Текст книги "Небесные сполохи и земные заботы."

Автор книги: Лилия Алексеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

8. Несколько фунтов вещества

Наука есть лучший современный способ удовлетворения любопытства отдельных лиц за счет государства.

Академик Арцимович Л.А.

– Читаешь-читаешь, ходишь по семинарам, чего только не слушаешь – и все ради этого?! – Я не могла отвести глаз от поразившей меня строчки: "Радиационные пояса Земли содержат всего лишь несколько фунтов вещества". Это утверждалось в статье, лежавшей передо мною. Среди авторов – известный американский космофизик Ван Аллеи. БЫЛО начало 60-х годов. Совсем недавно поднялся в небо первый спутник.

Исследователь космоса Хесс писал о тогдашней космофизике: "Сейчас новые ценные статьи в этой области появляются со скоростью около одной статьи в день". Хотя изучение космических частиц шло быстро, представление о них оставалось отрывочным. Спутники регистрировали то большее, то меньшее их количество.

Надо было выяснить, откуда они появляются и куда исчезают. Судить же о процессах в огромном и, как оказалось, переменчивом космосе, располагая данными вдоль одной, хотя и многовитковой линии – траектории спутника, очень трудно. Выражения "спутник видел" или "они это видели на своем спутнике" – об исследователях, которые никогда не поднимались в космос, – вошли тогда в лабораторный жаргон космофизиков, да так и остались в нем. Но целостная картина из виденного не очень-то складывалась. В потоке научной литературы я напряженно искала хоть что-нибудь похожее на общие утверждения. И вот узнала: "Несколько фунтов вещества…"

Мало ли фунтов в Галактике! Мы с детства воспитаны в убеждении, что земная атмосфера надежно изолирует нас от них. Правда, эти несколько фунтов находятся вблизи Земли и состоят из весьма энергичных частиц. Присутствие их – радиоактивность космоса – обязательно учитывается при запусках космических кораблей, только тогда можно гарантировать здоровье космонавтов.

Жителей Земли защищает от этих частиц атмосфера планеты. В земных лабораториях исследователь отделен от области повышенной радиации толстыми стенами или специальным заслоном из свинцовых кирпичей. Такой способ защиты космонавта, находящегося вне атмосферы, может быть использован лишь в очень ограниченной мере: космический корабль не должен быть слишком тяжел. В принципе возможен другой способ – отводить подошедшие заряженные частицы в сторону с помощью электромагнитного поля. Но эта методика не отработана, и, кроме того, у нее есть свой недостаток: она может вызывать помехи в работе бортовых приборов. При быстром "проскоке" на корабле опасной зоны радиационных поясов космонавт получает незначительное облучение. Другое дело, если корабль летает внутри самих поясов… Прикладной целью работы специалистов-космофизиков всегда считалось определение степени радиационной опасности при космических полетах.

Однако в начале 60-х годов эта задача уже была в первом приближении решена. Для этого не понадобилось выяснять всю физику процессов в радиационных поясах, достаточно было путем измерений и приближенных оценок оконтурить их область. Уже кружили вокруг Земли спутники, на безопасных орбитах работали космонавты. Решающий шаг человечество сделало: космос стал доступен. Люди получили возможность оглядывать свою планету целиком, проводить в космосе необычные технологические операции. Все это можно делать, летая в той же безопасной зоне. И что нам в таком случае до явлений в радиационных поясах!

Конечно, спутники дают возможность подробно изучать эти явления, но мне казалось не совсем понятным, почему мы этой возможностью пользуемся. Потому что можно изучать или потому что стоит изучать? В самом деле, и на Земле есть много опасных для судоходства мест, но люди осваивают их "в рабочем порядке", не концентрируя на этом много внимания. А запуск космического корабля с его научными приборами стоит недешево. Не излишняя ли это роскошь – исследования ближнего космоса на таком ювелирном уровне? Тем более что даже доскональное его изучение привести к пересмотру фундаментальных законов физики не может, специалисты в этом единодушны: ближний космос живет по тем же самым физическим законам, что и Земля.

Другое дело – дальние космические полеты. Они недаром так интригуют фантастов. Очень может быть, что путешествия к далеким мирам потребуют уточнения наших представлений о фундаментальном в физике. Прогноз обстановки в космосе для корабля, отправляющегося в дальний рейс, совершенно необходим: такой корабль не отзовешь с орбиты в случае непредвиденных обстоятельств. Но мне погрузиться в эту область исследований мешало ощущение ее замкнутости: надо-де с помощью космических кораблей изучать космическое пространство, чтобы в нем могли летать другие космические корабли, исследуя то же пространство. До получения фундаментальных выводов, казалось, так далеко.

