Текст книги "Выход зубной феи (СИ)"
Автор книги: Лора Ванхорн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 12
Упущения в жизни Тихона Гавриловича и раньше случались, но достижений, по его личной шкале ценностей, за ним водилось много больше. В мечтаниях о кисельных берегах далекой Америки трудовик методично подтягивал себя под идеалы этого царства Момуса, страны неограниченных возможностей. В основном для тех, у кого наличествовала пара миллионов в кармане, на текущие расходы по мелочам, так, до завтрака. Долларами, однако, Тихон не запасался: для него они были фантастикой, как антикварные дублоны в трюмах разбитых испанских галеонов у берегов Флориды. Dolce vita должна была наступить за океаном по умолчанию. Это подразумевалось как бы само собой: всякий, ступивший на Землю независимости, наследовал часть золота инков, кладов Кортеса, Рокфеллеровских фондов, которые тут же и выдавались приезжему в твердой валюте и с широкой американской улыбкой.
Улыбка, в свою очередь, была загвоздкой. Одним из непременных атрибутов настоящего гринго, можно сказать, его визитной карточкой являлись, по мнению Тихона, белые, как снег Джомолунгмы, блестящие одинаковые зубы. Об этом трудовику в унисон пели ковбои на пачках Мальборо, невиданные ролики о зубной пасте и двуногих бактериях, выпиливающих кариес в свободное от пения время, и флагманы Голливуда образца девяностых.
Юный тогда еще Гаврилыч, впервые смущенно переступив порог видеопроката, не стал задерживаться у стендов с Рэмбо и другими мастер-классами по рэкету, но надолго застрял у стеллажа с пропуском в американскую мечту: аэробикой Джейн Фонды и киноуроками по обогащению. Повторить за Джейн не составило труда: Тихон так ходил в обычной жизни, зато сверкать ее фирменным фарфоровым оскалом не получилось. Сода и наждачка-нулевка не помогли: клыки упорно торчали вразнобой, отливая латунным блеском советских пломб и наследственной желтизной семейной эмали. Молодой человек запереживал, ведь в Майами этот казус могли бы неправильно понять, а он не хотел огорчать местных миллионеров непривычной экзотикой.
Перепробовав все доступные средства из "Полного справочника народной медицины", который, кстати, стал настольной книгой Тихона на все времена, юноша впал в уныние: ни трудноизвлекаемое молочко одуванчика с лимоном, ни известка, ни даже кошка, умчавшаяся в ночь с привязанной к хвосту запиской и колокольчиком не обелили зубы до нужной градации белого. Скорее наоборот, от постоянной травли челюсть как-то скукожилась и ныла, а зубы по одному, а то и целыми группами стали покидать это неуютное место. Тихон Гаврилович, руки которого уже тогда были очумелые и тряслись от желания работать, попытался пойти по пути древних китайцев и изготовить протезы самостоятельно, взяв за образец всю ту же блистательную Фонду. Подвели неточности в расчетах и сопротивление материалов, хотя сопротивление многострадальной челюсти тоже пришлось учесть. В общем, выпиливание лобзиком малых форм в тот момент не задалось.
Тихон Гаврилович решился. Будучи знатоком и экспертом во всех областях, он никогда ни у кого не просил помощи, но ситуация складывалась патовая. Редкие, как пацифисты в Сомали, зубы ставили под угрозу само существование Тихона: посильные для прикуса протертые супчики надолго отбивали охоту работать, а без работы пропали и супчики, разорвать же этот порочный круг мог только хороший дантист. На счастье, вокруг бушевал только что взятый на воспитание, но дикий пока еще капитализм, раздолбавший своими неуклюжими лапами бесплатную медицину и разбросавший ассов золотых коронок по вещевым рынкам. На их место ветром перемен нанесло специалистом всех мастей, включая даже тех, кого действительно учили подходить к бормашине с безопасной стороны. Среди последних алмазом сиял настоящий американский доктор, предприимчивый Беня Фридман из Гомеля, раньше всех понявший, где теперь нужно ловить удачу. Он быстро свернул свой маленький кабинетик на Брайтоне и на все вырученные деньги отгрохал клинику в областном центре. С чисто еврейской смекалкой он договорился со всесильным Финогеном Семеновичем о расценках на покой и понеслось.
