Текст книги "Обольсти меня на рассвете"

Автор книги: Лиза Клейпас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Какого бы мнения ни был Меррипен о том, кто или что свело их друг с другом, своими соображениями он ни с кем делиться не стал. Вместо этого он лишь спросил:

– Ты знаешь, как зовут нашего отца?

Шури с сожалением покачала головой:

– Барон никогда не упоминал имени твоего отца. Прости.

– Не за что просить прощения. Ты очень нам помогла, – сказал Кэм. – Ты знаешь что-нибудь насчет того, почему гаджо хотели нас…

– Мама, – послышался снаружи голос мальчика, – хороди идут.

– Им понадобились наши кони, – сказал Меррипен, – быстро вскочив на ноги. – Он сунул в руку Шури несколько монет. – Удачи и доброго здравия, – сказал он.

– Кушти бок, – ответила она, пожелав им того же.

Кэм и Меррипен поспешили выйти из шатра. К ним приближались трое. С волосами, превратившимися в войлок, грязные, с гнилыми зубами, вонючие, они больше походили на зверей, нежели на людей. Несколько любопытных цыган наблюдали за хороди с безопасного расстояния. Было ясно, что с их стороны помощи ждать бесполезно.

– Ну, – еле слышно сказал Кэм, – кажется, нам предстоит развлечение.

– Хороди любят ножи, – сказал Меррипен. – Но они не умеют с ними обращаться. Оставь это мне.

– Приступай, – охотно согласился Кэм.

Один из хороди заговорил на наречии, которого Кэм не понимал. Но он кивнул в сторону коня Кэма. Конь по кличке Пука нервно на них поглядывал и перебирал ногами.

– Черта с два, – пробормотал Кэм.

Меррипен ответил хороди на столь же непонятном языке. Как он и предсказывал, хороди сунул руку за спину и вытащил зазубренный нож. Меррипен выглядел невозмутимым, но Кэм заметил, как он несколько раз сжал и разжал кулаки, разминая пальцы, что указывало на то, что он незаметно готовится к драке.

Хороди бросился на него с хриплым криком, целясь в нижнюю часть корпуса, но Меррипен проворно отступил в сторону. С впечатляющей скоростью и точностью он перехватил руку нападавшего. Использовав силу противника против него самого, он сделал хороди подсечку. Заломив руку нападавшего, он швырнул его на землю. Все присутствующие, включая Кэма, невольно вздрогнули от грохота, с которым хороди ударился о землю. Хороди корчился на земле. Выхватив нож из вялой руки поверженного, Меррипен швырнул нож Кэму. Тот его поймал.

Меррипен посмотрел на двух оставшихся хороди.

– Кто следующий? – спокойно спросил он.

Несмотря на то что вопрос был задан на английском языке, эти создания, похоже, его поняли. Они убежали без оглядки, предоставив своего поверженного товарища самому себе. Тот с громкими стонами пополз за ними.

– Очень эффектно, фрал, – с восхищением сказал Кэм.

– Мы уходим, – без лишних сантиментов сообщил ему Меррипен. – До того как придут другие.

– Давай пойдем в таверну, – сказал Кэм. – Мне нужно выпить.

Меррипен молча сел на коня. На этот раз, похоже, Меррипен и Кэм сошлись во мнениях.

Таверна – это место, куда трудяга приходит отдохнуть, лентяй – найти себе занятие, а меланхолик – очистить душу. «Ад и черпак», расположенный в одном из самых неблагополучных закоулков Лондона, мог бы также называться тайным убежищем преступников и тихой гаванью пьяниц. Он вполне отвечал настоящим потребностям Кэма и Кева, будучи местом, где два цыгана могли чувствовать себя как в своей тарелке. Эль был хорошего качества, хорошей крепости, и хотя разносчицы эля не были особенно приветливы, за тем, чтобы кружки были полны, а пол выметен, следили.

Кэм и Кев сидели за столом для двоих. На нем вместо подсвечника стояла маленькая тыква, из которой была вырезана сердцевина, и рыжие бока ее были покрыты липкими потеками. Кев не отрываясь выпил половину кружки, после чего поставил ее на стол и больше пить не стал. Он редко пил. Ему не нравилось терять над собой контроль, что неизбежно случалось при опьянении.