И потом, как знать, по какому пути пойдет развитие космической техники. Служили же людям на Земле парусные корабли, для которых неожиданно долгий штиль был равносилен аварии. Но задолго до появления радио и надежного прогноза погоды парусники уступили место пароходам, которым прогноз штилевой ситуации не важен.

Одни из моих товарищей, окончивших Московский университет, как и я, по специальности "атомная физика", вовсю включились в термоядерные исследования, другим Удалось путем измерений электропроводности при плавном изменении температуры точно засечь почти неуловимый миг перехода жидкого металла в плазму, проводящий газ. Знаменитая проблема перехода от жидкости к газу, одинаковость химических и такая разница физических свойств… Я же, занимаясь радиационными поясами, чувствовала себя не у дел. Вспоминала шутку нашего заведующего кафедрой Л. А. Арцимовича, ставшую потом такой знаменитой (она – эпиграф к этой главе), и видела, что нет у меня достаточного любопытства к одиноким энергичным частицам, чтобы иметь моральное право удовлетворять его за казенный счет.

К счастью для меня, наука о ближнем космосе быстро развивалась. Открылись частицы меньших энергий – космическая плазма, заполняющая околоземное пространство и активно влияющая на магнитные поля в нем. Плазма, которая смыкает верхнюю атмосферу Земли с солнечным ветром, в конечном счете с атмосферой Солнца.

Частицы радиационных поясов не перестали интересовать космофизиков. От этих энергичных и подвижных частиц зависит надежность и продолжительность работы бортовой аппаратуры спутников, которых в космосе становится все больше. Радиационные пояса находятся в области дипольного магнитного поля Земли, а область эта под воздействием солнечного ветра то увеличивается, то сокращается в размерах. Поэтому по показаниям счетчиков этих частиц можно определить, находится ли спутник в области дипольного поля или за ее пределами. Таким образом, знание физики радиационных поясов помогает изучать и процессы, в которых главные действующие лица – низкоэнергичная плазма магнитосферы и солнечный ветер. Различные явления в космосе оказались интригующе и тонко связаны между собой.

Круг проблем, стоящих перед космофизикой, непрерывно расширяется. Теперь уже от коллег, работающих в других областях физики, приходится слышать чуть завистливое: "У вас тема живая!"

И все-таки… Мы изучаем процессы, порождающие магнитные возмущения на Земле. Самый мощный их вид – магнитные бури, во время которых магнитное поле меняется всего лишь на несколько сотых долей своей величины. Впрочем, и само дипольное поле Земли… Небольшой постоянный магнитик создает между полюсами поле, раз в двести более сильное, а из таких магнитов делают, между прочим, магнитные защелки для шкафов! В лабораториях постоянные магнитные поля в сто тысяч раз сильнее естественного земного не редкость. Говорят, магнитная буря по энергии эквивалентна взрыву мегатонного термоядерного заряда. Но действие ее распространяется на огромную область космического пространства. Настолько огромную, что впечатляющие цифры имеют мало отношения к происходящему в данном месте.

В ионосфере примерно на 100-километровой высоте часто дуют ветры со скоростью метров 100 в секунду – ураганные по земным понятиям. Выше, к 1000 километров, скорость движения вещества еще раз в 10 больше – это магнитосферная конвекция. Но космонавты, выходящие в открытый космос, "урагана" не замечают: это буря в том, что физики в лабораториях называют высоким вакуумом. "Буря в стакане воды"? Процесс никому на Земле не интересный, кроме специалистов по космосу, да радистов? Есть ли какая-нибудь связь между явлениями в космосе и нашей жизнью на планете Земля?

В начале 70-х годов космофизики стали интересоваться погодой. Меня подтолкнуло включиться в эти исследования одно происшествие, которое было далеко от Москвы и о котором я узнала совершенно случайно. Вывела меня на него старая университетская традиция.

Бывает, замотавшись к концу недели, перестаешь ощущать себя человеком. Тогда в воскресенье надо обязательно идти в поход.