Надо отдать Бене должное: зубы он действительно лечил и лечил без боли. Первые клиенты, боязливо озиравшие мраморный холл с фонтаном приходили в ступор, когда белокурая модель раскладывалась из-за стойки администратора во всю длину бесконечных ног и ласково заводила их в кабинеты. Там, вопреки возникшим сомнениям, царили строгая хирургическая чистота и профессиональный подход, которые воплощали суперсовременные, невиданные доселе в области кресла и приветливо журчащие сверла элегантных аппаратов. Беня к тому же искрился умом и сообразительностью, любил свое дело и за каждый зуб боролся как за родного дядю. Через каких-тополгода клиника стала самым посещаемым местом в городе, а странный мор среди конкурентов, не успевших купить бронежилеты к встрече с опричниками Финогена, и вовсе направил все дороги борцов за здоровье и эстетику в ее двери.
Жертвой рекламы и, что более неожиданно, здравого смысла в этом случае оказался и Тихон Гаврилович. Аккуратно вырезав из постера курсов аэробики в ДК улыбку Джейн, он отправился за консультацией к Бене. Дива-администратор, которую хозяин нещадно дрессировал и натаскивал на зарубежный лад, где клиент уже десятилетия был всегда прав, и бровью не повела, когда странный юноша с куском глянцевой бумаги во рту что-то зашепелявил, указывая в сторону процедурной. Свято помня заповедь американца о том, что с ума сходят в том числе и от денег, а если не от них, то тем более резких движений лучше не делать, она с радушной улыбкой сдала пришельца на руки Самому.
Беня усадил Тихона в кресло, надежно припер его стойкой бормашины и приступил к осмотру. Изучив со всех сторон обслюнявленную вырезку, прослушав пару отделений из птичьего клекота с присвистом, что явно указывало на отсутствие передних, нижних, боковых и уж точно зубов мудрости, доктор не стал заигрывать с буйной фантазией мужчины и сразу предложил радикальные меры:
– Не смотрите на меня, как глиста на булочку. Хотя я вас понимаю, рот исключился из вашей пищевой цепочки. Вы голодны. Давайте так: я скажу, насколько вы потратитесь, а вы кивнете, насколько вас это облегчит.
Тихон заворочал шестеренками, чтобы ответить, но на то Фридман и жил на Брайтоне с тетей Цилей. Он двумя пальцами в перчатке захлопнул пациенту рот и продолжал:
– Не стоит сейчас благодарить. У меня слишком чувствительное сердце, оно легче переносит коньяк. Тридцатилетний, – тут Беня со знанием дела оглянулся на стоптанные тихоновские штиблеты и дал корректировку, – Армянский коньяк тоже годится. Беня тоже ходит к нужным людям. А отдавать тридцатилетний коньяк незнакомому человеку, это же как папуасу зеркальце подарить. Банально, но жестоко. Вот я по-вашему – жестокий человек?
Закованный в оборудование Тихон на всякий случай замотал головой.
– А я все-таки жестокий, – Беня сощурил глаза. – Барышни станут кидаться с окна за вашу улыбку, шо я вам сделаю. Да что там барышни! Вы сами в зеркало себе не улыбнетесь, без того, чтоб не поцеловать себя, такого фильдеперсового, в затылок. Чтоб не было больно нам обоим, ни копейки с вас не возьму.
Американец закрутился на табурете, отъехал на нем к своему столу и лучезарно улыбнулся не верившему в свое счастье Тихону.
– Копейки не возьму. А долларов десять тысяч возьму. И мы расстаемся друзьями, и вы с зубами.
