Текст книги "Весло невесты (СИ)"

Автор книги: Лина Дорош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

«Жизнь среди книг»

Петрович будил меня долго. Второе за сегодня утро наступало с еще большим трудом, чем первое.

– Глаза у тебя какие-то уж очень прозрачные… Ты где была?

Петрович не на шутку беспокоился, а я еще толком не проснулась, чтобы это заметить.

– В бане, – все предшествовавшие события дня стерлись из моей памяти.

Петрович ухмыльнулся и пошел варить кофе. Обрести чувство реальности мне удалось через полчаса. После второго кофе. Притащив из комнаты эскизы, я начала излагать концепт будущего интерьера. Петрович всё время моего рассказа, сам того не замечая, мурлыкал песню. В какой-то момент я прислушалась и узнала «Ой, мороз-мороз, не морозь меня…». Выбор показался странным для лета, но меня больше занимало другое.

– Петр Петрович, надо воплотить две идеи. Первая – «жизнь среди книг». Я библиотекарша по образованию, поэтому книги у меня особые чувства вызывают. Тем более, их здесь так много, что не воспользоваться этим обстоятельством было бы глупо. Вторая идея – «однажды вне времени». Чтобы именно такое ощущение возникало, когда попадаешь в квартиру.

– Еще бы он всерьез не молился, – Петрович пробормотал себе под нос.

– Что Вы сказали? – я услышала только слово «молиться».

– Ничего, смету прикидываю, – он начал разминать брови, – мысли по воплощению этих идей есть? Ты эскизы обещала сделать.

– И сделала, – я протянула ему рисунки, – могу совершенно точно сказать, чего не должно быть в квартире: кафеля – ни плитки, обоев, натяжных потолков и всякого гипсокартона.

– Но гипсокартон – это идеально ровные стены и потолок. И натяжные потолки – это тоже идеально ровно да гладко, – Петрович хотел еще что-то сказать в защиту обоев и кафельной плитки, но я ему не дала.

– Не хочу ничего идеально ровного. Петрович, вообще идеального не хочу. Оно не жизнеспособно. Вы меня понимаете? Еще электрического чайника не будет.

– Мне записывать? – Петрович попытался пошутить, но получилось неубедительно – слишком уж он был ошарашен.

– Лучше посочувствуйте, – чтобы дать ему прийти в себя вне моего взгляда, я принялась заваривать чай, – хочу, чтобы любоваться видом из окна можно было начинать сразу, как только переступаешь порог квартиры. Сейчас для этого нужно подойти к окну, если порыв полюбоваться видом накрывает тебя ночью. А днем – так вообще для этого надо выйти на балкон. Потому что днем видишь еще и окно. Кстати – об окнах.

– Окна будем менять? Пластик? – без энтузиазма, но уже и без опаски спросил ПП.

Я задумалась. Вопрос важный. Очень. Смотрю на старое окно, а пластиковое на его месте не вижу. Не в смысле, что здесь нет пластиковых окон. В проекте, который существует в единственном экземпляре в моей голове, пластика нет. Равно как и гладких новых деревянных стеклопакетов. Выход?

– Так будем или как? – Петрович сам налил себе чай.

– Нет.

ПП удивленно на меня посмотрел.

– Будем сдирать краску, а потом будем красить снова, – я посмотрела на окно, – да, так и будем делать.

– Неужели? – Петрович чуть не подавился чаем.

– Горячо?

– Слишком. Если мы говорим об одном и том же.

– Да-да. Будем красить в такой сине-серый цвет. Вот как если бы мы с Вами не встретились – в такой вот цвет.

– Если бы мы не встретились?

– Ага.

– Хороший цвет. Радостный… – Петрович мечтательно прикрыл глаза.

– Вот и я о том же. И еще зеленой патины добавим, – я перевела взгляд с окна на Петровича, который сидел возле двери, – и на двери также.

ПП посмотрел пристально и укоризненно.

– Возможно, это называется не патина. Возможно. Но у меня в голове это называется именно словом «патина». И как оно выглядит – тоже у меня в голове есть. И Вам надо изловчиться и увидеть эту патину, как она у меня есть в голове, но, не заглядывая в мою голову, – показала ПП язык, – и изобразить это всё на окнах.

