Текст книги "Кот, который приезжал к завтраку"
Автор книги: Лилиан Джексон Браун
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
– Так как мне поступить? – спросил Дерек.
– Поручение выполнено. Следующее задание – Камчатка, отход в резерв. – Он вручил Дереку несколько чеков. – А теперь вам бы надо занять очередь на паром.
Квиллер помог Нику принести из подвала противоураганные ставни, а потом пособил втащить внутрь мебель с крыльца. К этому времени должна была закончиться чистка его одежды, и он пошёл к «Курортным помощникам». У Шелли его ждали два аккуратных пакета с одеждой и обернутый в фольгу кирпичик чего-то весьма знакомого.
– Ваш мясной хлебец за четверг, только что из духовки. Заберете? – спросила она. – Он, может быть, не так хорош, как раньше, потому что в нём только говядина. По особому рецепту Миджи на две части говядины полагается одна часть крольчатины, но сегодня крольчатины она достать не смогла.
– Обойдусь и таким, – безропотно согласился Квиллер.
У него было предчувствие, и, как подтвердилось, верное. Едва вернувшись в гостиничный люкс, он дал сиамцам на пробу мясного хлебца без крольчатины, и они сожрали его, требуя добавки.
– Кошки! – раздражённо сказал он. – Кто постичь их может?
Они с готовностью приспосабливались к новой обстановке. Это был свадебный люкс. Мебель – новая, кресла – восхитительно мягкие, цвета – нежные. Здесь отсутствовала та чересчур яркая, по бросовым ценам купленная ткань, которая украшала остальную гостиницу. Слишком много, на Квиллеров вкус, оказалось безделушек, а картины на стенах носили отпечаток викторианской романтики; он снял две из них, что над диваном, и заменил позолоченными кожаными масками. Из «Четырех очков» он принес и бордовую бархатную коробочку.
– Не захотите ли, ребятишки, сыграть в числа? – спросил он.
Коко был в хорошей форме. Первые костяшки, которые он смахнул со стола, расшифровывались как дождик. Следующие как залив (любимое слово кота), который можно было перетасовать в звали.
– Если метеоролог не ошибся, то завтра в водопроводной системе горы Олимп будет протечка.
После этого слова в основном пошли привычные: идейка, лезвие, балка, железка, лаз (или зал), вёл (или лев).
Потом на пол свалилось пять любимых костяшек Коко: 6/6, 0/1, 5/5, 5/6 и 1/0. Квиллер, как обычно, расшифровал их: лайка. Особо важного в слове лайка не обнаружилось до следующего хода, который содержат 6/5,1/0, 4/6, 6/5 и 0/1. Слово с самого начала было у кота излюбленным. Дрожь пробежала по Квиллеровой верхней губе. До него впервые дошло, что лайка может быть перетасована и расшифрована как кайла. Он поспешил вон из комнаты и сбежал вниз, чтобы взглянуть на крыльцо. Лаз под крыльцо вентилировался при помощи решетчатых деревянных панелей. Он отыскал Ника, вешавшего оконные ставни на южной стороне здания.
– Как бы нам попасть под крыльцо? – спросил он. – Я хотел бы взять Коко на поводок и дать ему взглянуть на ступеньки изнутри.
– С каждой стороны крыльца есть снимающиеся панели. Нужен мощный фонарь, а может, и два. Я пойду с тобой.
Квиллер никогда не путешествовал с сиамцами, не прихватив с собой их шлеек. Юм-Юм питала к этой идее отвращение, но Коко всегда нравилось ходить в сбруе.
Внизу Ник сдвинул входную панель и держал наготове два фонаря на батарейках.
– Это выстрел наудачу, – сказал Квиллер, – но мы можем и отыскать свидетельство намеренной порчи. – Сначала он позволил Коко побродить по крыльцу, освобожденному теперь от качелей и кресел. Кот несколько минут бесцельно принюхивался, а потом пошёл прямо к третьей ступеньке сверху. – Он знает ненадежное место. Давай заползём под низ.