Перспектива была ошеломляющей. Такая красота за такие деньги убила Тихона еще до воплощения в действительность – опытный в этих делах доктор правильно оценил ее страшную силу. Перед глазами юноши калейдоскопом складывались и рассыпались яркие обломки ускользающей мечты: яхта с миллионерами разбивается об остов черного зуба, белоснежная улыбка Джейн с хрустом разгрызает коробку его многоэтажки, Тихон грабит сберкассу и крадет мешок рублей, а в следственном изоляторе белые зубы уже не имеют значения…В общем, воротилы Нового Света висели на волоске от счастливого шанса не встретиться с трудовиком никогда.
Но с Беней невозможное становилось возможно. В его энергичном присутствии даже безнадежные кадры проникались верой в себя, когда понимали, сколько же они стоят. Десять тысяч долларов сначала кувалдой обрушились на тихоновское сознание, но тут же отскочили от этой непробиваемой субстанции под искрящий сноп идей по их добыче.
Но доктор любил, чтоб ему платили до конца и не смог бы, как милосердные русские женщины, ждать своего героя из тюрьмы. Он быстро оценил потенциал своего пациента и предложил схему, отработанную со времен Моисея и слегка оптимизированную фарисеями: посадить клиента на крючок Земли Обетованной и гонять его сорок лет, пока не расплатится.
– Что вы бледный, как спирохета? Я ж вам не предлагаю продать родную маму. – Тихон с интересом вытянул губы трубочкой. Этот бизнес-план ему прежде в голову не приходил. Тут Беня, наконец, нащупал взаимовыгодную схему расчетов:
– Я буду работать за ваши зубы. Мысленно. А вы копите. Вот каждый раз, когда ваши руки станут пачкать какие-то деньги, говорите себе: "Шлимазл я! Почему эти деньги еще не у Бени?", и несите их сюда. Здесь им будет уютно. И как-нибудь вы придете, а я вам скажу: "Тихон, сегодня вы получите свои зубы совершенно бесплатно. Платить сегодня не надо". Обдумайте это шикарное предложение и кивните любой положительный ответ, – время Бени дорого стоило, и в заботе о расходах клиента он ускорил мыслительный процесс Тихона тычком в плечо. Легкая и с таинственным содержимым, как засохшие коробочки семян на ветках акации, голова трудовика стала раскачиваться, соглашаясь на несколько шикарных предложений вперед. Доктор-искуситель радостно подмигнул и освободил от оков продавшего ему свою молодость, силы и здоровье охотника за белоснежными челюстями.
С этого момента Тихону пришлось батрачить на Беню в лучших традициях Ветхого Завета. Хотя надо отдать американцу должное: в отличие от праотцов, он не доходил до крайних мер, с молоком матери впитав – нельзя отбирать у клиента последнее. Иаков, желая свою Рахиль, отмотал два семилетних срока каторжных работ, обманом получив в промежутке лишнюю жену Лию и не заработав при этом даже на алименты спонтанно растущей семье. Нет ясности, доставила ли ему много радости вожделенная Рахиль, когда она наконец-то вошла в дом, полный малолетних ребятишек и заставленный подарками к годовщинам свадьбы с совершенно другой дамой. Трудовик, в отличии от библейского героя, был в гораздо более каламитном положении: ненужных, плохих и кривых, зубов Беня ему не ставил, деньги на кошерное питание без излишеств оставлял и даже в качестве бонуса уберег от необдуманной женитьбы. Соотечественницы Тихона были ученые и не хотели прыгать вместе с ним в долговую яму, пусть даже в обмен на кольца, ЗАГС и фату с вышивкой на зависть подружкам.
Эпопея с зубами скоро стала достоянием гласности. Каждый уважающий себя светский человек, поговорив о природе и погоде, считал хорошим тоном спросить:
– Как вы думаете, поставит ли Тихон Гаврилович себе протез в этом году?
