Текст книги "Герой снов"
Автор книги: Лиза Клейпас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Что ж! – Леди Сифорд оскорбленно поджала губы и замолкла.
Эмма благодарно улыбнулась Тасе. Хотя наедине мачеха продолжала возражать против брака, на людях она, как всегда, стояла за Эмму горой. Она даже отвезла ее к своему любимому портному, чтобы тот придумал необыкновенный фасон подвенечного платья. Его шили из шелка цвета слоновой кости, с высоким воротом и вставками из нежного старинного кружева. Вместе с Эммой Тася продумывала все детали церемонии, которая должна была состояться в часовне Саутгейт-Холла. Свадебный прием устраивали в белой с золотом бальной зале.
Множество дней Эмма провела с нанятыми Николаем ландшафтным архитектором и садовником. Они проектировали строения и загоны для размещения ее зверинца на землях поместья Ангеловского. Даже Тася вынуждена была признать, что Николай не жалел усилий, чтобы угодить всем желаниям и потребностям Эммы. Под ее вкус заново отделывались покои, предназначенные для новобрачной, и князь прислал ей образцы материй на выбор. Эмма одобрила бледно-голубой льдистого оттенка шелк для стен и тяжелую сапфирового цвета парчу для занавесей на окна и постель.
В те дни, когда Николай не приезжал с визитами, он присылал цветы и разнообразные подарки – от пестрой жестянки с бисквитами до изысканной золотой шкатулки с гербом Ангеловских. Как-то он привез ей колье из двадцати бриллиантов по числу ее лет. Тася нахмурилась, завидев такой неподобающий до свадьбы подарок, но настаивать, чтобы Эмма его вернула, не стала.
Внимание Николая приводило Эмму в недоумение. Однако он держался с чрезвычайной учтивостью: в гостиной садился на почтительном от нее расстоянии и лишь издали наблюдал, как она ухаживает за питомцами своего зверинца. Он разговаривал с ней, как старший брат, дружески и чуть шутливо, слегка поддразнивая. Но иногда она ловила на себе пристальный, манящий взгляд золотых глаз. Он следил за каждым ее движением, и она начинала нервничать, не зная, чего ожидать от него в любую минуту. Внешне он вел себя вполне цивилизованно, но под наружным лоском таился человек страстный и непредсказуемый. Ей все еще было трудно поверить в то, что Николай хочет ее, хотя какая-то часть ее существа сознавала, как его к ней тянет, потому что она сама чувствовала то же самое. Нет, она не любила его, но он ее завораживал, и ее тянуло к нему неудержимо, с неведомой ранее силой.
Утром в день свадьбы Эмма была испугана и встревожена. Однако отец невольно подтолкнул ее и тем помог ей преодолеть нерешительность. Люк вошел к ней в комнату, когда она была уже полностью одета в подвенечный наряд. Эмма повернулась к нему от зеркала, перед которым пыталась пригладить непокорные кудри, и виновато улыбнулась.
В платье цвета слоновой кости она выглядела высокой и тоненькой. Собранные в высокую прическу локоны были убраны кремовыми розами. В одной руке она держала маленькую Библию своей матери и кружевной платочек, одолженный у Таси, как полагалось по английской примете: невеста должна иметь при себе что-то новое, что-то старое, что-то взятое взаймы, что-то голубое. Шею ее обвивала тройная нитка жемчуга – прибывший утром свадебный подарок Николая. Отец с трудом сглотнул, словно в горле у него застрял комок.
– Ты сегодня очень красива, Эмма.
– Спасибо, – чуть слышно отозвалась она.
– Как бы я хотел, чтобы такой тебя увидела Мэри!