Кэм, однако, кружку выпил до дна. Откинувшись на спинку стула, он с улыбкой смотрел на Кева.

– Меня всегда забавляло то, что ты не любишь и не умеешь пить, – заметил Кэм. – Цыган твоей комплекции должен выпивать четвертак и глазом не моргнув. Но теперь, когда я узнал, что ты к тому же наполовину ирландец… Ну, тебе просто нет извинений, фрал. Надо будет нам поработать над тобой в этом направлении.

– Мы никому не скажем, – угрюмо сообщил ему Кев.

– О том, что мы братья? – Кэм, казалось, наслаждался видимым дискомфортом Кева. – Это не так уж плохо – быть наполовину гаджо, – ласково сообщил он Кеву, усмехаясь при виде его мучений. – Это объясняет то, почему мы оба осели, перестали кочевать, тогда как большинство цыган предпочитают странствовать всю жизнь. В нас течет ирландская кровь, которая…

– Ни… одного… слова, – сказал Кев. – Даже членам семьи.

Кэм слегка нахмурился.

– У меня нет секретов от жены.

– Даже ради ее безопасности?

Кэм, похоже, задумался над этими словами Кева, глядя в узкое окошко. Улица была запружена лоточниками, с грохотом катившими свои тележки по булыжной мостовой. Громкими криками они пытались заинтересовать прохожих шляпными коробками, игрушками, спичками, зонтами и метлами. На противоположной стороне улицы в витрине мясной лавки красовалось только что порубленное мясо.

– Думаешь, родственники нашего отца все еще хотят нас убить? – спросил Кэм.

– Возможно.

Кэм рассеянно потер руку там, где был вытатуирован конь из ирландских легенд.

– Ты ведь понимаешь, что ничего из этого: ни татуировок, ни тайн, ни разделения нас с тобой, ни присвоения нам разных фамилий, не произошло бы, если бы наш отец не был человеком знатным. Потому что в противном случае гаджо было бы наплевать на пару детей-полукровок. Хотелось бы знать, почему он оставил нашу мать. Хотелось бы знать…

– Мне на это плевать.

– Я собираюсь заново провести розыск по исчезнувшим свидетельствам о рождении. Возможно, наш отец…

– Не надо. Пусть все остается как есть.

– Пусть все остается как есть? – Кэм в недоумении посмотрел на него. – Ты действительно хочешь закрыть глаза на то, что мы узнали сегодня? Закрыть глаза на родство между нами?

– Да.

Медленно покачав головой, Кэм покрутил одно из золотых колец у себя на пальце.

– После сегодняшнего дня, брат, я гораздо больше тебя понимаю. То, как ты…

– Не называй меня так.

– Могу представить, что тот, кого растили как зверя для драки на арене, не испытывает к представителям человеческой расы теплых чувств. Мне жаль, что тебе так не повезло, жаль, что тебя отправили к нашему дяде. Но ты не должен позволить тому, кто так дурно с тобой обошелся тогда, в детстве, помешать тебе жить полной жизнью сейчас. Помешать тебе понять, кто ты такой.

– Знание того, кто я такой, не даст мне то, что я хочу иметь. Ничто не может мне этого дать. Следовательно, в этом нет смысла.

– А чего ты хочешь? – тихо спросил Кэм.

Сжав зубы, Кев злобно уставился на Кэма.

– Ты даже не можешь решиться сказать об этом? – подзадорил брата Кэм. Поскольку Кев упорно продолжал молчать, Кэм потянулся к его кружке. – Ты собираешься допивать?

– Нет.

Кэм допил эль в несколько глотков.

– Знаешь, – язвительно заметил он, – мне было куда проще управлять клубом, полным пьяниц, азартных игроков и преступников всевозможных мастей, чем вести дела с тобой и с Хатауэями. – Кэм опустил кружку на стол и тихо спросил: – Ты что-нибудь подозревал? Ты думал, что связь между нами может быть такой тесной?

– Нет.

– А вот я – да. Где-то в глубине души я всегда знал, что у меня есть брат.

Кев сурово на него посмотрел.

– Это ничего не меняет. Я не твой сородич. Между нами нет никаких уз.