– Понял. Будет патина, – Петрович что-то помечал карандашом в своем блокноте.

– Я не злоупотребляю? – только сейчас эта очевидная мысль меня посетила.

– Нет, способствуешь росту моей карьеры и благосостояния, – Петрович улыбался.

– Я Вам столько не плачу!

– А я и говорю, что ты только способствуешь, но способствуешь очень активно.

Мне показалось, что он чего-то не договаривает.

– Загадками опять заговорили?

– Хороший тренинг с тобой прохожу, жаль, что только на старости лет.

– Мне надо задуматься над каким словом?

– Ремонт.

– Это само собой, но что за тренинг – не понимаю Вас, добрейший из мудрейших.

– Тренирую свою клиентоориентированность.

– А поконкретнее?

– Пожалуйста, «как оставаться клиентоориентированным, когда клиент тебе разрушает мозг». У тебя получается превосходно.

– Зло для добрейшего. Вы разжалованы и теперь просто добрый из мудрых.

– Это тебе за патину внутри головы, – ПП подмигнул.

Я сделала глоток чая и поняла, что пытать Петровича бесполезно. Его голова слишком занята моим ремонтом.

– Квиты, – сказав, я написала это слово на салфетке, поставила под ним свою подпись и положила салфетку перед Петровичем, – а то беспокойство чуть было не поселилось в душе моей.

– Не надо, – он написал «не возражаю» и поставил свою подпись, – оно с патиной не сочетается по цвету.

Петрович ушел. Ремонт пронесся по квартире так же стремительно, как эвакуация на помойку вещей прежней хозяйки. На стены и потолок неведомые мне мастера нанесли штукатурку средневекового цвета, даже в ванной комнате и на кухне. Штукатурка выглядела грубой, будто бы стены и не обрабатывали вовсе. Окна и двери покрыли патиной. Самым удивительным получился пол. Линолеум, паркет, ковровое покрытие – никак не попадали в концепт. Поэтому полом стали страницы книги. Случайно открыла том Тургенева и поразилась красоте шрифта. Идентичные копии страниц этой редкой книги были аккуратно уложены на пол и покрыты несколькими слоями лака. Ходить дома я стала только босиком, потому как топтать книги обувью плохо совмещалось с моей, пусть пока еще примитивной, жизненной философией.

Полом список достопримечательностей не исчерпался. Ничуть не меньше поражал камин-обманка. Раму камина собрали всё из того же чудо-материала – из книг. Стопки книг каким-то волшебным образом залили в полиэтилен и получились колонны. Постепенно привыкая к чудесам, Петрович к завершению ремонта расслабился и тут получил «последний привет», в смысле испытал заключительный шок.

– Дивана не будет, – сказала я, когда мы с Петровичем устанавливали телевизор на тумбу из книг.

– Тогда зачем телевизор?

– Вы только не волнуйтесь, Петр Петрович, будет кресло-качалка, а вместо дивана я хочу поставить лестницу.

– Ты решила снять до кучи квартиру этажом выше?

– Я не шучу. Лестница будет делать небольшой изгиб и «уходить» в стену.

– Тебе, конечно, виднее, как удобнее биться о стену головой.

– Вот и договорились: лестницу вместо дивана. Я ее уже выбрала.

– Уверен, что ее уже и сделали.

– Сделали и сейчас привезут.

Слов у Петровича не было, и он остался из любопытства. Пока собирали лестницу, мы сидели с ним на балконе. Теперь здесь стоял маленький круглый стол на кованой «ноге» и два венских стула – взнос хозяйки в новый интерьер. Росли в горшках странные для балкона растения – кусты алоэ. Петрович пил холодный кофе. На моей стороне столика стоял бокал с белым вином. Странное смешение частного кафе и дома. Петрович поставил свою машину под балконом, и из нее звучал «Вальс цветов».

– Это Чайковский или, как у вас принято, кто-то из друзей хорошо сделал под него? – хотелось разогреть его перед приемкой лестницы.

– Это Чайковский, – Петрович сказал спокойно и чуть грустно.

– Почему не ответили колкостью?

– Не расположен.