Эмма растерянно заморгала, не уверенная, что мать одобрила бы этот брак. Она была совсем маленькой, когда умерла Мэри, и воспоминания о матери сохранились смутными, обрывочными. Скорее это были даже не воспоминания, а впечатления: тепло рук, нежный музыкальный голос, пышные рыжие, совсем как у дочери, волосы. Папа всегда повторял, что они с Мэри очень любили друг друга. Возможно, маме бы не понравилось, что она выходит за Николая.
– Эмма, – тихо начал отец, – если ты когда-нибудь пожалеешь… если наступит момент, когда ты сочтешь все это ошибкой… ты всегда сможешь вернуться. Я приму тебя с распростертыми объятиями.
– Ты ждешь, что я раскаюсь в этом браке, не так ли? – спросила она.
Люк промолчал, но отвел глаза в сторону, что было ответом само по себе.
– С моим браком все будет в порядке, – холодно проговорила Эмма. – Он будет не похож на ваш с Тасей, но меня он вполне устроит.
– Надеюсь.
– Неужели? – иронически осведомилась она. – Я в этом не уверена, папа – Она гордо выпрямилась и расправила плечи, внутренне решив: ничто на свете не помешает ей выйти за Николая Ангеловского.
***
Но позднее, когда они после венчания вместе шли по проходу церкви, в глазах у нее стояли непролившиеся слезы.
Замкнувшись в скорбном молчании, Эмма почти ничего не запомнила из свадебной церемонии, за исключением того, что она оказалась краткой и безрадостной. Николай был, как всегда, красив, но мрачновато серьезен, и выражение его лица заставило ее осознать, что для него свадьба – всего лишь выполнение долга. У Эммы тоже не создалось ощущения, что заключается духовный союз. И даже вечные слова любви и обета из библейской "Книги Руфи": "Куда ты пойдешь, туда и я пойду, и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом" – отозвались в ее душе эхом захлопнутой тяжелой двери.
Только во время принужденного веселья после свадебного приема Эмма начала дышать свободнее. Тосты шли за тостами, танцы сменялись танцами, а угощение состояло из английских и русских блюд. Свадебный пирог представлял собой грандиозное сооружение, украшенное цветами, птичками и амурчиками из сверкающего кристалликами сахара. Вечер достиг апогея, когда молодым пришла пора удалиться. Их шумной толпой проводили к стоявшему наготове экипажу, осыпая колким рисом и поздравлениями.
Оказавшись в карете, Эмма разразилась неудержимым нервным хохотом, отчаянно тряся головой и рассыпая вокруг рисинки. Николай прочесал пальцами волосы в тщетной попытке избавиться от риса, застрявшего в его густых золотисто-каштановых волосах.
– По-моему, плодовитость нам теперь обеспечена, – сказала она, и Николай расхохотался при этом замечании, не отличающемся девичьей стыдливостью.
– Я, Рыжик, в этом и не сомневался.
Выражение его глаз бросило ее в краску. Она нагнула голову и смущенно поинтересовалась:
– А сколько детей ты хочешь иметь?
– Сколько Богу будет угодно послать. Эмма тронула врученное им кольцо – кроваво-красный рубин в обрамлении бриллиантов.
– Благодарю тебя, – произнесла она. – Оно прелестно.
– Тебе нравится? У тебя было странное выражение лица, когда ты увидела его впервые во время церемонии.
– Я удивилась, – честно ответила она. – Мне никогда не доводилось видеть такого большого драгоценного камня.
Николай улыбнулся и, взяв ее тонкую руку в свои, стал играть изящными длинными пальцами.
– У тебя будет много их, с еще большими камнями. Твои руки созданы для подобных драгоценностей.
– Да, они мне понадобятся, чтобы прикрывать следы звериных укусов, – откликнулась она, отнимая руку.
Николай наклонился и, приподняв ее ноги, положил их к себе на колени.
– Ник, – запротестовала она, поежившись, когда он снял с нее атласную туфельку на низком каблуке, – что ты делаешь?
– Устраиваю тебя поудобнее, чтобы ты не устала, пока мы едем в поместье. – И, не обращая внимания на возражения, он стал разминать и массировать ее облитые шелковыми чулками лодыжки.