Он первым полез за Коко, который указывал путь. Ник полз за ним со вторым фонарем. Они долго ползли по сырому песку, обломкам и скелетам мелких животных. Продвигались медленно – Коко отвлекало множество предметов, вызывавших кошачий интерес. Когда добрались до ступенек, Ник посветил фонарем вверх, на новую конструкцию – обработанное дерево, прочно скрепленное, сколоченное гвоздями, но кота интересовал только песок под ногами. Там виднелись отпиленные бруски и новые оцинкованные гвозди, оброненные плотником. Были там и куски ржавых гвоздей, и ещё что-то, полупогребенное в песке. Коко принялся рыть и отрыл это – лезвие старой кайлы из ножовки. У Квиллера усы ощетинились, когда он вспомнил домино: лезвие, железка и кайла.
– Ну, видишь? – сказал он Нику.
– Парочка ударов такой штуки рассекла бы ржавый гвоздь, как кусок пирога.
– Не трогай её. Это наша улика, – сказал Квиллер. – Знаешь, Ник, когда перестраивали мой яблочный амбар, там в обшивке столетней давности были ржавые гвозди, и плотник рассекал их металлической ножовкой. Они ломались, как хлебные палочки.
– А кто рассекал гвозди у нас под ступеньками?
– Давай выберемся отсюда.
Они выползли наружу, таща упирающегося кота. Ник хотел закончить вешать ставни. Квиллер спешил ещё раз взглянуть на записи очков домино, которые сохранил. И наведаться на почту, пока она открыта.
Наверху Юм-Юм приветствовала вернувшегося героя разного рода деяниями: он принес с собой запах неизреченных тайн. Коко, освобожденный от кожаных пут, провёл полчаса, повсеместно отмывая шкурку. Квиллер проверил записи слов и чисел, чтобы подстегнуть деятельность серых клеточек.
Лев (или вёл) мог указывать на средневековое название сплава с ядовитыми из-за присутствия свинца свойствами или намекать на поводок, при помощи которого кот их вёл. Слова с «К», «Л» или «Ж» отражали у Коко предпочтение выигрышных по очкам костяшек. В основном же он предпочитал дубли вроде 1/1, 2/2, 3/3 и 4/4, внушавшие чувство порядка и равновесия.
Вслед за тем Квиллер проверил свою тасовку букв. Лайка стала кайла, зал – лаз; залив (или звали) появлялся в списке ежедневно. Почему? Потому что Коко нравились 4/5 и 6/6? Эти буквы, понял теперь Квиллер, можно было перетасовать и в вазли, то есть в сорт капусты, который он недолюбливал, и в фамилию местной семьи. Кто-то ведь сказал, что Биллы, Лоусоны и Вазли попадаются по всему острову.
– Йау! – От тона Коко Квиллеровы усы снова ощетинились.
Он взглянул на часы. Нельзя было терять ни минуты.
– Сразу же и вернусь, – сказал он сиамцам, которые смотрели на него с постоянным своим выражением: «Ну так что же?»
В отделе доставки почтовый клерк, столько раз разочаровывавший Квиллера, был счастлив вручить ему два почтовых отправления. Открытку он прочёл немедленно. Она была написана в обычном телеграфном стиле Полли:
Чудесная деревня. Множество птиц. Сара – прелесть! Она помогла мне принять очень важное решение. Подробности позже. Прибываю в аэропорт в пятницу, в 7.35.
С любовью – Полли
Подозрения Квиллера подтверждались. Так вот оно! Он смиренно пыхнул себе в усы. Это вызовет перемены в его жизни. Без Полли ничто не останется по-прежнему.
Другое почтовое отправление оказалось письмом в конверте отеля Грушевого острова с буквами Д. С, написанными чернилами вместо обратного адреса. Он сунул послание в карман. В этот миг, при таких обстоятельствах, – что ему было за дело до полного имени Нуазетты?
Глава семнадцатая
Квиллер был слегка подавлен, когда помогал Нику вешать ставни на окна гостиницы.