Местные остряки соревновались в шутках, так и не побив Зенона с его апорией об Ахиллесе и черепахе: сколько бы не копил трудовик, курс валют легко обходил его на виражах. Коллеги по цеху подкалывали Беню замечаниями о том, что над этой челюстью он будет работать до конца времен, и кто есть Вечный Жид, им теперь ясно. Вся школа знала, что трудовик живет и работает ради этой вожделенной цели. Особым шиком среди старшеклассников считалось подарить Тихону на День учителя сделанный из папье-маше огромный зуб или открытку с тщательно нарисованным долларом с пожеланием вагона таких же, но настоящих.
С течением лет накал страстей стал спадать, все уже как-то позабыли про договор врача и пациента и история перешла в разряд местного фольклора. Свистящий Рак не выдержал конкуренции с современными идиомами и скатился со своей горы, где теперь прочно заседал трудовик со своим рукотворным чудом. Так и повелось: если интеллигентный городской спорщик объяснял оппоненту, когда даст ему в долг или когда в Пакистане пройдет гей-парад, безнадежное и вечное "никогда" подавалось в виде: "А вот когда этот, рахитичный, своими зубами рельс перегрызет!", или даже без шелухи других аргументов: "Когда Тихон улыбнется!".
Но вдруг однажды, в самый обычный осенний день Тихон Гаврилович появился в школе другим человеком. Впалые щеки, всегда будто покрытые сероватым налетом редкой щетины, вдруг налились соком жизни и образовали два аккуратных холмика, безупречных по симметрии и форме, как груди Царицы Савской. Голубые глазки сияли неугасимым огнем и лихорадочно стреляли по сторонам, жадные до новых впечатлений, ибо все теперь их владельцу было ново и подвластно. Трудовик улыбался. И было, чем!
Час назад в кабинете Бени под мелодичную музыку мужчина пережил второе рождение. Многолетняя кабала закончилась, злые чары черных пеньков во рту не имели больше власти над принцем стамески: на столе у доктора лежал и переливался ультрабелым новенький зубнойпротез. Всякие новшества типа модных имплантов Тихон с презрением отверг. Он бы хотел передать такую ценность по наследству, и недвижимость в виде вживленных намертво клыков для этого не подходила. Американец мог по праву гордиться своим творением, настолько чутко он предугадал в нем все явные и, что более ценно, тайные пожелания клиента. Зубы были ровные, крепкие, на два размера больше, чем требовала физиология, чтобы рот Тихонова даже во сне не распускал белоснежной улыбки настоящего янки. Как великую драгоценность Беня вложил искусственную челюсть в дрожащую, но санированную по всем правилам ладонь своего преданного пациента, сказал "Лехаим!", и отпустил Тихона с миром, предварительно прочитав технику безопасности.
Ловкая медсестра в процедурной шаловливо повертела перед трудовиком когда-то принесенной им трофейной улыбкой Фонды; заламинированный обрывок являлся самой хорошо сохранившейся частью Джейн в этом мире, все эти годы напоминая Бене за Родину и не давая окончательно русифицироваться. Копия побила оригинал по всем фронтам. Тихоновский протез был сверкуч, бел и монолитен, как скала из космического сверхкомпозита. Элегантным движением руки деталь вставлялась на место и сливалась с организмом Гаврилыча в единое целое. В общем, не существовало в городе, области и даже в стране вещи совершенней, чем зубы Квазимодыша.
Только вот сам трудовик сдал. До этого момента Тихон Гаврилович казался недообследованным, но, в целом, пригодным к труду и обороне членом общества. К обороне его бы с удовольствием привлекли и после – все-таки милые, непривередливые люди сидят в военкоматах – но вот труд и общество начали обходить знаменитую улыбку стороной, потому как никто точно не знал, есть ли у Тихона справка, и на сколько он может не сесть под ее прикрытием. Но почетный пациент Бени на всех парах готовился к скорому отбытию на ту сторону Атлантики и не замечал косых взглядов, пальцев у виска и предписаний из милиции гасить ослепляющий свет зубов после 23:00, ведь жалуются соседи.