Нас позвали принимать работу.

– Ну, как? – мой голос торжествовал.

Темного дерева с широкими ступеньками и перилами, лестница на высоте метра от пола исчезала в стене. Петрович поднялся на пару ступенек и присел. Потом прислонился к перилам. Потом попросил принести его кофе с балкона. Я поднялась выше него еще на пару ступенек. Поставила рядом с собой бокал и тоже прислонилась к перилам, только с противоположной стороны ступенек.

– Удивительно, – он говорил то ли себе, то ли чашке кофе, потому что мне он так не говорил никогда.

Я боялась спугнуть незнакомого мне Петровича.

– Удивительно вообще или что-то конкретно? – я таки решилась поддержать диалог.

– Вроде бы должен был получиться холод. Я думал, что жить здесь будет нельзя. В такой прохладе и неуюте. Недомашние стены. Слова под ногами. А вот сижу на лестнице в никуда, и хочется не к обоям и паркету, а завернуться в теплый плед, налить коньяку и быть в этом холоде.

– А как же диван?

– Разве о нем речь? В моем доме Чайковский слушаться не будет.

– А Вы пробовали?

– Глупо прожить в доме тридцать лет и вдруг начать слушать Чайковского.

– Глупо прожить в доме тридцать лет и начать скрывать, что хочется слушать Чайковского. Если дело только в нем, конечно.

Пока шел ремонт

Сидеть дома, пока шел ремонт, было невозможно. Я бродила по городу. За два дня город был исхожен вдоль и поперек. Оказалось, что делать здесь нечего. Настолько нечего, что остается начать искать работу. Меня мне оказалось слишком много. Конечно, я хотела остаться наедине с собой, но не так много и не так вдруг. Совсем без подготовки – оказалось слишком. Меня от меня не отвлекало ничто. Даже сотовый телефон. Уже несколько дней как я жила без него. Другие звонят, разговаривают, а меня даже не тянет. Нисколечко. Наверное, заядлые курильщики, когда бросают курить, также считают дни и анализируют свое самочувствие.

«Ремонт закончится, – рассуждала я, – посижу я дома день, неделю, а потом? Так и сидеть в четырех стенах? В принципе, ничего в этом страшного или противного нет. Только, пусть и медленно, но закончатся деньги».

Эта мысль потрясла так же, как отсутствие логики в сказке «Курочка Ряба». Воздух, вода, деньги и сказки – столь естественные природные ресурсы, которые не могут закончиться, пока человек дышит, пьет, совершает покупки и на веру принимает сказки.

«Что делать?» – обычно именно с этого вопроса начинается непродолжительное раздвоение моей личности.

– Нам с тобой, дорогая, нужна работа, – мягко попыталась внести предложение деликатная часть меня.

– Наша последняя профессия осталась сама знаешь где, – старалась не слишком дерзить неделикатная.

– Нужно взять всё лучшее и полезное из прошлой жизни, – продолжила мягкую линию одна из «я».

– Тогда надо было захватить хотя бы еще одну прозрачную банковую карту, – продолжала жесткую линию другая «я».

– Но мы же можем работать?

– Кем?

– Проводить выставки.

– Собак или кошек?

– Зачем ты так?

– А что мне нужно делать? Хлопать в ладоши от радости?

– Согласиться.

– С чем?

– Что нам нужна работа.

– Согласна. Что дальше?

– Надо решить, кто мы по профессии.

– Не поздно решать надумала?

– Вот ты язвишь, а я уже придумала, кто мы.

– Слава Богу, ты знаешь только приличные слова.

– Шути-шути, а мы по профессии «кто угодно»! Правда, замечательно?

– А главное – профессия очень востребованная.

– Вот и я о том же! Смотри, берем газету и ищем, кого этот город жаждет получить в качестве рабсилы?

– Пожалуйста, «черным по белому» тебе «говорят», что городу Шмелеву нужны: продавец, парикмахер – кстати, хороший вариант! Особенно если это собачек стричь.

– Предлагаю оставить собачек в покое.

– Гуманная ты наша, тогда вот еще – секретарь, уборщица и дворник. Каравай, каравай, кого хочешь – выбирай.

– Если убирать центральную площадь, то я согласна на дворника.

