Текст книги "Искупление (СИ)"

Автор книги: Лизавета Мягчило

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 15

Дверь за пошатывающимся Бестужевым закрылась почти бесшумно. В этот же миг Агидель метнулась к пустому ведру, стоящему у печи. Короткие мучительные спазмы, тяжелый стон, переходящий в хриплый вдох. Она совсем не ела, желудок не смог выжать ничего, кроме едкого сока. И она задыхалась, склонялась ниже снова и снова, старалась выдрать клок воздуха, вдохнуть глубже между приступами рвотных позывов. Побелела натянутая на костяшках кожа, когда Агидель попыталась подняться, опираясь на острые края ведра. Ведьму повело, и она сдалась, замерла на полу, посиневшие губы мелко дрожали.

В этот миг Елизаров чувствовал себя самым никчемным, самым глупым существом на всём белом свете. Придерживал её волосы, убирая влажные пряди с шеи, и понимал, что помочь не сможет ничем. Бестолочь. Он должен был остановить её, должен был подумать, что силы деревенской ведьмы на исходе. Еще на рассвете её можно было обронить на сырую землю, едва коснувшись плеча. Не прошло и суток после того, как деревенская ведьма заставила умолкнуть толпу. А теперь она порвала цепи, связывающие Бестужева с бесовским приворотом. Славик своими глазами видел, каких тварей она сумела прогнать. О чем он думал? Где была его голова? Агидель не отличалась благоразумием, он должен был подумать о ней.

Через десяток невероятно долгих минут она затихла. Застыла, упираясь лбом в сведенные над ведром кисти, попыталась восстановить дыхание, шумно сглотнула.

Его рука утешающе легла на тонкие выпирающие позвонки, скользнула пальцами к лопаткам, поглаживая. Агидель холодная, словно покойница. В груди громадной пружиной скручивалось напряжение, сжимало легкие. Разжав пальцы, придерживающие волосы, Елизаров широким шагом добрался до тумбы. Тихо звякнул кувшин и глиняную кружку, зажурчала вода.

– Держи, нужно попить.

Казалось, чтобы поднять голову, ей потребовались все силы. Уставшая, опустошенная, она позволила поднести к губам чашку, прополоскала рот и выпила жалкие остатки. Он вернулся к тумбе снова.

– Славик, холодно.

Он чудом расслышал тихий голос, пальцы на стакане сжались сильнее. Самобичевание хлыстом лупило по спине, обгладывало ребра. Каждый мускул свело в этой давящей жалости и вине. Взгляд метнулся к неказистому календарю с персонажами славянских сказок, стоявшему на печурке[1]. Елизаров купил его ради смеха, собираясь в Кочи, а Саша завел себе привычку отмечать каждый день мрачным жирным крестом черного цвета. Дата отъезда была обведена в красный круг, весь месяц уже закрасился черным. Сегодня приезжает старый пыльный автобус с хамоватым пропитым водителем.

Если бы только Славик додумался попросить друга повременить с избавлением от проклятия – на день, на три или неделю. Они бы добрались до Жабок и трассы через болота, бросили все вещи или вернулись в Кочи следующим месяцем…

Нет, он посчитал Агидель всемогущей, даже помыслить не мог, что ей станет плохо. Наивно решил, что никаких чар страшнее тех, что увидел на болоте, не существует. Уж если при помощи её силы Чернава навела проклятье на всю деревню, и девушка спокойно встала, так что ей какой-то приворот. Захотелось засунуть пустую голову в горнило и отсечь её чугунной заслонкой. Для чего она ему, если чаще всего думается именно задницей?

Страх придавал ему сил, помог поднять девушку. Прижимающаяся к груди Агидель казалась невесомой, маленькой и хрупкой. Если раньше Елизаров с опасением волок своё тело, отчаянно боясь оступиться, то теперь с нею на руках он шагал резко и уверенно. Боль – ничто. За неё страшнее.

У них сложилась дурная традиция – каждый раз, когда ведьма оказывается в его постели, Елизаров трясется и нервничает. Каждый раз, лежа на его простынях она едва не прощается с жизнью.

Комната. Агидель. Постель.