Кто придумал этот чудесный вид отдыха? Созвониться с друзьями в пятницу, договориться о встрече "у пригородных касс", явиться воскресным утром налегке, прихватив плащ, термос да пару бутербродов, – вот и весь рецепт праздника. Что может быть прекраснее сочетания – друзья и природа? Но поход, кроме того, еще и долгое спокойное движение, которого так нехватает всю городскую неделю. Между прочим, во время встреч с зарубежными физиками порой заходит речь о привычных формах отдыха, и тогда тот факт, что у нас можно, так вот импровизируя, взять да отправиться с друзьями куда-нибудь километров на 20, всегда вызывает у западных коллег очень живую реакцию: для них, привычных к частному землевладению, это экзотика.

Стремление так проводить свободное время как-то само собой прививается в университете. Ходят в походы первокурсники, ищут возможности уехать летом с какой-нибудь экспедицией старшекурсники, их преподаватели, аспиранты и научные сотрудники, физики особенно.

Замечательный человек и физик, ректор МГУ Рем Викторович Хохлов был опытным альпинистом. Преданность горам жила в нем буквально до последних дней, до несчастья, которое случилось при восхождении на одну из высочайших вершин Памира.

Недавно из книги Е. Лебедева "Огонь – его родитель" я с изумлением узнала, что и основатель нашего университета М. В. Ломоносов готов был на многое, лишь бы принять участие в экспедиции, ровным счетом никак не относящейся к его прямым обязанностям.

Когда в Славяно-греко-латинскую академию, где учился молодой Ломоносов, пришла бумага с предписанием отобрать лучших семинаристов для обучения физике и математике в Петербурге, ректор академии не спешил включить Ломоносова в число избранных. Не оттого, конечно, что способности или прилежание Ломоносова вызывали у него сомнения. Дело здесь было в другом. Скорее всего, здесь сыграла роль история, связанная с поступлением Ломоносова. В 1731 году, чтобы стать учеником, Ломоносов назвался сыном холмогорского дворянина, и это сошло ему с рук, несмотря на то что на Севере крепостного права не было и потому холмогорских дворян не существовало вообще. В сентябре 1734 года, узнав, что в составе географической экспедиции, направлявшейся в киргиз-кайсацкие степи, не доставало священника, Ломоносов предложил… свои услуги. Ему очень хотелось принять участие в этой поездке: увидеть заволжские края, поближе познакомиться с практической географией. При оформлении бумаг он, чтобы облегчить себе рукоположение в священники и устройство на эту должность в экспедицию, показал под присягой, что "отец у него Холмогорах церкви Пресвятыя богородицы поп Василий Дорофеев".

(Внутренним благоговением перед религией будущий создатель Московского университета, как мы видим, не отличался. 50 лет работал университет по учебным программам, которые он составил, и был это единственный из европейских университетов того времени, который не имел факультета богословия.)

Когда при проверке выяснилось, что никакого попа Василия Дорофеева в названной церкви никогда не числилось, Ломоносову был учинен вторичный допрос, на котором он рассказал уже все как есть: что "рождением-де он, Михайло, крестьянина Василья Дорофеева сын"… И вот теперь, когда встал вопрос о новом оформлении документов, уже о продолжении образования в Петербурге, эти старые факты, с административной точки зрения характеризовавшие Ломоносова как человека сомнительного, опять оказались в центре внимания. Лишь благодаря вмешательству влиятельного лица юноша все-таки попал в Петербург.

Вероятно, чем-то очень знакомым повеяло бы на Михаила Васильевича, будь у него возможность в наше время пройтись весной по зданиям почти 230 лет назад основанного им университета. Всюду развешаны узкие полоски бумаги: "Экспедиции для работы в районе… на срок… требуется рабочий (или шофер, или повар). Звонить по телефону…" Если приглашают, значит, ездят! И приглашающему надо до выезда определить, действительно ли явившийся к нему человек тот, кем он называет себя: выдержит ли нагрузку рабочего-шурфовщика, сумеет ли водить машину или готовить еду.

И известные слова Пушкина о Ломоносове: "Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом" – мне не кажутся такой уж метафорой.

С детства меня удивляло, как удается жить народам Севера в своей арктической пустыне, и я много читала на этот счет. Оказалось, с опорой друг на друга и на понимание природы. Стала интересоваться системами отношений между людьми, конкретной историей и памятью народов – этнографией. В 1973 году я пришла в Институт этнографии с надеждой выяснить, не читают ли этнографы какие-нибудь доступные для меня лекции, познакомиться и, если будет случай, попроситься в экспедицию на время отпуска. Разговаривать мне пришлось с Ю. Б. Симченко, этнографом и писателем, имя его было мне знакомо по книгам. Едва я начала говорить, он перебил меня.