– А я нет. Мне вредно так много свежего воздуха, я еще недавно из столицы – боюсь передозировки кислородом.

– Тогда вот – продавец в книжный магазин. Как считаешь, эта работа обеспечит тебе необходимое кислородное голодание?

– Мисс деликатность, какую книжку Вы держали последний раз в руках?

– Дорогую. Глянцевую. Про бизнес и успех. На выставке.

– А в библиотечном колледже, если помнишь, мы читали совсем другие… Интересно, чтобы работать в книжном магазине, обязательно предъявлять корочки библиотекарши? И где их теперь искать?

– В крайнем случае, – деликатная часть меня старалась говорить уже совсем тихо, – можно их нарисовать.

– С ума сойти, а я всегда думала, что ты знаешь только хорошие слова, – «я» резкая пошутила в несвойственно мягкой манере.

Обе части меня явно шли на сближение.

– Предлагаю разработать план действий, – деликатная часть проявила какую-то несвойственную ей активность.

– Пойдем сейчас и устроимся на работу.

– Вот так просто придем и скажем, что хотим продавать книжки? Это ты называешь планом?

– Если у тебя есть что – говори.

– Давай придем будто бы мы – покупатель.

– Действительно, самый большой дефицит в нашей квартире – это книги! Просто жуткая нехватка книг!

– Да! У нас нет ни одного художественного альбома! Ни одного! Мои глаза голодают!

– Мои тоже, но это не повод вопить как ослица.

– Ну, поскольку голос у нас один на двоих, то «ослица» означает, что ты согласна.

Ответа от неделикатной части меня не последовало. Трудно спорить с очевидным, даже если ты дерзка и резка. Книг, в которых главное не текст, а изображение, в наследство нам действительно не оставили. Легкий «голод» по любимым картинам начал давать о себе знать. Поход в книжный решили не откладывать в долгий ящик.

Не вспомнить Коровина

Дверь магазина оказалась очень старой и скрипучей. Как, впрочем, и всё остальное. Прилавки в отделе канцелярских товаров, как в детстве, развивали талант следопыта. Попробуй отыщи! Все предметы разложены хаотично. Книги расставлены в таком же случайном порядке. От глаз покупателя они на безопасном двухметровом расстоянии, с которого не каждому и не со всякого переплета удастся прочитать, что это там за книга. Поэтому исключительную роль здесь играет продавец. Только от нее зависит: найдете ли вы то, что ищете, или нет. Ведь наличие товара не гарантирует вам его приобретение. Только настроение женщины, которая постоянно подставляет спину то книгам, то покупателям, определяет: состоится ваша покупка или нет.

Вот еще один обитатель магазина – кассовый аппарат. Он живет в благостном неведении, что стал почти уже антикварной редкостью, поскольку электронные аппараты стали обыденностью. Кассовый аппарат, как и все старые вещи, со временем приобрел индивидуальные черты во внешности и в характере, став почти живым. Он категорически отказывался работать, когда к нему прикасалась директорша. Возможно, он так учил ее быть руководителем и не уподобляться рядовому продавцу. Но она всё равно расстраивалась. Однажды в порыве бессилия она даже пригрозила заменить его на другой, тогда он начал печатать безостановочно тот чек, которого она добивалась. Покупатель испугался, потому что не понял, почему директорша разговаривает с кассовым аппаратом и просит его что-то прекратить, обещает ему чего-то не делать. И аппарат прекратил печатать чеки.

– Он у Вас от голоса работает? – спросил покупатель тихим шепотом.

– Увы, да, – поправив очки, ответила директорша.

– А на вид он такой древний…

Особенными здесь были и книги. В большинстве своем – художественные. Здесь нет бизнеса и успеха. Здесь живут. Книги живут. Люди живут. Утром продавцы торопятся на работу. Сразу ногами, то есть пешком. Красятся, как девчонки в общежитии, у одного зеркала, потом чашку чая или кофе. И бутерброд со сливочным маслом. Всё просто. До обеда покупателей почти не бывает. Может, парочка пенсионеров. Ближе к полудню по пути из школы будут заходить школьники. И спрашивать комиксы и крутые стирательные резинки. Студенты появляются здесь только два раза в год. В каникулы. И приходят они не для того, чтобы найти книгу, а для того, чтобы продемонстрировать свою осведомленность и указать, чего здесь нет. А вот в Москве (Питере и т. д.) они видели!.. Лучше бы читали.