– Я не хочу сидеть удобнее. Я… – Она сморщилась, когда он осторожно растер ноющий подъем, но постепенно расслабилась и откинулась на бархатные подушки. – У меня чересчур большие ноги, – сумрачно пробормотала она.
– Ты восхитительная. – Николай прижал ее подошву к своему бедру, ближе к паху. Эмма вздрогнула, ощутив твердую продолговатость его возбужденной плоти, но не смогла заставить себя отодвинуться.
Эта блаженная пауза окончилась, когда они подъехали к поместью Ангеловских, и Николай снова надел ей туфли и спустил ее ноги на пол. Эмма преисполнилась почтительного изумления, осознав, что эта похожая на дворец резиденция является теперь ее домом. Огромная круглая бальная зала с бесчисленными колоннами и зеркалами, роскошные комнаты, отделанные золотом и драгоценными камнями, галереи и бесконечные анфилады покоев с высокими окнами… Все это теперь принадлежало ей, и она могла бродить по ним в свое удовольствие.
– Княгиня Эмма… – произнес Николай, словно читая ее мысли. – Много ли понадобится тебе времени привыкнуть к своему титулу?
– Возможно, мне никогда не удастся к нему привыкнуть, – скорчила она в ответ милую гримаску.
Карета остановилась прямо у широких ступеней, ведущих к парадной двери. Николай помог Эмме выйти. Тут же вокруг них засуетилась прислуга: лакеи поспешили распахнуть двери, дворецкий вышел на порог их приветствовать, а сзади в холле уже выстроились шпалерами служанки.
Николай подвел ее к порогу и махнул рукой в сторону застывшего в ожидании дворецкого.
– Ты, разумеется, знаешь Станислава по прошлым посещениям.
Эмма залилась краской, вспомнив последнее из них, когда она осталась у Николая на ночь.
Лицо дворецкого осталось успокоительно безучастным. На чистом, почти без акцента английском он произнес:
– Ваша светлость, все слуги приносят вам свои искренние поздравления и пожелания счастья. Мы постараемся служить вам верно и хорошо.
– Благодарю вас, Станислов, нет, Станис… – Эмма посмотрела на него с извиняющимся видом. – Я буду повторять ваше имя, пока не научусь выговаривать его правильно.
Прежде чем дворецкий успел ей ответить, Николай подхватил Эмму на руки и высоко поднял до уровня груди. Она изумленно ахнула:
– Что ты делаешь?
– Переношу тебя через порог, – ответил Николай. – Разве это не английская традиция?
– Только если невеста гораздо меньше жениха. Не надо… Я слишком тяжелая! Пожалуйста, спусти меня на землю.
– Перестань вырываться, а то я тебя уроню.
Эмма застонала от мучительной неловкости, но Николай решительно перенес ее через порог и прошел по холлу мимо ожидавших слуг. Под их хихиканье и перешептывания он пронес невесту до лестницы, ведущей в верхние покои.
– Ты разве не собираешься представить меня им? – спросила Эмма, оглядываясь на небольшую толпу при входе.
– Завтра. Сегодня я хочу быть лишь наедине с тобой.
– Остальной путь я могу пройти сама. Ты надорвешься.
– Пустое, – небрежно фыркнул он. – Я носил на плечах оленя, весившего вдвое против тебя.
– Как лестно! – пробурчала Эмма и от смущения молчала всю дорогу до своих комнат. Николай донес ее до покоев, специально отделанных для новобрачной, и поставил на пол посреди спальни.
– Ох! – воскликнула она, медленно поворачиваясь вокруг себя.
– Если тебе не нравится, мы все переделаем.
– Переделаем? – ошеломленно повторила она. – Я и думать об этом не желаю.