– Говорите прямо, в экспедицию хотите?

– Хочу.

– Но мы берем только определенных работников. Фотографировать можете? С магнитофоном дело имели?

Пришлось признаться, что с техникой у меня, теоретика, отношения непонятные: я к ней – с душой, она ко мне – с капризами. Юрий Борисович выразительно развел руками… Вдруг меня осенило: вот чем я могут быть им полезна!

– Я умею рисовать!

– Это другое дело!

Я принесла потом свои рисунки, и судьба моей поездки была решена.

9. Удачный отпуск и его последствия

Неотвязный стоит на дороге,

Белый – смотрит в морозную ночь.

Я – навстречу в глубокой тревоге,

Он, шатаясь, сторонится прочь.

Блок А.

Обской Север, маленький заполярный поселок Антипаюта. Мне надо сделать зарисовки всех типов нарт, какие только можно здесь встретить. На рисунках должны быть проставлены размеры каждой детали и приведено ее местное название. Каждая нарта красива, упруга и легка. Проще всего ее рисовать сбоку. Временами трудно устоять: хочется передать красоту и напряженность конструкции и тогда ищешь ракурс повыразительнее. Вот тут-то и чувствуешь, что в нарте нет прямых линий: все изогнуто, где сильнее, где слабее. Рисунок расползается, линии не попадают на свое место. Стираешь одно, другое… Досадуешь, смотришь, соображаешь… "Чтоб тебе на морозе рисовать нарту в ракурсе! – так вполне можно проклинать кого-нибудь", – думаю я, принимаясь прыгать и дергаться, чтобы как следует разогреться. Выгляжу я, наверное, как шаман…

Прекрасный это был отпуск! О физике я вспомнила лишь накануне отлета. Мы долго ждали самолет. После напряженной работы вынужденное безделье в разгар полярной ночи казалось невыносимым. "Антипаюта: вначале красота и суета, кончали – темнота и маята", – итожили мы свои впечатления. Чтобы скрасить ожидание, моя спутница-журналистка принялась расспрашивать местных жителей, ненцев, о великане Тонге, герое народных сказок. С удивлением мы узнали, что он приходил в Антипаютинскую тундру всего лишь год назад. Оказалось, что это известно всем живущим в поселке: и ненцам, и русским. Наши собеседники, радуясь возможности обсудить волновавшие их вопросы со свежими людьми, приводили массу подробностей и фактов. Конечно, о сказочном герое говорили с усмешкой. Именем Тонге пользовались как "кодовым названием" всей цепи происшествий. Название было удобное, потому что в фольклоре ненцев подобные события всегда связывались с Тонге – Белым человеком. А случилось вот что.

Вокруг Антипаюты по безлесной, плоской, раскинувшейся во все стороны тундре кочуют со своими стадами бригады ненцев-оленеводов. В легком переносном чуме оленевода (поразительно похожем на индейский вигвам, каким мы знаем его из детских книг) вместе с ним живет его семья. Несколько таких семей, и больше никого на многие десятки километров. Этих людей и стал беспокоить Тонге, к поселку он не подходил. Он появился с первыми после полярного дня сумерками, когда землю только что начал припорашивать снежок. Видели его очень немногие. К сожалению, поговорить с видевшими его людьми не удалось: все они были в отъезде. По невнятным пересказам третьих лиц, кому-то из них Белый человек явился в виде белого тонкого, уходящего ввысь столба. Другой видел подобный же столб при перекочевке, когда он внезапно возник между двумя нартами, идущими одна за другой. Третьему он показался белым человеком чудовищно высокого роста со светящимися глазами. Кто-то замечал цепочку его следов с несколькими пальцами, всегда тянущуюся куда-то вдаль.

