башню фантазмы. Она знала, что это. Знала, но не могла вспомнить.

А вздохи шептали: «Пророчица, о пророчица, взгляни на нас. Тебе не уйти отсюда, тебе не выжить здесь. Взгляни и прекрати свои страдания».