Покои состояли из гостиной, гардеробной, спальни и ванной комнаты и были красивее всех виденных ею когда бы то ни было раньше. Отделанные в голубых тонах, с хрустальными колоннами и аксессуарами, они подошли бы королям и царям. Стены были увешаны бесценными полотнами в массивных серебряных рамах. Русская печь, выложенная розовато-сиреневыми изразцами, помещалась в углу. Огромнейшая кровать была покрыта темно-синим расшитым шелковым покрывалом. На ней горой громоздились подушки с кистями. Распахнув дверки шкафа красного дерева, Эмма обнаружила, что он пуст, за исключением некоторых предметов ее приданого, перевезенных сюда несколькими днями ранее.
– Где же твоя одежда? – удивленно спросила она.
– Мои покои в другом конце этого крыла.
– Значит, мы не будем делить комнаты?
Николай покачал головой, и Эмма вспыхнула из-за своей ошибки. Отец и Тася всегда спали вместе, начиная и заканчивая день в объятиях друг друга. По наивности Эмма решила, что Николай захочет так же устроить их жизнь. Если он останется в своих отдельных комнатах, они лишатся всех мелких интимных житейских подробностей, которые позволяют мужу и жене чувствовать себя друг с другом легко и удобно. Но, по-видимому, Николай не стремился к подобной фамильярности. Возможно, так оно и лучше… А может, он когда-нибудь изменит свои взгляды.
Она подошла к столу красного дерева, уставленному собранием крохотных резных фигурок. Взяв в руки одну из них, она заулыбалась от удовольствия: это был лебедь из белого коралла, с золотым клювом и сапфировыми глазами. Рядом стояли малахитовая лягушечка, золотой лев, слон из слоновой кости, аметистовый волк с золотыми лапами, а также медведь, рыбка, разные птицы – все из драгоценных металлов и самоцветов. Дольше всего взгляд ее задержался на самой выразительной фигурке: янтарном оскалившемся тигре с желтыми алмазами вместо глаз и мелким жемчугом вместо зубов.
– Эта коллекция принадлежала моей прапрапрабабке Емелии. Мне показалось, что тебе захочется ее иметь.
Эмма обернулась к нему, глаза ее лучились восторгом:
– Спасибо.
Николай кивнул на тигра, зажатого в ее руке:
– Говорят, эта вещица была у нее самой любимой.
Осторожно приблизившись к нему, Эмма легонько поцеловала его в щеку.
– Спасибо, – повторила она. – Ты очень добр ко мне, Ник.
Николай пристально смотрел на нее, чувствуя, как горит место на щеке, которого коснулись ее губы. На него нахлынуло странное состояние, и он замер, не шевелясь. Синие глаза Эммы, звук ее голоса, то, как она сжимала в руке янтарную фигурку, – все казалось ему знакомым, словно когда-то уже случалось. Сердце его забилось гулко и часто, в тяжком ритме. Воздух вокруг стал жарким, в голове медленно кристаллизовалась странная картина.
***
Она взяла в руки тигра, разглядывая его со всех сторон.
– Посмотри, как сверкают его глаза. Разве он не прекрасен?
– Прекрасен, – мягко согласился он, не в силах отвести глаз от ее сияющего лица. Он оторвался от этого зрелища лишь на мгновение, чтобы сказать золотых дел мастеру:
– Мы берем их все.
Она радостно засмеялась и порывисто обняла его.
– Ты так добр ко мне, – прошептала она ему на ухо. – Ты заставляешь меня любить тебя чересчур сильно.
Он провел губами по ее нежной щечке.
– В любви нет понятия "чересчур".
***
– Что с тобой? – тревожно нахмурилась Эмма. Видение исчезло. Николай потряс головой и коротко усмехнулся:
– Ничего. Просто какое-то странное чувство.
Он отступил на шаг, все так же не сводя с нее глаз. Сердце продолжало биться тяжкими, мучительными ударами. Проведя рукой по лбу, он ощутил испарину. Впечатление было такое, будто он прыгнул в ледяную прорубь, напарившись до изнеможения в жаркой русской бане.