Зато в поселке было много оленеводов, так или иначе соприкасавшихся с Тонге. Как выяснилось из разговоров, эти встречи походили одна на другую. Налетал Белый человек, по-видимому, в ночные часы, когда все были дома. Он начинал "играть с чумом": лазил по его стене, подсовывал под него палки, забрасывал внутрь чума через дымовое отверстие разные мелкие предметы, найденные им в тундре. Обычно это были камни и палки, но однажды сверху упала… старая керосиновая лампа, в другой раз пузырек с чернилами для авторучки. Иногда Белый человек отбрасывал оленью шкуру, которая прикрывает вход в чум, и тогда можно было заметить его глаза – белые, зеленые или красные. Человек, выглянувший из чума, никого не видел, но однажды кто-то, высунувшись, получил удар палкой по спине. Порой слышались звуки, похожие на ржанье лошади, – Белый человек смеялся. Если начиналась "игра", разговор в чуме замолкал, и все с напряжением ждали, когда все это кончится. Собаки сидели спокойно и не лаяли. Утром на припорошенной снегом стене чума видны были "письмена" Белого человека.

Чтобы избавиться от шалостей Тонге, люди перекочевывали с места на место. Это не всегда помогало. Рассказывали, будто один человек дней 10 подряд переставлял свой чум, но Тонге все-таки находил его каждую ночь.

Среди стариков и детей началась паника. Это беспокоило всех. Бригадир оленеводов рассказывал, как он с группой других мужчин выскочил из чума во время налета Тонге. Встав вокруг чума и взявшись за руки, они начали сходиться, желая схватить Тонге. При этом они не видели и не слышали ничего особенного, но им все время казалось, что по ним стреляют пулями. Поймать, конечно, никого не удалось.

Из соседнего поселка выезжала даже комиссия, чтобы разобраться в причинах тревоги и ненужных перекочевок, а также по возможности успокоить население. По непроверенным слухам, она и забрала в качестве вещественных доказательств "налета" ту самую керосиновую лампу и чернила для авторучки.

Белый человек показался мне особенно интересным, когда на вопрос моей спутницы: "А когда точно это все было?" – последовал ответ: "В семьдесят втором году. Но раньше тоже бывало: в шестьдесят восьмом – шестьдесят девятом". Белый человек появлялся и до этого, но когда именно, никто точно не помнил.

Мне на минуту показалось, что я слышу разговор своих сотрудников – физиков. Мы часто упоминаем эти даты вместе: 1972-й, 1968-й, 1969-й. Для нас это годы особого состояния космоса.

В августе 1972 года произошла уникальная по силе вспышка на Солнце, за которой последовало еще несколько сильных вспышек. Это был период сильнейших магнитных бурь на Земле, и составляющие их суббури отличались необыкновенно мощными сияниями. 1968–1969 годы были годами максимума так называемого 11-летнего цикла солнечной активности. Полярные сияния тогда тоже были частыми и сильными. Они наверняка должны были гореть над Антипаютой. Уж не было ли проявление Белого человека связано с ними?

Правда, в рассказах не упоминалось полыханье неба, но полярные сияния видны не всегда. Я уже говорила, ЧТО даже сквозь сильное полярное сияние видны звезды. Это значит, что всякий раз, когда небо светло и на нем нет звезд, сияние окажется незамеченным. В 1972 году Тонге появлялся, когда в этих местах ночи еще не были темными: "были сумерки", землю только начал припорашивать снег. Но глаза Тонге горели белым, зеленым или красным светом – это характерные цвета полярных сияний. Белый человек казался мне – и кажется сейчас – каким-то атмосферным явлением.

Если сравнивать его с другими известными погодными явлениями, то больше всего он походит на смерч (торнадо). Наблюдаемые в Америке торнадо часто издают звук, подобный жужжанию пчел или даже грохоту товарного поезда. Здесь – ржанье лошади. Смерч то касается поверхности Земли, то хобот его висит в воздухе. Здесь – видят цепочку следов. Наконец, смерч известен своей способностью втыкать продолговатые предметы во что угодно и переносить вещи на большие расстояния. Белый человек умеет это делать тоже. Мелкие камешки, песок – может, это и есть те "пули", которые обстреливали людей, ловивших его?

Но смерч часто взрывает попавшие в него строения, поскольку давление снаружи дома при смерче оказывается намного меньше, чем внутри. Подобного свойства у Белого человека не замечали. Однако чум – это не дом: это специальная конструкция, рассчитанная на то, чтобы сильный тундровый ветер не мог ее снести. Достигается это не прочностью строения, а определенной системой внутренних сквозняков.

Правда, смерчи не характерны для высоких широт. Да и снег с чума не сдувался, лишь оставались "письмена" Белого человека.

Этнографы знают, что означает имя сказочного персонажа Тонге. Это тунгус, старое название эвенков. У ненцев были с ними в стародавние времена пограничные конфликты, кончавшиеся угоном оленей.