Ночные приключения Тихона абсолютно доказали, что доктор Фридман занят своим делом, и его продукция превосходит все мыслимые стандарты качества. В те злополучные сутки челюсть выдержала серию ударов от судьбы и человека, включая двойной апперкот Динина, который в иных случаях укладывал целые группировки прямо в гроб и по частям. Протез не только не шелохнулся, но и дал сдачи, пребольно чиркнув Павлика по костяшкам пальцев. Это смягчало второй удар, что и не позволило внучатым племянникам трудовика получить наследство в этом году – вот так и закаляется характер современной молодежи!
Зубы устояли, но все детали вокруг них пребывали в плачевном состоянии. Задиристый Динин выключил Тихона приблизительно на полчаса. Правда, после бурной ночи взлетов и падений, погонь, пропаж и подозрительных шорохов нокаут стал для трудовика спасительным оазисом отдыха, чем-то вроде медицинской комы для почти несовместимых с жизнью больных. В малиновом омуте сна Квазимодыш дрейфовал в его вязких толщах, с каждым движением углубляясь все ниже и дальше, в пустую темень, где нет печали, нет жизни, нет американских миллионеров…
"Как нет??" – Тихон крикнул прямо в липкий глицерин обморока. Нейроны мозга, испугавшись такой прыти, как-то по инерции заиграли нужными импульсами и послали в космос сигнал о продолжении вахты. Гениальный Энштейн уже выразил закон о сохранении энергии, поэтому и космосу пришлось поднапрячься, чтобы снова подключить трудовика к питанию. Тихон Гаврилович открыл глаза и осмотрелся.
В который раз за истекшие сутки он лежал на натуральном школьном паркете, хотя в этом Квазимодыш усматривал явную пользу: излишки статического электричества он снял на год вперед. Вглядевшись в бархатную темноту первого этажа, Тихон не заметил ничего угрожающего на горизонте и решил восстать из своего упадочного положения, чтобы явиться, наконец, пред светлые очи всешкольного властелина Леонида Серафимовича. Пережитое давало материала на трехтомник с кисточкой, и такой исчерпывающий донос должен был возвысить Тихона еще на стадии предисловия. Потирая ушибленные места, примерно от пяток до макушки – Павлик мастерства не растерял – он стал осторожно вытягиваться вверх по стенке. Рыбе, как следует побившейся головой о лед, это не удается, не удалось и Тихону. Он замер в коленно-локтевой позиции и стал размышлять, что делать дальше.
Когда-то давно, когда трудовика еще интересовало что-то, кроме него самого, он услышал обрывок страстной речи физика Вишневской о грандиозных открытиях в одном европейском университете. Все западное заведение трудилось над сверхважной задачей: выяснить, полезно или не полезно младенцам ползать. Такая мелочь, как отсутствие широкого выбора у грудничков, ученых мало волновала, и, потратив миллионы евро налогоплательщиков, годы своей жизни, они, наконец, пришли к потрясающему выводу: в основном, полезно. Вредно только в редких случаях, когда неполезно. В рамках этого колоссального исследования проводились эксперименты с участием взрослых студентов. Перед экзаменами их ставили на карачки и заставляли ползать по сорок минут. Статистика показала лучшие результаты у ползающих студентов – видимо, они боялись других экспериментов для неуспевающих, тогда в Европе еще правильно помнили Аушвиц.
Теперь, вспомнив прошлое, Тихон возликовал. Ясно как день, что, передвигаясь, как есть, он запустит свой мозг на повышенных оборотах, его наверняка осенят новые светлые решения по части реорганизации школы после того, как оттуда через пять минут вылетят все отщепенцы-переучки, типа Назара. После первых же извиваний трудовика посетила дельная мысль: привести себя в порядок и освежиться. Прямо напротив щерился запретительной и устрашающей ослушников табличкой волшебный санузел Финогена, куда Тихону, как существу низшей мастеровой касты, ход при жизни без Поленко был заказан. Теперь, когда былые предрассудки сломались о волю нового директора, вернуть дворцы народу стало делом чести.
