Текст книги "Кот, который дружил с кардиналом"

Автор книги: Лилиан Джексон Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

«Минуточку, – подумал Квиллер, – в гараже пока что живу я!»

– Что касается заключительной сцены, – произнёс Ван Брук, – то она представляет собой чисто политический приём и была призвана польстить тамошней монархии. Уверяю вас, этим моментом можно вполне пренебречь. «Генрих Восьмой» завершится сценой смерти Екатерины, сценой, которая по праву считается триумфальной кульминацией пьесы.

Наступила тишина. Наконец Кэрол произнесла:

– Благодарим вас, мистер Ван Брук, за то, что вы нас просветили… Примем решение сейчас? – обратилась она к собранию. – Или нам нужно время, чтобы его обдумать?

– Я считаю, – впервые за весь вечер заговорил Ларри, – что «Генрих Восьмой» будет нашей первой провальной пьесой.

– Так давайте же рискнем, – подхватила Фран Броуди, и Квиллер почуял, что в её горящих стальным блеском глазах заплясал образ королевы Екатерины.

– Ладно, будь что будет, я «за», – согласился Гиппел, – Надеюсь, с Божьей помощью нам удастся продать несколько билетов. Только как бы на сцене не оказалось больше народу, чем в зале.

– Школьники, которые будут играть копьеносцев, – сказала Хикси Райе, – дадут отличную рекламу пьесе.

– Считайте, что и я «за», – сдался Джуниор Гудвинтер, – раз вы решили убрать последнюю сцену.

Таким образом, «Прославленная история Генриха Восьмого» была поставлена на сцене клуба. Больше этот вопрос Квиллера не касался, хотя он знал, что Кэрол и Фран претендовали на роль королевы Екатерины, а Ларри и Деннис хотели сыграть кардинала Булей. Однако все согласились с тем, что роль кардинала больше подходит Ларри.

На следующий после последней пробы вечер Квиллер встретил чету Ланспиков у «Старой мельницы», откуда те выходили после позднего обеда. Разговор состоялся на стоянке.

– Полагаю, мне следует приложиться губами к твоему кольцу, – обратился он к Ларри.

– О проклятье! Булей от меня ускользнул, – усмехнулся несостоявшийся кардинал Вулси, – и Хилари хочет, чтобы я сыграл Генриха. Представляешь, этого бездельника? Мне придется отращивать бороду, чтоб не прибегать к накладной. На эту роль подошёл бы Скотт, по крайней мере, ему не пришлось бы наращивать накладками живот.

– Скотт даже под страхом смерти не выучил бы текста, – вступила Кэрол. – В лучшем случае он может запомнить последнюю строку на листе.

– Значит, играть Вулси будет Деннис? – осведомился Квиллер.

– НЕТ! – возмущенно забасил Ларри. – Хилари собирается сыграть его сам! Конечно, это вполне разумно, раз уж роль ему знакома. И ко всему он привезёт из Локмастера актрису на роль Екатерины. Она участвовала в его спектакле несколько лет назад.

– Когда начинаются репетиции? Я мог бы как-нибудь вечером к вам заскочить.

– В следующий понедельник, – ответила Кэрол, – пять дней в неделю, начало в половине седьмого. Обычно мы начинали в семь, чтобы успеть после работы дома поесть, но Лошак объявил, что начало в шесть тридцать. Он хочет, чтобы я была его ассистенткой и дублершей Екатерины, Поскольку она живет в шестидесяти милях отсюда, приезжать на репетиции она сможет только два раза в неделю. Так что в остальные дни читать её текст придётся мне. – Она подняла брови в знак смирения. – Не скажу, что я от этого в восторге, но если я чему-нибудь научусь, по крайней мере не всё будет потеряно.

– Я хотел в своей колонке напечатать биографию Ван Брука, но он наотрез отказался, – произнес Квиллер. – Без каких-либо объяснений.

– Это в его духе, – пожал плечами Ларри. – Где сегодня Полли?

– Даёт званый обед для сотрудников библиотеки. Что хорошенького было сегодня на обед?

– «Люциан» – превосходен! Советую, если ещё есть, взять черносливовое суфле. У них оно нарасхват.

Чета Ланспик направилась к своей машине, а Квиллер – к ресторану, некогда перестроенному из старой мельницы. Официантка посадила журналиста за его любимый столик, а Дерек Катлбринк торжественно преподнёс ему стакан с минеральной водой и корзинку с хлебом. Хотя Катлбринк был всего лишь посудомойщиком, его высоченный, в шесть футов и семь дюймов рост и дружественные манеры вводили новых посетителей в заблуждение, и его частенько принимали за владельца ресторана.

– У меня пять ролей, – сообщил он. – В программке моё имя встречается пять раз – служащий Вулси, глашатай, палач, градоначальник Лондона и курьер. Палач мне нравится больше всего. Я буду с топором и в чёрном капюшоне.

– Тебе придётся то и дело менять костюмы, – заметил Квиллер.

– Брюки я могу не менять, а только пиджак и шапку.

– В шекспировские времена это называлось панталонами и плащом, Дерек.

– Я как раз об этом размышлял, – ответил юноша, – и пришёл к выводу, что лучше стать актером, чем копом. Клёвая работенка! Всю ночь гудишь, а потом спишь до обеда!

Тут появилась официантка, и Дерек пошёл к соседнему столику собирать грязную посуду. Квиллер заказал «люциан».

– И принесите, пожалуйста, если есть, кусочек сливового суфле.

На следующей неделе множество стоявших у театра машин свидетельствовало о том, что репетиции идут полным ходом, и Квиллер, рассчитывая получить материал для своей колонки, как-то вечером решил взглянуть на то, что происходит. На часах была половина седьмого, когда он устроился в кресле у прохода, ожидая начала репетиции. Все актеры, кроме дамы из Локмастера, которую в этот вечер заменяла Кэрол, были в сборе. Не хватало только режиссера.

Без четверти семь Кэрол сказала:

– Не будем терять драгоценного времени. Давайте начнём со сцены, которую вчера Хилари зарубил. Пропустим пролог и начнем с первой сцены, как с самого «грязного» эпизода. Герцог Букингем и герцог Норфолк, а также лорд Эбергенни, прошу на сцену. Первым входит Норфолк, становится слева. Остальные – справа.

Три актера в повседневной одежде, очень уж непохожие на аристократов, с текстом в руках вышли на сцену.

– Норфолк, – обратилась к нему Кэрол из третьего ряда, – иди медленно, неторопливо. Ты же герцог… Вот так уже лучше. Эбергенни, выкажи почтение своему тестю, а не прячься за ним. Давайте повторим выход сначала и начнем со слов: «Добро пожаловать и с добрым утром!» – По мере продвижения вперёд Кэрол прерывала актеров замечаниями. – Норфолк, не смотри на него как на оратора, а слушай, что он говорит. Это у тебя на лице написано… И, Эбергенни, выше голову… Букингем, когда произносишь слова: «Ну, это вы хватили», спустись на пару ступенек со сцены.

Деннис произнёс свою умную фразу: «В любой пирог суёт он свой честолюбивый палец» и вдруг рассмеялся.

– Это моя любимая строка, – заметил он.

Сидевшие на передних рядах актеры слегка оживились и обменялись между собой понимающими взглядами.

– Прекрасно, – произнесла Кэрол, – повтори её ещё раз. И, Норфолк, не закрывай рукой лицо.

Когда они дошли до «грязного эпизода», Кэрол прочла слова кардинала Вулси и проследовала на сцену, присоединившись к остальным. Вдруг в конце зала с шумом распахнулась дверь.

– Что тут происходит? – раздался зычный и требовательный голос директора. Он направился по проходу к сцене, и тут на глаза ему попался Квиллер. – А вы что тут делаете?

– Жду, когда начнется репетиция, назначенная на шесть тридцать, – ответил Квиллер, взглянув на ручные часы.

– Вон! Вон! – Ван Брук указал на дверь.

Деннис Гаф подошел к краю сцены и возмущённо выкрикнул:

– О боже, да он имеет полное право тут находиться. В конце концов, он владелец этого проклятого театра.

– Вон! Вон!

Квиллер покорно вышел из зала и тут же тихо проскользнул на балкон. А Ван Брук без всяких объяснений и извинений приступил к репетиции. То, что его задержало, по всей видимости, и было причиной его гнева, который он вымещал почти на каждом из присутствующих.

– Архиепископ, – бесцеремонно начал он, – прекратите смотреть на свои часы! Вы же в шестнадцатом веке. А вам, Пожилая Леди, хочу напомнить, что вы играете в «Генрихе Восьмом», а не в каком-нибудь «Дядюшке Уигли»! Руки у вас висят, как у кролика… Кто там хихикает за кулисами? Либо соблюдайте тишину, либо марш домой, Саффолк, в слове «коронация» пять слогов. Это возведение на престол, а не что-то из области цветоводства. – В любой другой раз, когда он был в хорошем расположении духа, ничего подобного от него услышать было нельзя, но в этот вечер он изрыгал одни оскорбления и колкости. – Кампейус, вы можете играть римского кардинала, а не умирающего лебедя?

Ожидавшие своего выхода актеры в недоумении переглянулись. Застенчивый старичок Эддингтон Смит, игравший кардинала Кампейуса, привык к почтительному обращению, независимо от того, хорошо или плохо исполнял он свою роль на сцене.

Когда Ван Брук велел Анне Болейн перестать улыбаться идиотской улыбкой, её стальные глаза вспыхнули таким огнём, что его можно было заметить даже с балкона. Что же касается Денниса, то почти всю репетицию у него желваки ходили по скулам. В конце концов игравший Саффолка Дейв Ландрум швырнул свой текст директору и демонстративно вышел из зала. Квиллер сомневался, что следующая репетиция состоится и, более того, что пьеса вообще когда-нибудь будет поставлена.

Тем не менее репетиции с горем пополам продолжались с новым Саффолком, а о том, как они проходили. Квиллер узнавал от Ларри, с которым два раза в неделю встречался за чашкой кофе в «Грозном псе».

– Хилари постоянно шпыняет Эдда Смита, – рассказывал Ларри, у которого уже хорошо отросла королевская бородка. – Старик вообще не пришёл бы в клуб, если б доктор Галифакс не прописал ему игру в театре как терапию. А голоса его всё равно не слышно, несмотря на то что Кэрол билась с ним отдельно. Он выкрикивает первые два слова, а потом постепенно переходит на шёпот. Деннис раза два заступался за него. У них с Ван Бруком настоящий конфликт.

– А как держится Кэрол?

– О, она просто святая! Кэрол молится на Хилари, потому что надеется у него чему-нибудь научиться. Если ты меня спросишь, чему именно, то я отвечу: тому, что абсолютно не нужно режиссеру любительского театра. Одних актеров он прямо дрессирует, а на других ему просто наплевать. Локмастерскую даму он ублажает как может, остальных же оскорбляет направо и налево.

– Она действительно хорошая актриса?

– Да, играет она хорошо, но Кэрол или Фран с её ролью справились бы не хуже.

– А всё же кто она такая? – спросил Квиллер.

– Её зовут Фиона Стакер. Я про неё ничего не знаю, кроме того, что она играла Екатерину в Локмастере пять лет назад.

– А как дела со школьниками, что будут заняты в массовках?

– Их муштрует Кэрол, учит ходить, как подобает благородным воинам шестнадцатого века, а не мешкам с картошкой. Боюсь, Дерек со своим ростом и пятью ролями придаст пьесе комический оттенок. Он такой заметный, что зрители узнают его в палаче даже под чёрным капюшоном. Чего доброго, в сцене смерти Екатерины он ещё вызовет смех в зале! В конце пьесы он появляется в своей пятой роли посла короля сразу после слов Екатерины: «Но вот его чтоб никогда я больше не видала». Мы сами едва сдерживаемся, а зрители наверняка прыснут со смеху.

– Для разрядки в пьесе допустимы комические эпизоды, – заметил Квиллер.

– Да, но только не в сцене смерти Екатерины.

В день премьеры публика проявила глубокое понимание «Генриха Восьмого». Зрители плакали во время благородного прощания Букингема, затаив дыхание, восхищались великолепием коронации и изо всех сил сдерживались, чтобы не рассмеяться над очередным выходом Дерека на сцену. Когда же в массовых сценах появлялись юные сыновья и дочери сидящих в зале зрителей, зал оживлялся громким рокотом. По центральному проходу зрительного зала шествовала гвардия с алебардами, знаменосцы со знаменами, офицеры с жезлами, дворяне с мечами, графини с корнетами, жезлоносцы с короткими серебряными жезлами.

За весь спектакль были пропущены всего две реплики и сделана одна ошибка – не так уж плохо для премьеры. Квиллер, сидевший вместе с Полли у прохода в пятом ряду, в душе аплодировал Деннису, когда тот произносил свою острую речь; ежился, когда Эддингтон беззвучно открывал рот; затаив дыхание, созерцал Фран в роли Анны Болейн и со страхом ожидал появления Дерека, которое грозило разрушить всю сцену смерти Екатерины. К счастью, режиссер убрал его строки, дабы не дать повода для неуместного смеха.

Однажды за чашкой кофе с Квиллером Ларри заметил:

– Надо признать, что Хилари в роли кардинала на своём месте. Несмотря на его природное высокомерие, ему удалось создать убедительный образ Вулси. Но мне всё же кажется, что успех Букингема его задел. Когда опустился занавес, толпа поклонников ринулась за кулисы, чтобы увидеть Денниса. И когда Деннис впервые появился на сцене со словами: «Добро пожаловать и с добрым утром», было слышно, как сильно забились зрительские сердца.

– Твой Генрих был великолепен, Ларри, – вступил в разговор Квиллер, – прямо как с портрета Гольбейна.

– Этого как раз и добивался Хилари. – Он почесал подбородок. – Вот что я тебе скажу: жду не дождусь минуты, когда смогу сбрить эту бороду.

Спустя три недели он сбрил бороду, Ван Брука убили, а Деннис без видимых причин исчез в неизвестном направлении.

ЧЕТЫРЕ

Понедельник, который следовал за так называемым «случаем в саду», выдался пасмурным, под стать мрачным обязанностям полиции, которые та выполняла во дворе амбара. Снующие туда-сюда служители порядка мешали Коко созерцать птиц поутру. Обычно он усаживался у огромного, выходящего в сад окна и любовался красными, жёлтыми, голубыми и коричневыми птичками, порхающими с ветки на ветку по старым деревьям и одичавшим ягодным кустарникам, некогда знавшим бережный уход.

Любимцем Коко был кардинал, который за окном по утрам и вечерам вызывал свистом своего холёного четвероногого друга. С красным опереньем, королевским хохолком, чёрной головкой и благородным клювом, кардинал был воистину птичьим королем. Казалось, он восхищался котом-аристократом. И Коко всегда глядел на него заворожённо, лишь трепеща кончиком хвоста, словно в ответ на колыхание хвостового оперения птицы.

В это утро к амбару подкатил фургон с фотографом, но полиция изъяла у него камеры, лампы и треножники. С трудом Квиллеру удалось убедить служителей закона в том, что Джон Бушленд приехал по его приглашению сделать несколько снимков интерьера амбара.

Буши, как его звали близкие, живой и энергичный молодой человек, часто бывал в разъездах. Свитер у него был украшен его любимым лозунгом: «Сегодня – здесь, а завтра – нет» – шутка, которую он обычно отпускал по поводу своей рано облысевшей головы.

– Я слыхал про несчастье, – серьёзно заметил он хозяину. – Что-нибудь прояснилось?

– Полиция ведёт расследование. Это всё, что я знаю. А как встретил известие Локмастер?

– Честно говоря, город облегченно вздохнул. Все боялись, что директор устанет от Пикакса и вернётся обратно к нам. Есть какие-нибудь улики или соображения?

– По-моему, убийца кто-то из Локмастера. Он хотел навлечь подозрение на пикаксцев. Ты был знаком с Ван Бруком, когда тот возглавлял у вас в городе школу?

– Лично нет. Поскольку у нас с Вики нет детей, с директором нам сталкиваться не приходилось.

Буши с благоговением вскинул глаза на восьмигранное каменное сооружение с поседевшей от времени деревянной обшивкой:

– Мне нравятся треугольные окна вокруг крыши. Обязательно щёлкнем несколько кадров снаружи, но только когда уберется полиция.

– Жаль, что сегодня не солнечный день, – сказал Квиллер.

– Для внутренней съемки даже лучше. Не нужно думать о бликах.

– Пошли в дом. Будешь кофе?

– Только не сейчас. Работа прежде всего. – Когда они внесли фотоаппаратуру внутрь, Буши, поражённый освещением дома, воскликнул: – А я боялся, что будет темно. Белые стены и светлое дерево значительно облегчают дело.

– Я стремился к тому, чтобы не было тёмных углов и теней. В мрачной обстановке кошки могут легко затеряться, а я предпочитаю иметь их на виду. В противном случае у меня душа не на месте. – Он протянул Буши бинокль. – Там наверху, на одной из радиальных балок, ты найдешь знак первого строителя амбара: «Д. Мейфус и сын, 1881». Хорошо бы его как-то запечатлеть. Запереть кошек наверху?

– Не стоит. А кто занимался мебелью?

– Фран Броуди. Я не хотел ничего простого и грубого, и она сказала, что современная мебель лишь подчеркнёт старинную конструкцию.

В гостиной стояли два дивана и огромное кресло с твидовой, цвета соломы, обивкой – все три предмета интерьера с неслаженными углами, смелой, современной конструкции. Столики были из белого лакированного бруса.

– В Локмастере ничего подобного не встретишь, – произнёс Буши.

Квиллер обратил внимание фотографа на то, что хотел бы заснять: сосновый шкаф, гравюры с изображением летучих мышей, наборную кассу, знаменитое пальто-макинтош.

– Моя мать была из рода Макинтошей, – пояснил он.

– Конечно. Нет проблем. Всё, что скажешь. – Буши расхаживал по амбару, настраивая фотокамеру. – Куда ни глянь – везде глаз не оторвать. Углы осветить здесь будет не проблема – под балками и лоджиями полно места для осветительных ламп.

– Чем я могу помочь?

– Ничем. Электрических розеток, как я погляжу, у тебя предостаточно. Возможно, придется немного подвинуть кое-что из мебели.

– Ну, раз я тебе не нужен, Буши, то я пойду. У меня есть кое-какие дела. Захочешь пить – прохладительные напитки в холодильнике. Захочешь кофе – нажми на кнопку. Ну, пока! Насчёт телефона не беспокойся – включен автоответчик. Главное, смотри, чтобы кошки не выскочили за дверь.

Во дворе Квиллера остановил Броуди.

– Где Деннис Гаф? – Он произнёс его фамилию как Гоув.

– Не знаю, – отозвался Квиллер, – не видел его с субботы. Работа в амбаре закончена, и ему незачем здесь больше появляться.

– Он не был дома с той самой вечеринки.

– Возможно, он отправился в Сент-Луис к семье. Разве Фран не знает, куда он поехал?

– Его так называемая «Ассоциация Гаф энд Паф» даже не имеет своего офиса, – недовольно проворчал Броуди.

– Мой амбар был его первой работой, – вежливо продолжал Квиллер. – Всё, что ему было нужно, – это телефон, чтобы выписать рабочих и материалы, так что он вполне обходился квартирой.

– Не знаешь, как разыскать его в Сент-Луисе?

– Нет, но уверен, адрес тебе подскажет заместитель директора. Его фамилия произносится Гаф, а пишется Хауф. Дай ему время добраться до места, туда довольно долго ехать.

Квиллер направился в сторону окраины. Большую часть Пикакса можно было пройти пешком, и Квиллер, следуя старым привычкам, перемещался, где можно, исключительно на своих двоих. Чтобы добраться до остальных районов Пикакса, без колёс было не обойтись.

По пути в закусочную «У Луизы» он заглянул в букинистический магазин, пройти мимо которого было выше его сил. На этот раз он зашёл по делу. Недавно Эддингтон Смит приобрёл огромную частную библиотеку, и Квиллер тешил себя надеждой найти среди новых поступлений экземпляр своего бестселлера, написанного восемнадцать лет назад. Во времена взлетов и падений, обрушившихся на журналиста после тех далеких безмятежных дней, он не сумел сохранить ни одного экземпляра. Теперь же, когда судьба обернулась к нему счастливой стороной, он неустанно искал повсюду книгу «Город собратьев по преступлению», подписанную именем Джеймса М. Квиллера. Прежде он в середине имени писал инициал. Её нигде не могли разыскать даже нанятые им профессиональные детективы, в публичных библиотеках книги не было ни на полках, ни в каталогах. И всё же Квиллер не прекращал бесполезных поисков, словно родитель, разыскивающий потерянное дитя.

Магазин под названием «Книги от Эдда» представлял собой мрачную пещеру, наполненную до отказа пыльными серыми томами в твёрдом и мягком переплёте, с порванными краями и пожелтевшими страницами. В глубине магазина обычно появлялся и сам хозяин Эддинттон.

– Не попалась, случайно, моя книга? – спросил его Квиллер.

– Нет пока, но я ещё не всё распаковал, – ответил добросовестный букинист. – Полиция нашла какие-нибудь улики?

– Мне об этом известно не больше, чем тебе, Эдд.

– Прошлой ночью я не мог уснуть. «Плоды греха – жестокие страданья». – Эддингтон по каждому поводу выдавал цитату, чем немало изумлял покупателей.

– Кто это сказал?

– Кажется, Уэбстер.[2]2
  Имеется в виду Джон Уэбстер (1580-1634), драматург, современник Шекспира. Знаменитыми Уэбстерами были также; Ной Уэбстер (1758-1843), лексикограф, создатель Толкового словаря английского языка; Дэниэл Уэбстер (1782-1852), юрист, государственный и политический деятель.


[Закрыть]

– Который?

– Не знаю. А сколько их было?

В сторону Квиллера степенной походкой направлялся дымчатый персидский кот, по дороге смахивая пушистым хвостом пыль с книг. Наконец он остановился и уселся на биографии сэра Эдмунда Бэкхауса.

– Должен ли я воспринимать это как рекомендацию? – спросил Квиллер. – Или Орис Уинстон просто изволит отдыхать?

– Это, должно быть, интересная книга, – заметил букинист. – Автор – англичанин, занимался востоковедением и был своего рода мистиком.

– Беру, – решил Квиллер, который никогда не покидал магазина без покупки.

В закусочной он занял место у стойки и заказал яйца всмятку, жаркое по-деревенски с хрустящей корочкой, ржаной тост и чёрный кофе.

– Что думаете об убийстве, мистер К.? – спросила официантка, которую, судя по бейджу, звали Алвола.

– Плоды греха – жестокие страданья , – продекламировал он выразительным тоном.

– Это Шекспир? – полюбопытствовала она. Благодаря «Генриху Восьмому» Шекспир весь месяц не сходил с уст молодого поколения Пикакса. Не иначе как в следующем месяце классику грозила участь стать рок-звездой или героем комиксов. – Очень похоже на Шекспира, – со знанием дела произнесла она.

– Нет, это написал другой крутой парень, – сказал он, когда она сунула нос в его книжку. Сам же Квиллер прислушивался к тому, о чём говорят за другими столиками. Директора никто не оплакивал, людей куда больше беспокоило то, что убийцей может оказаться кто-нибудь из их знакомых – учащийся, друг или сосед. Царила атмосфера страха и возбуждения, в которой люди находили какое-то удовольствие. Нет, положительно этому преступлению не суждено быть раскрытым, подумал Квиллер, потому что никто в округе этого не хочет.

Следующим пунктом его назначения была мастерская художественного оформления интерьера Аманды, куда он зашёл, чтобы повидать Фран Броуди. На работе девушка носила трёхдюймовые каблуки и более короткие, чем принято было в Пикаксе, мини-юбки, – факт, не ускользнувший и от её клиента.

– Где твой босс? – войдя, спросил он.

– Аманда уехала в Центр. Как дела в амбаре?

– Работают представители властей. И, конечно же, молча. Я решил убраться оттуда на время.

– Отец сказал маме, что они нашли в машине ошмётки резины, которую, вероятно, использовали в качестве глушителя.

– Но кошки всё равно услышали выстрел. Они слышат даже шелест падающего листа.

– Хочешь, тебя развеселю? – спросила Фран. – Хилари заказал жалюзи на окна всего первого этажа, и их привезли нам сегодня утром. Я сказала Аманде, и её чуть не хватил удар.

– Что же у него за дом?

– Знаешь, один из тех, что стоят на Гудвинтер-бульваре. Первый этаж в китайском стиле, он оформлял его сам. На окна мы ему в прошлом месяце заказывали тюлевые занавески. Наверху я никогда не была, но он говорил мне, что все спальни у него заняты книгами.

«Пожалуй, неплохо было бы проверить и это местечко», – подумал Квиллер, вспомнив о «Городе собратьев по преступлению».

– У меня есть ключ, и Аманда хочет, чтобы жалюзи были в доме, когда начнется ликвидация имущества. Не поможешь мне их туда доставить?

– Когда?

– На днях. Я дам тебе знать.

Прежде чем выйти из мастерской, он напомнил:

– Нужно что-то делать с аквариумным эффектом в амбаре. Любопытные варвары то и дело глазеют в окна со всех сторон. То, что когда-то было огромными дверьми амбара, теперь стало стеклянной стенкой.

– Небольшие жалюзи – и проблема будет решена, – ответила дизайнер. – Я как-нибудь заскочу снять размеры окон. Твой ключ у меня ещё есть.

После этого Квиллер направился в публичную библиотеку, здание, которое вполне сошло бы за греческий храм, если бы у входа на постаменте не стоял велосипед, а у лестницы – коробка для книг. Пройдя вестибюль, он невольно повернул голову налево, туда, где мелом на доске была написана цитата дня – одна из задумок Полли. Квиллер ожидал прочесть: «Как ни бесчеловечны все убийства…» А вместо этого он увидел: «Любовь летит от вздохов ввысь, как дым». Свадьба в Локмастере настроила Полли на романтический лад.

В холле служащие горячо приветствовали самого богатого человека Мускаунти, который к тому же нашёл общий язык с их начальницей. Чтобы ввести их в заблуждение, он решил порыться на книжных полках и навести кое-какие справки в компьютерных каталогах, после чего незаметно прошмыгнул по лестнице на бельэтаж. За стеклянной стенкой на столах читального зала были раскиданы свежие газеты, и за рабочим столом сидела Полли. На ней был обычный серый костюм и белая блузка, но выглядела она просто великолепно: её русые волосы до сих пор сохранили укладку, которую она сделала ещё перед свадьбой.

– Ты, как никогда… прекрасно выглядишь! – приветствовал её Квиллер. – Сразу видно, что хорошо провела уикенд. – Он опустился в одно из массивных дубовых кресел, которые были завезены сюда с момента постройки здания в 1904 году.

– Спасибо, Квилл, – ответила она. – Уикенд прошел и впрямь замечательно, но программа оказалась чересчур напряжённой. Поэтому я попросила тебя мне не звонить. Свадебная церемония была чудо как красива! На невесте было кружевное бабушкино платье с длинным, чуть ли не в шесть футов, шлейфом. Все были так взволнованы! Приём состоялся в Клубе наездников и охотников. Я танцевала с женихом и отцом невесты и… чуть ли не со всеми остальными.

Квиллер и Полли ни разу не танцевали вместе. Как-то не представлялось возможности, да он и не знал, что Полли любит танцевать.

– Сколько же там было народу? – спросил он.

– Ширли сказала, что человек триста. Сын у неё просто красавец. Он как раз закончил школу юристов и будет работать в лучшей юридической фирме Локмастера. Это Ширли дала мне Бутси, когда её кошка принесла котят. Мы дружим уже двадцать лет. Её муж занимается недвижимостью. Его зовут Алан.

Она разговорилась, а Квиллер всё не мог взять в толк, с чего бы это. Обычно речь Полли была сдержанна и педантична; сделав краткое и емкое утверждение, она ожидала, что на это скажет собеседник.

Сегодня же она щебетала не умолкая, как молодая девушка после первого выезда в свет.

– Так, значит, ты завтракала в «Коне»? – погладив усы, спросил журналист. – Ну и что, ресторан действительно так хорош, как о нём говорят?

– Факт! Это очаровательное место, и я пробыла там даже дольше, чем рассчитывала.

Интересно, где она подцепила этот «факт»? Слово совсем не из её лексикона, а она повторила его уже не раз. Обычно она говорит «определенно» или «без сомнения», но «факт» – никогда.

– Расскажи мне о Хилари Ван Бруке, – продолжала она. – Все просто в ужасе и с нетерпением ждут результатов расследования.

– Можно мне закрыть дверь? – спросил он.

В читальном зале находилось несколько человек, а все пикаксцы, как известно, были жутко любопытны.

– По радио я слышала, что у тебя всю ночь проходила вечеринка, – произнесла Полли с явным упрёком.

– У ребят из ВПКЭКС талант передергивать факты, – заметил он. – Действительно, труппа «Генриха Восьмого» всем составом приехала ко мне около полуночи и уехала около трёх ночи. После того как они уехали, Коко вдруг стал вести себя беспокойно, и я насторожился. Вышел из дома и наткнулся на мёртвого Хилари. Убийца применил глушитель, но мой кот всё равно услышал выстрел. А может, инстинктивно почуял неладное. Во время вечеринки он забрался на шифоньер и оттуда все таращился на голову Ван Брука. Я счёл, будто Коко разнюхал, что директор носит парик. Он всегда умел отличить настоящее от подделки. Теперь же я думаю, что кот предчувствовал смерть директора – и то, что она придёт к нему через затылок .

– О Квилл! Это уже чересчур. Я знаю, у котов есть шестое чувство, но чтобы они были провидцами, не поверю никогда.

– Коко не обычный кот.

– Ты не удивился, что Ван Брук пришёл на вечеринку? Говорят, он был нелюдим.

– У него были свои намерения, Полли. Он собирался затеять экскурсию для старшеклассников и надеялся провести их через мой амбар. Трудное дело, требует нервного напряжения, думается мне!

– Он был чересчур самонадеян. Любить его никто не любил, но за это ещё никто никого не убивал.

– Напрасно ты так думаешь. В прошлом месяце один тип убил соседа из-за собачьих испражнений.

– Да, но это случилось в Центре. У нас тут всё по-другому… Извини. – Зазвонил телефон, и она поспешно сняла трубку. – Миссис Дункан слушает… Да, доброе утро! Хорошо, у меня всё хорошо, спасибо… Факт!.. Хорошо, у меня сейчас конференция… Да, пожалуйста. – Повесив трубку, она сама себе улыбнулась.

Кто это? Квиллер хотел спросить, но передумал. Захочет, сама ему скажет.

– Пойду-ка я лучше домой, – произнёс он. – Буши сегодня с утра снимает в амбаре.

– Иди, – ответила она, поправляя бумаги у себя на столе. – Его приглашали на свадьбу как официального фотографа. – Казалось, она была чем-то озабочена, и журналист без лишних слов вышел из кабинета.

На обратном пути он сделал большой крюк, чтобы пройти мимо редакции «Всякой всячины». Ему вдруг пришло в голову, что корреспондент газеты мог кое-что утаить от общественности. Пресса всегда была в курсе последних сплетен и знала то, о чём широкому кругу читателей было неизвестно.

Из кабинета главного редактора Квиллера окликнул Джуниор Гудвинтер:

– Эй, Квилл! Они что, выпустили тебя под залог?

– Если меня обвинят, Джуниор, я непременно за собой потяну и тебя. Так что будем в одной упряжке. Что слышно?

– Пока что никаких улик. Полиция как в рот воды набрала, но мы попытали мальчиков Динглберри и узнали, что прах директора по просьбе его адвоката предполагается переправить к Локмастер.

– И здесь не будет похорон? Это его последний плевок в душу местного общества. – Жители Пикакса обожали погребальные церемонии с оркестром и длинной процессией, следующей до кладбища. Эта традиция свято поддерживалась с прошлого века.

– Вот именно. Никаких похорон, – ответил редактор. – Мы предложили Лайлу Комптону заказать поминальную службу, но он сказал, что на неё никто не придет. Ещё он сообщил, что обязанности Ван Брука будет выполнять его заместитель, по крайней мере первое время, пока его не изберёт комитет. Парень очень толковый. и у него есть все возможности занять эту должность… На сегодня это все новости. Кстати, тебя хочет видеть Арчи.

Арчи Райкер с Квиллером были давними друзьями ещё в Центре, где вместе работали в «Дневном прибое». Все двадцать пять лет работы Арчи обходился рабочим столом, телефоном и компьютером. Теперь же, став издателем второсортной газеты, он обзавёлся шикарным, устланным ковром кабинетом и столом, на котором можно было сыграть в пинг-понг. Более того, на окнах у него висели портьеры из мастерской Аманды, чему его коллеги по «Дневному прибою» ни за что не поверили бы.