– Кровное родство нельзя списывать со счетов, – с неизменным дружелюбием ответил ему Кэм. – И поскольку все остальные мои сородичи рассеялись по свету, ты все, что у меня есть, фрал. Только попробуй от меня избавиться.

Глава 11

Уин спускалась по главной лестнице отеля. Чарлз, немолодой слуга Хатауэев, еле поспевал за ней и, пыхтя, ворчал:

– Стоит один раз оступиться, и вы сломаете себе шею на этих ступеньках.

– Благодарю за заботу, Чарлз, – бросила она через плечо, не снижая скорости, – но волноваться за меня не стоит. – Едва ли она рисковала свернуть себе шею на этой лестнице после двух с лишним лет интенсивных тренировок в клинике. – Должна тебя предупредить, Чарлз, что я и дальше буду передвигаться с той же скоростью.

– Да, мисс, – удрученно сказал Чарлз, который был полноват и страдал одышкой. Несмотря на то что теперь от слуги было мало проку, Хатауэи не хотели его увольнять, пока он сам не изъявит желание удалиться от дел.

Уин было жалко старика, но она не могла отказать себе в удовольствии его подразнить.

– Мы всего лишь добежим до Гайд-парка и обратно, Чарлз.

Когда до холла оставалось пройти всего один лестничный пролет, Уин увидела Кева. Настроение у него явно было не на высоте, и он шел опустив глаза. Сердце Уин радостно забилось. Она не могла не любоваться им – Меррипен был поразительно хорош собой, даже когда бывал не в духе. Он подошел к лестнице, поднял глаза и увидел ее. Выражение его лица мгновенно изменилось. Она увидела вспышку желания в его взгляде еще до того, как он успел погасить ее. Эта вспышка была хоть и яркой, но кратковременной. Хотя и ее хватило, чтобы поднять Уин настроение.

После устроенной Меррипеном в семейных апартаментах Хатауэев утренней сцены ревности Уин посчитала нужным извиниться перед Джулианом за безобразное поведение Кева. Доктора выходка Меррипена скорее позабавила, чем расстроила.

– Он в точности такой, каким вы его описывали, – сказал Джулиан и добавил: – И даже немного больше.

«Даже больше» – подходящее определение для Меррипена, подумала Уин. В нем всего было в избытке. В настоящий момент он очень напоминал сакраментального отрицательного героя из авантюрного романа. Того самого, которого в конце непременно побеждает светловолосый положительный герой.

Взгляды украдкой, что бросали на Меррипена оказавшиеся в холле дамы, лишний раз убеждали Уин в том, что не она одна им очарована. Наряд джентльмена шел ему. Он носил вещи от дорогого портного с такой непринужденностью, словно ему было абсолютно все равно, одет ли он как джентльмен или как портовый грузчик. И, зная Меррипена, она догадывалась, что так оно и было.

Уин остановилась и с улыбкой стала ждать его приближения. Он окинул ее быстрым, но цепким взглядом, не упустив ни малейшей детали ее простого наряда, состоящего из темно-розового уличного платья и жакета.

– На этот раз ты одета, – заметил Меррипен, словно был удивлен тем, что она не расхаживает по отелю в чем мать родила.

– На мне платье для прогулок, – сказала она. – Как видишь, я иду подышать воздухом.

– Кто тебя сопровождает? – спросил Меррипен, хотя не мог не заметить слугу, стоящего поодаль в нескольких шагах от них.

– Чарлз, – ответила она.

– Один только Чарлз? – Меррипен был возмущен. – Тебе нужна более серьезная охрана.

– Мы всего лишь прогуляемся до Гайд-парка, – сказала Уин. Этот диалог ее забавлял.

– Ты что, не в своем уме, женщина? Ты хоть имеешь представление о том, что может с тобой случиться в Гайд-парке? Там полно карманников, грабителей, мошенников и бандитов, и все они не прочь ощипать перышки такой вот птичке.

Чарлз не обиделся, а, наоборот, с готовностью поддержал Меррипена.

– Возможно, мистер Меррипен говорит дело, мисс Хатауэй. Это действительно довольно далеко… и никогда не знаешь…

– Ты предлагаешь свои услуги? Готов пойти вместо Чарлза? – напрямик спросила она.