«Силу ведьма может черпать из мужчины»

Осознание ласково огладило глотку, скользнуло влажной дорожкой по коже, пуская мурашки. Славик способен ей помочь. Ему этого хочется. Стоило лишь подумать о сексе с Агидель, как бесы в груди проснулись, сочно потянулись, обдавая лавиной желания, обнажая крупные клыки.

Не ври хотя бы себе, животное, о каком альтруизме ты сейчас думаешь?

– Агидель, переспи со мной. – В тихом вкрадчивом голосе бархатные ноты. Разве не так искушал змей Еву в Эдемском саду?

Её глаза открылись так резко, словно одна эта фраза её уже вылечила. Ведьма в руках начала ерзать, попыталась выбраться из объятий. Славик едва не потерял равновесие, пришлось поставить её на ноги.

И, боги, Елизаров увидел в её глазах отражение собственных демонов. Взгляд девушки опустился на его рот, подернулся дымкой, язык Агидель нервно проскользнул по нижней губе. Волна желания тут же ударила в пах, приподнимая член.

Хочет её. Даже сейчас, растрепанную, бледную, с расцарапанными ногами и крупным лиловым синяком от пощечин Чернавы на скуле. Хочет несмотря на то, что сам ей вовек не сдался.

Разве не звучали его слова на болоте признанием собственных чувств? С чего бы ещё ему собой жертвовать? Разве не переплетались её пальцы с его собственными сегодня днем, пока он до зубодробительной боли в висках вчитывался в каракули мертвой ведьмы?

– Ты не знаешь, о чем просишь. Думаешь, что тебе герою это будет нипочем? – В голосе Агидель чистый яд, плещущийся концентрат самобичевания. Елизаров не слышит. Он оглох, ослеп и совершенно обезумел. Делает шаг вперед, прижимая к себе хрупкую фигуру.

Ведьма смотрит снизу вверх, прожигает прищуренным взглядом, она не прикрывает веки даже тогда, когда он опускает голову, тянется к губам. Секунда. Её рот приоткрывается, впуская его язык. И это словно прыжок в пропасть, когда в диком безумном восторге сжимаются все внутренности. Ощущение полета, свобода, кутающий душу запах Агидель. Его почти вынесло из собственной шкуры, когда язык ведьмы скользнул в его рот, она потянула Елизарова на себя.

Концентрат Агидель. Живое пламя.

Тонкие ледяные пальцы требовательно дернули в сторону пряжку ремня и почти сразу опустились на пульсирующий возбужденный член, поглаживая через плотную ткань оттопыренных джинс. Ведьма шумно выдохнула в его открытые губы, когда Елизаров толкнулся навстречу руке.

– Твою мать… – Голос его подводит, опускается дрожащими от возбуждения низкими нотами, когда пальцы Агидель расстегивают молнию и тянут вниз штаны, приспуская вместе с трусами. Пальцы обхватывают член, начинают дразняще медленные движения. Загривок облизывает волна удовольствия, Елизаров с шумным выдохом прикрывает глаза. Позволяет Агидель наслаждаться вседозволенностью, он видит через полуприкрытые веки, как её жадный взгляд скользит вслед за рукой, движения становятся резче, быстрее.

И Славик почти верит, что снова лишился собственных ног. Елизаров теряет всякую чувствительность, существуют только её тонкие пальцы и восторженно расширенные зрачки.

Не спугнуть, не быть напористым и настойчивым, она слаба.

Самообладание рвется, натужно стонут и давятся слюной бесы в грудине, он заставляет себя быть неспешным.

Жадность – грех.

Тогда он будет вечность вариться в адовом пекле.

Она попыталась опуститься перед ним на колени, парень протестующе качнул головой, потянул за запястья на себя. Видит Господь, если она коснется его губами – он не сдержится, тут же кончит. Мало. Хочется большего. Так, как он представлял себе с сотню раз, видя её гордо вздернутый нос и насмешливо прищуренные глаза.

Протяжно скрипит кровать, когда он придерживает опускающуюся на матрас девушку. Податливую, живую, горячую. Агидель кажется такой хрупкой, что на мгновение он колеблется, нависает над ней, держась на локтях и предплечьях, скользит завороженным взглядом по бьющейся венке на шее, острому развороту ключиц.

