Текст книги "Дающий"

Автор книги: Лоис Лоури

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

8

Аудитория нервничала. Все похлопали последнему Двенадцатилетнему, но как-то неуверенно, это не было обычным крещендо всеобщего энтузиазма. В зале беспокойно шептались.

Джонас тоже хлопал, машинально соединяя ладони и даже не отдавая себе в этом отчета. Все, что он чувствовал раньше – предвкушение, волнение, гордость и чувство общности со своими друзьями, все ушло. Теперь он испытывал только унижение и ужас.

Главная Старейшина подождала, пока сойдут на нет последние редкие хлопки. Затем она заговорила.

– Я знаю, – сказала Старейшина своим обычным звучным и приятным голосом, – что вы недоумеваете. Вы думаете, что я ошиблась.

Она улыбнулась.

В зале стояла тишина. Члены коммуны, только отчасти успокоенные ее словами, внимательно слушали. Джонас поднял голову.

– Я заставила вас нервничать, – продолжила Старейшина. – Я приношу извинения своей коммуне.

Ее голос плыл над затихшей толпой.

– Мы принимаем ваши извинения, – слаженно ответил зал.

– Джонас, – теперь Старейшина смотрела прямо на него. – Тебе я приношу отдельные извинения. Я заставила тебя страдать.

– Я принимаю ваши извинения, – дрожащим голосом сказал Джонас.

– Пожалуйста, поднимись на сцену.

Еще утром, одеваясь, Джонас представлял себе этот момент. Как он выйдет, уверенным, четким шагом взойдет на сцену… все это было забыто. Он с трудом заставил себя встать, еле передвигая отяжелевшие ноги, ступенька за ступенькой поднялся на сцену и встал рядом со Старейшиной.

Она приобняла его за плечи.

– Джонас не был назначен, – сообщила Старейшина, и у Джонаса потемнело в глазах.

Но она продолжила:

– Он был избран.

Джонас моргнул. Что это значит? Люди в зале вопросительно смотрели на Старейшину. Джонас тоже был озадачен.

Твердым властным голосом Старейшина объявила:

– Джонас был избран следующим Принимающим Воспоминания.

Он услышал, как люди в зале ахнули – от неожиданности и изумления. Все разом. Он видел их лица, их расширенные глаза. Но по-прежнему ничего не понимал.

– Это случается очень, очень редко, – сказала Старейшина. – В нашей коммуне только один Принимающий. Он прослужил много лет и теперь сам обучит своего преемника.

Джонас проследил за ее взглядом. Она смотрела на Старейшин. Точнее, на одного из них – бородатого старика со светлыми глазами, который сидел в самой середине, но при этом почему-то казалось – отдельно от всех. Джонас никогда раньше его не видел. Старик пристально смотрел на Джонаса.

– В прошлый раз мы ошиблись, – торжественно продолжила Главная Старейшина. – Десять лет назад, когда Джонас был еще совсем маленьким, мы сделали неправильный выбор. Сейчас я не буду возвращаться к этой истории, нам всем тяжело об этом вспоминать.

Джонас не знал, о чем идет речь, но почувствовал, что люди в зале занервничали.

– На этот раз у нас не было права на ошибку, – сказала Старейшина, – мы не могли себе этого позволить.

– Иногда, – продолжила Старейшина более непринужденно, снимая напряжение аудитории, – мы не до конца уверены в правильности выбранного Назначения, как бы серьезно и внимательно мы ни относились к Распределению. Иногда мы волнуемся, что человек так и не выработает все необходимые для его Назначения качества. Одиннадцатилетние все же еще дети. То, что мы принимаем в этом возрасте за веселый нрав и терпение – качества, необходимые Воспитателю, с годами может обернуться дурашливостью и ленью. Так что мы продолжаем наблюдать за этими детьми во время обучения, чтобы иметь возможность скорректировать их поведение. Но за обучением Принимающего наблюдать нельзя, и корректировать его невозможно. Это ясно говорится в Правилах. Он должен быть один, отдельно от всех, все то время, что наставник готовит его к самой почетной работе в нашей коммуне.