Трудовик, скрипя слегка разошедшимися в ночных приключениях членами, дополз до туалета. Споро перебирать ножками, как это без усилий делают девятимесячные крепыши, не получилось; Квазимодыш тащился по-пластунски, словно польский партизан-белоручка, что в конечном итоге и обусловило плачевные результаты всего предприятия: ученые же говорили, что для успеха надо ползать на локтях и коленях. До выключателя из ляпис-лазури он не дотянулся, впрочем, жечь электричество уже не было необходимости, Тихон за истекшие двенадцать часов стал заправским ночным жителем с круглыми глазами и способностью вышивать гладью в темноте. В принципе, выходило, он ночным жителем и родился: внешние признаки и сумеречное сознание, по крайней мере, сопутствовали Тихону Гавриловичу сызмальства. Теперь этот повелитель тьмы поднапрягся и толкнул дверь секретной комнатки Финогена Семеновича. Та бесшумно отворилась, и смельчак рывками заполз внутрь, скрывшись в прохладном сумраке.
Левиафан дождался свою жертву.
Глава 13
Аварийная бригада на буханке ярко-желтого цвета с красными полосами неслась навстречу очередному приключению, с молодецким безрассудством закладывая крутейшие виражи на поворотах и распуская за собой дымовую завесу солярки с нотками хмеля. Этот дребезжащий и яркий, как передвижной цирк-шапито, автомобиль заключал в своих недрах золотые руки и отборную смекалку города и области. Слесарь, электрик, сантехник и мастер общих вопросов были готовы придти на помощь в любую минуту, а оставшееся еще с советских времен коммунальное хозяйство еще с большей частотой требовало их неусыпного бдения над своим изрядно потрёпанным телом. Сейчас бригада в полном составе спешила на срочный вызов в элитную гимназию. Там, помимо нашего всеобщего богатства, дорогих детишек, их наверняка ожидали и специализированные дары, типа «биотоплива сантехника» в виде чистой, как слеза, пшеничной или хотя бы наваристых супов в столовой.
Настроение у пролетариев в этой связи было отменное, хотя диспетчер так и не смогла назвать им точный диагноз поломки. Звонки из школы обрушились на пульт бесконечным Ниагарским водопадом час назад. Нескончаемый поток истерических голосов на фоне какого-то шипения и треска слился в единый призыв: "Приезжайте срочно!". Хладнокровная обычно властелинша "Буханки и Ко" не смогла устоять перед искушением узнать детали, поэтому воздержалась от обычных советов не включать, не спускать и не дергать, чтобы потом не жаловаться, и вообще задуматься, как люди выживали в войну. Но очевидцы аварии сами не могли толком объяснить, что же именно у них вышло из строя. Девушка на пульте сгорала от любопытства, поэтому не прошло и пяти минут, как ворота подстанции с лязгом изрыгнули колоритный автомобиль с полным составом и инструментами, и аварийка устремилась к месту таинственного происшествия.
А незадолго до этого Динара Ефимовна еще не сомневалась, что все обойдется. Навесив на старозаветную ручку не менее древний стул, она подергала дверь и с одобрением крякнула: враг не пройдет. Повернувшись к ребятам, у которых плотный румянец и сбитые челки выдавали не зря проведенные десять минут без учителя, она на всякий случай их пересчитала и уже вслух подытожила:
– Тринадцать. Если считать тебя, Игнатов, за целого ученика. Хотя и оценки, и посещаемость у тебя натягивают только на полмальчика. Значит так, дети, – Динара Ефимовна подошла к своему столу и с подозрением всмотрелась в явно исправленный и дополненный чьей-то дрожащей, но дерзкой рукой классный журнал. Игнатов, кажется, не терял надежды выбиться в отличники с помощью прикладного творчества. Единственный промах состоял в том, что первого сентября заполнить ведомость отметками на месяц вперед мог только беспросветный романтик, а таких англичанка вычисляла сразу и для возвращения к трезвой жизни прописывала факультатив по три часа пять раз в неделю. За дополнительную плату. Если не ученики, то их родители сразу задумывались об ответственном и честном подходе к английскому языку. Но сейчас было не время.