Как и ожидала Уин, Меррипен изобразил недовольство.

– Пожалуй, что так, если альтернативы нет. Лучше уж пойти с тобой, чем места себе не находить, зная, что ты ищешь приключения на свою голову. Лондон не тот город, в котором девушка вроде тебя может прогуливаться без охраны. – Меррипен, нахмурившись, взглянул на Чарлза. – Тебе ни к чему идти с нами. Не то мне и за тобой придется присматривать.

– Слушаюсь, сэр, – с благодарностью отозвался Чарлз и с неожиданным проворством поспешил наверх, опасаясь, как бы Меррипен не передумал.

Уин взяла Меррипена под руку и сразу почувствовала, как сильно напряжены его мышцы. Она осознала, что он чем-то глубоко расстроен. Его беспокоило что-то куда более серьезное, чем ее костюм для занятий гимнастикой или перспектива прогуляться до Гайд-парка.

Они вышли из отеля. Меррипен шагал широко, а Уин быстро, так что шли они вровень. Уин старалась поддерживать легкий непринужденный тон:

– Какой сегодня чудный воздух – прохладный и освежающий.

– Он отравлен угольным дымом, – сказал Меррипен, обводя ее вокруг лужи с сосредоточенным выражением лица.

– Не знаю, как насчет воздуха, а от твоей одежды точно тянет дымом. И это не табачный дым. Где вы с Роханом были сегодня утром?

– В цыганском таборе.

– Зачем вы туда пошли? – поинтересовалась Уин. С Меррипеном надо было твердо гнуть свою линию, не обращая внимания на его недовольство, иначе от него ничего не добьешься.

– Рохан подумал, что там мы можем встретить кого-нибудь из моего племени.

– И вы встретили кого-то? – тихо спросила Уин, понимая, насколько деликатную тему они затронули.

Под ее ладонью тревожно сократились мышцы.

– Нет.

– Я знаю, что встретили. Я вижу, что с тобой творится.

Меррипен поднял глаза, увидел, как пристально она на него смотрит, и вздохнул.

– В моем племени была девушка по имени Шури.

Уин почувствовала укол ревности. Девушка, которую он знал, и при этом ни разу не упомянул. Возможно, она была ему дорога.

– Мы нашли ее сегодня в таборе, – продолжал Меррипен. – Она очень изменилась. Когда-то она была очень красивой, а сейчас выглядит намного старше своих лет.

– О, как печально, – сказала Уин, стараясь сделать так, чтобы голос ее звучал искренне.

– Ее муж, цыганский барон, был моим дядей. Он был… нехорошим человеком.

Едва ли ее могло удивить это признание, принимая во внимание то состояние, в котором находился Меррипен, когда Уин впервые его увидела. Израненный, всеми покинутый, он был так сильно похож на хищного зверя, что для всех было очевидно, что жил он как дикарь.

Уин переполняли сочувствие и нежность. Если бы только они были сейчас не на людной улице, а где-то в укромном уголке, где она могла бы его разговорить, заставить сказать ей все. Как ей хотелось обнять его – не как любовника, а как друга. Вне сомнений, многим показалось бы странным то, что она испытывала желание защитить и успокоить столь сильного и непрошибаемого на вид мужчину. Но в душе Меррипен был совсем не таким, каким казался. Кев умел чувствовать на редкость глубоко и тонко. Она это знала. Она знала также, что он бы ни за что не согласился признать за собой такую способность.

– Мистер Рохан рассказал Шури о своей татуировке? – спросила Уин. – Сказал, что она такая же, как у тебя?

– Да.

– И что сказала об этом Шури?

– Ничего. – Ответ прозвучал подозрительно быстро.

Два уличных торговца, один с пучками кресс-салата, другой с зонтиками, приблизились к ним в надежде немного заработать. Но один взгляд Меррипена заставил их попятиться, рискуя оказаться под колесами карет, телег и лошадей. Оба торговца вмиг перебежали на другою сторону улицы.

Уин молчала минуту-другую. Она держала Меррипена под руку, пока он вел ее по улице, словно неразумного ребенка, постоянно бормоча себе под: не ступай туда… иди сюда… осторожнее.