– Они полностью затемняют комнаты, – сказал Ник, – так что оставим в каждой комнате по одному неприкрытому окну – до последней минуты. После этого мы будем жить при искусственном свете, словно заключённые в тюряге, – если только не прекратится подача тока. А это значит – ни ламп, ни воды, ни холодильников. Мы наполняем водой ванну, а также несколько пятигаллоновых кувшинов – для питья. У Лори есть походный примус, который вполне годится для разогревания консервов и кипячения кофе, но это почти все. Радио работает на батарейках, и у нас уйма керосиновых ламп и фонариков, но это будет не очень приятно. Если ты не захочешь остаться, Квилл, я пойму, перевезу тебя обратно на материк, пока озеро ещё спокойно.
– Я остаюсь, – сказал Квиллер.
– О'кей, но не говори потом, что я тебя не предупреждал. Если будешь звонить кому-нибудь на материк, скажи, что мы на высоком месте, а здание прочное, построенное из огромных балок и толстых досок. Никаких временных конструкций.
Квиллер принял предложение и позвонил в редакцию газеты. Было облегчением обнаружить, что Райкера нет в здании. Редактор устроил бы ему разнос, пытаясь повлиять на его решение. Что бы ни предполагал делать Квиллер, старый друг настаивал, будто это слишком опрометчиво, слишком непрактично, слишком фривольно и слишком дорого.
Он устал от недосыпа, от карабканья по лестницам, а открытка Полли вызвала у него отупелое безразличие. Он хлопнулся на кровать, чуть не столкнув два спящих меховых комка, и спал, пока его не потревожили две проснувшиеся кошки, которые сами были встревожены шумом в коридоре. Там слышались голоса, звуки втаскиваемого багажа, хлопанье открывающихся и закрывающихся дверей. Спросонья, ещё не придя в себя, он недоумевал, кому это взбрело в голову въезжать в гостиницу «Домино», когда все прочие съезжают.
Он поднялся, пригладил волосы, умылся и пошёл вниз, где его встретила Лори с расширившимися от удивления глазами.
– Представляешь, – сказала она, – только что зарегистрировался новый гость, вернее, гостья! У неё прекрасный багаж, и приехала она сюда в великолепном экипаже! Она говорит, что знает тебя!
– Как её зовут? – осторожно спросил он.
– Элизабет Кейдж. Я хотела спросить, почему она въезжает в дом, где окна закрыты ставнями, но потом… – Лори хитро взглянула на Квиллера. – Я подумала, может, между вами есть что-то личное.
– Где она сейчас?
– Наверху, распаковывается. Она в люксе «Озерного вида», напротив тебя.
– Это сущий сюрприз. Остались у нас после пожара сандвичи с мясным хлебцем?
– Подходят к концу – в том числе и целый мясной хлебец, который ты нам дал. Я не готовилась к тому, чтобы подавать гостям обед.
– Она мало ест, так что не суетись и не извиняйся. Я пойду наверх, – раздраженно сказал он, – посмотреть, что все это значит.
Молодая женщина в кучерском кафтане, открывшая ему, видимо, была очень рада его видеть.
– Лиз! Какого дьявола вы здесь делаете? – рявкнул он.
– Моя семья уехала сегодня в полдень, забрав оба катера, а я сказала маме, что ехать не желаю. Сказала, что переезжаю в Пикакс.
– Вы очень импульсивная молодая особа! Вы же ничего о Пикаксе не знаете!
Он думал: «Арчи прав, мне надо думать о собственных делах».
– Вы войдёте? Я предложила бы вам чаю, но думаю, сегодня не обслуживают в комнатах.
– Ни сегодня, ни вообще! А если ударит жестокий шторм, может не быть ни света, ни воды, ни парома на материк. Единственный катер, оставшийся в центральной гавани, принадлежит гостинице «Домино», и шторм может разнести его в щепки. Из Клуба Гранд-острова ушли все катера?
– Да, но… Если мне позволят воспользоваться телефоном, я, пожалуй, смогу что-нибудь устроить.
– Идите вниз и скажите миссис Бамба, что у вас на уме. Она позволит вам позвонить из офиса… А сейчас, вы уж меня простите, мне есть чем заняться.
Он хотел выпутаться из этой двусмысленной ситуации, в которой оказался, и считал, что она только усугубится, если Лиз переедет в Пикакс. Сможет ли она сама устраивать собственную жизнь, брать на себя ответственность, принимать мудрые решения? Или будет требовать и ждать постоянного опекунства? Подобную роль он не был готов играть. Смешно! Приехал на остров, чтобы помочь Нику, – и ступил в торфяное, так сказать, болото.
Квиллер отправился в «Семейное кафе» Харриет, не рассчитывая, что оно открыто, но надеясь продолжить предыдущую свою беседу с Харриет. Двое мужчин, которые на поверку оказались её кузенами, навешивали на окна ставни, меж тем как она с грубоватой властностью над ними надзирала. Когда она увидела Квиллера, её лицо исказилось мукой.
– Ну разве это не ужасно – пожар? – простонала она. – Нам пришлось известить пожарного судебного исполнителя. Он приезжает из Центра, когда кто-нибудь погибает или если шеф полиции подозревает поджог.
– Но вы и другие добровольцы проделали героическую работу, Харриет. Могло быть много хуже.
– Знаю, но мне плохо, потому что я её знала. Я знала Джун Вазли всю её жизнь и знаю её па.
– Джун Вазли? Я думал, её звали Холибартон.
– Она выходила замуж. Это недолго продлилось. Да, она выросла на острове и ходила в школу на материке, как я, но она была и впрямь блестяще одаренная. Никогда до девятого класса не брала уроков музыки, а потом мы вдруг узнали, что она преподает музыку и играет на фортепиано в больших залах. Она тогда вроде как очерствела – не хотела, чтобы кто-нибудь знал, что она приехала из поселка Провидение, но много раз навещала своих ма и па, и за это я ей верю!.. Подумать только! Они ведь так гордились своей дочкой! Теперь её ма померла, а па, наверно, убит горем. Мне его страшно жаль. Он – привратник в Соснах.
– Живёт в привратницкой?
– Да, давно, сколько я себя помню. Джун там и выросла – при электричестве, ванной, телефоне и всем таком.
Квиллер задавал себе вопросы и отвечал на них. Захотела ли Джун жить на севере, чтобы быть поближе к родителям? Она была слишком привередливой, слишком суетной для подобного чувства.
В самом ли деле она сняла «Пять очков», чтобы не беспокоить своих престарелых соседей?… Или так её отец мог украдкой приходить к ней по лесной тропе? Ни то ни другое. Голоса, доносившиеся через двор после наступления темноты, не походили на голоса отца и дочери. Это были молодые, насмешливые, поддразнивающие, хохочущие голоса. Вечеринки не напоминали и прослушивание.
– Хотите кофе или мороженого? – спросила Харриет.
– Нет, спасибо. Я зашёл только взглянуть, как вы тут. Вы, верно, вымотаны после целой ночи на ногах. Вы собираетесь остаться во время шторма здесь?
– Нет. Я буду у своей ма в селе. А шторм идет страшный! Мои кузены вешают на окна ставни, чтобы уберечь стекла.
Квиллер повернулся, словно уходя, а потом добавил как бы по запоздалом раздумье:
– Пожар – шестой инцидент менее чем за три недели и четвертый смертельный случай. Если у вас есть какое-нибудь соображение насчёт того, кто здесь замешан, теперь самое время высказаться.
Лицо Харриет вспыхнуло, она сжимала и разжимала кулаки.
– Пожар был несчастным случаем! Чем ещё он мог быть? Она курила в постели. Она всегда много курила. Её ма и па пытались её остановить, да не смогли.
– О'кей, оставим пожар в покое, – сказал Квиллер. – Вы говорили мне, что знаете нечто о других случаях. Вы знаете кого-то, кто в них повинен.
– Я ошиблась? Это ошибка. Просто деревенские сплетни, – сказала она, выходя и крича что-то кузенам, вешавшим ставни.
Квиллер тоже ушёл, думая: «Рожденный островитянином – навек островитянин». Харриет решила остаться верной. Её безыскусное отрицание фактически лишь подтверждало его подозрения.
Пикаксский диктор сказал:
«Во всех береговых общинах сейчас в разгаре штормовая вахта, Центр стихийных бедствий выпустил эвакуационные директивы для всех обитателей прибрежных земель. Два атмосферных фронта приближаются со скоростью пять миль в час и могут сойтись над Мускаунти и примыкающими озерными районами. Ожидаются жестокие грозы, порывы ветра от семидесяти до ста миль в час и подъем воды в озере».
Шторм действительно приближался со всех сторон, когда за кухонным столом гостиницы «Домино» собрались четверо. Ник повесил последние ставни и приколотил поперёк передней и задней дверей доски, чтобы их не распахивало ветром. Он приколотил и рулоны из полотенец – два на четыре – к низу каждой двери, чтобы дождь не переливался через порог.
Лори на скорую руку подавала на кухне ужин, суетясь вокруг большого стола с ножками как у рояля и поцарапанной столешницей. Были сандвичи с мясным хлебцем и домашний суп, густой и сероватый по цвету, но вкусный. Единственным его узнаваемым ингредиентом были буквы из теста.
– Там полно цыплячьего бульона и овощей, но я сделала из них пюре – чтобы малыши не знали, что едят, а буквы из макарон не дали бы им слишком об этом задуматься, – объяснила она.
Поскольку алфавит из теста, в отличие от двенадцати букв домино, содержал весь набор, Квиллер сумел расшифровать у себя в тарелке слово мотыльковокрылые, которое некогда принесло ему чемпионство по расшифровыванию и поездку в Вашингтон. У Лиз достало хороших манер быть довольной супом и терпимой к сандвичам.
– Мисс Кейдж устроила наш катер в док Клуба Гранд-острова, – сообщила Лори.
– Ага, это здорово вышло, – поддержал Ник. – Я отвёл туда катер, а они вкатили его в бетонный лодочный ангар. Потом один из парней довез меня до дому в модной повозочке. Он сказал, что всегда хотел увидеть четыре большущих древесных ствола внутри нашего домика.
Лиз поведала остальным, что западное побережье никогда особо не страдало от летних штормов.
– Мы могли лишиться нескольких древесных ветвей или кровельных досок, но нас никогда не беспокоило отключение электричества – ведь у нас есть генератор. Поэтому меня удивило, что маме захотелось уехать.
Квиллера это не удивило. Королева-мать, догадывался он, желала помешать его мятежному влиянию. Думая, что чета Бамба заслуживает объяснения, он сказал:
– Мисс Кейдж захотела переехать в Пикакс и сочла подходящим именно это время – шторм там или не шторм.
Лори выразила удивление и удовольствие.
– Вам понравится Пикакс, – сказала она. – Всего три тысячи населения, но в городке много хорошего, в том числе и прекрасный Театральный клуб. К тому же городок получает бесплатный общественный колледж. – Она повернулась и откровенно выжидающе взглянула на Квиллера, который разрешил Клингеншоеновскому фонду подписать соответствующие бумаги.
Однако он не пожелал продолжить этот разговор и не проронил ни словечка ни о колледже, ни о Театральном клубе, ни о чем-либо ещё пикаксском.
Он не собирался подталкивать эту импульсивную, горячую и, по общему мнению, легкомысленную женщину к вторжению на свой задний двор. Вместо этого он сказал ей:
– Вы можете предпочесть и Локмастер в соседнем округе. У них там есть конефермы, коллекционеры экипажей и клубы возниц.
– Я никогда не стремилась в клубы, – сказала она. – Что меня радует – так это неторопливая езда по деревенской дороге. Я хотела бы переправить в Пикакс своего любимого коня; полагаю, там найдется для него конюшня. А брат Уильям позволит мне взять фаэтон врача.
– Если вам нравятся проселочные дороги, вы полюбите Мускаунти. У нас очень живописные пейзажи.
«Заткнись, Лори», – подумал Квиллер.
– Не знаю, верное ли слово – живописные, – не согласился он. – По мне так это пустоши, оставшиеся после рудников и вырубленных в начале века лесов. Заброшенные рудники и пустые карьеры могут оскорбить непривыкший к таким суровым картинам взор.
– Да, но зато вышки опустевших шахт похожи на романтичные памятники прошлому, – сверкнув глазами, заявила Лори.
Он хотел пнуть её под столом, но даже его длинным ногам было до неё не дотянуться.
Ник, заметив его сердитый взгляд и поняв его причину, сказал:
– В Пикаксе хватает промышленности – вроде производства пластика, запчастей для автомобилей и электроники, но главная его индустрия – федеральная тюрьма. Она занимает сотни акров, и в ней отбывают срок десять тысяч уголовников.
– Да, но тюрьма известна своими цветочными садами, за которыми ухаживают заключённые, – возразила Лори. – Люди отовсюду съезжаются, чтобы их сфотографировать.
«О боже!» – подумал Квиллер и, обращаясь ко всем, спросил:
– Кто-нибудь играет в домино? Мы можем вдоволь наиграться в домино, пока не кончится шторм.
Раскаты грома приближались, а молнии ощущались как удары электрического тока. Даже прочные деревянные ставни не могли помешать вспышкам просвечивать сквозь щели, словно голубой неон.
После десерта – мороженого на палочке – Квиллер извинился и пошёл наверх, в свадебный люкс, намереваясь оставаться взаперти, пока не кончится дождь. Потом он спустится вниз, чтобы предложить помощь и поддержку чете Бамба и незваной гостье. Он пытался читать, но мысли о возникшей дилемме смешивали слова на странице. Он чувствовал, что его отягощает ощущение неудачи. Поиски ключей и улик ничего ему не дали, кроме предчувствий, подозрений и лезвия от ножовки.
Воздух был тяжел от предвестий, и кошки, привалившись к нему, неотрывно глядели на потолок. Неожиданно прямо над головой раздался удар грома – словно расщепилась сама судьба. Коко на двух лапах взметнулся в воздух и вышел на орбиту. Безумно кружась по люксу, он сбил настольную лампу, отправил в полет безделушки, перепугал Юм-Юм и смел одну из кожаных масок над диваном.
– Стоп! – заорал Квиллер, спасая дорогое произведение искусства – это была маска трагедии, но Коко пребывал в заводе и продолжал буйствовать, пока не ослабли его внутренние пружины. Затем он небрежно прилизал подвернувшиеся под язык лохмы меха. На этом он и остановился и, высунув язык, держа на весу одну заднюю лапу, уставился в лоб Квиллеру.
– Давай сыграем в домино, – предложил Квиллер, приглаживая себе усы.
В тот же миг грянул ещё один сокрушительный удар грома. Дождь хлестал по зданию, лампы ежесекундно мигали, но они всё-таки сыграли партию. Пристрастие Коко к белым пятнышкам дало на этот раз такие слова, как джек (складной нож), вилла, беда, клика и навязчивое залив. Как раз когда Квиллер старался составить слово из 5/6, 6/6, 0/1, 5/5 и 2/3, раздался легкий стук в дверь.
За дверью стояла в своём кафтане Лиз, держа керосиновую лампу.
– Извините, что беспокою вас, – сказала она, – но не покажете ли вы мне, как зажечь эту лампу в случае неприятностей с электричеством? – Она подала ему коробку кухонных спичек. – Они прилагались к лампе.
– Входите, – резко сказал он, – и закройте дверь, чтобы кошки не сбежали. В штормовую погоду они иногда сатанеют. – Он снял стеклянный колпак, выкрутил фитилек и попытался зажечь спичку. – Эти не годятся. Они сырые. Давайте попробуем мои. На островах вечно сыро. Ботинки размякают, гвозди ржавеют, крекеры не хрустят, а спички не чиркаются. Вы должны об этом знать – не первое лето здесь проводите.
– Никогда не было никаких проблем, – сказала она. – Кондиционер контролировал влажность.
Спички в свадебном номере оказались столь же сырыми.
– Ничего себе шуточка, – проворчал он, – если в заведении тридцать керосиновых ламп и ни единой спички.
– Не найдётся ли у кого-нибудь зажигалки?
– Только не в гостинице «Домино»! Ни зажигалок, ни автоматического оружия, ни наркотиков. Слышали о ночном пожаре?
Лиз печально кивнула:
– Женщина, которая погибла, была дочерью нашего стюарда. Бедняга чуть с ума не сошел. Когда мы росли, она мне была вроде старшей сестры, а сегодня утром я услышала кое-что потрясающее.
Она облизала губы и опустила глаза.