Маленькая и светленькая, прямо какая-то прозрачная девочка на первой парте подняла руку и тонким голоском пропищала:
– Динара Ефимовна, я вопрос скажу, можно? Вот мама говорит, если что случается, надо прятаться или бежать, и кричать громко: "Пожар!". Потому как если кричать "Убивают!", никто не поможет, а на пожар всем охота посмотреть. Вот я думаю…
– Ну почему сразу "пожар"? – встрял малец сзади. – Лучше тогда кричать: "Там деньги рассыпались! Целая фура!" – вот и побегут все. Бандитов затопчут.
Динара Ефимовна в который раз отметила, что не оскудевает земля русская, спасибо правительству за оплачиваемый трюк по расширению семьи. Больше детей, больше мнений, больше доплата учителям за вредность. Теперь же в педагогических целях нужно было подбить дискуссию авторитетным заключением, то есть словом педагога.
– А ничего страшного не произошло, дорогие мои, – Динара Ефимовна заулыбалась. – Анастасия Борисовна уже спускается вниз, чтобы навести там порядок. Чтобы мы с вами смогли в тишине позаниматься английским языком! Ведь нам для этого Анастасия Борисовна нисколечко не нужна, да, мои хорошие?
Детишки кисло закивали. Они бы с радостью поменялись местами с учительницей, которая не только совершенно безнаказанно ушла с уроков, но всего через несколько минут самолично увидит оборотня из "Сумерек" и, может быть, даже никогда больше не вернется! Наивные, они еще не знали, что в школу могли заглянуть персоны пострашнее смазливого хлыща-вампира, санинспекторы, например. Правда, борцы за чистоту никогда не огорчаются настолько, чтобы так выть: их большие сердца и емкие ладони позволяют обсуждать претензии тихим-тихим шепотом.
Пока ученики ломали голову, сам ли пришел Эдвард Каллен или прислал заместителя, а Динара Ефремовна наслаждалась покоем. Вой и в сравнение не шел с той вихрастой какофонией, в которую дети превращали старый добрый английский. Вдруг звуки с нижнего этажа внезапно оборвались. В школе установилась полная, в том числе тревогой, тишина. Через несколько минут по двери лингафонного кабинета кто-то резко чиркнул острым и крепким ногтем; дети зашлись в радостном щебете: "Точно! Вампир, слышь, забрался когтями по стенке!", и начали спорить, кому первому с ним кусаться, потому как станешь бессмертным, будешь носить зачем-то камзолы и не надо есть кашу утром. Динара Ефимовна слегка побледнела и немного сдулась. На две секунды даже исполнилась мечта всей ее жизни: из портового баса ее голос перешел в колоратурное сопрано, коим она оперно пропела:
– Кто-о-о-о т-т-т-а-а-м?
"Там" вполне по-человечески огрызнулись и попытались открыть дверь, в качестве сезам-пароля используя самые ядовитые интонации физика Вишневской:
– Динара Ефимовна, вы не на Привозе. Не надо опасаться за свою девичью честь, я не старьевщик, – англичанка поджала губы, но облегчение от прибытия подкрепления заглушило все прочие чувства. Физик по ходу дела не скупилась на утешительные подтверждения того, что это действительно она стучится в дверь:
– Открывайте давайте, а то забаррикадировались, как революционные матросы в винном магазине!
Хлипкая ручка не выдержала и отвалилась, потянув за собой всю линию Динариной обороны. Отсюда мораль: не сдавая деньги на ремонт школы, не надейтесь на учителя – в критический момент трухлявая указка не даст ему защитить ваше чадо от опасности! На этот раз пронесло: за дверью стояла "Могучая Кучка" во всем блеске своей силы и стервозности, а Назар Никонович замыкал троицу с фланга.