– Кев, – не выдержав, сказала она, – я не стеклянная, не разобьюсь.

– Я знаю.

– Тогда перестань обращаться со мной так, словно я могу рассыпаться от одного неверного шага.

Меррипен немного поворчал насчет того, что улицы недостаточно хороши для нее. Что мостовая слишком неровная. Что грязи слишком много.

Уин не смогла удержаться и рассмеялась.

– Кев, даже если бы улица была вымощена золотом и ее непрерывно мели ангелы, ты бы все равно считал, что она для меня слишком неровная и грязная. Ты должен избавиться от привычки постоянно меня опекать.

– Пока жив, я буду тебя защищать.

Уин замолчала, крепче сжав его руку. Он никогда не говорил ей, что любит ее, но слова были не нужны. Она чувствовала пульсирующее в нем желание, чувствовала его страсть, и сознание того, что Кев ее хочет, заставляло сердце Уин сладко замирать. Никто другой не имел такой власти над ее бедным сердцем.

– Я не хочу, чтобы меня возводили на пьедестал, – сказала она наконец.

– Ты не на пьедестале. Ты… – Но он замолчал, так и не закончив фразы, и покачал головой, словно сам удивился тому, что сказал. Что бы ни произошло сегодня с ним в цыганском таборе, Кев испытал сильное потрясение.

Уин гадала о том, что могла рассказать ему Шури. Не о татуировке ли шла речь? И о том, что связывало Кева Меррипена и Кэма Рохана?

– Кев… – Уин замедлила шаг, заставив и Кева сбросить темп. – Еще до того как я уехала во Францию, у меня родилась мысль о том, что эти татуировки свидетельствуют о близкой связи между тобой и мистером Роханом. Болезнь не оставляла мне широкого выбора для занятий, но зато я могла сколько угодно наблюдать за людьми, с которыми общалась. Я замечала такое, что не удавалось подметить никому, о чем никому не приходило в голову подумать. И я всегда была настроена на твою волну.

Бросив на Меррипена быстрый взгляд, она увидела, что ему не нравится то, о чем она говорит. Он не хотел, чтобы за ним наблюдали, не хотел, чтобы его пытались понять. Ему не нравилось, когда к нему лезли в душу.

– А когда я познакомилась с мистером Роханом, – непринужденным тоном продолжала Уин, словно они говорили о погоде, – мне сразу бросилось в глаза, что вы сильно похожи. Наклон головы, улыбка, манера жестикулировать – все в точности как у тебя. И тогда я подумала про себя, что не удивлюсь, если однажды узнаю, что вы братья.

Меррипен остановился как вкопанный. Он стоял, повернувшись к ней лицом, тогда как поток пешеходов продолжал обтекать их. Люди ворчали, недовольные тем, что эти двое перегородили движение. Уин заглянула в его глаза и невинно повела плечом. Она ждала его реакции.

– Так не бывает, – проворчал он.

– Все бывает, – сказала Уин. – Особенно в нашей семье. – Она продолжала смотреть на него, читая по его глазам. – Так это правда? – спросила она. – Он твой брат?

Кев колебался. Шепот его был таким тихим, что она едва смогла его расслышать.

– Младший брат.

– Я рада за тебя. За вас обоих. – Она продолжала улыбаться ему, пока уголки его губ не поползли вверх и на лице не появилось подобие улыбки.

– А я нет.

– Когда-нибудь ты будешь этому рад.

Спустя пару секунд он решительно взял ее под руку и они возобновили прогулку.

– Если вы с Роханом братья, – сказала Уин, – то ты наполовину гаджо. Как и он. Ты об этом сожалеешь?

– Нет, я… – Он замолчал, размышляя. – Я не был так уж сильно удивлен. Я всегда чувствовал, что я цыган и… кто-то еще.

И Уин поняла то, о чем он предпочел умолчать. В отличие от Рохана он не был готов принять иную сторону своей личности, ту громадную часть себя, которая до сих пор оставалась нереализованной.

– Ты собираешься поговорить об этом с семьей? – тихо спросила она. Зная Меррипена, она могла ожидать, что он не захочет ни перед кем открываться, пока не обдумает все возможные последствия своего поступка.

Он покачал головой.