Один? Отдельно от всех? Джонас слушал со все возрастающим беспокойством.

– Так что выбор должен быть продуманным, единодушным решением всех Старейшин. Не должно быть никаких сомнений, даже самых незначительных. Если в процессе избрания появится даже тень сомнения, этого достаточно, чтобы отказаться от кандидатуры. Джонаса определили как возможного Принимающего много лет назад. Мы наблюдали за ним самым пристальным образом, но никаких сомнений так и не возникло. Он продемонстрировал наличие всех необходимых для Принимающего качеств.

По-прежнему держа руку на плече Джонаса, Старейшина начала перечислять.

– Ум. Мы знаем, что Джонас всегда был лучшим учеником в классе.

Честность. Джонас, как и все мы, допускал промахи. Но мы всегда надеялись, что он сразу же явится для наказания, и он всегда так и делал.

Мужество, – продолжила Старейшина. – Лишь один из нас прошел когда-то Обучение, необходимое Принимающему. Это нынешний Принимающий. Именно он снова и снова напоминал нам о том, что мужество необходимо.

Джонас, – повернулась к нему Старейшина, – в процессе Обучения ты будешь испытывать боль. Физическую боль.

Джонасу стало страшно.

– Ты никогда не испытывал ничего подобного. Конечно, ты разбивал коленки, когда падал с велосипеда. Да, ты прищемил палец дверью в прошлом году.

Джонас кивнул, вспомнив об этом неприятном случае.

– Но то, с чем ты столкнешься сейчас, – объяснила она, – боль настолько сильная, что никто из нас даже не может себе ее представить. Никто из нас не испытывал ничего подобного. Даже сам Принимающий не может описать ее, только еще раз напоминает, что для этого испытания тебе понадобится мужество. Мы не можем подготовить тебя к этому. Но мы уверены в тебе, мы знаем, какой ты храбрый.

Сейчас Джонас совсем не чувствовал себя храбрым. Ни капельки.

– Четвертое важнейшее качество, – сказала Старейшина, – это мудрость. Джонас пока им не обладает. Мудрость придет в процессе Обучения, мы уверены. Наконец, Принимающий должен иметь еще одно качество, и его я могу только назвать, но не описать. Я не понимаю, что это. И вы, члены коммуны, не поймете тоже. Может быть, поймет Джонас, потому что нынешний Принимающий уверен, что у Джонаса это есть. Он называет это Способностью Видеть Дальше.

Главная Старейшина вопросительно посмотрела на Джонаса. Все смотрели на него. Повисла тишина.

Джонаса охватило отчаяние. Он не умел делать того, о чем говорила Старейшина, что бы это ни было. Он не знал, что это. И сейчас ему придется в этом признаться, сказать «нет, я не могу», умолять Комитет о прощении за то, что он оказался не тем, кем они его считали.

Но когда он посмотрел на толпу, на это море лиц, что-то произошло. То же самое, что случилось с яблоком. Лица изменились.

Он моргнул, и все стало прежним. Джонас приободрился – теперь он почувствовал себя немного увереннее.

Старейшина по-прежнему на него смотрела. Как и все остальные.

– Да, я думаю, это правда, – сказал Джонас Старейшине и всем членам коммуны. – Я пока сам не понимаю, что это. Но иногда я кое-что вижу. И возможно, это действительно Дальше.

Старейшина сняла руку с его плеча.

– Джонас, – сказала она, обращаясь не только к нему, но и ко всей коммуне. – Ты пройдешь курс обучения и станешь нашим следующим Принимающим Воспоминания. Мы благодарим тебя за твое детство.

Затем она повернулась и ушла со сцены. Джонас стоял один и смотрел в зал. Внезапно все начали хором выпевать его имя.

– Джонас, – вначале еле слышным шепотом. – Джонас… Джонас…

Затем все громче, быстрее.

– ДЖОНАС. ДЖОНАС. ДЖОНАС.

Джонас знал, что этим пением коммуна принимает его и его новую роль, дает ему жизнь, как до этого дала младенцу Калебу. Его сердце наполнилось благодарностью и гордостью.