Это еще говорю не я. Директор магазина делилась наболевшим с неожиданно возникшей собеседницей.

– Меня зовут Ярослава, – я протянула ей руку.

– Ирина Игоревна, – она пожала мне руку, несколько смутившись.

Ирина Игоревна, как подобает директору книжного магазина, имела вид весьма интеллигентный. Носила очки. Очки не модные, а подчеркивающие превосходство духовного над материальным. Очки ее старили. А то, что она была природной блондинкой и носила косу невероятной толщины, её молодило. Она была стройна, даже суховата, опять же как все интеллектуалки от интеллигенции. Со спины она вообще не имела возраста. В общем, сумма всех плюсов, минусов и нулей составляла лет так сорок пять. А когда она выходила из-за прилавка и становились видны ее стройные ноги, то сумма могло уменьшиться до сорока.

– Ирина Игоревна, Вы не поверите – мне книги нужны.

– Правда?! – она так обрадовалась, будто моя покупка была призвана спасти ее магазин от банкротства.

– Честное слово. Мне нужны художественные альбомы.

Ирина Игоревна как-то напряглась. Две девушки-продавщицы тоже замерли.

– Альбомы – это прекрасно, – как-то неуверенно сказала она, – какие альбомы Вы хотели бы здесь найти? Предупреждаю сразу! Выбора у нас почти нет.

– Ирина Игоревна, я не изощренная эстетка, мне не редкости нужны, а плотно вошедшие в обиход обывателей Климт, Кандинский, Малевич. Особенно если в альбоме есть его «Девушки в поле».

Девушка-продавец молча вынесла альбомы.

– Это всё, что у нас есть, – Ирина Игоревна со скорбным видом разложила передо мной пять альбомов, – вот французы-импрессионисты, Кандинский, Малевич, Климт и Дали. Мы их давно заказали. Уже лет семь назад. Покупателей здесь на художественные альбомы нет, потому и выбор скудный – не взыщите!

– Уже есть. Я беру все, – мысленно я начала расставлять альбомы на полках.

– Но это же очень дорого! – она в ужасе вскрикнула.

– А Вы не смотрите на мою прическу. Это я на стрижке экономлю, а на книгах – никогда! – обижаться на нее или нет, мне было не понятно.

– Вы хотите купить сразу все? Они же тяжелые! – в ее голосе звучало глубокое страдание.

– Ничего, мне не далеко, – я говорила уже не столь уверенно, потому что постичь мотивы ее поведения всё еще не могла.

– Они Вам очень нужны? – упавшим голосом директорша задала очередной неожиданный вопрос.

– Очень. Вы странные вопросы задаете, Ирина Игоревна. Будто у Вас задача не продавать книги, а хранить.

– Да-да, конечно.

– Хранить?

– Нет, конечно, продавать. Только, понимаете…

– Согласитесь, что понять Вас трудно. Что-то не так? – про себя я подумала, что покупатель в провинциальном книжном магазине больше чем покупатель.

– Видите ли, мы эти книги заказали для себя. Я уже говорила, что покупать их здесь некому. Эти альбомы, – она заламывала руки, – они нас так радовали!

Девушки кивали головой в такт ее словам.

– Боже…

Теперь я всё поняла. Молча вышла из магазина. Прошла несколько шагов и вернулась. Альбомы еще лежали на прилавке. Я стала листать Кандинского и остановилась на репродукции «Всё ещё».

– У Кандинского потрясающий синий, правда? Помните: «Синее, синее поднималось, поднималось и падало»…

– Да-да! Синий у него самый не случайный цвет, даже в названиях картин он присутствует: «Синий всадник», «Синий гребень», – Ирина Игоревна перестала видеть во мне угрозу.

Я перелистнула несколько страниц и остановилась на «Композиции 158».

– А здесь столько желтого. У Климта тоже много желтого, но совсем другого.