– С тобой все в порядке? – настаивала Эмма.
– Позвони горничной, чтобы помогла тебе переодеться, – резковато произнес он и, круто повернувшись, направился к двери. – Я скоро вернусь.
Эмма недоуменно насупилась. Она бережно поставила на столик тигра и погладила его по спине кончиком пальца. Янтарь светился изнутри, словно жил какой-то своей, особой жизнью.
Николай смотрел на нее странным, отрешенным взглядом, словно созерцая нечто неземное… У кого Эмма уже видела именно такое выражение?
– У Таси, – тихо проговорила она. Тася выглядела точно так же после одного из своих предчувствий. Мачеха как-то объяснила Эмме, что русские люди очень суеверны. Жизнь их полна тайн и сказок, они крепко верят в предзнаменования и приметы. Что промелькнуло в голове Николая? Что предстало его мысленному взору?
Встревоженная Эмма вызвала горничную, и вскоре появилась девушка, ровесница Эммы, может, немножко постарше. У нее были умные серые глаза и толстая каштановая коса. Она хорошо говорила по-английски и сообщила, что ее зовут Марфа.
– Мне нравится имя Марфа, – заметила Эмма, когда та начала расстегивать замысловатый узор пуговичек и крючков на спинке лифа подвенечного платья. – Это что, русский вариант имени Марта?
– Да, ваша светлость. Мои родители назвали всех детей по Евангелию. У меня есть еще два брата, Матвей и Лука, и сестра Мария.
– Мэтью, Люк и… Мэри? – догадалась Эмма.
– Да, – подтвердила служанка, помогая Эмме выбраться из платья, которое горкой опало на пол.
Она ловко подхватила пышное облако шелка и отнесла на ближайшее кресло.
– А твои братья и сестра все еще в России? – Эмма затаила дыхание, когда Марфа стала расстегивать на ней корсет.
– Нет, ваша светлость, они все здесь, работают на князя Николая. Мы приехали сюда с князем, когда… после того как… – Служанка замолчала, подыскивая слово поделикатнее.
– После его изгнания, – без обиняков докончила ее фразу Эмма.
Марфа кивнула, уголки ее губ приподнялись в улыбке.
– Как хорошо, ваша светлость, что вы прямо говорите все, как есть. Русские любят прямоту. Распустить вам волосы?
– Да, пожалуй.
В одной батистовой рубашке Эмма присела к туалетному столику. Горничная бережно отколола от огненных локонов кремовые розы и стала распускать прическу, расчесывая каждую прядь щеткой в серебряной оправе.
– Вам хотелось поехать в Англию с князем Николаем, – поинтересовалась Эмма, – или у вас не было выбора?
– О да, моя семья хотела сюда поехать. Мы ведь, знаете ли, издавна принадлежим Ангеловским. Разумеется, не по закону. Шестнадцать лет назад царь Александр отменил крепостное право, то есть освободил рабов. Но мы, Сударевы, служили Ангеловским более ста лет, так что сочли своим долгом последовать за князем Николаем, куда бы он ни поехал.
– Уверена, что он ценит вашу преданность, – сказала Эмма, хоть и подозревала, что Николай со своей надменной самоуверенностью, вероятно, считает это само собой разумеющимся.
Марфа пожала плечами:
– Бог даст, мы всегда будем при нем. Князь Николай – хороший хозяин.
– Это обнадеживает, – пробормотала Эмма. Служанка приостановила плавное поглаживание щетки и задумчиво вздохнула.
– Бывают минуты, когда я тоскую по России. А князь Николай вроде бы нет, хотя, по-моему, должен. Что у него здесь за жизнь?! А там! Он был чуть ли не богаче царя. Двадцать семь дворцов и земли повсюду… Однажды он подарил своему брату, князю Михаилу, на день рождения гору.