Настоящая ведьма – живая соблазнительная отрава. Приподнимает бедра, задирая до бледных тонких ребер платье, ерзает, отбрасывая в сторону нижнее белье и приглашающе разводит ноги.

Так выглядит чистое искушение. Выводит розоватыми коготками царапающие дорожки по подтянутому прессу, опускается, дергая Елизарова ближе за расстегнутый ремень.

Мать вашу.

Он поддается, входит резким рывком и Агидель прогибается, с тихим протяжным стоном закусывает губу, прикрывает глаза. Возбужденная, влажная, для него. И плевать, что для неё это простая подпитка. Елизаров хочет выдрать собственный мозг, хаотично мечущийся, пытающийся вразумить.

Чему радуешься, идиот? Ты легкий перекус, она же сказала, что не нашла того самого.

Посылать всё к черту, наблюдая из-под полуопущенных век, как она изгибается, постанывает, подмахивая бедрами навстречу резким толчкам. Тонкие пальцы сжимаются на лопатках, он чувствует их холод даже через ткань майки. С садистским удовольствием замедляется, делает плавными и неспешными движения.

Растянуть этот момент, остаться в нем навсегда. Остаться в ней. Прорасти к ней под кожу, отравлять так же, как травит его она.

Зеленые глаза возмущенно распахиваются. Затуманенный страстью взгляд фокусируется на нём, ведьма крепче обвивает торс ногами, тянется вперед с протестующим громким стоном.

Её короткий рывок. Поворот переплетенных тел и Агидель садится верхом, задает резкий рваный ритм, закусывая нижнюю губу Елизарова. Короткая мимолетная боль тут же зализывается горячим языком, во рту – вкус собственной крови.

И это настолько слишком, настолько густым дурманом удовольствия, что он не способен сдержать глухого стона. Сжимает тонкие тазовые косточки подушечками пальцев, рывками вбивается в податливое девичье тело.

Разрядка настигает двоих одновременно. Горячая судорога сжимает низ живота. Секунда, в которую мир вокруг разлетается на атомы, а ведьма с всхлипом выдыхает его имя и падает к нему на грудь, хрипло дышит через широко открытый рот, касается горячей щекой влажной кожи.

Елизаров умер. Или сейчас умрет. Прямо сейчас разверзнется пол и его пожрет преисподняя. Потому что вместо того, чтобы повернуться на бок и уснуть, он зарывается носом во влажные спутанные пряди и прижимает её к себе.

Пожалуйста, дай мне совсем немного времени. Потому что это нужно. Прошу.

Стоило последним спазмам оргазма раствориться и члену внутри неё опасть, как Агидель выскользнула из объятий. Резким, почти злым рывком опустила платье, нервно облизала губы. Изумрудные глаза заметались по избе, скользнули ничего не видящим взглядом по смятым простыням, догоревшей свече и просвету окна. Она смотрела куда угодно, но не на него.

Чего-то иного ждал? Она считает тебя ошибкой, Слава.

Приподнимая таз, Елизаров резким рывком натянул джинсы обратно и нахмурился, уселся на край кровати, широко разведя ноги упер в них локти. Дурное предчувствие неприятно скреблось внутри.

– Мне стало лучше, спасибо… – пытаясь скрыть неловкость, ведьма хаотично мечется по комнате в попытке найти свою обувь. А он молчит. Не напоминает, что зеленые босоножки она скинула ещё утром в сеннике. Славик рассыпается. Смотрит на неё и понимает, что мир снова начинает выцветать.

– Рад помочь, обращайся. – Звучит сухо и высокомерно, Агидель дергается, словно от пощечины. Заливаются пунцовым щеки.

Ему бы быть благоразумным, поговорить с ней, всё выяснить. Но ощущение собственной ненужности и никчёмности больно давят на глотку, не позволяют анализировать, не оставляют ни грамма хладнокровия.

– Не к тебе. – Сокрушенно покачивает головой, отступает к дверному проему. – Автобус приедет днем. На Саше больше нет проклятия, ты снова ходишь. С тебя достаточно.

Вот она, суровая реальность. Бьет такую звонкую оплеуху, что начинает шуметь в ушах. Славик встает с кровати, делает шаг в её сторону. И, Господи, она снова закусывает губу. Не как несколько минут назад, наслаждаясь их близостью – горько, уводит глаза, быстрым бегом мчится к дверям.