– У Климта не желтый, я бы сказала, – Ирина Игоревна открыла альбом Климта, – у него скорее золотой, вот смотрите: «Поцелуй», «Русалки», «Даная» и все другие! Везде не просто желтый, а золотой!

Я стала листать альбом Климта.

– Ирина Игоревна, посмотрите: в «Городе на озере Гарда 1913» не столько золотой, сколько желтый.

– Согласна, но типичен всё-таки именно золотой.

– Для Климта – бесспорно. А репродукции отдельных произведений у Вас есть? Мне бы «Девушек в поле». Они так и просятся на стену в гостиную. Тогда бы я отказалась от альбома Малевича.

– Есть! – Ирина Игоревна и голосом, и руками радовалась. – Только он у меня дома! И это «Англичанин в Москве», а не «Девушки в поле». Я Вам его подарю! Вы завтра приходите, хорошо?

– Надо подумать, – я стала искать репродукцию «Англичанина» в альбоме Малевича, – хорошо, только это еще не всё.

Ирина Игоревна опять насторожилась.

– Кроме Малевича всё остальное хотите забрать?

– Предлагаю компромисс: я забираю Климта и Кандинского, остальные альбомы остаются в магазине. И Вы берете меня на работу.

– Согласна! – Ирина Игоревна была счастлива, потому что особенно ей не хотелось отдавать импрессионистов и Дали, но тут до нее дошли мои последние слова. – Как на работу? Какую работу? Кем?

Она и обе девушки-продавщицы открыли рты.

– Продавцом. Вот – объявление в газете, – я показала им обведенное карандашом объявление.

– Да, действительно, – Ирина Игоревна начала говорить не сразу, но очень быстро, – у нас Зоенька ушла в декрет и нам нужен один продавец. А Вы не шутите, Слава?

– Согласитесь, что этим, – я показала на три оставляемых в магазине альбома, – не шутят!

– Конечно-конечно! Вы правы. Просто это так неожиданно, – Ирина Игоревна всё ещё старалась не смотреть на меня.

Девушки недоуменно переглядывались и хихикали.

– Я готова оформиться прямо сегодня, а завтра приступить к работе.

– Так неожиданно… – директорша строго посмотрела на подчиненных.

– Вы мне отказываете, Ирина Игоревна? – я уже оперлась обеими руками о прилавок и приблизилась к своей будущей начальнице.

– Что Вы, Славочка! Как можно! – Ирина Игоревна всплеснула руками и решилась посмотреть мне в глаза. – Такого сотрудника упустить – было бы непростительно. Вот с девочками знакомьтесь: Леночка и Зулечка.

Леночка и Зулечка кивнули.

– Пойдемте, Славочка, оформим документы.

По примененному ко мне суффиксу «чк» я поняла, что на работу меня действительно приняли. Мы отправились в кабинет директора. По дороге она рассказывала, почему на такой небольшой магазин приходится такой большой коллектив.

– У нас два отдела: канцелярские товары и книги. На канцтоварах отдельная касса и там работает один человек – Леночка. А на книгах должны работать двое.

– Почему?

– По правилам так положено.

– Забавно.

– Правила не могут быть забавными, они просто обязательные, – поучительным тоном сказала моя почти уже начальница.

– Я подумаю над этим, – у меня получилось сказать почти кротко.

Ирина Игоревна с гордостью вела меня по своим владеньям. После истории с художественными альбомами я уже не удивлялась, что она искренне любит свою работу, книги считает богатством, а духовное – превыше материального. «Аминь. Верую. Принимайте новообращенную. Такой испытующий взгляд. Точно – как при постриге. Хорошо. Верую – два, верую – три. Точка. Где у вас выдают рясы?»

– А форму надо заказать портнихе, Славочка, – будто услышала мои мысли Ирина Игоревна.

– Какую форму?

– Халат. Вот как на мне и на девочках – такой же серенький с кармашками.

– Кармашки-то зачем? – меня взволновали именно они.

– Чтобы было, куда положить ручку или карандаш.

– А зачем нужно класть в карман ручку или карандаш?

– Мы так всегда делаем.

– Правило?

– Да-да, именно!

– Еще одно прелестное правило! О нем я тоже подумаю. Обязательно.