– Гору?
– Да, красивую гору в Крыму. – Марфа старательно распутывала узелок, расчесывая локоны, пока волоски не распрямились. – Вам трудно себе представить, ваша светлость, какая жизнь была у нас в России. Иногда у меня сердце сжимается, так хочется снова увидеть родные края. У нас есть поговорка "В гостях хорошо, а дома лучше".
– Это верно, – подтвердила Эмма и рассмеялась. – Я рада, что ты здесь, Марфа.
Когда кудри Эммы рассыпались буйной шелковой волной по плечам, Марфа помогла госпоже надеть пеньюар из тонкого вышитого батиста.
– Вы очень похожи на русскую, ваша светлость.
Понимая, что ей сделали комплимент, Эмма благодарно улыбнулась:
– Боюсь, что я стопроцентная англичанка.
– У моих соотечественников добрые сердца и веселый характер. Полагаю, что вы русская по духу.
Эмма собралась было ответить, но в этот момент у нее громко заурчало в животе, и она, покраснев, смущенно рассмеялась.
– Я сегодня почти ничего не ела, – объяснила она, прижимая к животу ладонь. – Я так волновалась… из-за свадьбы.
– Принести вам супа и каких-нибудь закусок?
– Закусок? – повторила Эмма, с трудом выговаривая непривычное русское словечко.
– Это когда подают понемножку всяких вкусных, но не сладких угощений. Они вам понравятся, ваша светлость. Я принесу сейчас вам их попробовать.
Служанка убежала, а Эмма стала бродить по своим комнатам. Она изумленно покачала головой, обнаружив ванную, отделанную исключительно белым мрамором. Золотые краны в форме дельфинов нависали над краем фарфоровой ванны.
Она задумалась, жила ли Тася в детстве в России в такой же роскоши. Прошлое мачехи во многом все еще оставалось тайной за семью печатями, чем-то очень личным. Впервые Эмма начала сознавать, насколько Тася подавляла свою русскость, сколько русских обычаев она оставила позади вместе с родной речью. Как же отличалась их родная культура, как же трудно было им, и Тасе, и Николаю, приспособиться к чужой стране!
Тихий стук в дверь спальни предварил возвращение Марфы. Служанка внесла большой поднос, уставленный аппетитно пахнущими блюдами. Здесь были супница с острыми щами, ломтики ветчины, лососина холодного копчения, пирожки с мясом и грибами.
С восторгом проследовав за девушкой в гостиную, Эмма уселась на мягкую кушетку, рядом с которой стоял небольшой столик. Марфа поставила на него поднос, указала Эмме на некоторые особенно вкусные кушанья и удалилась.
Еда действительно оказалась восхитительной. Многие блюда были приправлены чесноком, перцем и мускатным орехом. Эмма попробовала всего понемножку, щедро запивая еду крепким красным вином. Роскошь обстановки давала ей изумительное ощущение неги и довольства. Ее баловали, ее лелеяли.
– К этому легко привыкнуть, – пробормотала она, откидываясь на пышные бархатные подушки. От двери ей ответил голос Николая:
– Я искренне надеюсь на это, Рыжик. – На нем был халат из золотисто-коричневого шелка, чуть более темного, чем его волосы. Ноги и руки у него были голыми, и Эмма с внезапным испугом подумала, что, наверное, под халатом на нем ничего нет.
Однако она попыталась скрыть нервозность лучезарной улыбкой и подняла бокал, как бы приветствуя его.
– Не хочешь ли присоединиться ко мне, Ник?
– Только если ты перестанешь так улыбаться.
– Почему? – осведомилась она, настороженно наблюдая за его приближением.
– Потому, – прошептал он, и рука его скользнула ей на затылок, – потому, что от этого у меня голова идет кругом.
Ресницы Эммы, затрепетав, опустились, и она ощутила на своих губах его губы. Когда Николай уселся рядом с ней на кушетку, она неуклюже потянулась к подносу и, изображая радушную, благовоспитанную хозяйку салона, попыталась угостить его:
– Не хочешь ли поесть пирожи?
– Пирожки, – поправил он и, нагнув голову, надкусил сочный пирожок из ее рук. Она удивленно хихикнула:
– Ты первый человек, которого я кормлю из своих рук.
Дождавшись, пока он проглотит первый кусок, она снова поднесла к его губам лакомство. Николай улыбнулся и ухватил весь остаток, чуть прикусив кончик ее пальца.
Несколько встревоженная, но заинтригованная, Эмма поколебалась, но потом все-таки поднесла к его губам кубок вина. Он отпил, глядя на нее поверх сверкающего драгоценными камнями края. Затем он медленно взял кубок из ее рук и отставил в сторону. Опустив палец в густое ароматное вино, он коснулся ее нежной нижней губки, оставив на ней рубиновую каплю. Эмма как завороженная не сводила с него глаз. Наклонившись к ней, он слизнул повисшую винную бисеринку и ласково накрыл ее рот своим. Он целовал и полизывал ее губы все более долгими касаниями, пока Эмма не задрожала и не потянулась к нему. Ее руки скользнули по темно-янтарному шелку его халата, перешли на мощную грудь… Тогда он заключил ее в объятия, крепко прижимая к себе.
Эмма расслабилась, в голове все плыло от волнения и восторга, а губы его продолжали свое летучее скольжение. Шесть недель прошло с той ночи, когда он целовал ее именно так. Она успела позабыть, какое же это блаженство. Внезапно она ощутила отчаянную пустоту. Ей было необходимо, чтобы ее взяли и заполнили. Она жаждала повторения того волшебства, которое ощутила с ним в первую ночь.
Николай взял руку Эммы и потянул ее вниз, между их телами. Подчиняясь, она просунула руку под его шелковый халат, и пальцы ее сомкнулись вокруг атласно гладкой, горячей твердости его возбужденной плоти. Она ахнула и прильнула к нему всем телом, стремясь прижаться как можно теснее. Николай погрузил лицо в ее волосы, потерся, как кошка, щеками и лбом о мягкие кудри, пропуская сверкающие пряди сквозь пальцы, запутываясь в них. Он не знал, почему с ней все было не так, как с другими. Он обладал многими женщинами, но ни одна не оказывала на него такого действия, как Эмма.
Сомкнув пальцы на ее запястье, Николай поднял ее на ноги. Эмма встала и прижалась вспыхнувшим лицом к его лицу.
– Ник, – прошептала она, – ты придешь сегодня ко мне… в постель?
– Это приглашение?
Эмма приостановила свои шаловливые поцелуи.
– Хочешь получить его в письменном виде?
– Это не обязательно. – Он стянул с ее плеч пеньюар и бросил на пол. Легко провел ладонью по ее груди. Сквозь тонкую ткань ощущались гибкая податливость и теплота стройного девичьего тела. – Емелия… жена моя… – Слова вновь не шли с языка, и он в неистовом порыве завладел ее ртом, сминая, расплющивая его нежную сочность.
Он повел ее в спальню, где сбросил с себя халат и, обнаженный, сел на постель. Раздвинув колени, Николай притянул Эмму вплотную. Она стояла перед ним, держась за его плечи, пока он медленно поднимал подол ее рубашки вверх, к талии.
Его теплые ладони очертили плавную линию ее бедер, пальцы, едва касаясь, прошлись по тугим ягодицам. Он прижался ртом к округлости ее груди и приник сквозь легкую ткань к острой твердеющей вершинке. Сосок жестко уперся ему в язык. Эмма застонала и прислонилась к нему, тонкие руки легли ему на голову. Ничего не видя вокруг, она направила его рот к своей груди и задохнулась, когда он куснул нежный пик, превращая его в напрягшееся жало.
Когда Эмма не могла больше выдержать этой изысканной муки, Николай опустил ее на постель и сорвал окутывающую ее ткань. Она положила ладони ему на спину, ощутив сразу грубый узор шрамов, и стала ласково их гладить, словно стараясь излечить давние рамы. Он провел губами по ее шее, груди, животу. Язык его обводил тайные чувствительные местечки, отчего тело ее вздрагивало и напрягалось.
Он поцеловал кустик рыже-коричневых локонов, и его горячее дыхание всколыхнуло их. Эмма постанывала, взбудораженная стыдом и наслаждением, не зная, можно ли это допускать, и не желая прекращения блаженства. Ее руки вслепую нашли его голову, пальцы погрузились в густые волны его волос, подрагивая от их шелковистой ласки. Мир сузился до порхающего движения его умелого, дразнящего рта между ее бедрами. Она приподнималась ему навстречу пылкими неловкими толчками, и каждый выдох превращался в страдальчески восторженный вскрик.
Николай поднял голову и надвинулся на Эмму, раздвигая ее колени. Когда началось его вторжение, она поморщилась от неожиданной болезненной тесноты в потаенном месте.
– Осторожнее, – выдохнула она с рыданием. Он ласково и бережно втискивался в нее, выжидая и приостанавливаясь, пока она не расслабилась под ним. Тогда они начали неторопливо и ритмично двигаться в такт, прижимаясь друг к другу с нарастающей голодной жадностью. Эмма запрокинула голову, а Николай покрывал поцелуями ее горло и плечи, шепча по-русски рокочущие ласковые слова.
Их стройные длинные тела переплетались, обвивали друг друга, мышцы напрягались и расслаблялись в стремлении к блаженству, манящему, желанному, недосягаемому. Оно нахлынуло на них одновременно, внезапно, сладкой судорогой неописуемого восторга. Николай вонзился мощным толчком в ее лоно, ощутил его тугую, упругую глубину и замер в ней, пока Эмма содрогалась в мучительном облегчении. Когда яростное биение крови в жилах утихло, Николай перекатился на спину. Эмма последовала за ним. Она перебросила через него руку и ногу и прижалась лбом к его гладкой повлажневшей груди. Совершенно обмякшая, она прильнула к нему, как дремлющая кошка.
Николай поднял руку к ее растрепанным локонам и стал нежно их гладить. Его широко открытые глаза были устремлены в темноту. Он был охвачен странными смешанными чувствами, испытывая одновременно отчаянное желание раздавить ее в своих объятиях или отбросить прочь. Мирная тяжесть тела жены, ее довольный вздох, когда она пристроилась к нему под бочок, – все это заставляло мучительно ныть его сердце. Ему никак не удавалось успокоиться, не мог он принять от нее необязательную легкую привязанность, которую сам же ей предложил. Если он позволит себе раскрыться, стать уязвимым хоть на миг, шлюзы откроются, и все, что он железной волей заставлял себя вытерпеть и забыть, вырвется наружу.
Осторожно высвободившись из-под нее, он встал с постели и ощупью нашел отброшенный халат.
– Николай? – сонно пробормотала она.
Не обращая внимания на тихий призыв, он накинул халат и твердым шагом направился в свои темные пустые комнаты в противоположный конец крыла.
Эмма растерянно села на постели и отбросила волосы со лба. Почему он внезапно ее покинул? Что она сделала не так? Прикусив губу, она старалась не расплакаться. Она ведь не ребенок, она взрослая замужняя женщина, которая не может позволить себе такую глупую блажь, как слезы.
– Ты сама выбрала такую жизнь, – угрюмо напомнила она себе. – Постарайся теперь сделать ее получше.
Прошло много времени, прежде чем она снова откинулась на подушки, и еще больше, пока наконец она заснула, свернувшись калачиком посреди огромной постели.