Сразу уловив присутствие ледяной Амалии где-то поблизости, класс мобилизовался и с похвальным усердием зарылся в учебники, изображая из себя глубоко безразличных к внешнему миру фанатов ученья. Заскрипели ручки, неправильные глаголы речитативом зазвучали в наушниках, вливаясь в одно ухо и тут же выливаясь обратно из другого: так в магнитофоне не иссякал запас знаний. Динара Ефимовна от неожиданности тоже углубилась в работу, с удивлением замерев на четвертой странице методического пособия – так далеко в науку она никогда не ходила.
Таким образом, взглядам пришельцев открылась совершенно пасторальная картина. Ужасы воя сюда вроде не докатились, и посевная разумного и вечного, пусть даже за минусом доброго, была в самом разгаре. Голубой лазер глаз Амалии Петровны, пронзив пространство кабинета, не встретил на своем пути никаких подлежащих уничтожению препятствий, типа сонных двоечников или витавших в облаках девиц, а ничто так не раздражало математика Винтер, как вид праздного гимназиста. Занятой человек ее, впрочем, тоже не успокаивал, разве что он не был не раб на галерах или моторист в шесть ставок на китайской швейной фабрике – лишь они согласно критериям Амалии выкладывались на все сто. В Динарином хозяйстве с ее точки зрения всегда имелись недочеты, но сейчас разговор предстоял короче и не об этом.
– Шум внизу мне мешает, – процедила математик. – Имя?
По рядам пронеслась холодная волна испуга, пригнув детские головки еще ближе к учебникам. Мальчик за последней партой у входа выронил наушники, но, как завещал Дункан МакЛауд, устоял, чтобы спасти честь и тихо, но твердо ответил:
– Игнатов.
Винтер медленно повернула голову и направила на солиста немигающий взгляд горгульи с Нотр-Дама.
– Как вы это узнали?
Паренек замялся. Он как-то не отследил момента, в котором ему открылась правда о его происхождении, а теперь оказалось, что это важно. Кажется, мама говорила, что они вообще все – Игнатовы. Уж так им повезло встретиться, одинаковым! Папа натолкнулся на маму, а там уже и сын показал голову из капусты, вот мальчишку и подобрали. А подробностей ему, как водится, не сообщили и даже к тому огороду не подвели. Но строгой, как гауляйтер Силезии, Амалии Петровне в этом признаваться категорически не стоило: Игнатов-младший, еще не доросший до фамильных секретов, уже был в курсе, что случается с парнями, которые ничего не знают или слишком быстро все рассказали. За его будущее в математике дадут не больше ломаного циркуля, если не ответить учительнице Винтер правильно. А не ответить было вообще нельзя. Школьник посерьезнел и интуитивно нащупал единственно верный, ссылающийся на авторитетов, вариант.
– Мама всегда говорит, что я – вылитый Игнатов. И она не знает, исправит ли это наша школа. Но вот сколько я здесь, так ничего не поменялося.
Амалия недовольно поморщилась.
– Здесь поменяется, когда вы уйдете и освободится место для людей с логическим мышлением. Вы не поняли условия задачи. Я спрашиваю: кто воет?
Динара Ефимовна не спеша отложила методичку и коброй вытянулась навстречу интервенции Амалии Петровны в ее пенаты.
– Так, дети! Говорить будете, когда вас спросит учитель. Ваш учитель. А до этого счастливого момента, вы все – глух и нем. Игнатов, я смотрю, у тебя появились другие авторитеты, и ты хочешь поговорить об этом? Нет? Тогда сделай открытие, взгляни, что там в учебнике после слов "Английский язык. 4 класс", – в кабинете тут же восстановилась рабочая атмосфера, а понятливые ученики все, как один, развернулись к своему истинному руководителю. Довольная англичанка переключилась на коллег, стоявших за дверью:
– Товарищи, вы вырвали нас из языковой среды! И некоторые сегодня уже не смогут туда вернуться. Как занимательно, три учительницы на пороге, а дисциплины ноль. Надеюсь, повод у вас серьезный?
Амалия Петровна поджала губы. Неизвестно, с каким счетом закончился бы поединок на Ярмарке тщеславия заслуженных учителей, но тут Назар Никонович с элегическим лицом продекламировал:
