Текст книги "Do or Die (СИ)"

Автор книги: Лилия Донская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Даже стало как-то легче. Говорят же, что положительные эмоции лечат. Так может и болезнь парня пошла на убыль, когда он начал общаться с Вирджинией? Ведь теперь и есть не так больно, и заснуть куда проще. Да, сейчас уже спать не дают не тянущие спазмы в горле, а вдохновенные мысли о любимой девушке. Раньше, когда он еще был здоров, перед сном Себастьян думал, как разводил всяких идиоток, как умело он вешал им лапшу на уши и добивался всего, что ему было нужно от них. После, все его мысли были о внезапной болезни, поедающей его тело, что подкреплялось усиливающимися болями. Но а сейчас он думал только об одном – сегодня он был рядом с ней, и, судя по тому, как вела себя девушка, она была этому рада. А значит, его общество ей приятно. Может, у него будет шанс. Хотя о каком шансе он может мечтать, если он в скором времени умрет?

Себастьян не верил в свое выздоровление ни минуты. Он был болен уже во второй раз, неужели с ним произойдет чудо? Все это было бы смешно, если бы не было так грустно. Остальные тоже не верили в выздоровление. Хотя и притворялись, что ждут этого. Только кроха Алиса и Вирджиния с такой глупой, но милой наивностью говорили ему, что он поправится. Себастьян улыбался, слушая это, но изнутри его разрывало от боли и отчаяния – ни черта подобного, и вообще вряд ли он доживет до следующего Рождества. Он ведь не был идиотом, хоть и притворялся таковым, он знал все о своей болезни. А еще у него был предыдущий опыт, с которым можно сравнивать. В этот раз он стремительнее терял вес, боли казались сильнее, опухоль явно чувствовалась под тонкой кожей на шее, а от ее размеров было тяжелей дышать. Раньше голос парня был куда звонче, теперь же он отдавал хрипотцой. И постоянный мерзкий привкус во рту стал уже чем-то обычным и неотъемлемым. Да, однозначно, он уже не жилец. Но куда проще было ждать своей кончины рядом с прекрасной девушкой, в которой он просто души не чаял после их недолгого общения.

Казалось бы, что ничего не может уже быть хуже. Просто нужно ждать свою кончину. Смириться с этим и доживать остатки своей жизни. И снова все кардинально изменилось – он воссоединился с друзьями. Да, ему их не хватало, это факт. Парень уже забыл, когда в последний раз чувствовал такой прилив сил. Забыл, как они вместе веселились и валяли дурака. Как бережно создавали свою группу. Сейчас он понимал, как же плохо ему было без друзей.

На первой же репетиции Себастьян почувствовал, как оживает. Струны в его душе, которые замерли после побега парня, снова заиграли. От этой игры он исполнился блаженной умиротворенностью и счастьем. Это то, что было нужно. Музыка была частью его жизни, она была в нем. Как же он сглупил, когда бросил ее. И как же он был рад снова вернуться.

Теперь-то, думал Себастьян, можно и дожить остаток своих дней. С друзьями и любимой. Хотя она так и не знает о его чувствах, зато находится с ним рядом. Но парень и представить не мог, как он ошибся. Только первый день был таким радужным. А дальше начался кромешный ад. Свято веря в то, что Кейт может ему помочь, Себастьян все рассказывал ей о Вирджинии, и что он чувствует к ней. Он думал, что подруга поймет его и будет только рада, если ее друг хоть ненадолго станет счастливым. Раньше Себастьян прекрасно обходился своими знаниями психологии и обаянием, но теперь ведь дело было не просто в увлекательном времяпровождении с очередной курицей – сейчас он должен был наверняка знать, что все делает правильно, что он не совершит ничего такого, от чего бы мог потерять Вирджинию. Поэтому-то он и попросил помощи у Кейт – она ведь девушка, она понимает все куда лучше. Она обещала давать советы, которым тот будет следовать. Только обещания были даны, но действий так и не последовало. Все, что слышал Себастьян от подруги, так только упреки, что он все делает неправильно. Что бы он ни сказал, как бы ни повел себя с девушкой, ответ Кейт был один – “Ты идиот. Как ты вообще до этого додумался? Нет, такое не может понравиться, забудь. Только портишь все”. Парень не понимал, как такое могло быть – он делал то же самое с другими девушками и все было в порядке. Что же теперь не так? Он был растерян. Если при первых встречах с Вирджинией он мог верить, что она к нему неравнодушна, то после всего, что говорила ему Кейт, он едва мог понять, как его все еще терпит эта девушка, в которую он влюблен. Постепенно, вся легкость в общении с ней пропала. По-крайней мере, для парня. Он боялся сделать хоть что-нибудь, так как не мог предугадать реакцию девушки. А если что-то и делал – всегда был удивлен и обрадован тому, как повела себя Вирджиния. Он наполнялся радостью на целый день, пока вновь не обсуждал произошедшее с Кейт – она мигом возвращала его “с небес на землю” – “Сказала, что рада тебе? Ну да, верь ей, дурак. Да она же жалеет тебя. Про твои сочинения она сказала, что это чушь. И вообще, ей надоело это слушать, поэтому она и ушла”. То есть, его скрытого признания она не приняла? Как же хорошо, что он не показывает свои чувства, а то выглядел бы полным болваном. А еще Вирджиния так быстро убежала в тот вечер, вся такая расстроенная и, кажется, обиженная. Неужели, он обидел ее? Это же катастрофа! Себастьян готов был бежать за ней, чтобы все выяснить и попросить прощения, но было слишком страшно – он же все испортит окончательно. Конечно, парень прекрасно знал, что она ему не перезвонит. Поэтому он поехал к ней, чтобы удостовериться, что Вирджиния дома, цела и невредима. Свет в ее окнах был выключен. Наверно, уже спала. Но Себастьян хотел быть уверенным, поэтому стал кидать камушки в ее окно, чтобы девушка выглянула наружу. Им овладела паника, когда он понял, что она все еще переживает и даже плачет – да что такого парень мог сделать, чтобы так ее обидеть?! Или же ей настолько противно его общество? Это было подобно концу света. Себастьян не спал всю ночь, только и думая о том, что любимая девушка его ненавидит. Кейт добилась своего, она хорошо промыла мозги своему другу. Как он не верил в свое выздоровление, так и перестал даже думать о том, что Вирджиния ответит взаимно на его чувства.

Весь последний месяц до отъезда был просто адским. Хотя и в аду, наверно, не так ужасно. Помимо того, что парень страдал от неразделенной любви и вечных нападок подруги, теперь еще и боли в горле становились с каждым днем все сильнее. Себастьян чувствовал, как сложно воздуху добираться до лёгких через растущую опухоль. И глотать теперь было еще больнее, как бы тщательно парень не пережевывал еду. А репетиции были подобны пыткам. Каждый раз Себастьян обещал себе, что будет аккуратней и сдержанней. И каждый раз он нарушал это обещание. Как он мог быть сдержанным, занимаясь любимым делом? Это было бы подобно предательству, если б парень исполнял музыку, что называется, “на отвали”. Может, есть люди, которые относятся к этому делу кое-как, но Себастьян не мог себе такого позволить. И в то же время он понимал, что именно эта одержимость любимым делом его и убивает. Он чувствовал себя, словно солдат-фанатик, который был смертельно ранен, но все еще рвался в битву, дабы защитить свою страну в войне. Это было похоже на мазохизм и помешательство – чем громче парень пел, тем сильнее начинало болеть горло, и тем больше он возвышал свой голос. Как будто ему нравилось чувствовать привкус собственной крови на губах. И словно конвульсии по всему телу, подобные разрядам электрического тока, доставляли ему невероятное удовольствие. Чем хуже было Себастьяну, тем яростнее он продолжал. А позже, оставаясь один в ночи, сотни раз умирал от боли и мучений, на которые он сам себя обрек. Кое-как умудряясь уснуть, он тут же просыпался – начиналось утро очередного невыносимого дня, в котором его ждет девушка, что никогда не примет его чувств, подруга, пытающая его одним только словом, и любимое занятие, которое приносит только боль и уныние. А еще нужно притворяться, что все хорошо, что все прекрасно, великолепно и лучше просто быть не может. Это была истерика – когда ничего не может быть хуже, начинаешь сходить с ума и сквозь слезы смеяться над самим собой. Нужно хоть как-то узнать, вдруг, Вирджиния все же сможет его полюбить. Ради этого приходится терпеть этих тупых одноклассниц, заигрывать с ними, но ей абсолютно все равно, а тут еще и придурок Адам, который тоже в нее влюблен. Себастьян бы не удивился, если бы девушка выбрала этого забитого старосту, а не его. И это злило его, доводило до бешенства. Почему все против него? Когда это кончится? К концу месяца, единственное, чего хотелось Себастьяну – умереть. Он больше не мог так жить. Он словно был во тьме, вытягивающей из него все силы. Конца ей не было, и как бы Себастьян ни пытался найти хоть какой-то светлый огонек – тот гас в мгновение ока, даже не дав парню насладиться хотя бы минутой этого света и тепла.

Под конец парень сдался – во время репетиции началось кровотечение, с группой было решено завязать. Себастьян понял, что скоро все кончится. Теперь уже ему ничего не было нужно. И все его старания, все попытки стать ближе к любимой девушке уже бессмысленны. Осознав это, он решил, что более бессмысленными будут его походы в школу. И парень заперся в своей комнате, изредка выходя из нее. Он сидел в одиночестве, ни с кем не говоря, не отвечая на звонки. Только и делал, что играл на гитаре, лежа на своей кровати. И, как ни странно, его не печалила мысль о скорой кончине, в голове вертелся совершенно другой вопрос – почему он так и не смог добиться взаимности от Вирджинии? Конечно, вроде как между ними была дружба, но он в нее не очень верил. Скорее, она просто не знала, как отвязаться от парня. Зато теперь радуется, что он вновь исчез. Так больно было думать об этом. И сейчас вся боль, и физическая, и душевная, терзала не только его тело – она постепенно уничтожала его разум. Все, о чем он думал – «Она уже и забыла обо мне. И вся ее забота, все переживания были просто напоказ. Права была Кейт, ей всегда было плевать. Почему все так? Да и теперь уже все равно, я умру, а она даже не вспомнит…»

Может, это было наказание? Он мучил девушек. Хоть и законченных стерв, но все же мучил, и вряд ли ему могло быть оправдание за такое. А вдруг теперь Вселенная послала ему эту девушку, чтобы он понял, что было с его «жертвами»? Но ведь вряд ли все те «несчастные» умирали от тех чувств, которые сейчас испытывает он.

С того случая прошла неделя, его разрывало от тоски и досады. Себастьян хотел увидеть ее, но сам для себя решил, что больше не появится в ее жизни по собственной воле – дождется конца и умрет в одиночестве, думая над шуткой, которую с ним сыграла Вселенная.

Парень не поверил, когда услышал за дверью ее голос – Вирджиния сама пришла к нему? Быть такого не могло, ведь ей же было все равно, что с ним. Не помня себя от волнения, Себастьян вскочил с постели и тут же открыл дверь. В одно мгновение ему стало легче, когда он увидел девушку на пороге. Волна умиротворения прокатилась по телу от ее вида. Пришла. Волнуется, переживает. Все такая же красивая. Неделя – слишком большой срок, чтобы не видеть ее. Себастьян не мог насмотреться на Вирджинию, пока она с таким волнением что-то ему говорила, а он почти не слушал – созерцание предмета любви заняло все его внимание. Удивительно вообще, что он мог поддерживать разговор, если он не слушал девушку. Но, кажется, у него получилось это скрыть, она не заметила. Он рассказывал ей о друзьях, о том, насколько тяжела их жизнь, а сам только и думал – «Почему ж ты такая красивая? Почему ты такая? И откуда? Я боялся, что ты не придешь, Джинни, а ты пришла ко мне». Себастьян никогда не хотел, чтобы она видела его в таком ужасном состоянии, но сейчас ему было все равно, самое важное – она здесь. И он никогда не мог терпеть ее слез – парень готов был на все, лишь бы она не плакала. Но, как ни странно, теперь ему, отчасти, это нравилось – она плачет, потому что волнуется за него, потому что рада скорому лечению. Она была искренна, когда называла его другом и говорила, что ей не все равно. Это были лучшие слова за последнее время. Значит, смысл жить еще есть. Смысл ходить в школу есть. Ради нее, чтобы она там не умерла со скуки. И чтобы он мог побыть рядом с ней.

Себастьян был так счастлив в тот момент, что почти перестал контролировать свои действия. Опомнился он только когда понял, что приблизился к девушке на достаточное расстояние, чтобы ее поцеловать. И тут же себя остановил. О каком поцелуе могла быть речь? Вряд ли бы ей понравилось целоваться с больным. Да и будь он здоровым, неизвестно, оценила бы она его порыв. Нет, нельзя ее целовать, хоть и безумно этого хочется.

Он проводил ее до дома и вернулся назад. Счастливый и окрыленный. Мама заметила эти изменения в сыне и стала о чем-то догадываться. Ну и пусть, подумал Себастьян, лежа в постели и уставившись в потолок. Зато у него есть смысл жить. Еще немного. Еще немного… Все окрыление в раз ушло, анестезия в виде счастья перестала действовать, горло заболело с новой силой. Жить? А долго ли еще он протянет? И есть ли смысл быть на виду у девушки? Или это был его, так называемый, последний глоток воздуха? Ведь он не вернется из Швейцарии. Точнее, вернется, но уже не сам, его привезет убитая горем мама. Резкие спазмы только подтвердили мысли парня, и последние остатки счастья покинули его. И сил притворяться не осталось. Но все же нужно было попытаться. Нельзя расстраивать Вирджинию.

Чертов идиот, он совсем забыл о выпускном бале! А ведь он ждал его, чтобы позвать Вирджинию на него. И признался бы ей там, наверно. Да, он сказал Адаму, что признаваться на выпускном в любви очень глупо и смешно, но Себастьян сам не знал, что сделать и как признаться в своих чувствах, поэтому ничего оригинальнее придумать не мог. И вот, теперь он понял, что эта возможность потеряна, ведь он уезжает. Лечение важно. Хотя… а так ли уж важно это лечение, если он все равно уже почти мертв? Может, стоит остаться и сходить на бал? На последнее красочное событие в его жизни? Она против. Она хочет, чтобы он поехал в Швейцарию и лечился. Такая смешная, все еще верит в это. Пускай будет так.

Каждый день последней недели Себастьян старался запечатлеть в своей памяти. Чтобы даже на расстоянии видеть образ Вирджинии перед собой. И чтобы последние дни дома не были лишены смысла и хоть каких-то воспоминаний. Опухоль уже была слишком большой, чтобы парень мог нормально говорить – он почти не повышал своего голоса, периодически издавал хрипы, кашлял. Но ему все еще удавалось делать вид, что все в порядке, и что он всего лишь бережет свои связки, не более того. За такой длинный период притворства он научился сдерживать боль, скрывать, как на самом деле плохо во время очередного ужасного спазма в горле, как хочется закричать и забиться в истерике от нескончаемых мучительных судорог. Весь день он терпел, притворяясь даже перед родителями, но стоило Себастьяну остаться наедине с собой, вся сила и самообладание тут же покидали его. На теле проступал пот, температура тут же поднималась, становилось невыносимо жарко, а боль в горле начинала набирать свои обороты. Каждую ночь он по нескольку раз прощался с жизнью, проваливался во тьму, а затем снова восставал из нее. И лишь с утра он открывал глаза и понимал, что еще одна страшная ночь позади, что он отсрочил свою кончину еще, как минимум, на 24 часа.

В последнюю их прогулку Вирджиния пришла в том сером платье. Конечно, она в любом наряде была прекрасна, но в этом платье она была похожа на настоящего ангела, и Себастьян не мог перестать любоваться девушкой. Еще в первый раз увидев его, он не мог отвести взгляда от девушки, постоянно ловил себя на этом и старался держать себя в руках, чтобы не выставить себя абсолютным кретином. И вот, теперь она тоже пришла в нем. Чтобы порадовать его напоследок, он знал это. И был безумно ей благодарен. Они как всегда гуляли и разговаривали. Хотелось сделать что-то необычное. Что-то внезапное, и что точно бы отложилось в памяти девушки. Чтобы она не забыла о пареньке с красными волосами и дурацкой походкой, когда его не станет. Всю прогулку Себастьян думал, что бы ему сделать, но так ничего и не смог придумать. Голос Кейт в голове не давал ему покоя. Он мешал ему, говоря, что все действия парня будут впустую и не принесут нужного эффекта, наоборот лишь все испортят. В самом конце прогулки, проводив девушку до дома, он снова предпринял попытку поцеловать ее. Успел вовремя остановиться – «С чего ты взял, что ей этого хочется? Ты думаешь, что раковые клетки за эту неделю стали приятнее на вкус? Конечно, она всегда мечтала поцеловать больного человека».

Последняя поездка от ее дома. Последняя ночь в своей комнате. Последний скудный завтрак в кухне – парень попытался хоть что-то в себя засунуть, чтобы немного притупить голод. Последний взгляд на дом. И город он запомнит именно таким, каким он видит его сейчас, в последний раз. Слишком много последних действий он совершил за эти пару дней. А что ему еще остается? Но это лишь первый шаг на пути к концу.

В ушах Филипсы, на коленях гитара (еще бы он положил свою Несси в багажник такси), папа спереди рядом с водителем, мама у окна, смотрит на город. Алиса прижалась к парню и положила голову на его плечо, обняла. Никто не говорил. Даже таксист молчал. Он тоже знает, что все плохо? Откуда? Почувствовал, что везет труп, который еще не до конца ушел в мир иной?

В наушниках играет подборка My Chemical Romance. Песни выбраны как нельзя лучше – про боль и страдания, истерию и безысходность. Эта группа никогда не отличалась оптимистичными текстами, но то, что играло сейчас, приводило парня в ступор и уныние. Даже его музыка теперь против него. Хотелось разрыдаться и закричать, но он держался. Он знал, что еще слишком рано для этого. Да и вообще, парень надеялся, что до самого конца сохранит свои чувства и боль в тайне, что не выдаст себя. Ну и пусть теперь все против него, хотя бы в этой маленькой битве он должен выиграть.

Она сдержала обещание, вновь надела его. Это немного ободрило парня – нет, весь мир не сможет на него ополчиться, Вирджиния все еще с ним. Она все еще верит и поддерживает. Так самоотверженно и наивно. И как же он мог забыть о сестре и друзьях? Алиса не отходила ни на шаг, Малком говорил всякую чепуху, Кейт расплакалась. Все эти действия были такими разными и непохожими друг на друга, но Себастьян знал, что за ними скрываются самые искренние и преданные чувства. Они тоже в него верят. Верят, что он вернется. И даже не пытаются запомнить этот момент, как это делал Себастьян, прощаясь со всеми. Остается надеяться, что в их памяти достаточно прекрасных моментов с ним, поэтому они будут его помнить даже когда он уйдет.

Вирджиния тоже расплакалась. Девушки вообще такие чувствительные. По-крайней мере, те, что входят в окружение парня – Кейт, Вирджиния, Алиса, даже мама. Так, может, они чувствуют, чем все кончится? И из-за этого плачут? Нет, Вирджиния снова что-то говорит о выздоровлении. Глупенькая.

Опять он сделал кое-что в последний раз – посмотрел на своих друзей, прежде чем уйти и больше никогда не вернуться. Шаг второй – конец все ближе. Сейчас рядом осталась только мама, Ванесса и телефон, который еще хоть как-то сможет связать его с жизнью. Через него он еще ненадолго сможет почувствовать себя живым и причастным к этому миру. Наверно, телефон и завершит его недолгий путь. Почему-то Себастьян был в этом уверен – прежде, чем умереть, он позвонит. Еще неизвестно, кому, но он сделает это.

Сон не шел к парню. Мама тоже не спала. И тогда, немного подумав и все взвесив, Себастьян ей рассказал о Вирджинии, и что он чувствует к этой девушке. Мама грустно улыбалась в ответ, а потом сказала, что итак знала. Что догадывалась. Ну да, ведь она давно все поняла, просто молчала. Видела, как ее сын смотрел на эту девушку, как он менялся рядом с ней. А еще она видела, как Вирджиния ведет себя с ним. Она же тоже неравнодушна к ее сыну. Себастьян лишь смущенно хмыкнул на это и сказал, что это бред, Вирджинии было все равно. Мама сказала пару фраз в свою защиту, но не стала сильно давить на парня. Ему итак сейчас тяжело, лишние переживания совсем ни к чему.

От разговора с мамой стало немного легче. Его чувства не выглядят смешными, их поддерживают. И, может быть, мама и сказала правду о Вирджинии – вдруг, у девушки тоже есть хоть немного чувств, которые испытывает к ней парень. Ведь мама куда лучше разбирается в женском поведении. Да, было бы чудесно, окажись она права. Хотя теперь это уже не имеет никакого значения, им больше не суждено увидеться. Единственное, что осталось – телефонные разговоры. И фото с выпускного, которые девушка обещала прислать. А больше ничего не ждет больного парня.

Его определили в ту же палату, что и тогда. Но теперь она была пустой. Ну да, ведь тот бедняга уже давно мертв. И скоро Себастьян будет там же, где и он. Парень сел на свою постель. Ту же, на которой он жил тогда. Оглядел свой «номер», долго смотрел на кровать ушедшего друга. Шаг номер три на пути к неизбежному.

Началась бессмысленная волокита с анализами, планом лечения. Себастьяна водили по врачам для сдачи крови, биопсии и прочих неприятных процедур. Со спокойствием и смирением он терпел, пока врачи терзали его итак уже замученное от болезни тело, и лишь слабые смешки слышались от него, когда в очередной раз ему что-то быстро говорили о его предстоящем лечении. Мама всегда была рядом и с трепетом относилась ко всему происходящему. И все время смотрела с укоризной, когда ее сын втайне бессильно насмехался над действиями врачей. В данной ситуации радовало лишь одно – пока что боли не стали сильнее, а значит, он проживет несколько лишних дней, может, недель.

Очередной удар настиг Себастьяна слишком внезапно, хотя он давно морально себя настраивал к нему – его побрили. Вроде бы, в этом нет ничего необычного и плохого. Ведь волосы сами выпадут, химия и терапия сделают свое дело. Но, почему-то, сидя в кресле и смотря, как на пол падают красные пряди, Себастьян почувствовал, что что-то сжалось в груди – он все ближе и ближе к логическому завершению. Сейчас его клеймят, сбривая все под чистую. Ведь все раковые больные выглядят так же, каким сейчас становится он. Теперь было не до насмешек, не до напускного спокойствия и безразличия. Не выдержав, Себастьян закрыл глаза и сжал зубы, сдерживая желание закричать. А спазмы в горле только усиливали его порыв сделать это. Клеймение закончилось. Парень старался не смотреть на лежащие на полу лохмотья. Еще один шаг, четвертый.

Потянулись долгие дни, повторявшие один другой – завтрак утром, несколько минут под облучением, пара часов в обнимку с капельницей и под тихие рассказы мамы, обед, который он почти не ел, как и завтрак. Боли усилились, всякое желание есть у парня отпало, хоть ему и твердили, что сейчас он должен делать это через силу, чтобы подпитывать ослабшее тело и давать энергию на борьбу с болезнью. После, когда мама уходила, он брал в руки гитару и играл, чтобы немного скрасить свое одиночество – к нему так никого и не подселили. И все это сопровождалось невыносимой болью, от которой Себастьян был готов лезть на стену. Даже дышать было тяжело, поэтому он и не думал о том, чтобы с кем-то говорить. Порой, ему казалось, что следующий вдох будет последним, но затем он делал еще один вдох, затем еще один, и болезнь, будто, отступала, хоть недалеко и ненадолго. А бывало так, что она никуда не уходила, и Себастьян по несколько часов мучался в агонии, мечтая лишь о том, чтобы боль хоть чуть-чуть ослабла. Так, он начал калечить самого себя – выворачивал себе руки, бился об стену, впивался пальцами в ноги в попытке оставить болезненную рану, которая немного бы отвлекла его от боли в горле. На ногах почти не осталось живого места от многочисленных царапин, но никакой пользы они не принесли. Один раз, не зная, что придумать, Себастьян выкрал из процедурной скальпель. Когда он, как ему показалось, остался один, он решил им воспользоваться. Можно было просто вскрыть себе вены и закончить на этом свои мучения, но почему-то хотелось еще хоть немного пожить, поэтому он просто бездумно полоснул себе руку. Кровь тут же хлынула из раны, порез неприятно заныл, но произошло чудо – дышать стало легче. Все получилось. Мозг переключился на новую проблему, а о старой забыл. Теперь можно было хоть немного отдохнуть. Себастьян улыбнулся самому себе и закрыл глаза, наслаждаясь покалываниями на месте раны и ощущением, как кровь непереставаемым потоком сочится из нее. Парень сидел на кровати, положив руку перед собой и сжав в другой руке скальпель. В таком положении его нашла мама. Она тут же позвала врачей, подняла большой шум. Но ее сыну было все равно, что происходило вокруг – главное, что горло болело не так сильно. Увидев мать, он только шире улыбнулся и сказал ей об этом, а она, почему-то расплакалась и вышла из палаты. Себастьян наблюдал, как обрабатывают его рану. Он негромко рассмеялся, когда от спирта в ней что-то закололо – еще больше времени без боли в горле. Когда врачи закончили, он попросил оставить ему скальпель, но его не послушали, забрали эту чудесную вещь, дающую свободу, с собой. Мама вошла вся в слезах и обняла счастливого сына. И только тогда он понял, что сделал и как себя вел. Он засмеялся еще громче, чувствуя сокращения в горле с новой силой, но уже не от радости, а в отчаянии, от осознания того, что с ним происходит. Конец все ближе и ближе, он это понимал. Только теперь было неизвестно, что произойдет раньше – Себастьян сойдет с ума от своей болезни, или же болезнь поглотит его первой.

По вечерам звонила Кейт. Расспрашивала, как он. Себастьян, вообще впервые за весь день подавая голос, отвечал ей очень уклончиво, стараясь не пугать подругу. Они немного говорили о всякой ерунде, обсуждали Малкома, экзамены. Обоим это было неинтересно и ненужно, но Кейт не хотела докучать Себастьяну одними и теми же словами о лечении, а парень не хотел расстраивать подругу. Затем, попрощавшись с подругой и дождавшись нужного часа, он звонил ей – любимой девушке. Лишь эти разговоры, хоть и недолгие, но скрашивали его покинутое состояние. Проблема была только в том, что ему приходилось врать, что все хорошо. Но зато во время разговоров он меньше чувствовал боль. Наверно, ее голос был таким целебным. Куда целебнее, чем капельницы, которые ему ставили. От этих коротких разговоров, пускай ненадолго, становилось легче. И лишь ночью все становилось на свои места – боли и спазмы, которые усиливались и затихали, пот и скачки температуры, мрак и мысли лишь о том, чтобы это быстрее кончилось. И безнадежность вперемешку с отчаянием. Именно ночью два этих чувства обострялись в парне. С каждым сокращением в горле он чувствовал, как сокращается его душа, которая уже устала от моральной боли даже больше, чем его тело от физической. Он ждал избавления от этой муки, но каждый раз все прекращалось с наступлением рассвета – боль отступала, и вместе с восходом солнца в Себастьяне поднимались остатки его сил. Очередной день, похожий на все остальные, с его новой болью и новыми попытками ее заглушить. Спустя несколько дней изощренных пыток над самим собой, Себастьян получил то избавление, которое так хотел – ему стали давать морфий.

День выпускного бала. Это был хороший день и одновременно плохой. Хороший он потому, что Вирджиния пришлет фото. Плохой – он не сможет ей сегодня позвонить, чтобы услышать. С нетерпением он ждал заветного сообщения, а когда оно пришло – впал в ступор, напрочь забыв о болезни, боли, своем отчаянии и приближающемся сумасшествии. До чего же она красива, подумал он. Молчал и даже перестал дышать, рассматривая фотографии. Мама сразу же заметила, что сына что-то увлекло. Не скрывая своего восхищения, он показал ей фотографии и лишь нервно сглотнул, поморщившись от боли, когда мама перевела взгляд на него с экрана. Она ласково улыбнулась, видя благоговение в глазах сына и то, с какой внимательностью он рассматривал эти фото. Они были слабым источником света и тепла, которого так не хватало парню. И их было достаточно, чтобы вновь пробудить в нем поэта. Себастьян не выпускал из рук гитару, попутно записывая строки в телефон, а затем накладывая их на музыку. Он много чего написал, много удалял и стирал из записей, и, наконец, как ему показалось, написал именно то, что нужно было. Его одолела тоска от мысли, что он не признался ей во всем раньше. Но былого уже не вернуть, нужно сделать это хотя бы сейчас, раз до этого не получилось.

Тем же вечером, набравшись смелости, он все ей рассказал. Собрал все свои силы и приготовился к самому плохому исходу. К тому, что она сейчас рассмеется и скажет, что он идиот. И так, наверно, было бы даже лучше. Это было бы куда лучше, чем то, что она сказала ему в ответ. Она была влюблена в него все это время? Мама сказала правду? Все это чертово время, что он был рядом с ней, думал о ней, страдал по ней, оказалось, что она была ближе, чем он считал?! Выходит, его одурачили. Его жестоко обманули. И кто? Его лучшая подруга. Сначала хотелось позвонить ей и выяснить, зачем она это сделала, но потом Себастьян понял, что не хочет ничего слушать. Все равно Кейт ничего бы не сказала. Разрыдалась бы в трубку и стала просить прощения, но точно бы не рассказала, зачем она так с ним поступила. Сейчас ему было достаточно того, что он узнал – Вирджиния Гилл, девушка, в которую он сам был до беспамятства влюблен, отвечает ему тем же. А он этого не понял. Как же глуп и слеп он был все это время. И как стал счастлив после ее признания. Казалось, только это сейчас имело значение. И никакая болезнь не имела никакого смысла перед тем, что он узнал только что.

Ночь проходила спокойнее. И дело было не в морфии. Себастьян даже отказался от дозы обезболивающего, о котором умолял еще несколько дней назад. И спать совсем не хотелось. Перед глазами были фотографии на телефоне, а в голове голос девушки, трогательно нашептывающий «Я люблю тебя, Себастьян». Нельзя было представить, что эти слова будут так приятны. Он раньше слышал их. От тех вертихвосток, которых он влюблял в себя. И тогда эти слова звучали глупо и бессмысленно. Теперь же каждое отдельное слово, каждый звук был наполнен смыслом. И ее голос. Такой волшебный и манящий. Нежный и ласковый. Казалось бы, обычный женский голос, но Себастьян не мог его забыть. И не хотел этого делать. Он лежал один в своей темной палате на больничной койке, плавно и размерено дыша, и представляя девушку в темноте его комнаты. Не было боли, не было опухолей или спазмов. Были только фотографии и голос, образ и негромкий шепот. Словно рак был убит, а его место заняла Вирджиния. Напрочь забыв о своей болезни, Себастьян тихо рассмеялся и тут же зашелся в громком раздирающем кашле. Рак вернулся и прогнал девушку. Палата опустилась в мрак, фото исчезли, а вместо нежного признания он слышал свои мертвенные хрипы. Какое признание? Какая, к чертовой матери, любовь? Его любовь – капельница, а весь его мир – эта мерзкая палата, которая высасывает последние силы.