Но в то же время и страхом. Он не понимал, кем его избрали. Он не знал, кем он должен стать.

И что с ним станется.

9

Впервые за двенадцать лет Джонас чувствовал себя не таким, как все. Он помнил, что сказала Главная Старейшина про его обучение: один, отдельно от всех.

Обучение еще даже не началось, но, уже покидая Лекторий, он почувствовал это. Сжимая в руках папку, которую дала ему Старейшина, Джонас пробирался сквозь толпу, оглядываясь в поисках родителей и Эшера. Люди его сторонились, ему даже казалось, что он слышит, как они перешептываются.

– Эш! – крикнул Джонас, заметив друга рядом с велосипедной стоянкой. – Поехали вместе!

– Давай.

Эшер приветливо улыбнулся – Джонасу показалось, что как-то неуверенно.

– Поздравляю, – сказал Эшер.

– И я тебя. Весело было, когда она ту историю про хлопья рассказывала. Тебе хлопали больше всех.

Остальные Двенадцатилетние толпились неподалеку, они аккуратно засовывали папки в велосипедные сумки. Все они, возвратившись домой, будут изучать инструкции для начинающих обучение. Многие годы каждый вечер дети учили школьные уроки, зевая от скуки. Сегодня они будут с радостью запоминать Правила, касающиеся их взрослых Назначений.

– Поздравляю, Эшер! – крикнул кто-то. И затем, с некоторым сомнением в голосе: – И тебя, Джонас!

Эшер и Джонас тоже поздравляли своих одногруппников. Джонас заметил родителей – они стояли рядом со своими велосипедами и смотрели на него. Лили уже сидела на багажнике.

Он помахал рукой, они помахали в ответ. Родители улыбались, но Лили смотрела на него задумчиво, засунув большой палец в рот.

Он поехал прямо домой, обмениваясь с Эшером шутками и ничего не значащими репликами.

– Увидимся утром, Директор Зоны Отдыха! – крикнул Джонас, притормаживая у двери дома.

– Ага. До завтра!

Эшер поехал дальше. И опять, на какую-то долю секунды Джонасу показалось, что все не так, как обычно, не так, как было все эти годы дружбы. Может, он все это придумал. Это же Эшер – что может измениться?

Ужин прошел тише, чем обычно. Хотя Лили трещала без умолку – про свои часы добровольной работы, про то, как она пойдет сначала в Воспитательный Центр, ведь она уже специалист по кормлению Гэбриэла.

– Знаю, знаю, – ответила Лили на укоризненный взгляд Отца. – Я не буду называть его по имени. Я знаю, что нельзя.

– Хочу, чтобы уже было завтра! – радостно воскликнула Лили.

Джонас тяжело вздохнул:

– А я – нет.

– Джонас, это великая честь, – сказала Мать. – Мы с Отцом очень тобой гордимся.

– Это самая важная работа в коммуне, – сообщил Отец.

– Вчера ты говорил, что самая важная работа – это подбор Назначений!

– Это совсем другое дело, – вмешалась Мать. – Это ведь не работа. Я и не думала никогда… – она замолчала. – Есть только один Принимающий.

– Но Главная Старейшина сказала, что они уже один раз избрали кого-то, и из этого ничего не вышло. О чем она говорила?

Родители переглянулись.

Наконец Отец сказал:

– Все происходило примерно так же, как сегодня. Все точно так же удивились, когда одного из Одиннадцатилетних пропустили во время получения Назначений. Потом – объявили, что был сделан выбор…

– И как его звали? – перебил Джонас.

– Не его – ее, – ответила Мать. – Это была она. Но мы не можем произносить ее имя или давать его Младенцу.

Джонас был поражен. Запретное Имя – это знак невыразимого позора.

– И что же с ней случилось?

Родители были в замешательстве.

– Не знаем, – Отец заметно нервничал. – Больше мы ее не видели.

Повисла тишина. Родители посмотрели друг на друга.

Наконец Мать, вставая из-за стола, сказала:

– Это великая честь, Джонас. Великая.

В спальне, перед тем как лечь в кровать, Джонас наконец открыл папку. Он видел, что некоторые Двенадцатилетние получили папки, набитые листами. Он представил, как ученый Бенджамин с наслаждением читает правила и инструкции. Как Фиона с улыбкой изучает список процедур, которые ей предстоит так скоро освоить.

Но его собственная папка оказалась почти пустой. Там лежал один-единственный листок. Он прочел его дважды.

ДЖОНАС, ПРИНИМАЮЩИЙ ВОСПОМИНАНИЯ

1. Сразу после уроков иди в Пристройку к Дому Старых, там подойди к Служителю.

2. Сразу после Обучения иди домой.

3. С этого момента ты можешь не соблюдать Правило о грубости. Ты можешь задать любой вопрос любому члену коммуны и получить ответ.

4. Запрещается обсуждать Обучение с любым членом коммуны, включая родителей и Старейшин.

5. Запрещается Пересказ Снов.

6. Запрещается принимать лекарства при травмах и болезнях, связанных с Обучением.

7. Запрещается подавать прошение об Удалении.

8. Разрешается лгать.

Джонас остолбенел. А как же его друзья? Как же беззаботные игры в мяч и велосипедные прогулки вдоль реки? Такие важные и радостные часы его жизни! Неужели теперь их совсем не будет? Он понимал, что получит подобного рода строгие инструкции – куда и когда идти. Каждому Двенадцатилетнему нужно объяснить, где и как ему предстоит проходить Обучение. Но он никак не ожидал, что в новом расписании не будет места отдыху.

Разрешение быть грубым тоже его удивило. Хотя, перечитав этот пункт, он понял, что никто его не заставляет грубить, просто ему дают такую возможность. Но Джонас был уверен, что никогда ею не воспользуется. Он до такой степени привык к вежливости, что его пугала даже мысль о том, чтобы задать кому-то из членов коммуны личный вопрос.

А вот запрет рассказывать сны Джонаса не смущал. Он редко видел сны, ему было сложно их пересказывать, так что он был рад, что больше этого делать не придется. На секунду он задумался, как ему стоит поступать во время завтрака. Что если ему приснится сон – нужно ли просто сказать семье, как это обычно и бывало, что ему ничего не приснилось? Но это будет ложью. Хотя, в последнем правиле говорится… нет, он пока еще не готов думать о последнем правиле.

Джонаса беспокоил и запрет на лекарства. Любой член коммуны мог попросить лекарство – даже ребенок. Когда Джонас прищемил палец дверью, он сразу же сообщил об этом Матери по громкоговорителю, она потребовала обезболивающее и его тут же доставили прямо к дому. Джонас съел таблетку, и мучительная боль в руке ушла, только еще пульсировал ушибленный палец. Эту пульсацию Джонас помнил, а боль – нет.

Перечитав шестой пункт, Джонас понял, что такого рода травма как раз не связана с Обучением, так что, если подобное повторится – что маловероятно, потому что с тех пор Джонас очень аккуратно обращается с тяжелыми дверьми, – он по-прежнему сможет попросить лекарство.

И таблетки, которые он теперь принимает каждое утро, тоже не имеют отношения к Обучению, значит, их следует принимать и дальше.

Джонасу стало слегка не по себе, когда он вспомнил слова Главной Старейшины о том, что во время Обучения ему придется испытывать боль. Она назвала эту боль неописуемой. Джонас сглотнул, безуспешно пытаясь вообразить, на что может быть похожа такая боль, да еще и без лекарства. Но это было выше его понимания.

Седьмое правило Джонаса не заинтересовало. Ему бы и в голову не пришло подавать прошение на Удаление. Ни при каких обстоятельствах. Никогда.

Наконец он заставил себя перечитать последний пункт. С самого детства, с первых уроков языка его учили никогда не лгать. Обучение правильному языку во многом строилось именно на этом. Например, когда Джонас был Четырехлетним, он прямо перед школьным обедом сказал «я умираю от голода». Тотчас же его отвели в сторону, чтобы преподать урок Правильного Употребления Слов. Он не умирает от голода, объяснили ему. Он просто голодный. Никто в коммуне никогда не умирал, не умирает и не умрет от голода. Сказать «я умираю от голода» значит солгать. Случайно, но солгать. Правильный язык нужен, чтобы случайно не солгать, употребив неподходящее слово. «Ты понял?» – спросили его. И он сказал, что понял.

Ему никогда, сколько он себя помнит, не хотелось солгать. Эшер не лгал. Лили не лгала. Его родители не лгали. Никто не делал этого. Хотя…

Джонасу в голову пришла неожиданная и пугающая мысль. Что если все остальные – взрослые – в день Двенадцатилетия, как и он, обнаружили в своих инструкциях такой же чудовищный пункт?

Что если им всем сообщили: «Ты можешь лгать»?

Что если это так? Теперь, когда ему разрешено задать любой, даже самый грубый вопрос и потребовать на него ответа, он мог бы, наверное, хотя представить себе это было сложно, спросить какого-нибудь взрослого, например Отца: «Ты лжешь?»

Но он никогда не узнает, насколько правдивым будет ответ.

10

– Мне сюда, Джонас, – сказала Фиона, когда они подошли к парадному входу в Дом Старых, оставив велосипеды на стоянке. – Не знаю почему, но я очень нервничаю, – призналась она. – Хотя я здесь была уже столько раз!

Она покрутила свою папку в руках.

– Просто теперь все будет по-другому, – сказал Джонас.

– Да, даже таблички на велосипедах, – засмеялась Фиона.

Ночью Бригада Техобслуживания заменила таблички на велосипедах Двенадцатилетних теми, что были положены членам коммуны, проходящим Обучение.

– Не хочу опоздать, – сказала Фиона и заторопилась ко входу. – Если закончим одновременно, поедем домой вместе.

Джонас кивнул, помахал ей и отправился в Пристройку. Он тоже не собирался опаздывать в свой первый день.

Пристройка выглядела вполне обыкновенно. Джонас подошел к двери и взялся уже за тяжелую ручку, как вдруг увидел на стене звонок. Он позвонил.

– Да? – прозвучал голос из небольшого динамика над звонком.

– Это Джонас. Я новый, ну, в смысле…

– Входи.

Услышав щелчок, Джонас понял, что дверь открыта.

В крошечной приемной помещался только стол, за которым сидела Служительница и разбирала бумаги. Когда Джонас вошел, она встала. Это очень его удивило. Вроде бы ничего особенного, но раньше никто не приветствовал его стоя.

– Добро пожаловать, Принимающий Воспоминания, – почтительно сказала она.

– Ой, нет. Пожалуйста, зовите меня Джонас.

Служительница улыбнулась, нажала на кнопку, и он услышал еще один щелчок – открылась дверь слева.

– Ты можешь войти.

Джонас замялся – и Служительница поняла почему. В коммуне не запирали дверей. По крайней мере, он никогда с этим не сталкивался.

– Замки нужны для того, чтобы никто случайно не побеспокоил Принимающего, – объяснила она. – Ему было бы непросто сосредоточиться, если бы люди бродили тут в поисках, скажем, Отдела по Ремонту Велосипедов, правда?

Джонас с облегчением рассмеялся. В коммуне часто шутили по этому поводу – Отдел по Ремонту Велосипедов, маленький и не очень важный, постоянно менял адрес, и люди никогда не знали, где его искать.

– Тебе нечего бояться, – сказала Служительница. И, взглянув на часы, добавила: – Но ждать он не любит.

Джонас наконец вошел в дверь. Он попал в уютную комнату. Она была одновременно похожа и не похожа на его собственное жилище. Мебель в коммуне у всех была одинаковой: практичной, крепкой, функциональной. Кровать, чтобы спать. Обеденный стол, чтобы есть. Письменный – чтобы заниматься.

В этой просторной комнате были те же предметы мебели, что и во всех домах коммуны. Те же, но не такие же. Стулья и диван обиты мягкими, роскошными тканями. Ножки стола не прямые, а изящные и изогнутые, украшенные резьбой. Кровать в дальнем углу комнаты покрыта восхитительным покрывалом, вышитым изысканными узорами.