– Сначала надо найти ответы на кое-какие вопросы. Например, почему наш отец хотел нас убить.

– А он хотел вас убить? Боже, зачем?

– Мне кажется, что это как-то связано с вопросом о наследстве. У гаджо все обычно сводится к деньгам.

– Какой ты желчный, – сказала Уин, крепче взяв его под руку.

– У меня есть на то причины.

– У тебя также есть причины быть счастливым. Сегодня ты нашел брата и узнал, что наполовину ирландец.

На этот раз она действительно его развеселила.

– И это должно сделать меня счастливым?

– Ирландцы – замечательный народ. И я вижу в тебе ирландские черты: твоя любовь к земле, твое упорство.

– Моя любовь к дракам.

– Да. Ну, возможно, эту черту тебе следует в себе подавлять.

– Будучи наполовину ирландцем, – сказал он, – я должен бы лучше уметь пить.

– И быть куда разговорчивее.

– Я предпочитаю говорить лишь тогда, когда мне есть что сказать.

– Хм. Это не характерно ни для цыган, ни для ирландцев. Возможно, в тебе есть еще какая-нибудь кровь, о которой тебе только предстоит узнать.

– Господи, надеюсь, что нет. – Но он уже улыбался, и Уин почувствовала, как по телу растекается приятное радостное тепло.

– Это первая настоящая улыбка, которую я увидела на твоем лице, с тех пор как вернулась, – сказала она. – Тебе следует чаще улыбаться, Кев.

– В самом деле? – тихо спросил он.

– О да. Улыбаться полезно для здоровья. Доктор Харроу говорит, что жизнерадостные пациенты выздоравливают быстрее, чем угрюмые.

При упоминании доктора Харроу улыбка исчезла с лица Меррипена.

– Рамзи сказал, что ты с ним сблизилась.

– Доктор Харроу – друг, – осторожно сказала она.

– Только друг?

– Пока да. Ты стал бы возражать, если бы он решил за мной ухаживать?

– Конечно, нет, – пробормотал Меррипен. – Какое право я имею возражать?

– Никакого. Если только ты не заявил права на меня первым, чего ты, разумеется, не сделал.

Она почувствована происходящую в нем внутреннюю борьбу. Логика требовала оставить эту тему, но он не смог справиться с эмоциями.

– Не мне запрещать тебе питаться баландой, если того требует твой аппетит, – процедил он сквозь зубы.

– Это ты доктора Харроу сравниваешь с баландой? – Уин старалась сдержать довольную улыбку. Проявление ревности со стороны Меррипена было для нее приятно. – Уверяю тебя, доктор Харроу совсем не так пресен. Он мужчина с характером.

– Он гаджо – с водянистыми глазами и бледной кожей.

– Он очень привлекателен. И глаза у него вовсе не водянистые.

– Ты позволяла ему целовать себя?

– Кев, мы стоим посреди улицы…

– Так позволяла или нет?

– Один раз, – призналась она и сделала паузу, дав ему переварить информацию. Лицо у Меррипена перекосилось. Он злобно уставился на тротуар. Когда стало очевидно, что он ничего не намерен говорить, Уин добавила: – Это был дружеский поцелуй.

По-прежнему ответной реплики не последовало.

Упрямый буйвол, раздраженно подумала она.

– Он поцеловал меня совсем не так, как целовал ты. – Уин почувствовала, что краснеет. – Мы никогда не делали ничего подобного тому, что мы с тобой… той ночью…

– Я не собираюсь это обсуждать.

– Почему мы можем обсуждать поцелуи доктора Харроу, а твои не можем?

– Потому что мои поцелуи не приведут к тому, чтобы я начал за тобой ухаживать.

Уин было больно. И еще она чувствовала себя озадаченной и разочарованной. Как бы там ни было, она намеревалась заставить Меррипена сказать, почему он не хочет добиваться ее, но не здесь и не сейчас.

– Ну что же, возможно, доктор Харроу и собирается за мной ухаживать. И существует вероятность того, что я не стану ему отказывать, – сказала она, пытаясь придать своему голосу тон прагматичного благоразумия. – В моем возрасте я не имею права несерьезно относиться к перспективе замужества.

– В твоем возрасте? – насмешливо переспросил Меррипен. – Тебе всего двадцать пять.