К моим рассказам о Белом человеке этнографы отделись с профессиональным интересом: слух – родня преданию, мифу.

Расшифровать миф трудно, так как действительность может отражаться в нем весьма причудливо. Здесь же, казалось, мы присутствовали при его рождении – момент, важный для этнографии. К сожалению, хотя предание о Тонге-72 было совсем свежо, никто не мог сказать, какая же реальность облеклась в оболочку рассказов о нем. Стали интересоваться моими предположениями насчет Тонге. Мне не слишком хотелось распространяться о них – к чему одну неясность, этнографическую, заменять на другую, метеорологическую? Однако пришлось все же держать ответ, в какой степени вообще влияют наблюдаемые в космосе события на нашу земную жизнь. Я рассказывала, что знала.

Мы живем светом Солнца. Мощный ровный поток этого света практически постоянен: по измерениям на высокогорных обсерваториях и на ракетах изменения количества энергии, приносимой световым (точнее сказать, электромагнитным) излучением Солнца к Земле, не превосходят одного процента. С Земли видно, что состояние атмосферы Солнца непрерывно меняется: на нем происходят вспышки, появляются, движутся и исчезают темные и свет лые пятна. Земные приборы регистрируют усиление рентгеновского излучения и необычное испускание радиоволн. Обо всех этих и некоторых других процессах (упоминать здесь о которых нет надобности) говорят как о проявлениях солнечной активности. Многие изменения происходят согласованно: в первую очередь это можно сказать о возникновении пятен, вспышек и еще некоторых явлений в хорошо известном 11-летнем цикле солнечной активности.

Мы удалены от Солнца на расстояние, равное всего лишь 107 его диаметрам. Более того, Земля находится в непосредственном контакте с солнечным веществом: это вещество, расширяясь в межпланетное пространство, создает солнечный ветер, постоянно обдувающий нашу планету. Можно сказать поэтому, что мы живем внутри Солнца.

И все-таки не очевидно, что наблюдаемые изменения Солнца хоть сколько-нибудь заметно влияют на нашу жизнь. Дело здесь в том, что, во-первых, все эти процессы ничтожно мало добавляют к той энергии, которая непрерывно уносится электромагнитным излучением Солнца и которая обеспечивает нашу жизнь; во-вторых, мы. так сказать, пользуемся Солнцем через посредника – нагретую планету, окруженную плотной атмосферой. Наличие массивного посредника многое значит. Когда человек отогревает руки, приложив их к теплому боку печки, он может долго не интересоваться топкой, может закрыть глаза, его не касается, сильнее или слабее стало в данный момент пламя в печке. Прогретая каменная стенка дает ровное тепло. Возле костра глаз не закроешь! Вот вспыхнула смолистая ветка – нужно отвести руки, прогорела – снова протянуть их поближе к огню. Мы нa своей планете – у теплой печки: суша и воды Земли нагреты светом Солнца, прошедшим через ее прозрачную атмосферу. С первого взгляда кажется поэтому, что мы вполне можем отвлечься от разного рода вспыхиваний нашего источника тепла – от активности Солнца. На этом весьма естественном предположении и основано подавляющее большинство метеорологических исследований.

У тех же, кто пытался использовать данные о солнечной активности при составлении прогнозов погоды, не нашлось столь же убедительных доводов в обоснование своего подхода, поэтому их идейная позиция с самого начала оказывалась весьма уязвимой. Таких исследователей было немного, работали они разрозненно, данные их не перекрывались. Часто случалось, что результаты их исследований, проведенных в разных точках земного шара, противоречили друг другу. Да и подмеченная согласованность в изменениях земных и солнечных величин выглядела порой очень странно. Скажем, заметят, что температура изменяется так же, как и солнечная активность, – вместе с ней возрастает и убывает. Но вот проходит несколько десятилетий, и закономерность становится прямо противоположной: когда активность нарастает, температура падает, и наоборот. А спустя некоторое время восстанавливается прежняя согласованность. И это при том, что в нескольких сотнях километров от этого места все это время вообще не обнаруживалось никакой связи между солнечной активностью и температурой воздуха. Хуже того, установленная было закономерность могла исчезнуть в любой момент. Это обескураживало.