– Стой, Агидель! – Рывок вперед. Не стоило ему рассчитывать на ноги, нужно было помнить, что ведьма брала для себя силу. – Голова с громким гулом встретила деревянный пол. От удара засаднило грудь и сбило дыхание. Он и не понял, в какой момент мир вокруг начал отчаянно расшатываться, когда так сильно закружилась голова.

Животный страх с наскока вскочил на загривок, заставил подумать, что Славик снова потерял способность ходить. Нет, стоит напрячь ноги, и он чувствует каждую перетруждённую, надорванную мышцу. Просто Елизаров отдал куда больше, чем мог потянуть. Комната вокруг закружилась.

На третьей попытке подняться он сдался, с обреченным стуком впечатал лоб обратно в пол и прикрыл глаза. Распахнутая входная дверь едва слышно поскрипывала под порывами играющего ветра.

– Чтоб тебя…

Её слова были разумны. Сегодня должен приехать автобус.

Саша пришел с рассветом. Елизаров мрачно паковал последнюю сумку, прожигая ни в чем неповинный носок с безвозвратно утерянной парой ненавидящим взглядом.

Когда по плечу хлопнула рука, он молча растянул губы в вымученной улыбке.

– Здорова, Саня, как себя чувствуешь?

Бестужев шумно упал на стул напротив. И Славик снова увидел огонь в его глазах – уверенность в завтрашнем дне, воодушевление.

– Меня оттуда даже сама Чернава ночью не отогнала бы. Сразу после обряда так хорошо стало, как будто килограмм тридцать сбросил. А на рассвете меня Катя со Щеком встретили. – Улыбка поблекла, Саша задумчиво почесал небритую щеку. – Славный у них мальчишка растет. Когда я сказал, что он на меня в детстве похож, мне Полоз чуть голову не отгрыз.

Мягкий гортанный смех пронесся по избе.

– Это что, наша тихоня уже потомством обзавелась?

– Еще каким. Я же часы с собой взял, чтобы удостовериться, что положенное отсидел. Мне кажется, "моё" – самое первое слово Злата. Обратно я уже не отвоевал, ну и ладно. – Благодушно махнув рукой, Саша возбужденно забарабанил по столу ладонями, цокнул языком. Было видно, что энергия в нём бьет ключом. Может проклятие Чернавы и правда когда-то украло его душу? А сейчас она вернулась на положенное место, ластится к хозяину, шепчет о светлом будущем.

– Ты уже даже моё все собрал? А где Агидель?

Звуки её имени неприятно оцарапали, Елизаров устало выдохнул. С нажимом провел ладонью по лицу, растер глаза.

Ему нужно вернуться домой, там вся его жизнь. Это разумно, он ведь получил всё, что хотел.

Не всё.

На столе рядом с сумкой приютилась маленькая блестящая боком пуговица. Славик нашел её в простынях, когда остервенело поправлял постель.

Взгляд тянуло магнитом к круглому боку, подушечки пальцев несмело коснулись края.

Бестужев всё понял, затих. Проследив за взглядом друга, тихо поднялся, потянулся за позабытым календариком на печи, принялся меланхолично закрашивать алый кружок черным маркером.

Пляска с полуденницей. Горящая зелень глаз. Полет свободного сокола.

Он боится оступиться, шагнуть и почуять под ногою пропасть.

– Знаешь, передай моей матери, что я заскочу через месяц. Езжай-ка ты сам.

Бестужев не удивился, стрельнул хитрым взглядом и крепко пожал протянутую руку друга.

А Елизаров побежал. Побежал так, как бегал в далеком детстве – когда сердце из груди выпрыгивало навстречу ветру, неловкая суетливость заставляла путаться в собственных стопах.

Дважды он едва не пропахал носом землю, единожды перепрыгнул через громко возмущающегося петуха, у колодца почти снес идущую с коромыслом бабку Софью.

Вперед, быстрее, он не хочет повторять ошибок друга. Его сердце здесь, за маленькой неказистой калиткой, в избе, поросшей девичьим виноградом. Оно громко и горько вопит за распахнутой ставней... В оконном проёме Василько. Парнишка упрямо жал губы и щурил глаза, а Агидель заходилась горьким криком:

– Не хочу, чтобы он меня возненавидел, что будет ждать его здесь, ну, скажи?! И в город я не могу, не оставлю я тебя! Что ты велишь мне делать, Василько? О чем думаешь?! Как я собственным языком ему всю жизнь переломаю?

Скользящий мимо окна взгляд парня зацепился за Славика. Губы растянулись в победной улыбке, и двоедушник по-мальчишечьи ловко нырнул в открытое окно под скорбный вздох сестры. Видимо, так он не раз сбегал от тяжелого разговора. А Елизаров поспешил внутрь по ступеням. Ударилась о стену входная дверь.

В избе прохладно, пахло полынью и мятой. Агидель лежала на печи, свернувшись в тугой клубок. Красные воспаленные глаза, закусанные до кровавых отметин губы, которые еще вчера он так целовал... Истерзанная собственными мыслями, она едва повернула голову на шум у двери, а затем, увидев его, резво вскочила. Села, упираясь в красные кирпичи печки ладонями. Голос ломкий, пустой, взгляд холодный. Если бы Елизаров не слышал её слов у окна, осмелился бы заговорить сейчас?

– Что ты здесь забыл? Кто звал тебя?

И мальчишечья озорная улыбка растянула губы так широко, что едва не порвала щеки. Вот она, язвительная, ощетинившаяся словно ежик в попытке скрыть своё слабое место. Та, что угрожала ему смертью, когда он съезжал с порога Чернавиной избушки, та, что назвала его дураком.

Судорожно стиснутые в кулак пальцы разжались, когда он вытянул к ней руку. На широкой мозолистой ладони маленькая темно-зеленая пуговица. Виновница всех его душевных терзаний.

– Зашел вернуть и сказать, что я опоздал на автобус. Думаю, Ждан и Зарина приютят меня на ближайшее время, а дальше вместе подумаем, что делать.

Агидель вздрогнула, осторожно, словно дикий звереныш свесила ноги с печи. Готовая бежать к нему или прочь, Елизаров не знал. Собственное дыхание с хрипом вырывалось из легких, в глотке пересохло от долгого бега и волнения. Секунда, за ней другая, девушка пытается осознать. Не решается поверить.

– Автобус будет ещё не скоро, он приедет через пару часов.

– А я на него заранее опаздываю.

Поняла. Он сделал шаг вперед, к печи, и тут Агидель заплакала. Не как девчонки, пытающиеся гордо держаться, вытирая скупые слезинки с напудренных щек. Громко, навзрыд, пряча лицо в ладонях она разразилась такими безутешными рыданиями, что у него заболело сердце.

Оставшиеся пару метров он прошел стремительным шагом, обхватил тонкую талию, спустил Агидель с печи. Пальцы зарылись в рыжую копну на затылке, в легкие ворвался её терпкий запах, осел под кожей. Правильно. Как нужно.

А она судорожно цеплялась за его плечи мелко дрожащими пальцами и захлебывалась, уткнувшись веснушчатым носом в широкую грудь. Совсем скоро майка промокла, а Елизаров продолжал сжимать ее в своих объятиях и абсолютно счастливо улыбаться.

Больше не было страха, не было сомнений. Не верещали бесы и не грызло самобичевание. Ему стало тихо.

[1] Небольшая выемка в наружной стене печи для хранения мелких предметов и просушки вещей.

Эпилог

В ветеринарной клинике сиделось беспокойно. Монотонно жужжал кондиционер, непоседливая девушка на ресепшене отбивала ритм ручкой по столу, чересчур громко и звонко записывая на прием новых жаждущих. Переноска на коленях периодически оживала, дергалась вбок, заставляя нервно сжимать руку. Смолька заходилась осуждающим шипением. Периодически в поле её зрения попадал нос любопытного пса и тогда шипение переходило в низкий вой, успешно отпугивая и собак, и их заботливых хозяев.

Подходила их очередь. Саша пытался вспомнить любую молитву. Будучи совсем маленьким, он с восторгом повторял их за угасающей бабушкой, сидя за высоким столом на кухне. Навряд ли сейчас поможет хоть одна. Злобное пушистое создание в переноске могло отпугнуть самого дьявола, что говорить о ветеринарном враче.

Телефон в кармане салатовой ветровки ожил, напомнил о себе мягкой вибрацией. На экране высвечивалось весомое «мать», он принял вызов.

– Сашенька, может ты рано её к врачу повез? Оклемалась бы Смолька, она просто на тебя дуется. – В голосе лавина удушающей вины, Бестужев сморщился, пятый раз за десять минут успокаивающе провел по переноске ладонью.

– От того, что дуются на диван не блюют. – Помолчал немного, наклонился к темной сетке, оценивающим взглядом скользнув по кошке. Весомо добавил: – И в кофейные чашки тоже.

Приезжая за Смолькой к матери, он не заметил ничего странного. Да, ощутимо раздалась в боках, стали пышнее усы и громче урчание. Должно быть, он просто отвык от емкого вида соскучившегося животного. Напряжение тронуло первую струну нервов тогда, когда Саша подошел к мискам. Привычные фарфоровые тарелки с заботливо выведенной акриловой краской кличкой, стояли в окружении блюдец с остатками красной рыбы и сырого мяса. Для счастливой праздной жизни кошке не хватало коньяка и сигары.

Заминка по ту сторону трубки, невнятный всхлип и в отдалении послышался переливающийся насмешкой голос отца.

– Да расскажи ты ему, что это чудовище выпрыгнуло из окна и скиталось по помойкам с неделю, пока мы её не отловили.

Гневный вопль, звук шлепка. Саша устало растер переносицу.

Мало того, что нахальная питомица весь месяц питалась творожками и семгой, вместо положенного корма, так она еще устроила себе тур по местным мусоркам. К предполагаемому пищевому расстройству добавился страх глистов, лишаев и прочих кошачьих инфекций. Горящие из переноски глаза смотрели на него без сожаления или раскаяния, трубка продолжала надрываться заискивающим материнским голосом:

– Ничего не неделю, да и второй этаж ведь, я не подумала, что она может прыгнуть за птичкой. Денек другой побегала, так мы её с твоим папой помыли, вычесали и от блошек обработали. Она просто обиделась на тебя, Сашенька, ну не болеет она, посмотри какая плюшечка откормленная, я же её всем сердцем люблю...

Клацающая по кнопкам клавиатуры девушка на ресепшне замерла, а затем повернулась к нему на крутящемся бежевом кресле, громко цокнув аккуратным невысоким каблучком по кафелю:

– Александр Бестужев, вас готовы принять.

– Мне пора, позже созвонимся. – Коротко пискнул мобильный в руках, обрывая материнское покаяние, Саша подхватил переноску и направился к дверям в приемный кабинет.

Два высоких железных стола, запах спирта, и уставший ассистент с глубоко залегающими синяками под глазами. На одном из столов капалась капельница хрипло дышавшему пекинесу. Рядом сидела заплаканная хозяйка, гладила дрожащее тельце, ласково шептала, склонившись над ухом.

Внутри беспокойно заерзал червяк тревоги, сдавил желудок.

А кошки болеют бешенством или чумкой? Это точно опасная болезнь, Смольку так просто не рвет.

Первые дни после приезда из Козьих коч Саша во всем и всегда искал подвох. Вздрагивал, когда кошка на кухне шуршала кормом, трижды проверял запер ли на ночь двери. Казалось, что простая счастливая жизнь вот-вот прервется, накинутся новые беды. Привыкшая годами испытывать стресс, психика сбоила, ночами нет-нет, да снились черные бездонные глаза Чернавы.

Каждый раз, глядя на улыбающуюся незнакомку Бестужев инстинктивно замирал и внутренне сжимался: сейчас накроет дикой тоской по Катиным касаниям.

Не накрывало, не жило под кожей отравленным аконитом. Агидель его из этого пекла выдернула.

И тогда он окрыленный этой тишиной набирал на спутниковый Славику (опьяненный счастьем, Саша запер телефон другу уже через неделю, едва не утопившись в болоте между Кочами и Жабками), просил к трубке Агидель, рассыпаясь в благодарностях. Ведьма всегда смущенно смеялась и отнекивалась от предложенных подарков. А затем трубку вырвал ревнивый Елизаров и советовал найти себе пассию для таких дифирамб. Каждый раз насмешливо, без злобы – друг всё еще помнил его состояние.

У свободного стола их встретила невысокая хрупкая девушка, взгляд метнулся от неё к переноске, губы скептически дернулись в кривой усмешке. Да поможет ей Всевышний. Переноска угрожающе заголосила, заходила ходуном. Кошка помнила недавние прививки, обстановка явно не располагала к хорошему настроению. Ветеринарный врач поправила короткие, выпаленные до пепельного блонда мелкие кудряшки и ослепительно улыбнулась:

– Смотрю, не верите в мои способности?

– Шанс вытянуть её без боя равен нулю.

Серые глаза хитро прищурились, её самоуверенность поражала. Бестужев слишком хорошо помнил кошачьи клыки в руке прошлого ветеринара – тогда улыбчивый уверенный мужчина разразился такой тирадой, что невольно стало стыдно за питомицу.

Нынешняя девчонка невольно заражала легкостью, брошенный вызов, лучики мимических морщин у смеющихся глаз. Совсем молодая, на вид – младше его.

Не скрывая широкой сомневающейся улыбки, Саша молча водрузил переноску на стол, готовясь прийти на помощь при первом вскрике боли. Мимолетный взгляд зацепился за бейдж: Евгения Суверенова.

С тихим звуком пополз по молнии замок, черное кошачье тело стрелой ринулось вперед. Бестужев не успел пожелать удачи бедной Жене.

Да и не нужна она была ей.

Мозг с запозданием проанализировал ситуацию. Вот Смолька пытается стремглав покинуть переноску и злосчастный кабинет, а вот она, истошно орущая, с выпученным безумным взглядом распластана по столу и не может пошевелиться. Уверенные пальцы девушки зажимают кожу на холке и крестце. Нервные узлы. Животное временно обездвижено.

Аккуратный девчачий нос с едва заметно вздернутым кончиком задумчиво морщится, Смолька продолжает голосить.

– А ты, я гляжу, дамочка неврастеничная. Что беспокоит, помимо сложного характера?

Озадаченный Бестужев удивленно моргнул, неловко прочистил горло. Недоверчивый взгляд упирался в голосящую кошку, гневные обороты стихали, теперь она просто утробно рычала.

– Я хотел бы сдать все анализы, она порядком набрала, пока я был в отъезде. И теперь её рвет, стала требовательна к пище. Буквально пару минут назад узнал, что у неё был продолжительный контакт с улицей.

– Рацион во время вашего отъезда? Рвота до или после приема пищи? Стул?

– Красная рыба, креветки, кисломолочные продукты и телятина. – Брови врача медленно поползли вверх, стало неловко. Уводя взгляд в сторону, Саша нервно дернул уголком губы. Сейчас ему скажут, что он убил пищевые привычки и желудок кошки ужасным отношением. Стоило найти надзирателей поумнее. – Рвота начинается, как только она подходит к миске. И после еды. И пару раз во время моей готовки.

Хозяйка пекинеса за спиной нервно хихикнула, губы Евгении сжались в суровую полосу. Еще немного и она расхохочется. Даже кошка осуждающе притихла. Господи.

Подавив ком в горле, он непонимающе запнулся:

– Стул...

Девушка улыбнулась, подалась к нему навстречу, заставляя наклониться ухом к губам.

– Фекалии. Какой у неё кал?

– А. – Разогнувшись слишком резко, он неловко растер запястье одной руки горячими пальцами. Стало слишком душно. – С этим все в порядке. Какашки в норме.

Захотелось удариться головой об железо стола и выключиться, сегодня он явно встал не с той ноги. Мужчина с высшим образованием, обольститель и сердцеед. Какашки.

Должно быть ветврачу слышать такое было не впервой, задумчиво кивнув, она осторожно отпустила кожу на крестце кошки и с нажимом прошлась по спине пальцами. Смирившаяся с нахальным обращением Смолька сочла ту недостойной внимания, лишь утробно рыкнула в ответ.