Но больше всего Джонаса поразили книги. У него дома, как и у всех остальных членов коммуны, была только справочная литература: словарь, полный указатель всех домов, офисов, фабрик и комитетов коммуны. И, конечно, Книга Правил.

Он никогда не видел никаких других книг. Он даже не знал, что они существуют.

Но в этой комнате все стены были заставлены книжными полками – до самого потолка. Сотни – а может, и тысячи томов с блестящими названиями.

Джонас не мог оторвать от них глаз. Что может быть написано на тысячах страниц? Еще Правила, кроме тех, что управляют коммуной? Еще какие-то офисы, фабрики и комитеты?

Но времени на то, чтобы как следует осмотреться, не было – сидящий за столом человек не сводил с него глаз.

Джонас быстро подошел к нему, слегка поклонился и представился:

– Я Джонас.

– Я знаю. Добро пожаловать, Принимающий Воспоминания.

Джонас узнал его. Это был тот самый Старейшина, который так выделялся среди других на Церемонии.

Джонас смущенно смотрел в светлые глаза, так похожие на его собственные.

– Сэр, я приношу извинения, но я не понимаю…

Он подождал стандартного ответа, но его не последовало.

Тогда Джонас продолжил:

– Просто я думал, то есть думаю, – поправил себя Джонас, решив, что если уж Правильное Употребление Слов зачем-то нужно в обычной жизни, то сейчас, перед лицом этого человека, оно просто необходимо, – я думаю, что Принимающий Воспоминания – это вы. Я только, ну, меня назначили, то есть выбрали только вчера. Я еще никто. Пока еще никто.

Мужчина задумчиво посмотрел на него. В этом взгляде читались любопытство, беспокойство и даже что-то вроде сочувствия.

Наконец он заговорил:

– С этого дня, с этой минуты, по крайней мере для меня, ты – Принимающий. Я был Принимающим очень, очень долго. Думаю, ты это заметил.

Джонас кивнул.

Лицо мужчины было покрыто морщинами, а светлые глаза смотрели, хоть и пристально, но устало.

Вокруг глаз залегли глубокие тени.

– Я вижу, что вы очень старый, – почтительно сказал Джонас. К Старым в коммуне всегда относились с огромным уважением.

Мужчина улыбнулся и провел рукой по морщинистой щеке.

– На самом деле, не такой уж я и старый. Работа состарила меня. Я знаю, что выгляжу так, будто меня давно уже пора внести в списки на Удаление. Но в действительности у меня еще много времени впереди. – Он ненадолго замолчал. – И все же я обрадовался, когда тебя избрали. Они долго тянули с этим. Предыдущее, так неудачно закончившееся избрание состоялось десять лет назад, и я уже начал слабеть. Мне понадобятся все оставшиеся силы, чтобы обучить тебя. Нам с тобой предстоит долгая и тяжелая работа.

Он указал на стул:

– Сядь, пожалуйста.

Джонас опустился на мягкое сиденье.

Старик прикрыл глаза и продолжил:

– Когда мне было Двенадцать, меня избрали, как и тебя. И мне было страшно, как и тебе.

Он открыл глаза и посмотрел на Джонаса. Тот кивнул.

Глаза снова закрылись.

– В эту комнату я пришел, чтобы начать свое обучение. Это было очень давно. Предыдущий Принимающий показался мне таким же старым, каким я кажусь тебе. И он выглядел таким же усталым, как я сегодня.

Внезапно он выпрямился, открыл глаза и сказал:

– Ты можешь задавать вопросы. Мне сложно описать, как это происходит. Ведь говорить об этом запрещено.

– Я знаю, сэр, – сказал Джонас, – я читал инструкцию.

– То есть я могу не стараться все объяснить, – усмехнулся мужчина. – Моя работа очень важна и почетна. Но это не значит, что я идеален. Я уже пытался один раз обучить преемника. И не справился с этим. Пожалуйста, задавай любые вопросы, которые смогут тебе помочь.

У Джонаса были вопросы. Тысяча вопросов. Миллион. Столько же вопросов, сколько книг на полках. Но он не задал ни одного. Пока не задал.

Мужчина вздохнул, видимо, думая, с чего начать. Затем снова заговорил:

– Проще говоря, хотя ничего простого тут нет, моя работа состоит в том, чтобы передать тебе все воспоминания, которые я храню. Воспоминания о прошлом.

– Сэр, – робко сказал Джонас, – я с огромным интересом выслушаю историю вашей жизни и ваши воспоминания. – И быстро добавил: – Приношу извинения за то, что перебил вас.

Мужчина нетерпеливо махнул рукой.

– Никаких извинений в этой комнате. У нас нет на это времени.

– Сэр, – продолжил Джонас неуверенно, понимая, что, кажется, опять перебивает, – мне, правда очень интересно, но я все-таки не понимаю, что в этом такого важного. Я могу выполнять взрослую работу в коммуне, а в часы отдыха приходить к вам и слушать истории вашего детства. Я с удовольствием этим займусь. Вообще-то, – добавил Джонас, – я уже занимался этим в Доме Старых. Старые любят рассказывать про свое детство, и мне всегда нравилось их слушать.

Мужчина покачал головой.

– Нет-нет. Я просто неясно выразился. Это не мое прошлое, не воспоминания о моем детстве.

Он откинулся на кресле.

– Это воспоминания всего мира, – вздохнул он. – То, что происходило до тебя, до меня, до предыдущего Принимающего, за многие-многие поколения до нас.

– Всего мира? – Джонас нахмурился. – Я не понимаю. Вы говорите не только о нас. Не только о коммуне? Вы имеете в виду Другое Место?

Он попытался осмыслить услышанное.

– Извините, сэр. Я не совсем понимаю. Может, я недостаточно умен. Я не понимаю, что значит «целый мир» и «за многие-многие поколения до нас». Я думал, есть только мы. И только сейчас.

– Нет, есть гораздо больше. Есть все, что Дальше – Другое Место, и все, что было до нас, и еще раньше, и совсем давно. Я узнал об этом, когда был избран. И здесь, в этой комнате, один, я переживаю это снова и снова. Так к нам приходит мудрость. Так мы строим будущее.

Он шумно перевел дыхание.

– Я просто переполнен воспоминаниями.

Джонас вдруг почувствовал сострадание к этому старику.

– Это как… – старик умолк, будто подыскивая правильные слова, – как спускаться с горы на санках по глубокому снегу. Вначале захватывает дух – скорость, холодный чистый воздух, но затем снега становится все больше, он налипает на полозья, и ты едешь медленнее, и тебе все тяжелее двигаться вперед, и надо отталкиваться все сильней и сильней, и…

Он вдруг помотал головой и уставился на Джонаса.

– Ты ведь ничего не понял, да?

Джонас смутился.

– Ничего, сэр.

– Ну, конечно, не понял. Ты ведь не знаешь, что такое снег.

Джонас покачал головой.

– А что такое санки? Полозья?

– Нет, сэр, – сказал Джонас.

– А что такое спускаться с горы? Это все пустой звук, да?

– Да, сэр.

– Вот с этого и начнем. Я все думал, с чего начать. Ложись на кровать лицом вниз. И куртку сними.

Джонас так и сделал. Ему было немного страшно. Он лег и кожей почувствовал мягкую ткань, покрывающую кровать. Он видел, как старик встал и подошел к стене, на которой висел громкоговоритель, такой же, как и в каждом доме в коммуне. Но не совсем. У этого громкоговорителя был переключатель, который старик одним щелчком передвинул на «выкл.».

Джонас едва не вскрикнул. Он может выключить громкоговоритель! Это было потрясающе.

Старик подошел и сел на стул рядом с кроватью. Джонас лежал не двигаясь и ждал, что же будет дальше.

– Закрой глаза. Расслабься. Больно не будет.

Джонас вспомнил, что ему разрешено, даже рекомендуется задавать вопросы.

– Что вы собираетесь делать, сэр? – спросил он, надеясь, что его голос не дрожит.

– Я собираюсь передать тебе воспоминание о снеге, – сказал старик и положил руки на его обнаженную спину.