Не удивительно, что коллеги крайне настороженно отосились к таким результатам и избегали тратить силы время на их проверку, перепроверку и обсуждение. А это значило, что исследования по влиянию солнечной активности на земные события не получали того объективного критического разбора, которому обычно подвергаются научные изыскания. Виднейший ученый-гидромеханик англичанин Г. Ламб характеризовал их как работы, выполненные сверхэнтузиастами или наивными дилетантами, действующими в изоляции, без должной критики исходных данных и результатов.

Так и сложилось, что исследователей космического влияния на погоду стали называть специалистами по солнечно-земным, солнечно-погодным или солнечно-атмосферным связям, гелиогеофизиками и т. д., тогда как тех, кто считает эти влияния неощутимыми, – просто метеорологами или специалистами по физике атмосферы. Подобно этому выделились гелиобиологи из просто биологов. Не далее как в 1972 году один из наших ведущих ученых в области физики атмосферы писал, что подавляющая часть материалов по влиянию космических факторов на погоду производит на него впечатление "успешных упражнений в самовнушении".

Впрочем, о взаимоотношениях между традиционным и гелиогеофизическим направлениями в метеорологии мои слушатели, этнографы, были осведомлены. Их широко обсуждали газеты в связи с жесточайшей засухой, случившейся на европейской части СССР летом 1972 года. Поскольку Гидрометцентр СССР предсказать эту засуху не смог, появился особый интерес к работам исследователей, использующих данные о солнечной активности при составлении прогнозов земной погоды. Печать сообщала, что погодные аномалии успешно предсказывает А. В. Дьяков, сотрудник научно-исследовательской станции Горная Шория Кузнецкого металлургического комбината, прогнозирующий с учетом активности Солнца.

К этому я ничего не могла прибавить, поскольку специальная литература о засухе 1972 года мне была незнакома. Тогда, в Антипаюте, мне это показалось непростительным, и я обещала, вернувшись в Москву, как следует разобраться в современном положении дел.

В Москве я навела справки. Оказалось, в октябре того же аномального 1972 года гелиогеофизики собрались на Первое всесоюзное совещание по солнечно-атмосферным связям в теории климата и прогнозов погоды. Прекрасно! Было совещание – значит, опубликованы его материалы, а по ним без хлопот и библиотечных розысков можно составить себе представление о существующих точках зрения, выделить стоящие и затем по ссылкам поднять нужную литературу. С этого и начала.

При просмотре материалов, относящихся к засухе 1972 года, непредубежденному человеку трудно подавить в себе чувство раздражения, на ум начинают приходить черти и рассказы о кладоискателях, космические влияния кажутся ускользающими и в то же время безотвязными. Там, где ждешь результата, ничего не оказывается, Но стоит только решить про себя, что засуха и космические явления никакой связи между собой не обнаруживают, как на глаза сразу же попадается факт, говорящий обратное.

В самом деле, в 1972 году Солнце вело себя крайне необычно. Его активность, вместо того чтобы постепенно падать до минимума, как предопределено 11-летним циклом, в апреле 1972 года начала неожиданно возрастать. Это возрастание увенчалось в августе вспышкой необыкновенной силы, которая совпала по времени с пиком засухи на европейской части СССР. Казалось бы, исследователи, прогнозирующие по солнечной активности, уже в апреле располагали материалом для предсказания надвигающейся погодной аномалии.

Успешный прогноз – прекрасная рекомендация тому или иному методу предсказания погоды. На совещании специально подвели итоги прогнозов засухи 1972 года. Кто же и насколько заблаговременно предсказал эту засуху? Материалы совещания дают на этот вопрос весьма неожиданный ответ. Оказывается, из специалистов, прогнозирующих по солнечной активности, эту засуху не предсказал никто, в том числе и А. В. Дьяков (его доклад также имеется в опубликованных трудах совещания), В августе 1972 года, уже в разгар засухи, в Ленинград, в Главную геофизическую обсерваторию (ГГО) были присланы для анализа все тексты прогнозов А. В. Дьякова за 1963–1972 годы. Прогноз на лето 1972 года для европейской территории СССР среди них отсутствовал. Выяснили: такой прогноз Дьяковым не был дан. "Крепким орешком" оказалась эта засуха: ведь, судя по газетным и журнальным публикациям, бывали случаи, когда ему удавалось предупреждать заранее о необычных погодных явлениях. Например в 1968 году он известил президента Французского астрономического общества о предстоящей суровой зиме во Франции. (Сибирские огни, 1968, № 9).