– Двадцать шесть. Но и в двадцать пять женщина уже считается залежалым товаром. Я потеряла несколько лет – возможно, лучшие свои годы – из-за болезни.

– Ты никогда не была так красива, как сейчас. Только слепец или безумец мог бы не заметить твоей красоты. Любой мужчина нашел бы тебя желанной. – В этих словах, произнесенных недовольным ворчливым тоном, тем не менее чувствовалась искренность. Щеки Уин горели.

– Спасибо, Кев.

Он искоса на нее посмотрел.

– Ты хочешь замуж?

Предательское сердце Уин сладко сжалось, потому что вначале она решила, что он спросит: «Ты хочешь замуж за меня?» Но нет, он всего лишь интересовался ее отношением к браку, рассматривая его в качестве, как сказал бы ее ученый отец, «концептуальной структуры с потенциалом для реализации».

– Да, конечно, – сказала она. – Я хочу детей, которых буду любить. Хочу мужа, с которым мы старели бы вместе. Я хочу иметь свою семью.

– И Харроу говорит, что все это сейчас для тебя возможно?

Уин слишком долго медлила с ответом.

– Да, вполне возможно.

Но Меррипен слишком хорошо ее знал.

– Чего ты мне не договариваешь?

– Я достаточно здорова, чтобы делать все, что мне хочется, – твердо заявила она.

– Что он…

– Я не желаю это обсуждать. У тебя свой список запрещенных тем, у меня – свой.

– Ты понимаешь, что я все равно обо всем узнаю, – тихо сказал Меррипен.

Уин сделала вид, что его не услышала. Она устремила взгляд в сторону парка, который был уже совсем рядом. Глаза ее расширились, когда она заметила нечто, чего не было, когда она уезжала во Францию: громадный павильон из стекла и железа.

– Это и есть Хрустальный дворец? О, должно быть, это он. В жизни он куда красивее, чем на литографиях.

В здании, занимавшем более девяти акров площади, разместилась международная выставка под названием «Великая выставка», где экспонировались произведения искусства и достижения науки. Уин читала о ней во французских газетах, в которых эту выставку сравнивали с новым чудом света.

– Сколько прошло времени с тех пор, как его построили? – спросила она, ускорив шаг и направляясь прямо к зданию.

– И месяца не прошло.

– Ты был внутри? Ты видел экспонаты?

– Был один раз, – сказал Меррипен, улыбаясь ее нетерпению. – И я видел несколько экспонатов, но не все. Чтобы увидеть все, и трех дней будет мало.

– И что ты видел?

– Меня интересовали экспонаты, связанные с механикой, конечно.

– Хотела бы я увидеть хотя бы чуть-чуть, – мечтательно сказала Уин, наблюдая за непрерывным потоком людей, заходящих в здание и выходящих из него. – Ты меня не отведешь туда?

– У тебя не будет времени, чтобы хотя бы что-то посмотреть. Уже почти полдень. Я завтра тебя туда отведу.

– Сейчас. Пожалуйста. – Она нетерпеливо теребила его руку. – Ну, Кев, не говори мне «нет».

Меррипен окинул ее взглядом. Уин он казался таким невозможно красивым, что у нее все внутри сжалось от удовольствия.

– Как я могу сказать тебе «нет»? – тихо спросил он.

И он повел ее к арочному входу в Хрустальный дворец, и заплатил по шиллингу за вход. Уин с благоговением обвела взглядом экспонаты. Выставку промышленных образцов организовал и спонсировал принц Альберт, человек мудрый и мыслящий с перспективой. Вместе с билетами им выдали по маленькой, распечатанной типографским способом карте выставки. Павильон держался на железных колоннах, которых было более тысячи, а стены и потолок состояли из трех тысяч стеклянных панелей. Здание было многоуровневым, и в некоторых местах высота его была такова, что там могли спокойно поместиться взрослые вязы. Всего в павильоне разместилось более ста тысяч экспонатов со всего мира.

Выставка была важным общественным явлением, а не только научным. Она предоставляла возможности заявить о себе всем регионам и всем классам, как высшим, так и низшим, и все под одной крышей, что случалось редко. Люди, одетые и выглядевшие по-разному, толпились внутри здания.