– Пожалуйста, садитесь, – сказал Квиллер. – Не хотите ли стакан воды? Это все, что я могу предложить.
Она присела на краешек стула и сделала крохотный глоток.
– Где вы слышали эти потрясающие новости?
– Я была в конюшне, в стойле у Скипа – выдавала ему ежедневную порцию ласки. Он такое любящее животное! И услышала, как в кучерской горячо спорят двое мужчин. Голоса я знала. Один принадлежал моему брату, другой – нашему стюарду. Они всегда относились друг к другу приятельски, и страшно было слышать, как они кричат друг на друга. Знаю, подслушивать – дурной тон, но Джек никогда не питал ко мне ни малейшего уважения, и вины за собой я не чувствовала.
– Вы поняли, о чем они спорили?
Не успела она ответить, как прямо над головой грянул мощный раскат грома. В комнату просочилась фиолетовая вспышка – и лампы погасли! Лиз невольно вскрикнула.
– Ну, понятно, что это такое! – сказал он. – Нам надо спуститься вниз. У меня есть фонарик. Перейдем через коридор и возьмем ещё один у вас в комнате – и надеюсь, у Бамба найдутся сухие спички.
Ник встретил их у подножия лестницы.
– Идёмте в нашу квартиру. Мы зажигаем лампы. Извините уж. Нам бы стоило заиметь генератор, да так много других вещей надо сделать и купить!
– Квилл, – окликнула его Лори из дверей офиса, – почему бы тебе не принести вниз Коко и Юм-Юм?
Следующие пять часов четверо людей и двое четвероногих спутников жались друг к другу, покуда дождь штурмовал здание, а ветер визжал в древесных вершинах, как сотня гармоник. В высшей точке шторма, когда турбуленция оказалась прямо над островом, гром стал серией взрывов один другого громче – от них содрогалась земля. Были мгновения, когда здание трясло настолько, что дребезжали стекла и перекашивались картины. В такие мгновения Лори сидела безмолвно, закрыв глаза, и шевелила губами, стискивая в поисках защиты Коко. Квиллер держал Юм-Юм, бормоча ей ласковые слова. У обеих кошек были широко раскрыты глаза, а уши у них диковато вращались.
Ник достал кувшин красного вина, сказав:
– В таком положении мы свободно можем и надраться.
Квиллеру пришлось собрать всю силу воли, чтобы не поддаться соблазну.
– Да когда же это кончится? – крикнул он сквозь грохот.
– Идёт к концу.
Теперь между раскатами грома проходило по несколько секунд, а то и по целой минуте, ослабли и фиолетовые вспышки, но дождь всё ещё бомбардировал здание. Временами слышался оглушительный треск, когда отламывалась древесная ветвь, а за ним следовал сотрясающий удар – ветвь валилась на крышу. Никто об этом не говорил, но все, верно, думали: «Что если дерево пробьёт крышу? Что если тонны воды хлынут внутрь здания?»
Можно стало говорить и быть услышанным, хотя беседы как таковой и не было – просто произнесенные вслух мысли:
– Это всё ещё похоже на паровоз, с ревом несущийся мимо!
– Древние боги острова рычат и скалят зубы.
– Слава богу, что мы отослали детей на материк!
– Им и там достанется.
– Вы когда-нибудь видели что-нибудь страшнее?
– У кошек всё тип-топ. Коко, правда, возбуждён.
– Юм-Юм непрерывно дрожит.
– Ты смотрел на измеритель ветра, Ник?
– Измеритель сломало. Наверно, дошло до сотни.
– Интересно, высоко ли поднялась вода в озере?
– Если она достигнет уровня дороги, нас может и смыть.
– Кто-нибудь читал «Большой ветер на Ямайке»?
Иногда на какой-то благословенный миг ветер приостанавливался, потом возобновлял атаку с другой стороны. Когда в самые-самые ранние часы утра сумятица прекратилась, в комнате воцарилось ошеломленное молчание.
– Кто хочет есть? – спросила Лори.
Спать – вот о чём страстно мечтал каждый. Керосиновые лампы были погашены, и фонарики повели переживших бурю через тёмные комнаты.