– Упитанная, не обезвоженная. Мне нужно будет, чтобы вы дали контактную информацию наблюдающих за ней людей – хочу прикинуться кошечкой у их порога. – Насмешливо сверкнули серые глаза и, о боги, она так просто подняла на руки капризную кошку, будто та была не опасней домашнего бурундучка. Хвост животного нервно дернулся, выпустились в ткань белоснежного халата когти, а Женя даже бровью не повела. Должно быть, в прошлой жизни она была валькирией, не меньше.

– Пойдемте, сделаем вашей красавице УЗИ. Если рвота не во время приема пищи и не через 15 минут после – вряд ли мы увидим воспалительный процесс или язвенную болезнь. Но давайте исключим их и убедимся, что все органы этой девушки в порядке. После возьму анализы и запишу все показатели.

Кивая, Бестужев догнал её в два широких шага. Аппарат УЗИ стоял в отдельной затемненной комнатушке, пришлось поддерживать кошку за лапы, пока девушка фиксировала её на странном столике с углублением для спины. С завязанными растянутыми лапами, орущая… Укол жалости попал прямиком между лопаток, когда животное решило сменить тактику и горестно мяукнула, растягивая звук в мученически тонкий вопль. Уверенная рука врача сбривала шерсть с порядком покруглевшего пуза.

Выдавив добрую порцию геля на бледную, отдающую синевой кожу, Евгения примостила датчик и затихла, глядя в монитор. Шли минуты, она молча делала снимок экрана и двигала датчик ниже. Пальцы, держащие датчик в один момент, дрогнули и замерли, она закусила губу.

– Вы правы, с вашей кошкой не всё в порядке. Посмотрите на экран. – Миниатюрный указательный с по-мальчишечьи коротко обрезанным ногтем коснулся монитора, начал скользить по непонятным ему белоснежным точкам. – Смотрите, один, два, три, вот здесь четыре, пять и шесть.

Он обошел столик. Игнорируя недовольную Смольку, наклонился, упираясь взглядом в монитор. Пятна понятнее не стали, а Женя не спешила пояснять, что они обозначают. Внутренний голос плевался ядом, предполагал злокачественные метастазы, скопления глистов или свернутую пленку от сосисок, которую она сожрала на помойке и теперь непременно страдает.

– Это что-то плохое?

Откинувшись на спинку кресла, девушка неожиданно улыбнулась, потянулась за салфетками, чтобы протереть влажный датчик и кошкин живот.

Откинувшись на спинку кресла, девушка неожиданно улыбнулась, потянулась за салфетками, чтобы протереть влажный датчик и кошкин живот.

– О, для многих мужчин это кажется самым страшным, что может произойти в жизни. К моему сожалению, сегодня я вам сделала невероятный подарок – не нужно сдавать анализ крови, термометрия тоже мне не кажется необходимой, выходит, платить вам всего ничего за этот визит.

Капкан тревоги захлопнулся. Не нужны анализы. Смольку не спасти.

– Евгения, не говорите загадками, мне нужна конкретика. – В сухом голосе наплывами бьется тревога. Получив благосклонный кивок, Бестужев принялся быстро развязывать лапы кошки, та не лишила себя удовольствия вцепиться зубами в спасающую руку. И была прощена. Хотелось верить, что не посмертно.

– Да что же вам не ясно, Александр? Животное в прекрасном состоянии, в разных рогах матки шесть плодов. А тошнит её, потому что у любого живого существа может быть токсикоз. Поздравляю, скоро вы станете молодым крестным папочкой. – Смеясь, она поднялась с кресла, направилась обратно в приемный кабинет, на ходу подхватывая новый пакет натрия хлорида для собаки.

А он ошарашенно жал к себе кошку, поглаживая пальцами вдоль мокрого от геля бока. На морде животного ни грамма раскаяния, в расширенных от темноты зрачках ликование и гордость за себя.

– Разгульная ты душа, ты превратишь мой дом в хаос. – Почесав усатую пушистую щеку, Саша запоздало ринулся за врачом. – Погодите, а что мне теперь делать?

– Как что? Растить. – Искренне изумившись, она протянула листик с заключением и широко улыбнулась. – Если боитесь домашних родов, вы можете привезти её к нам или вызвать меня на дом, я прослежу, чтобы всё было по высшему разряду. Через месяц ждите пополнения и, Александр, постарайтесь сбалансировать её рацион. Креветки, конечно, хорошо, но не для её нынешнего положения.