Наиболее презентабельная публика собралась в центральной части Хрустального дворца. Похоже, никого из них не интересовало то, что их окружало.

– Чего ждут эти люди? – спросила Уин.

– Ничего, – ответил Меррипен. – Они здесь лишь затем, чтобы себя показать. Похожую публику я уже видел, когда приходил сюда раньше. Они не осматривают экспонаты. Они просто стоят и позируют.

Уин засмеялась.

– Может, стоит подойти к ним поближе и сделать вид, что мы их разглядываем, или все же лучше пойти посмотреть что-нибудь по-настоящему интересное?

Меррипен протянул ей маленькую карту. Внимательно изучив список экспонатов и их расположение, Уин решительно заявила:

– Ткани и текстиль.

По заполненному людьми стеклянному переходу Меррипен провел ее в зал потрясающих размеров. В воздухе стоял гул от работающих ткацких станков и силовых установок. В центре зала и по периметру висели ковры. От запаха шерсти и краски щипало ноздри. Товары из Киддерминстера, Америки, Испании, Франции, из восточных стран – целая радуга со всевозможными оттенками. Ткани всех мыслимых текстур – плоского плетения, с узелками, ажурные, махровые, вышитые, с позументами… Уин сняла перчатки, ощупывая образцы. Такого богатого выбора тканей она никогда и нигде не видела.

– Меррипен, посмотри сюда! – воскликнула она. – Это уилтонский ковер. Похож на брюссельский, только стриженый. На ощупь как бархат, правда?

Представитель производителя, который стоял поблизости, сказал:

– Уилтонские ковры становятся все более доступными, поскольку сейчас мы можем производить их на специальных станках, которые приводит в действие пар.

– Где расположена фабрика? – спросил Меррипен, проводя ладонью по пушистому ковру. Полагаю, в Киддерминстере?

– Там, и еще одна фабрика в Глазго.

Пока мужчины беседовали об особенностях производства ковров на новых машинах, Уин бродила вдоль рядов со стендами. В этом зале были еще машины, поражающие своими размерами и хитроумными механизмами. Одни машины специализировались на плетении нитей, другие – на печатании узоров на ткани, третьи – на изготовлении нити из шерстяного чеса. Один из станков наглядно демонстрирован механизированный процесс набивки матрасов и подушек из шерстяных отходов.

В восхищении наблюдая за процессом, Уин тем не менее заметила, что Меррипен подошел к ней и встал рядом.

– Невольно задаешься вопросом, наступит ли такой день, когда за человека все будут делать машины, – сказала Кеву Уин.

Он едва заметно улыбнулся:

– Если бы у нас было больше времени, я бы отвел тебя туда, где демонстрируют машины для сельского хозяйства. С их помощью можно выращивать вдвое больше урожая, затрачивая на это втрое меньше времени и труда, чем понадобилось бы, если делать все вручную. Мы уже приобрели молотилку для арендаторов в поместье Рамзи. Я покажу тебе ее, когда мы поедем туда.

– Ты одобрительно относишься ко всем этим технологическим новинкам? – с некоторым удивлением спросила Уин.

– Да, а с чего бы мне их не одобрять?

– Цыгане не верят в прогресс.

Кев пожал плечами:

– Во что бы там ни верили цыгане, я не могу игнорировать тот факт, что технический прогресс – благо для большинства. Механизация сделает многое более доступным для простых людей – одежду, пищу, мыло… даже ковер на полу.

– А как насчет тех, кто потеряет средства к существованию, когда их рабочие места займут машины?

– С развитием промышленности появится больше рабочих мест. Зачем заставлять человека делать тупую работу, вместо того чтобы дать ему образование и научить чему-то более полезному и интересному?

Уин улыбнулась:

– Ты рассуждаешь как реформист.

– Изменения в экономике всегда сопровождаются изменениями в обществе. Никто не может остановить этот процесс.

Какой у него пытливый ум, подумала Уин. Отцу ее было бы приятно узнать, каким стал его цыганский найденыш.

– Индустриализация потребует дополнительной рабочей силы, – заметила она. – Ты полагаешь, что много найдется жителей деревни, которые с удовольствием переедут в Лондон и в другие города, чтобы…